Нечестно, чтобы священник был таким привлекательным.
У Хвапёна появлялась эта мысль по крайней мере раз десять с тех пор, как ему повстречался отец Матео, урождённый Чхве Юн — профессиональный экзорцист и вечная зануда. Обычно он засовывал эту мысль куда подальше, запихивал её поглубже, чтобы спрятать вместе с другими дерьмовыми мыслями, с которыми у него не было времени разбираться, пока Пак Ильдо всё ещё бродит по земле. Но сегодня он немного перебрал с пивом, и ему даже удалось притащить с собой Юна, и жёсткий белый воротник уже был снят, а чёрная рубашка Юна расстёгнута до ключиц, и он, в кои-то веки, выглядел
человеком — уязвимым, досягаемым — больше, чем Хвапён когда-либо видел. Кроме, может быть, того случая, когда он посреди ночи постучал в дверь Юна, а тот открыл в мягкой белой рубашке. Тогда таксист подумал, что поперхнётся собственным сердцем, потому что он был просто не описать насколько не готов увидеть Юна в чём-то ещё, кроме официального чёрного — иначе, чем как недоступного, раздражающего священника. Но к счастью, той ночью им нужно было покончить с одним делом, поэтому он смог отбросить мысли далеко-далеко и сосредоточиться вместо них на попытках спасти кому-то жизнь.
Но сегодня нет никакой миссии. Есть только они вдвоём в ближайшем пустом барбекю-ресторане, и есть уйма пустых пивных бутылок, поделённых между ними, а Хвапён принимал решения похуже и в более трезвом состоянии.
— Ааа, мне жарко, — говорит он, оттягивая воротник в попытках создать хотя бы подобие ветерка у вспотевшей груди. — Тебе не жарко?
Юн просто смотрит на него — веки тяжёлые, а взгляд всё ещё пугающе ясный, несмотря на количество выпитого алкоголя.
— Что? — внезапно Хвапён защищается, краснеет, чувствует себя насекомым под увеличительным стеклом. Ну серьёзно, ни одному священнику не должно быть позволено иметь такие скулы, такую линию челюсти. Это попросту несправедливо. — Тебе не становится жарко, когда ты выпиваешь?
— Я уже очень давно не пил так много, — тихо отвечает Юн. Он проводит рукой по лицу, и Хвапён немедленно слишком сильно отвлекается на длинные, грациозные пальцы прежде, чем ему удаётся встряхнуться и вернуть обратно хотя бы толику разумности.
— Да? — говорит он. — Ну, я почтён, — он делает ещё один глоток чуть тёплого пива. Ему не стоит говорить следующие слова, которые предложил его мозг, но Хвапён уже чувствует, как губы с привкусом алкоголя складываются вокруг них, и это уже ни за что не остановить. — А сколько времени прошло с тех пор, как тебя целовали?
Ах, чёрт.
Юн пригвождает его пронзительным взглядом, но он скорее настороженный, чем осуждающий.
— Точно не знаю, — проговаривает Юн медленно, аккуратно, словно размышляя, почему он вообще отвечает, пусть уже и делает это. — С университета, по крайней мере. Я так думаю, — он поднимает свой почти пустой стакан и бездумно вертит его, взгляд прикован к пене. — А что?
«
Не делай этого, — кричит крошечная трезвая часть мозга Хвапёна на всю остальную часть — еле ворочащуюся и пьяную. —
Не говори этого, не делай этого, ты не хочешь всё разрушить, вы только начали ладить, он нужен тебе…»
— Какая жалость, — говорит он, а затем вздрагивает, потому что чёрт возьми — это то, что ему не надо было произносить.
Юн застывает с наполовину поднесённым к губам стакану, и блин, его губы приоткрыты, и они такие офигенно
красивые, и
чёрт — Хвапён плохо со всем этим справляется.
— О чём ты? — спрашивает Юн.
Что ж, с таким же успехом можно вообще броситься в омут с головой, раз уж Хвапён всё это начал.
— Ты себя видел вообще? — интересуется он. Прерывается, чтобы допить оставшееся пиво, а затем со стуком опускает стакан на стол и довольно вздыхает. — Это кажется напрасной тратой для всего… этого… — он указывает на лицо Юна, — …так долго не целоваться.
Юн ставит свой стакан тише, чем Хвапён. Он выглядит задумчивым, смущённым, и Хвапён смутно надеется, что его громкие пьяные мысли не разрушили только что их неуверенные приятельские отношения, которые им удалось выстроить за последнюю пару недель. Честно говоря, после долгих лет погони за демонами в одиночку было приятно иметь людей, на которых можно положиться. А тот факт, что одним из этих людей был способный (и невероятно привлекательный) экзорцист — это уже больше, чем Хвапён вообще когда-либо надеялся. И он в самом деле не хочет оттолкнуть одного из своих самых могущественных союзников, просто…
Юн
нереально горяч. А Хвапён очень пьян, и у него отказали тормоза.
Такое случается.
— Жалость, хм? — Юн стучит длинными пальцами по стеклу, избегая взгляда Хвапёна. — И как бы ты предложил… разобраться с этим?
Хвапён моргает. Хмурится. Снова моргает.
— Я, эм, — Хвапён прочищает горло и смотрит вокруг, но ресторан почти пуст. Он видит расплывчатые очертания хозяина заведения, который суетится за прилавком, но больше рядом никого нет — никто не слышит, что было только что предложено, никто не слышит, как сердце Хвапёна начинает вырываться из его груди. — Я мог бы… — запинается он, и вдруг слегка сердится из-за того, что Юн и пьяный достаточно красноречив, чтобы использовать такие слова, как «
разобраться», в то время как он сам едва может связать три слова вместе. — Я мог бы, эм. Помочь с этим. Если хочешь.
Юн, наконец, встречает его взгляд, вглядывается в него сквозь ресницы, и у Хвапёна ощущение, что его ударили под дых.
— Давай, ну. Моё такси. Давай пойдём в моё такси, — бормочет Хвапён и, шатаясь, поднимается на ноги, боясь упустить этот момент, потому что
твою мать,
твою мать,
твою мать. Он протягивает руку, наполовину ожидая, что Юн не обратит внимания, но тот берётся за неё и использует Хвапёна как рычаг, чтобы встать — до нечестного грациозно. Он разок покачивается, когда принимает вертикальное положение, и Хвапён придерживает его за руку.
— Ты в порядке? — тихо спрашивает он. Внезапно они оказываются очень близко, и Хвапён до сих пор не отпустил руку Юна. Ему всё ещё слишком жарко из-за всего этого алкоголя, но он не хочет отодвигаться. Хвапёну видны бисеринки пота на коже Юна, у его висков, в яремной впадине.
— В порядке, — Юн сжимает его ладонь, и пожатие проходит всю дорогу прямо до сердца и трепетом разносится в груди.
Хвапён оплачивает счёт, а затем ведёт их к выходу из ресторана. И их руки всё ещё соединены, и кто угодно может увидеть, но сейчас глубокая ночь, и они сражались с демонами, и Хвапёну всё равно. Пусть люди увидят, как он ведёт подвыпившего, притягательного священника к себе в такси — в этом нет ничего неправильного. Они друзья. Друзьям можно так делать.
Хвапён отпирает машину и, открыв пассажирскую дверь, помогает Юну проскользнуть внутрь. Как только он выпускает ладонь Юна, собственная рука кажется странно холодной, и он нервно сгибает её, пока обходит такси, идя к стороне водителя. Он осторожно усаживается в кресло, закрывает за собой дверь и затем… замирает. Он не вставляет ключ в замок зажигания. Он не пристёгивает ремень безопасности. Вместо этого он поворачивает голову к Юну.
Тот уже смотрит на него, взгляд нежный в темноте. Его волосы чуть растрёпаны, а рубашка до сих пор расстёгнута, и Хвапён едва задумывается перед тем, как перегнуться через консоль и ласково провести пальцами сквозь тёмные пряди. Они легко рассыпаются под его касанием, и Юн резко втягивает воздух — достаточно громко, чтобы Хвапён услышал. Достаточно, чтобы заставить его остановиться.
— Всё… хорошо? — спрашивает Хвапён приглушённым голосом, будто Юн — это дикий зверь, которого можно легко спугнуть (что, чёрт возьми, практически правда).
— Да, — на выдохе произносит Юн, слегка кивая. Хвапён чувствует движение под своей рукой. — Да, хорошо. Продолжай.
— Просто… — колеблется Хвапён, всё ещё перегибаясь через консоль — она немного врезается ему в живот, но на данный момент это последняя из его забот. — Просто дай мне знать, если захочешь прекратить. Ладно?
Юн кивает, его веки дрожат, и Хвапён может лишь склониться и прижаться своими губами к его. Юн издаёт еле уловимый звук, и Хвапён сжимает свою руку в его волосах, притягивая мужчину ещё ближе.
Опьянённое воображение Хвапёна было право — губы Юна удивительно приятно целовать. Они мягкие и тёплые, и на вкус чуть-чуть как пиво, и через пару мгновений Юн приоткрывает их под чужими губами, углубляя поцелуй, и Хвапён искренне не может поверить своей удаче.
— Всё нормально? — снова спрашивает он напротив губ Юна, потому что
где-то такое точно должно быть против правил, а нет ничего, что Юн любил бы больше правил. Но тот только быстро кивает и поднимает руки, чтобы обхватить лицо Хвапёна, втягивая его в новый поцелуй.
— Срань господня, — вздыхает Хвапён, когда они прерываются через несколько минут; его губы горят. Губы Юна красные и припухшие, глаза под потяжелевшими веками сияют, и Хвапёну кажется, что из его лёгких выкачали весь воздух. Он проводит большим пальцем по скуле Юна, изумляясь тому, как может просто
прикоснуться, и тот не отшатнётся. — Можно я ещё раз повторю, какая это грёбанная потеря, что ты ни с кем не целовался последние несколько лет?
Юн рвано, хрипло усмехается.
— Да, что ж. У меня не было особой возможности до нынешнего момента.
— О, я более чем счастлив быть возможностью, — Хвапён приближается за ещё одним поцелуем, решительно прижимаясь к губам Юна. Поцелуй постепенно становится серьёзнее, Юн резко выдыхает — и Хвапён чувствует, как этот звук идёт прямо вниз к его…
ну.
— Погоди, — шепчет Хвапён, чуть отстраняясь и пытаясь не обращать внимание на тепло, копящееся у основания позвоночника. — Погоди-погоди. Мы не должны… нам наверно надо…
— О, — судорожно издаёт Юн, его руки падают Хвапёну на плечи. — Да. Мы должны… мы должны остановиться. Сейчас, — он выглядит оглушённым и взъерошенным и слегка разбитым, и этот вид творит что-то с сердцем Хвапёна. Он не хочет ничего больше, чем сцеловать это выражение с лица Юна, но знает, что лучшая вещь, которую можно сделать — ответственную вещь — это прекратить, пока всё не вышло из-под контроля. Они оба пьяны. Прямо сейчас время совсем не подходящее.
Он тянется за ещё одним нежным поцелуем. Руки Юна сжимают его плечи.
— Дай мне отвезти тебя домой, — говорит, запыхавшись, Хвапён, пробегая пальцем по изгибу щеки Юна.
Тот неровно дышит у его губ.
— Хвапён, ты же знаешь, я не могу…
— Нет, я знаю, то есть… — Хвапён замолкает и оставляет ласковый поцелуй в уголке рта Юна. — Дай мне подвезти тебя до дома. И высадить. Чисто платонически.
Беспомощный смех.
— Думаю, мы уже пересекли черту чисто платонического.
— Да, ну, в общем, — Хвапён осторожно гладит его щёку. — Это я делаю просто как друг, вот сейчас. Поехали.
Наконец он отстраняется от Юна, и это отнимает у него порядочно сил, пусть он и не собирается куда-то далеко. В итоге он заводит машину и как раз собирается тронуться с места, как понимает, что, пожалуй, слишком пьян для вождения.
— Ай, дерьмо, — ворчит он, уже возясь с телефоном. — Мне нужно вызвать нам водителя, подожди-ка.
К тому времени, когда он вешает трубку, а водитель уже в пути, Юн успевает съёжиться на пассажирском сидении и крепко уснуть.
— Боже, — тихо произносит Хвапён, смотря на него с ласковой улыбкой. — Немного же времени понадобилось, — секунду посомневавшись, Хвапён тянется, чтобы нежно смахнуть чёлку с глаз Юна. Тот не шевелится. Губы приоткрыты, всё ещё чуть алые из-за всех этих поцелуев, и Хвапён обнаруживает, что ему сложно отвести взгляд. Он откидывается на спинку своего кресла, держа телефон рядом, чтобы узнать о приезде водителя, и начинает дремать, не отрывая от Юна глаз. Привязанность теплом устраивается в груди.
*
— Вы двое перепихнулись, да? — спрашивает Гилён, когда они в следующий раз выпивают все вместе поздним вечером.
Юн давится своим пивом.
— Что? Детектив… — сбивчиво говорит он, кончики его ушей краснеют, и хрена с два, если это не самая милая вещь, какую Хвапён только видел за последнее время.
— Мы не перепихнулись, — отвечает он, с силой хлопая Юна по спине, чтобы тот точно не задохнулся. — Мы просто немного целовались в моём такси, вот и всё.
Юн поворачивается к нему с видом человека, которого только что предали.
— Юн Хвапён.
— Что? — он пожимает плечами и машет рукой в сторону Гилён. — Она коп, я не собираюсь ей врать.
— Тебе не нужно говорить правду только потому, что она детектив, — говорит Юн. — Это не так работает.
— Означает ли это, что мне не нужно и рядом с тобой говорить исключительно правду из-за того, что ты священник? — интересуется Хвапён.
Юн удивлённо моргает.
— Когда я вообще такое говорил?
— Не говорил, — отвечает Хвапён. — Я просто всегда так думал.
— Вы, ребята, целовались в твоём такси? — Гилён пристально смотрит на них обоих, пиво на полпути к её губам.
— А… — Хвапён нервно потирает шею. — Ага. Мы выпили, и было поздно, и Юн был, ну… — он показывает на Юна, обозначая всего его целиком.
— Я был что? — спрашивает Юн, прищурив глаза.
— Горячим, — отзывается Хвапён, подумав, что они уже немного целовались, так почему бы просто не быть честным — обязан он или нет, верно? — Ты был горячим, — Юн, смутившись, опускает взгляд. Хвапён снова похлопывает его по спине. Ну честное слово, бедный парень никогда что ли в зеркало не смотрится? — Так что, естественно, в итоге всё закончилось поцелуями, — произносит Хвапён. Он кружит своё пиво, беспокойно тряся под столом коленом. Гилён смотрит на них странным взглядом — хотел бы он знать, о чём она думает.
— Ты так говоришь, будто я соблазнил тебя, — бубнит Юн, в основном в свой стакан.
— Я не это имел в виду, — говорит Хвапён, смотря, сощурившись, на Юна. — Я лишь о том, что тебя правда очень хотелось поцеловать в ту ночь, вот и всё.
Юн отвечает ему хмурым взглядом, его щёки слегка краснеют, и Хвапён — даже вполне трезвый по сравнению с последним разом, когда они виделись друг с другом — испытывает желание втянуть его в поцелуй прямо здесь и сейчас, но…
— В следующий раз вы должны позвонить мне.
Хвапён и Юн оба прерывают своё соревнование по тому, кто кого переглядит, чтобы наградить Гилён одинаковыми изумлёнными взглядами. Она делает большой долгий глоток пива — явно чтобы не встречаться ни с кем из них глазами, но Хвапён видит румянец на её шее и щеках, и их нельзя полностью списать на две с половиной бутылки пива, которые она выпила.
— Мы должны… что ты сказала? — переспрашивает Хвапён.
— Мне нравится целоваться так же сильно, как и всем остальным, — отвечает Гилён. В её голосе немного слышна горечь, и о мой бог, она
завидует? Хвапён не может поверить в то, что слышит. — И я за недавнее время прошла через столько же, через сколько и вы оба. Будет честно, если я тоже получу немного удовольствия.
Юн смотрит на неё круглыми глазами, и у Хвапёна возникает чувство, что ему придётся взять всё в свои руки.
— Ты говоришь, — осторожно начинает он, — что в следующий раз, когда мы решим начать целоваться в моём такси…
—
Если следующий раз будет, — бормочет Юн.
Хвапён отмахивается от него, потому что если это в его силах, то следующий раз будет сто процентов.
—
Когда мы решим начать целоваться в моём такси снова… мы должны позвонить тебе.
Гилён — вызывающая и вспыхнувшая — пристально смотрит на него.
— Да.
Хвапён медленно кивает.
— Хорошо, — он хватает своё пиво и приканчивает остатки, а затем с громким стуком ставит стакан на стол. — Как насчёт сейчас?
*
В итоге они как-то оказываются сбившимися в кучу на диване Хвапёна, разделив ещё больше бутылок пива и тепловатого соджу. В маленькой квартирке жарко, и Хвапён с Гилён раздеты до футболок. Она целует Юна, её руки держат его лицо, а Хвапён дёргает за жёсткий воротник рубашки Юна, пытаясь убедить его снять её.
— Хотя бы расстегни, — выдыхает он ему в ухо, приятно удивляясь тому, как это вызывает у Юна дрожь.
— П-подожди, — отвечает тот — голосом чуть неровным и отчасти приглушённым из-за губ Гилён. Хвапён возится у его шеи, нетвёрдыми руками убирает маленькую белую колоратку, которая отбрасывается на спинку дивана. Чувствуя привкус победы, Хвапён убирает руки Юна с пути и начинает расстёгивать пуговицы одну за другой, являя миру бледную кожу и манящие ключицы. Потому что это Юн, потому что это
священник, обычно такой строгий и собранный, и у Хвапёна кружится голова от малейшего кусочка обнажённой кожи. Он склоняется и с трепетом целует шею Юна, и тот издаёт беспомощный звук, который идёт прямиком в пах Хвапёна.
— Ох, — выдыхает Гилён с другой стороны. Она протягивает руку, чтобы провести чуткими пальцами от горла Юна до его груди. — Почему ты это прятал всё это время?
Юн дарит ей смущённый взгляд, чуть разбавленный румянцем на его щеках и тем, что его губы красные и зацелованные. Но не отодвигается.
— Теперь понимаешь, что я имел в виду, когда сказал, что его хочется целовать? — спрашивает Хвапён, расстёгивая ещё несколько пуговиц и ведя пальцем по его груди вниз, к плоскому напряжённому животу.
— Боже, заткнись, — бурчит Юн, и затем длинные пальцы проскальзывают в волосы на затылке Хвапёна, и его втягивают в яростный поцелуй, и да, спасибо, это ещё как заткнёт его, хотя он только и мечтает о том, чтобы подшутить над Юном за упоминание имени Господа всуе.
А потом Хвапён чувствует прижатые к его челюсти губы, мягкие и настойчивые, которые движутся вниз, вниз, вниз к его горлу, перемежаясь с редким царапаньем зубов.
— Гилён, — выдыхая, произносит Хвапён против губ Юна и чувствует, как тот слегка посмеивается, когда отстраняется.
— Моя очередь, — она разворачивает голову Хвапёна и, приоткрыв рот, ловит его в пропитанном необходимостью поцелуе. Она куда увереннее Юна — решительная там, где он до сих пор колеблется, и это немного сводит Хвапёна с ума. Поцелуй чуть грубый, и он стонет в него и вознаграждается тем, что Гилён сжимает в кулак руку в его волосах и тянет — достаточно сильно, чтобы заставить его выгнуться.
Хвапён немного теряется в ощущениях, пока медленно тянутся минуты: прохладные руки Юна, лежащие на его бёдрах; Гилён оставляет зубами метки на его шее и плече; Юн притягивает Гилён для поцелуя в каких-то сантиметрах от лица Хвапёна, и
ох, он был бы не против смотреть только на это до конца своей жизни, будь это в его силах — покрасневшая и непоколебимая Гилён, измятый и задыхающийся Юн. Она пробегает рукой по волосам Юна, убирая их с его лба, и сердце Хвапёна замирает от того, как взгляд Юна темнеет, как у него перехватывает дыхание, и Хвапён не может сделать ничего иного, кроме как придвинуться и поцеловать его. Гилён ободряюще сжимает его шею, и он теряет из виду всё, кроме них двоих.
В конечном счёте они каким-то образом очутились на полу — Хвапён избавился от футболки, Гилён разделась до топа, рубашка Юна до сих пор была расстёгнута нараспашку. Они немного успокоились, когда алкоголь выветрился, и теперь просто лежали, свернувшись вместе, лениво целуя всю кожу, до которой могли дотянуться, нежно вырисовывая пальцами узоры на руках, груди, щеках. Вибрирует чей-то телефон, давно брошенный где-то на полу. Никто из них даже не шевелится, чтобы проверить.
— Мы должны делать это чаще, — бормочет Гилён, по большей части в плечо Хвапёну.
— Ммм, — это всё, что ему удается выдать в ответ. Он уже чувствует, как Юн рядом с ним становится тяжелым и вялым, без всяких сомнений отключаясь. Хвапён чуть поворачивается, пытаясь устроиться поудобнее на деревянном полу, и в конце концов оказывается почти на боку, лицом к Гилён, и Юн тихо прижимается сильнее к его спине, перекидывает руку ему через талию.
Гилён смотрит на них, улыбаясь в темноте, и придвигается ближе, так что теперь она льнёт к груди Хвапёна, держа ладонь на руке Юна, обнимающей чужую талию.
Хвапён никогда не думал, что у него такое будет. Тёплые, густые, спутанные клубки рук и ног по обеим сторонам от него — один (высокий и костлявый и неловкий) банным листом приклеился к его спине, другой (мягче и меньше, ноги переплетаются с его) свернулся у груди. Ужасный, трезвый голос в голове напоминает, что их охота ещё не окончена — любой из них может быть пойман в любой момент, может погибнуть из-за смертоносных демонов, с которыми они сражаются — и что эта передышка удручающе мимолётна, но Хвапён на время отшвыривает этот голос прочь и вместо этого решает закрыть глаза и насладиться теплом своих друзей. И надеждой, что может быть, лишь может быть, когда в их жизнях всё уляжется, и они снова будут в безопасности, у него это всё будет дольше, чем только на одну ночь.
