Если бы здесь был старый ДонХи...

— Где ты лазишь?! У тебя выход через две с половиной минуты! — ЧанЁль вздрагивает и едва не попадает кисточкой в глаз. Грим — работа кропотливая, и не делается впопыхах. Но кто будет спрашивать такого, как ЧанЁль? И старого ДонХи нет, чтобы заступился. — Уже бегу, — бросает ЧанЁль, буквально на ходу впрыгивая в длинноносый красный ботинок. Ему пытаются влепить подзатыльник, но мальчишка во время пригибается и злой хён промахивается. За кулисами толкучка: каждый готовится к своему выходу. Акробаты тоже не исключение, и ЧанЁль дико жалеет, что идёт перед ним. Нет, их выступления он сотни раз видел, но получать каждый раз пяткой в глаз как-то уже поднадоело. — ЧанЁль, у тебя правый глаз больше левого, — шепчет миниатюрная воздушная гимнастка Санни, — опять не успел? Мог бы уже и наловчиться. — Нуна, давай потом. И вообще, а вдруг людям понравится моя перекошенная ро… — Ты ещё здесь?! А ну вали на манеж — тебя уже объявили! — ИФань — тот самый рассерженный хён — буквально за шкирку выкидывает парня из-за кулис. — И это нынче так к клоунам относятся — я уж подумал, что вообще из шатра вылечу, — картинно вздыхает ЧанЁль, отряхивая штаны. Публика одобрительно шумит, наблюдая за преувеличенными стараниями парня привести себя в порядок. — В любом случае, добрый вечер, дорогие зрители! Безумно рад вас видеть сегодня с нами. ЧанЁль мог бы использовать слово «снова», потому что цирк совсем небольшой, а городок, в котором они сделали остановку в этот раз, и вовсе крошечный. Так что многие лица кажутся знакомыми, а дети так вообще — старые друзья. — Думаю, ни для кого не секрет, что в труппе есть смелый канатоходец Кай, — вещает ЧанЁль, разогревая толпу перед основной частью своего номера. И когда улюлюканье и детский визг стихают, клоун начинает первый круг по манежу. — Так вот, этот юноша поможет мне… Ай! — Здравствуйте! — темноволосый мальчишка, чуть младше самого клоуна, сидит на его плечах и приветственно машет толпе. ЧанЁль старается корчить обиду и возмущается, но сам старается держать равновесие — они очень долго отрабатывали этот маневр, чтоб без последствий. Всё-таки ЧанЁль высокий, чтоб на него было так легко ноги забрасывать в стойке. — Слезай! Слезай, кому говорят! — горланит ЧанЁль покачиваясь со стороны в сторону. Спина неприятно отзывается, напоминая, что он не три килограмма держит, но тугой бинт, который обхватывает талию ДжонИна (ну, не поворачивается язык назвать его псевдонимом!), заставляет заткнуть все свои претензии куда поглубже. *** — Твоя неорганизованность меня убивает! — ИФань рвёт и мечет. — Сколько можно импровизировать?! Мог бы уже и основу для номера сделать — мы до сих пор не знаем, на что нам ориентироваться! — Когда ты переставишь гимнасток на номер раньше! Я не успеваю переодеваться с жонглёра на клоуна! — отмахивается ЧанЁль. — И вообще! Сюда одни и те же люди ходят — разве им будет интересно, если я останусь таким же, как и в прошлый раз? — цветастый котелок съезжает куда-то на затылок, а потом и вовсе падает на пол от активной жестикуляции парня. — Был бы здесь ДонХи, ты бы так не разговаривал! — ИФань буквально нависает над бунтующим подростком. — Нет здесь ДонХи, умер он. Неделю назад хоронили, если не помнишь, — ЧанЁль отталкивает от себя достаточно крепкого парня, совершенно игнорируя предупреждающий взгляд в свою сторону. — Прости великодушно, но цирк остался без талантливого арлекина. Есть только я. Малолетний низкопробный клоун. Плеваться ядом иногда даже приятно, особенно наблюдать, как расширяются глаза напротив. ИФань может и имеет скверный характер, но по больному бить никогда не будет. Вот и сейчас он просто молча пропускает мальчишку, у которого уже частично размазался неумело нанесённый грим. ЧанЁль зло наступает на котелок, испуганно от него отскакивает, нахлобучивает обратно на голову и, ускорив шаг, исчезает из поля зрения. — Ты бы действительно пересмотрел программу, — подсказывает Санни, проходя мимо. Её работа на сегодня ещё не закончена — почти всем ребятам из труппы предстоит сменить повязки, перебинтовать травмированные конечности и заставить выпить настои из трав. ИФань нервно вздыхает и, ссутулившись, обнимает себя за плечи: без наставника руководить цирком стало невыносимо сложно. *** — Чёрт бы тебя побрал, Ким ДжонИн, где ты это берёшь? Тебе только шестнадцать, чтобы тебе законно это продали! — ЧанЁль восхищённо смотрит на курящего папиросу подростка. — А ты пробовал подходить к людям будучи всё ещё в образе? — ДжонИн с ленцой выдыхает дым, складывая губы в пухлое «О». На улице прохладно, несмотря на то, что в их цирковом лагере разведено несколько костров. Женская половина занимается готовкой позднего ужина, попутно делясь впечатлениями после проведенного выступления и ругаясь на несвежие продукты, которые снова приходится употреблять. ЧанЁль отстранённо думает, что и сегодня он ужинать не будет. На всякий случай. — Ты уверен, что мне стоит это делать? Мне кажется, я скорее напугаю кого-нибудь, чем добьюсь расположения, — улыбка у ЧанЁля и так широкая, но красный контур вокруг рта придаёт ей нереальный масштаб. — На выступлениях не боятся же, — пожимает плечами ДжонИн, великодушно отдавая недокуренную папиросу другу. — Потому что все заранее предупреждены о моём появлении, поэтому и знают, что ожидать, — ЧанЁль давится затяжкой с непривычки и неуклюже смахивает выступившие слёзы рукавом. Становится обидно, что вот так проявил слабину, и ЧанЁль затягивается ещё сильнее. От второго раза его складывает пополам в приступе кашля. — Нашёл перед кем выпендриваться, — ДжонИн хрипло смеётся и затаптывает злополучный бычок, чтобы больше не хотелось ничего доказывать. Он помогает ЧанЁлю встать на ноги, но тот шарахается от него как от прокаженного. — О Господи, — вздыхает ДжонИн, — мы уже, кажется, говорили об этом. Я не кисейная барышня, чтобы ты так надо мной трясся! — Ты грохнулся с трёхметровой высоты! Естественно я буду бояться за тебя! — злой ЧанЁль в размазанном гриме, в широкой одежде и раздавленном котелке выглядит безумно комично, и ДжонИн несдержанно хохочет, закрывая лицо руками. — Не смешно! — уже по-настоящему возмущается ЧанЁль. Он делает шаг навстречу, обнимает друга за талию и кладёт свою голову ему на плечо. — И это — не шутки! — руки цепляют край бинта, который служит ДжонИну корсетом для поясницы. — И это говорит мне клоун, — огрызается ДжонИн, отталкивая от себя чужие руки. — За собой следи, сердобольный ты наш! — говорит это и уходит, стараясь скрыть хромоту — и так уже сегодня носом ткнули. ЧанЁль смотрит в спину удаляющегося парня, а потом со всей дури бьёт по какому-то полену. Этот мальчишка невозможен! *** Санни устало трёт веки, когда заканчивает с обходом. Завтра тяжелый день, в который вклинивается и репетиция с постановкой нового номера, и поездка за едой, потому что уже вся труппа живёт одними яблоками, и собственно выступление. Пора ложиться спать, и Санни ничего против не имеет, если бы не сдавленный стон из-за фургона. — ДжонИн? — Санни наблюдает, как тот пытается сделать себе холодный компресс, но у него слабо выходит. В итоге, отбросив ткань, он просто ныряет по пояс в бочку с дождевой водой и выныривает оттуда, хлюпая носом. — Тебе помочь? — Санни поднимает лоскут ткани и подходит ближе. ДжонИн выглядит очень бледным, несмотря на смуглый оттенок кожи — видимо, боли в спине только усилились. — Вот только не надо меня жалеть, нуна! — вспыхивает ДжонИн, повторяя нырок. Холодная вода тяжелыми каплями скатывается за пояс штанов, вызывая мурашки. Санни даёт парню ещё пару секунд, чтобы успокоиться, а потом крепко хватает за руку. — Я сделаю тебе массаж, а завтра с утра попрошу ИФаня потуже забинтовать тебя, идёт? — Идёт, — приглушенно отвечает ДжонИн, следуя за маленькой нуной. Её он, наверное, больше, чем ИФаня боится. А китайский хён точно не подарок, особенно, когда впадает в ярость. В фургончике, где ночует мужская половина труппы, свет отсутствует. Но и спящих там тоже нет — кто-то ещё заканчивает подготовку к завтрашнему дню, кто-то просто ушел гулять. Будить некого, разве что… — А где ЧанЁль? — на всякий случай шепотом спрашивает Санни — глаза ещё не привыкли к такой густой темноте, поэтому стоит быть осторожной. — Не знаю, — бурчит ДжонИн и тут же спотыкается. — Чёрт возьми, я знаю, где ЧанЁль, и вы теперь тоже знаете, — заспанный голос раздаётся с пола, у самой постели. — Ты опять скатился вниз? — тихо смеётся Санни, наблюдая, как нескладный высокий мальчишка поднимается на ноги. — Что ж тебе такое снится? — Не помню, но разодрал локоть, поэтому… Нуна, лучше лечи меня, а не этого противного ДжонИна! — ЧанЁль заваливается на спину и старательно притворяется мёртвым. Вон даже нога судорожно задёргалась в агонии. — Придурок, — шипит ДжонИн и топает на своё спальное место. — Сам такой, — отзываются ему мгновением позднее. Но ДжонИн уже ничего не отвечает: мышцы на его спине ноют, а неожиданно прикосновения со стороны Санни просто провоцируют на вытьё. И единственное желание — это побыстрее отключиться. *** — Ты не выступаешь сегодня, — ИФань хмурит свои густые брови и выглядит каким-то… Не отсюда, в общем. У него нервно дёргается уголок глаза, а взгляд бегающий, и поза напряженная. Что-то не так. ЧанЁль уверен в этом. — Рехнулся? За мной четыре номера! — ДжонИн подскакивает на койке и начинает судорожно собираться. Вот только запала хватает меньше, чем на минуту: со стоном боли мальчишка оседает на пол. — Выступим сегодня по сокращённой программе. Да и место нам пора менять, так что не переживай, — ИФань пытается говорить спокойно, но видно, как желваки ходят под кожей. ЧанЁль ёжится и выходит на улицу. Вокруг расписных вагончиков привычная суета. Кажется, ЮРи-нуна закупилась новой краской, потому что главный грузовик сейчас полным ходом обновляет свой рисунок с добавлением новых деталей. ДжонгХён-хён громко ругается на мотор машины, но всё равно не оставляет попыток исправить его. В их труппе жонглёры и не такое умеют. ЧанЁлю не нравится каждый раз съезжать с насиженного места: когда четыре года назад ДонХи застал его прямо во время воровства фруктов с прилавка, то и ему не сразу удалось оттащить мальчишку от пусть и бедной, но привычной жизни. ЧанЁль очень хочет иметь место, которое сможет назвать домом. Потому что родные люди у него уже есть. И даже противный ИФань входит в их число. Кстати, об ИФане… — Что врач сказал? — ЧанЁль прекрасно помнит статного дяденьку, который выходил из их фургона. А ещё этот дяденька активно секретничал с китайским хёном. — ДжонИну лучше не напрягаться лишний раз, — как—то туманно отвечает тот и прячет глаза. — Конкретнее, хён, — с нажимом требует ЧанЁль, подступая ближе. В такие моменты ИФаню кажется, что медные пружины на голове этого парня выглядят не солнечно, а опасно огненно. И серьёзного ЧанЁля он не любит — чревато последствиями для нервной системы. — Одно неудачное движение может стоить ему возможности ходить, — слова сами срываются с языка. ИФань даже не успевает придать им более или менее смягчающую форму. — Очень смешно пошутил, хён, — ЧанЁль наигранно громко смеётся и игриво подаёт кулаком мужчине в плечо. Но тот не меняет своего выражения лица и перехватывает чужую руку, чуть сжимая в своей. — Это твоя задача — веселить людей, а не моя. Прекрати истерить. Лучше за свои другом проследи, чтоб глупостей не наделал. ЧанЁль закусывает губу и удручённо смотрит вниз. Вообще-то он прекрасно в курсе, что ДжонИн никого не захочет слушать и всё равно полезет на манеж. Да он бы сам так поступил, если бы расклад такой выпал на его долю! Но не выпал же… *** — Сегодня мы видимся в последний раз! Поэтому давайте хорошенько повеселимся! — ЧанЁль в кои-то веки накрашен правильно: Санни таки успела перед выступлением добежать до гримёрной и отвоевать кисточку. В этот раз вообще как-то всё идеально, даже шнурки на ботинках завязаны бантиком. И шутки идут проверенные, а не наобум. Про то, что штаны неожиданно не сваливаются в самый неподходящий момент, и говорить нечего. Всё нормально по стандартным человеческим меркам, но неправильно по ЧанЁлевым. И это чувство не отпускает его до самого конца выступления, пока на его шее не оказывается ДжонИн. — Привет всем, давно не виделись! — сияет он улыбкой, крепко обхватывая бёдрами шею ЧанЁля. И тот готов поспорить на что угодно, что видит сквозь эластичную ткань комбинезона, как напрягаются мышцы на ногах канатоходца. — Ты что делаешь, паршивец?! — ЧанЁль паникует, не зная что ему делать: срывать шоу или подыгрывать этому лишенного инстинкта самосохранения придурку. — Продолжаю нашу программу! — хохочет ДжонИн, вскарабкиваясь на плечи ЧанЁля, готовясь оттолкнуться от них и перелезть на канат. Но его планам не суждено сбыться: ЧанЁль продолжает идти с ним, удерживая общее равновесие, и с криком «О Боже мой, сегодня наш директор ИФань покажет свой коронный номер с гитарой! Он никогда раньше этого не делал!» сваливает за кулисы. Ему абсолютно наплевать, как будет выкручиваться ИФань (вероятнее всего, он будет петь, к счастью, он умеет это делать), важнее, что ДжонИн всё ещё ругается. От злости, а не от боли и безысходности. — Ты конченный на всю голову! Ненавижу тебя! Верни меня назад! — ЧанЁль вынужден остановиться, потому что падение стало слишком вероятным. ДжонИн буквально спрыгивает с него, а после хватает за грудки и сильно встряхивает. — Зачем ты это сделал?! — А то ты сам не знаешь, — хмурится ЧанЁль, разглядывая разрисованное лицо напротив. Всё-таки кое-кто снова переборщил с чёрным и синим цветами. Мертвец какой-то, а не канатоходец. — Старый ДонХи не был бы в восторге, если бы… — Что вы все пристали к моему дяде? У ИФаня вечно мания о нём вспомнить, и ты туда же?! Как же всё это…- ДжонИн хочет добавить ещё что-то, но ни может вымолвить ни слова — рот, знаете ли, занят. ДжонИн смотрит ошарашенно на злой взгляд ЧанЁля, который и не подумал закрыть глаза во время их «поцелуя», и неожиданно даже для самого себя поддаётся этому напору и обмякает, обхватывая руками чужую шею. Целоваться из них никто толком не умеет, поэтому мелкие раны на губах и столкновения зубами неизбежны. Грим смешивается, обретая какой-то странный серо-коричневый оттенок. А ещё до безумия горький, и потом его будет сложно отстирать от одежды. — Ты тронулся, — выдыхает ДжонИн, когда наконец отлипают друг от друга. — На себя посмотри, — тихо смеётся ЧанЁль, рукавом своей некогда белой рубашки вытирая чужое лицо. Не нужно ему, чтобы у него было место, где его дом — главное, что у этого оболтуса всё было хорошо. — И вообще, достал орать уже.