Together (As God Intended)

      Однажды Салага перестанет оказываться в непонятных местах. Однажды, когда всё это дерьмо закончится. Когда секта канет в небытие и в округе Хоуп перестанут происходить сумасшедшие безумства.       Сейчас же ему нужно понять, где он находится. Где-то под землёй — он слышал такое же странное эхо в Волчьем логове. Но в отличие от него, этот бункер чертовски большой. Справа за металлическим ограждением видно лестницу. Он в помещении один — можно испытать на прочность верёвки, которыми он связан по рукам и ногам.       Они не поддаются, что вовсе не удивительно. Сектанты никогда не пытались облегчить ему жизнь. Из-за этих мудаков всё всегда выходило не так, как должно было.       Салага оглядывается по сторонам в поисках чего-нибудь, что позволит ему разрезать верёвки и натыкается взглядом на завёрнутые в латекс человеческие тела, висящие вдоль стены слева от него. От зрелища к горлу подкатывает ком. Он слышит шаги — неторопливые, словно у их обладателя в распоряжении всё время мира. — Помощник Уайлд! Я так рад, что нам наконец удалось выкроить немного времени для себя.       Вот дерьмо. Ну конечно, чёрт возьми.       Иоанн лениво поднимается по лестнице и осматривает Салагу с ног до головы. Тот замирает, прикладывая все возможные усилия, чтобы выглядеть так, словно он не пытался придумать план побега с того момента, как пришёл в себя. Даже растягивает губы в фальшивой улыбке. Интересно, купится ли Сид на эту игру… — Как ощущения? — Иоанн останавливается в нескольких шагах, склонив голову и уперев руки в бока. На красивом лице совершенно идиотская ухмылка: — Надеюсь, мои Верные не обошлись с тобой слишком грубо. Я велел им сделать это аккуратно, но… хм. Но с тобой не так легко справиться.       Да уж, Салага в курсе. Синяки и ушибы по всему телу — явно не демонстрация тщательного исполнения приказов Иоанна. — Они могли быть немного деликатнее, — признаёт он, от чего Сид немедленно хмурится, — мне больно. Может, развяжешь? Разомнусь хоть.       Иоанн ожидаемо смеётся и Салага пытается думать о чём-то ещё, кроме того, как приятно это звучит. Ему нравится слышать этот голос даже когда тот несёт свою религиозную чушь. С лёгким акцентом, рокочущий и заставляющий тебя расслабиться, потерять бдительность. Он больше похож на мурлыканье, когда Сид шепчет угрозы по рации помощнику шерифа, который бегает по долине, уничтожая имущество эдемщиков.       Честно говоря, он думал, что Иоанн в конце концов просто начнёт на него кричать. Просто потому, что помощник без повода проводит на его территории чуть больше времени. Ну, может, причины и есть: ему категорически не нравится Блажь и до чёртиков пугают Судьи.       Да, так выглядит его оправдание для самого себя. — И испортить всё веселье? Да ещё и в такой момент? — Иоанн качает головой, скрещивая руки, — Ни за что. — Обещаю ничего не делать, — попытка проваливается, когда Иоанн просто приподнимает бровь.       Салага вздыхает: — Ладно. Если ты меня развяжешь, я надеру тебе задницу и пойду искать Хадсон. — Помощник Хадсон, — тон Сида становится холоднее, а черты лица искривляет злая гримаса, — не присоединится к нам. Тебе не стоит беспокоиться о ней. — Я всё равно заберу её. Подальше от тебя. — Раз ты так полон решимости, давай заключим сделку, — Иоанн подходит ближе, проводит руками по привязанным запястьям помощника, — знаешь, мне нравятся те, которые я могу обернуть в свою пользу. — Какого рода сделку? — медленно спрашивает Салага, пока весь его разум кричит, что это похоже на попытку договориться с дьяволом.       Если исключить тот факт, что взгляд Иоанна продолжает скользить ниже по его телу, он почти уверен, что дело здесь вовсе не в душе. — Ты не понимаешь своего предназначения. Для всего округа Хоуп и для Проекта. Позволь мне объяснить, прими это. И я отпущу помощника Хадсон. Целой и невредимой, — Сид фыркает, закатывает глаза и Салаге очень хочется стереть это выражение с его лица своими кулаками. — Ну, почти невредимой. Психику придётся подлечить. — Моё предназначение заключается в том, чтобы взорвать как можно больше вашего барахла прежде, чем меня прикончат. — Ошибаешься, — шипит Иоанн и наклоняется так близко, что помощник вынужден откинуть голову, чтобы не столкнуться носами, — после всего этого, всего, что мы сделали, ты до сих пор не понимаешь. — Тогда объясни.       Ему нужно заставить Сида продолжать. Иоанн, который говорит — это Иоанн, которому нужны зрители, нужна аудитория. Это Иоанн, который устраивает шоу. Не тот, который пытается утопить его в ледяной воде с Блажью, или тот, который использует по назначению пугающего вида инструменты, лежащие на столике справа. — Ты принадлежишь мне. Ты предназначен мне, — Сид отталкивается и недовольно хмурится, — и тем не менее. Ты продолжаешь отрицать то, что было предопределено Богом. Продолжаешь бежать от своей судьбы. От меня.       Это плохо. Хоть и довольно ясно.       И, что важнее, какого хрена?.. — Думаешь, Бог хочет, чтобы я — что? Влюбился в тебя? — Салага смеётся и это режет слух маниакальным безумием, — Иоанн, ты, мать твою, пытался утопить меня! — Я бы не утопил! — Потому что Иосиф остановил тебя! — Всё должно было быть идеально! — Сид глухо огрызается и бросается вперёд, хватаясь за рубашку помощника, — у меня был план. Ты должен был прозреть, Блажь должна была заставить тебя увидеть. Я был не первым, кого ты увидел, выходя из неё и это надо было исправить. Я бы не утопил…       Будто страница переворачивается. Салага наблюдает, как остервенение исчезает с лица Иоанна, не оставляя следа. Только мягкость во взгляде и расслабленные губы, когда он отпускает рубашку помощника, чтобы погладить его по груди. Меняется даже голос — ничего похожего на рычащее помешательство, скорее шёпот влюблённого, настолько отчаянный, что кажется, что он сейчас задохнётся от слов. — Я бы правда не утопил тебя. И не причинил бы вреда, поверь. Немного боли — да, но ведь ничто в этой жизни нельзя получить безболезненно. Совсем немного, чтобы ты увидел, — Иоанн встречается с помощником взглядом, — ты же видишь, правда? Как хорошо нам может быть, как хорошо нам будет. Вместе.       Ох.       Пиздец.       Это явно не то, к чему помощника шерифа готовили. Он может исправить коллапс лёгкого под шквальным огнём. Он может арестовать пьяного мужа, зная, что его жена набросится с кулаками, стоит только застегнуть наручники. Он может работать, имея за плечами три часа сна и мерзейшее похмелье.       Он может многое. Он эффективен. Но ни один курс подготовки не дал ему знаний о том, что делать, если перед тобой стоит одержимый лидер культа и говорит, что вам «уготовано быть вместе».       Что бы это, блядь, ни значило. Салага никогда не узнает, потому что не собирается спрашивать. — Я не думаю, что это правда. — Это правда.       Иоанн обхватывает ладонями лицо помощника, размашисто поглаживает большими пальцами по скулам: — Я могу показать тебе. Ты должен позволить мне показать, как хорошо нам может быть.       О, этот тон опасен. Сладкая патока едва не стекает с губ Сида. Слишком убедительно и, если Иоанн сейчас же не заткнётся, у Салаги встанет примерно через шесть секунд. — Ваш Проект не позволяет… — Похоть — это грех, — пальцы дёргаются, словно Иоанн оскорблён самой мыслью о том, что ему пытались сказать, — но любовь, та любовь, которая у нас… не греховна. Мы не греховны, потому что хотим друг друга. Нам предопределено жить, любить и быть единым целым.       Теперь у него перехватывает дыхание, а глаза опасно блестят. Как у волка, крадущегося, чтобы вонзить зубы в чью-то плоть. — Он не поразит нас за то, что мы наслаждаемся Его дарами.       Иоанн двигается так быстро, что Салага не успевает следить за ним. Почти теряет его из виду и совершенно не уверен, что это не какой-то извращённый мокрый сон после лишней банки пива в баре Мэри Мэй. Сид бросается к столу и возвращается с ножом в руке, подбрасывая его смертельно легкомысленно. — Позволь мне показать.       Салага должен ударить его. Должен замахнуться и ударить сразу же после того, как Иоанн проведёт лезвием под верёвками — аккуратно, но недостаточно, рассекая кожу на запястье. Но он не бьёт. Не может. Даже не знает, что, чёрт возьми, происходит, когда Иоанн разрезает путы так легко, будто пленник был связан нитками. Бросает нож — наступает на него, потому что он не идиот, как бы остальным этого ни хотелось, — и резко поднимает Салагу на ноги, ухватив за рубашку.       Тесный контакт шокирует. Достаточно того, что помощник держится за его плечи, пытаясь не упасть вместе с ним. Иоанн держится за него так же крепко, прижимаясь ещё ближе.       Пока они не делят воздух на двоих. Пока Салага не вдыхает выдох Сида и не раздвигает губы под натиском его языка. Он голоден, ненасытен и забирает всё, что тот может дать, пока помощник не начинает задыхаться. Иоанн очевидно наслаждается контролем, разрешая глотнуть воздуха, чтобы тот не потерял сознание.       Блядь. Что за херня?       Иоанн едва слышно стонет в поцелуй, прижимается ближе, скользит ногой между бёдер Салаги и давит прямо на вставший член. Ну да, этого сложно избежать, если целуешь кого-то так впервые в жизни. Если по талии и бёдрам блуждают руки, а тело так отчаянно нуждается в прикосновениях, — не жестоких и не агрессивных, — что он притягивает Иоанна, когда стоило бы оттолкнуть. — Я освобожу тебя от твоих грехов, — обещает Сид, обхватив помощника руками за шею, ощущая биение артерии, — и помещу в тебя свои. Мы станем совершенны, потому что будем вместе. Ни боли, ни страданий. Только наслаждение. Вместе.       Салага открывает рот, чтобы спросить, какой, чёрт побери, в этом смысл, — не то чтобы он смог бы догадаться, когда Иоанн упирается своим членом в его бедро, словно это должно поставить точку в его заявлении, — но ему не позволяют. Иоанн не даёт сказать ни слова, забирая их в очередной поцелуй. — Я буду нежен, — он мягко обещает в губы помощнику, прежде чем снова увлечь за собой.       Салагу тащат к одному из этих идиотских белых ящиков, которые он взрывает при первой возможности по всему округу. Руки Иоанна настойчивы, не отпускают, подталкивая и направляя, пока помощник не впечатывается грудью и не вцепляется ногтями в дерево.       Вау. Он никогда не думал, что высоты достаточно, чтобы нагнуть кого-нибудь над ними. Не то чтобы у него был повод проверить.       Он пытается представить, что происходящее — просто счастливая случайность. И не то чтобы он сильно старается, когда мозг возвращается в режим паники из-за тепла Иоанна сверху и собственнических движений его рук. — У тебя что, кровати нет? — Салага ругается, когда Сид царапается, скользит рукой вперёд и почти рвёт застёжку на джинсах. — Кровать будет. Я построил свой дом, зная, что ты присоединишься ко мне. Тебе там понравится. Но мне нужно… Я не могу… — Иоанн утыкается лбом в затылок помощника, судорожно выдыхая, — Всего один раз. Позже можно… как ты хочешь. Но сейчас, только сейчас… — Хорошо, — он глухо соглашается, потому что дрожь Сида заставляет его самого почти вибрировать от того, насколько близко они прижаты друг к другу, — Хорошо, Иоанн. Только сейчас.       Ответом становится стон, надломленный, словно стекло, покрытое трещинами, прорывающийся наружу сквозь остатки барьеров.       Он стягивает вниз штаны помощника, практически рвёт его брифы и Салага шипит от резкого контраста холодного воздуха. Иоанн бормочет что-то — возможно, извинения, — и ведёт ногтями по бёдрам, по изгибу задницы.       Будто ему нужно оставить какие-то метки. Будто ему не хватает только этого. Будто он намерен освобождать его от грехов ещё каким-то способом.       Наличие смазки успокаивает. Он был уверен, что его ждёт незабываемо жёсткий опыт. Но Иоанн шепчет что-то, обещает и успокаивает, даже угрожает чем-то, что точно не является угрозой, проталкивая внутрь палец и лаская так, словно делал это тысячи раз.       Что ж, возможно, он и делал. Ходили слухи… Может, только часть из них — сплетни рассерженных горожан. — Я не могу… Это не будет нежно, — Иоанн говорит так, словно пытается предупредить, добавляя ещё один палец.       Слишком быстро. По-подростковому неуклюже, когда скорость важнее подготовки. — Без боли нет искупления. — Ты не можешь сделать мне больно, — тихо говорит помощник, потому что слова Сида и его тон более чем напрягают, — ты же предназначен мне так же, как и я тебе, так? Ты не можешь делать больно тем, кого любишь.       Иоанн перестаёт шевелить рукой, замирая каменной статуей, которая выглядит неуместно на месте того, кто только что был дрожащим воплощением потребности. Он наклоняется ниже, раздвигает пальцы, растягивая медленнее, аккуратнее. Как опытный любовник, использующий свои знания. — Ты любишь меня?       Этот чёртов голос. Помощник шерифа начинает понимать, как Иоанн Сид уговорил половину жителей округа пожертвовать секте своё имущество и обрести покой. — Я должен, так? — Салага пытается игнорировать собственный удивлённый выдох на последнем слове, когда пальцы Иоанна проезжаются по простате с достаточным давлением для появления искр где-то на периферии зрения, — Это говорит Бог? — Бог говорит, что мы должны быть вместе. Иосиф говорит, что я должен любить тебя, — он целует помощника в основание шеи, с трудом выталкивая слова, — Никто никогда не обещал, что ты будешь любить меня. Я думал, это нужно заслужить, нужно…       Он коротко и печально смеётся, растягивая помощника уже тремя пальцами, пока тот судорожно пытается дышать. — Ты принадлежишь мне. — Ты не причиняешь боль своим вещам.       Салага должен донести эту мысль, убедить, потому что Иоанн трахает его пальцами так, что он едва не сползает на бетонный пол бункера, совершенно не в состоянии спорить, если вдруг Сид не согласен. Он надеется, что тот увидит в этом истину, а не утонул в своих фантазиях и не потерял разум как солнце на закате. — Я не заберу твою жизнь, — Иоанн вытаскивает пальцы мучительно медленно, помощник выдыхает сквозь стиснутые зубы, — Я верну её тебе.       Звон пряжки ремня говорит: сейчас или никогда. Он может позволить этому случиться. Или он должен остановить это. Он слишком возбуждён и напряжён, член стоит так, что ему больно и если Иоанн сделает это, то услышит своё «да», которого так жаждет всё это время.       Возможно, не раз. Возможно, в виде стонов, вздохов и мольбы.       Но он не двигается. Не скидывает с себя Сида и не натягивает штаны уже на полпути к лестнице. Он всё ещё лежит на ящике, прижавшись щекой к прохладному дереву и цепляясь за него, пока Иоанн не надавливает головкой члена туда, где скользко и горячо до невозможности.       Пожалуй, он обдумает позже, что всё это значит, когда ему перестанет казаться, что это слишком. — Чёрт, большой… — слова непроизвольно слетают с языка и заканчиваются стоном от вольных ласк Сида: — Я был сотворён специально для тебя.       Салага не обращает внимания на эти слова. Не то чтобы он мог сейчас, когда от ленивого и неторопливого ритма, который задаёт Иоанн своими толчками и руками на бёдрах, хочется дрожать и жалобно хныкать.       Проклятье. Это не самый безумный секс в его жизни, но всё ещё лучший за… большее количество лет, чем он готов признать. Из-за этого в мозгах переклинивает и почему-то хочется поверить хотя бы в часть всей этой ерунды.       Он скрипит зубами, подаваясь навстречу в следующем толчке и это словно ломает Иоанна окончательно. Словно это всё, чего он ждал — «да», озвученное словами или таким образом. «Да», разрешающее ему быть собой, раскрыть свою внутреннюю тьму сейчас, когда он обрёл то, что было положено.       Сид делает это грубо. Не жестоко и не безжалостно, но грубо. Оставляет синяки от пальцев на бёдрах и трахает слишком резко и глубоко, от чего помощник проезжается членом по чёртову ящику, скулит и пытается ласкать себя в том же темпе.       Это ошибка. Иоанн вытрахал из него остатки разума, остались одни инстинкты, подчиняющиеся первобытной пульсации и ритму. — В следующий раз, — Иоанн обещает, оставляя на шее следы от зубов, — будет лучше. Будет кровать, на которую я уложу тебя и раскрою так широко, что ты ничего не скроешь. Я вырежу в тебе место для себя, которое ты ничем не заполнишь. И ты будешь жаждать моего прикосновения так же, как я жаждал твоего. — Я сейчас кончу, — предупреждает Салага, чувствуя тугой узел напряжения в животе и не собираясь как-либо ещё отвечать на это… предложение? Он слишком боится, что иначе Сид услышит своё долгожданное «да».       То же самое «да», которое Иоанн выдыхает и накладывает поцелуями на коже. Которое шипит, теряя ритм и заставляя помощника подаваться вперёд и насаживаться обратно пока картинка не становится слишком яркой, а в ушах не гудит волнами кровь.       Салага старается прокричать имя Иоанна, когда кончает, потому что боится, что ещё может произнести вместо этого. Тот кончает чуть позже, пока помощника всё ещё трясёт после оргазма, и шепчет, насколько он совершенен, насколько всё идеально и как сильно он его любит.       Как хорошо им будет вместе.       Салага не отвечает. Пытается не обращать внимания — Иоанн просто не сможет понять, уткнувшись лбом в его спину и неразборчиво бормоча свои молитвы. Помощник смотрит на лестницу — на свой единственный шанс сбежать, который он упустил, обменяв на ласковые прикосновения и слова психа, которые в какой-то момент прозвучали слишком вменяемо.       И что теперь? Что делать, когда продал душу дьяволу?       Не остаётся иного выхода, кроме как войти в пламя и надеяться, что выживешь в адском огне.