не он.

Маттео влюблен — так сильно и так отчаянно, что у него едет крыша. Не то, чтобы это было его внутреннее ощущение, но когда твой диллер отговаривает тебя принимать и просит взяться за свою жизнь поплотнее, уже приходится задуматься хоть совсем немного. Особенно учитывая, что без новой партии зелени и не забыться, а он вряд ли продаст в следующий раз — черт его, конечно, знает, на кой-черт себе же на бизнес тень кидать, но плевать — сейчас надо было экономить и не курить каждый час, а потому нужно думать… Маттео влюблен очень крепко, и его это совершенно не устраивает. Этот проклятый Давид засел в его голове, вместе со своими координатами, сендвичами, этой дебильной шапкой, с коллажами и бассейнами, с теми любовниками, что выживут. И всему этому так чертовски тесно в его, Маттео, голове, что он просто не знает как быть дальше. Он засел в голове вместе с «мы слишком спешим», с «мне ничего от тебя не нужно», вместе с колкими словами Лауры, без единого воспоминания о её лице — повсюду только он, будь он проклят миллионы раз. Маттео не знает как ему быть со всем этим — ему казалось, что теперь он наконец-то нашел в жизни что-то нормальное, хорошее. До сих пор всё горит от одних только воспоминаний — губы от поцелуев, руки от прикосновений, сердце от того, как часто билось рядом с этим проклятым Давидом и, как ни странно, Маттео никогда не было так плохо. В его жизни были влюбленности, даже тяжелые. Он любил Йонаса, и теперь он знает это лучше, чем раньше, от сравнения. Ему хотелось быть рядом каждую секунду, ему хотелось касаться, целовать, занять место в его сердце, которое занимала Ханна, но это не разбивало сердце на столько осколков. Конечно, может быть, дело в том, что Йонас не отталкивал его, или же в том, что Йонас никогда и не знал. — Я влюблен, и это не девушка — нерешительно произносит Маттео, когда решается открыться лучшему другу. Йонас в тех же вещах, что и два года назад, когда даже сам Маттео не мог подумать о том, что когда-либо будет чувствовать что-либо подобное. И это выглядит так смешно, потому что они совершенно другие люди — уж это точно. — Но ведь это не я? — спрашивает Йонас и смотрит так проклято заискивающе, что у Маттео сжимается то, что осталось от его сердца. Еще пару недель назад, ему кажется, он был бы в восторге, если бы Йонас смотрел бы на него так же. Еще пару недель назад, он бы не решился на этот разговор, но наверняка сломался бы на этом вопросе. И услышав этот вопрос не смог бы врать, может быть, даже поцеловал бы Йонаса, как всегда мечтал. Но сейчас всё иначе, и Йонас не видится ему столь красивым, как раньше. Ему вообще никто сейчас не видится таковым, кроме одного единственного человека, что забрал его сердце и унес с собой, чтобы рисовать его кровью, вместо чернил. — Нет, — отвечает новый Маттео, в голове которого есть только одна любовь и имя ей Давид. — Возможно — тихо добавляет Маттео из прошлого, которому никогда не давали слова.