***
Здесь нестерпимо воняло болотом. Вообще-то, Дауд годами не видел болот — он почти не покидал Дануолл, и мог только вспоминать как выглядит лес, довольствуясь тенями садов, что выстраивали у своих особняков аристократы. Но ему казалось, что именно так пахло болото — сырость, какая-то странная растительность, склизкая, мокрая жизнь, копошащаяся в глубоких зелёных тенях, и спёртая вода. В воде на улице лежали трупы, разлагая в лужах, и даже издалека можно было уловить этот запах… Дауд закурил, глядя на растерзанное тело какого-то мужчины — часть лица обглодана, язык вывалился из отсутствующей щеки, из брюшной полости сверкали чуть заветревшиеся органы, на Дауда приветливо смотрела печёнка. Он фыркнул, сложив в голове картинку — труп был обгрызен крысами, но лишь на половину, с одной стороны голова пробита и маленькие кусочки мозгов лежали рядом, на мостовой. Дауд невольно подумал о том, лежали ли его мозги вот так… Наверное нет, иначе как бы он стоял сейчас здесь? Но в голове сложилась картинка, как он лежит, а из его головы медленно вытекают тёмно-бордовые ошмётки, мысли путаются, затухая навсегда… — Ублюдок, — прохрипел он себе под нос. Итак, мужчину обгрызли крысы, а потом оставили, не тронув и половины, после чего труп не трогал вообще никто, словно он был отравлен. Дауд узнавал след Старой Ветоши. Старую аптеку затопило почти полностью — фундамент просел, потолок второго этажа рухнул, пол похож на решётку. Ступая на размокшие доски Дауд рисковал каждый раз, но удача благоволила ему даже в такой мелочи. Он слышал пульсирующий шорок китовых костей, превращённых в артефакты. Само его сердце чутко вздрагивало на эти звуки, направляя — три руны. Три руны лежали в ящике старого покосившегося стола, и Дауд взял их с каким-то голодом, ощущая, как от рук сердцу разливается приятное тепло, которое тут же превращается в бодрящую прохладу. — Хорошая наводка, Слэкджов, — прошептал он себе под нос. И вдруг над городом прокатился отдаленный грохот раскатистого грома. Дауд вздрогнул и в несколько прыжков выскочил из окна, поднялся на крышу соседнего дома. Отсюда открывался вид на залив, и у бывшего мастера даже защемило что-то в его истерзанном сознании от представшего перед ним вида. Он давно не видел шторма. Курчавые завитки туч чернильно-серого цвета надвигались на город, покрытый золотым сиянием заката. Тучи непреодолимой стихией поглощали залитые огненными отблесками умирающего солнца крыши, скрывая их в глубоких тенях, и где-то в центре вихревых мазков сверкали белые молнии, рассекая небо. Дауд довольно вдохнул воздух — болотный запах смел беспощадный штормовой ветер, принося свежесть, запахи моря и электричества, мокрого камня, наполняя бушующей энергией. Дауд давно не наблюдал шторма. Он тосковал по нему. Однажды бывший мастер наткнулся на небольшую книгу, потрёпанную, с кое-как починенной обложкой — кажется, её долго таскал с собой какой-то офицер стражи. В тот день он умер, и никто этого не увидел, а его книга перекочевала в библиотеку китобоев. Дауд тогда и вычитал там довольно сентиментальные строчки о том, что куда бы ты ни уехал, место, в котором ты рождаешься, навсегда остаётся где-то в корнях твоего сознания. Тогда ему показалось это глупостью, но с возрастом он сам проникся некоторой сентиментальностью, и понял, что действительно скучает по морю. Не такому, как здесь, а южному — своенравному, теплому, с сияющими чистыми оттенками. Ребёнком он нырял рядом с берегом и пытался поймать руками мелькающих серебристыми вспышками рыб. Иногда он черпал со дна чистый мелкий песок и, вынырнув, смотрел, как желтая сырая масса медленно стекает с его ладони обратно в воду. Ещё он доставал со дна цветные камушки — красные, белые, голубоватые, серые с причудливыми прожилками, гладкие, обточенные морским прибоем, и ещё — разноцветные ракушки. В море всегда было что-то интересное для любопытного ребёнка. Ещё там был шторм. Шторм, по словам его матери, лучше всего напоминал людям, что в мире ещё есть что-то выше них. Делал их ближе к самым древним богам. Дауд не помнил её лица, но он помнил голос, и как она садила его к себе на колени, когда они сидели вместе у окна и смотрели на разноцветные тучи. Она называла его по второму имени. Его Дауд почему-то тоже не мог вспомнить. Словно эти воспоминания были не его — и он бы в это поверил, если бы его сердце не отзывалось такой неясной дрожью на зов морской стихии. Он родился на побережье. Бывший ассасин встряхнулся. Меланхолия порой пожирала его, словно он всё-таки умер и теперь призраком бродил по клетке умирающего города, испытывая тоску по прежней жизни и щемящую боль от выбранного пути. Дауд повернулся к шторму спиной и растворился в тени. Пора возвращаться домой.***
Корво не мог поверить в произошедшее. Он стоял у края пропасти у маяка и просто не мог поверить. Его качало, и ему казалось, что вот-вот в пасть беснующегося моря полетит и он сам, но он оцепенел и не мог сделать и шага. Эмили? Разве она могла?.. Корво не мог вздохнуть, ощущая, как боль разрывает его грудную клетку. Мир навсегда схлопнулся в этой быстро стеревшейся точке на темно-синем морском полотне. Ветер беспощадно хлестал его по лицу, вокруг носились вспышки света — молнии, или маяк, а может люди с фонарями, спешившие к месту, где произошло нечто непоправимое. Всё растворилось в памяти, превращаясь в водоворот Бездны, и откуда-то из самого его сердца Корво вдруг ощутил холодный вздох Чужого. Сложно было различать эмоции в видениях тысячелетнего божества, но Корво, закрыв глаза, решил для себя, что это было сожаление. Томас сорвал с себя маску и одним прыжком переместился с окна к столу, за которым сидели Дауд и Скотт. — Новости про Корво, — выпалил он. В светлых глазах явно танцевал ужас. — Всё конечно. Хэвлок и остальные мертвы, но что важнее — они убили Эмили. Дауд несдержанно выдохнул. Скотт же куда более красочно выругался. — Город погиб, — вдруг сказал из своего угла Николас. — Это конец. — Нет, — покачал головой Скотт, хмурясь. — Кто-нибудь… Это ведь столица? Нельзя так просто дать ей погибнуть? Оставшиеся китобои заспорили, и в их голосах явно чувствовалась паника, страх и непонимание. — Где Корво? — спросил вдруг Дауд, и в комнате опять повисла тишина. Томас переглянулся со Скоттом. — Неизвестно, сэр, — ответил он наконец. — Он ушёл с маяка и растворился в городе. Снова пауза. Дауд слышал, как жалобно скрипнули металлические перегородки на крыше здания. Николас вдруг спросил его: — Сэр. Как вы думаете, что он будет делать? Дауд пожал плечами, махнул рукой и снова вернулся к своим делам, словно новости никак его не коснулись. На самом деле они казались ему какими-то совсем нереалистичными, и ему нужно было время, чтобы всё обдумать. Китобои спешно отвели от него взгляд и отошли. Дауд ещё слышал какое-то время, как они негромко разговаривали. Прошло ещё несколько дней. Город молчал, выжившие люди украдкой перешептывались между собой. Банды тоже притихли. Дауд всё так же ходил по крышам, глядя на обнаглевшие и крайне опасные стаи крыс, реками перемещающиеся по улицам. Иногда он видел как какого-то несчастного загрызали насмерть. Он ничего не мог, а может и не хотел с этим делать. Он всё ещё ощущал себя призраком. В один из дней бывший мастер неспешно ходил по дому одного из аристократов — этот район оцепили глухим карантином ещё давно, но если и раньше для него это не было проблемой, то сейчас, когда стража ушла, пусть и завалив все ходы и лазы, это стало даже проще. Он не особо скрываясь бродил по особняку. Разрушение задело богатый дом, но не так сильно, как в некоторых других районах. Конечно, тут тоже бегали стаи крыс, но куда меньше — в карантинном районе давно не осталось для них еды. В последнее время крысы не оставляли от людей совсем ничего, кроме белёсых скелетов, странно выделяющихся на фоне грязных сточных канав. Кости жутко сверкали под зеленоватым светом луны, прорывающейся сквозь ночной туман — и именно это напоминало больше всего о конце. Дауд пришёл сюда за едой или ещё чем-то полезным. Он собрал консервы на кухне, и теперь ходил по верхним этажам, с интересом осматриваясь. Что бы было, будь у него такая жизнь? Живи он аристократом в богатом доме с прислугой? Как бы всё сложилось? Был бы он интересен Чужому? Дауд поддел клинком покосившуюся картину — та рухнула, взбив пыль на ковре об пейзаж далекой морлийской гавани. Дауд небрежно прошел по ней и подхватил бутылку спиртного, стоявшую на камине. Он редко пил, предпочитая оставаться в здравом рассудке, но сейчас рассудок был ему ни к чему. Впрочем, а к чему он вообще выжил? Город умирает, чахнет, а он, некогда великий убийца, превратился в бродягу. Чума не убьёт его. Скорее, банальный голод. Дауд с размаху упал на мягкую аристократическую кровать, пачкая своими отвратительными рабочими сапогами китобоев пыльное, но всё-таки дорогое и некогда изящное постельное бельё. Это была приятная бездумность. Бутылку спустя, Дауд, шатаясь, с найденным топором наперевес, рубил шкаф. Он делал это со странной трезвой сосредоточенностью. Ему казалось, что это важно. Он редко делал в своей жизни бессмысленные глупости, и теперь у него было время, чтобы восполнить это. Он прикурил найденную им такую же дорогущую серконосскую сигару и рубил всё, что мог, ощущая странное спокойствие и умиротворение. Всё умирает. И живёт. Всё разрушается. И создаётся. В другом порядке. Он был смертью. И он разрушал. Снова. Снова. Снова. Шкаф превратился в щепки. Среди порушенного богатого дерева глубокого медового оттенка были видны кусочки каких-то шелков и бархатов. Дауд достал ярко-красный шейный платок. Цвет завораживал. И тут сзади что-то скрипнуло. Даже пьяным Дауд сохранил свою выверенную годами реакцию. Драться топором было непривычно, но он легко приспособился, отражая атаки внезапного гостя. Они не уступали друг другу, и это было странно. Дауд отшатнулся, увеличив дистанцию неприлично далеко, и увидел своего противника. Потрепанный и исхудавщий, Корво неверяще косился на своего врага. Они оба опустили оружие и несколько минут молча смотрели друг на друга. — Ты умер, — вдруг сказал Корво. Голос у него был твёрдый, но тихий. — Я думал, что ты тоже, — ответил ему Дауд. Его голос твёрдостью не отличался. — Ты жив, пьян и рубишь шкафы в заброшенных домах? — Корво расслабился и позволил себе ухмылку. Ситуация была абсурдной. — Почему? — Некоторые вещи просто происходят, — уклончиво ответил Дауд. — Нам ли с тобой этого не знать. Корво промолчал. — Это помогает, — добавил Дауд. Он отхлебнул из другой бутылки, которую оставил на ещё целом комоде. Корво долго смотрел на него. Дауд поменялся. Помимо того, что взгляд его теперь блуждал и был помутнённым, Корво отметил, что голодные дни не прошли для бывшего врага даром. Грязно-коричневая куртка была немного велика ему — и Корво подумал, что так было не всегда. Такая же испачканная серая рубашка мешком вываливалась из-под пояса. Он всё так же ниже Корво примерно на полголовы — как будто в их возрасте люди меняются в росте! Дауд был встрепанный, небритый и уставший. Корво скривился. Он увидел яркий шрам на горле. Его носитель должен был быть мёртв. Телохранитель подошёл к убийце. Тот напрягся, но Корво лишь забрал у него топор и повернулся к другому шкафу. Сперва на пол полетел хрусталь и с грохотом свалился серебряный поднос. Дауд выдохнул, приложился к бутылке и сполз по стене, наблюдая.***
Небо над городом было лазурным и ярким. Летним. Ветер забирался и под запахнутую куртку, но Дауд был только рад накатившей свежести. Мост Колдуина был спокойным местом. На самой его верхушке не было никого и ничего, а город казался далёкой картиной. Ветер здесь был свежий, без привычного оттенка гниения и спертости, здесь не сновали крысы и не прятались люди. Здесь были только они двое. — Впервые вижу человека, который выжил, когда ему вскрыли глотку, — проговорил Корво, задумчиво глядя куда-то на горизонт. — Я тоже, — просто ответил ему Дауд, нервно потирая шрам на горле. Он был непривычным и казался очень хрупким. — Как ты выжил? — Не удивлюсь, если это дело рук нашего общего знакомого. Корво снова молчал. Дауд не знал, почему они пошли сюда. Почему они вместе прыгали по крышам, как два молодых тигра, синхронно взбирались по трубам и пролетали над переулками… Это был странный день. Но бывший мастер ощущал себя необычно свободным. — Я… Я не хотел тебя убивать, на самом деле, — признался вдруг Корво. — Я был зол, но не на тебя. Я злился на Берроуза, на Хэвлока, на каждого продажного аристократа, который был причастен к этому. Но ты странным образом был наименее виноватым из всех них. Твои грехи — это кровь, алчность, это пренебрежение жизнями, но ты не виноват в конкретной смерти. Так случилось — и на самом деле, не я твой судья. Дауд стоял молча склонив голову. Ветер ерошил его тёмные с проседью волосы, обычно ровно зачесанные, но сейчас из них непокорно выбивалась пара прядей, создавая бывшему китобою какой-то совсем потрёпанный вид. — Ты уже искупил свои грехи, умерев, — продолжил Корво, ковыряя пальцами винт на перекладине. — Так что… Я больше не держу на тебя зла, убийца, раз уж мир решил, что ты достоин второго шанса — кто я, чтобы спорить? Теперь всё на твоей совести — и я знаю, что она у тебя есть. Дауд покорно промолчал. Он не спрашивал Корво ни о чём. У него не было на это прав.***
Томас удивился, увидев, кого привёл с собой их бывший мастер. Но никто не проронил ни слова. Корво и бывшие Китобои молча вместе отобедали. Николас превратил консервы в сколько-то приличный обед, а Скотт принёс вино и, по меркам последних дней, они устроили пир. Мало кто в этом городе был так же счастлив в тот вечер. Корво не хватало такой простоты и открытости. Больше никаких интриг. И никаких забот. Он тоже умер тогда, на маяке, и сейчас они все, все пятеро мертвецов — радовались иллюзии простого вечера на руинах города. — Ты вспоминаешь Серконос? — спросил его Дауд, когда они все разбрелись по своим углам. Корво сам пришёл на его любимую крышу. Дауд спрятал тут коробку с сигарами и сейчас довольно пускал в небо сизый дым, наслаждаясь сытостью. Корво сел рядом и собственнически забрал сигару из его рук, делая затяжку. — Редко, — ответил он наконец. — Чаще я вижу его во снах. Что я могу вспомнить о месте из далекого детства? Дауд пожал плечами и снова забрал сигару. Они начали курить её на двоих. Было тихо и тепло, даже птицы молчали — может, они давно покинули город, просто никто не заметил. Корво лег на спину и слегка потянулся, кряхтя. Над ними проплывали облака. Небо было единственным куском нормального мира, и они оба невольно засматривались на него. Они не были друзьями, и не договорились ни о каком союзе. Они даже особо не говорили. Но обоим было странно комфортно сидеть вдвоём, курить, и глядеть на глупые белые облака, которые вроде как должны напоминать овец. Разногласия остались в другой жизни, в той, которая осталась далеко позади. И сейчас на свете не было двух более близких людей, и никто не мог понять друг друга лучше, чем они. Дауд снова предался своим меланхоличным рассуждениям, ощущая себя совсем стариком. Он щурился под ярким солнцем, глядел на руины китобойни. — Не думаешь выбраться отсюда? — спросил вдруг Корво. — Зачем? — Дела Дануолла давно закончены. А мы с тобой не умрём от чумы. — Можем застрелить друг друга. — Мы оба не самоубийцы, — Корво сказал это со спокойным убеждением. Дауд знал, что это правда. — Хочешь поехать охотиться на медведей в Тивию? — хмыкнул бывший убийца. — Я лично собираюсь посмотреть на закат Империи из первых рядов. — Тебе нравится разрушение, не так ли? — Всегда питал слабость к огню. Они снова замолчали на какое-то время. Дауд выкинул окурок куда-то вниз, на улицы, а Корво подошёл к краю крыши, чтобы выпустить из себя всё выпитое вино. Дауду стало смешно от этого зрелища. Он вдруг ощутил себя молодым. — Хочешь сжечь китобойню? — спросил вдруг Аттано. — Мы что, подростки? — с усмешкой ответил ему Дауд. — Хочешь? — Бездна меня забери, да.***
Корво пнул ведро и оно с грохотом упало в канализационный сток, в груду китовых костей. От грохота из каких-то дыр выбежало несколько крыс, но Дауд заметил, что грызуны ведут себя по-странному спокойно рядом с Корво. — Надо разлить здесь ворвань и, может, разломать несколько столов. — Проложим дорожку к бакам с маслом. А гореть пусть всё начнёт с кабинетов. — Не хочешь посмотреть, не осталось ли ещё что-то полезное? — Сюда легко попасть, тут давно уже ничего кроме костей и крыс нету. Корво пожал плечами и перенёсся наверх, к двери офиса. Дауд оставля внизу, разливая топливо по деревянному полу. Ему было смешно. Давно он не занимался глупостями. Здесь тоже лежали трупы. Они разлили масло и жир вокруг сброшенной кучи изувеченных чумой и крысами людей. Корво резко выдохнул и упал, когда неожиданно от трупа оторвалась голова и прокатилась вниз, к его ногам, стукнув по колену, словно мяч. Из грудной клетки некогда человека выглянула жирная крыса с маленькими злыми глазами. Она была вся заляпана застаревшей кровью, шерсть была в ярких проплешинах, но на Корво она посмотрела совершенно спокойно. Дауд хотел было разрубить её пополам, но грызун быстро исчез в груде тел. Это нужно было уничтожить. Но больше впечатлений на Дауда произвёл труп небольшого кита — не ребёнка, но и не взрослого — он печально закатил тёмные глаза, а его брюхо зияло длинными полосами внутренностей, с редкими вкраплениями нежно-голубой ворвани. Дауд подумал, что именно так выглядит настоящий крах мира и тут же вздохнул, признавая свою сентиментальность. Они встретились под самой крышей. Корво курил, глядя вниз, и протянул пачку Дауду. Тот молча принял её. Какое-то время они смотрели на разруху внизу. — Ну что, готов? — Рождён готовым, — ухмыльнулся Корво и бросил окурок вниз. Дауд поступил так же. Десять минут спустя они смотрели на дело своих рук. От китобойни валил чёрный дым, а беснующееся внутри пламя было видно даже с отдалённых крыш. — Киты заслужили огромный погребальный костёр, — сказал вдруг Корво. — Мне всегда было их жаль. Дауд удивлённо посмотрел на него, не ожидая, что Аттано вдруг озвучит его мысли.***
— Ты никогда не бился со мной в полную силу, не так ли? — спросил Корво, смахивая пот со лба. — Конечно нет, будь я проклят, — возмущённо ответил за Дауда Скотт. — Мастер — лучший фехтовальщик… Он замолчал на полуслове, встретившись с ледяным взглядом Дауда. Тот раздражённо скривился уголком рта, но в итоге ответил: — У меня не было желания… И, может, достаточного стимула. — Зато теперь… Ставки возросли, не так ли? — иронично отметил Корво, кивая на стул с «выигрышем». Дауд вздохнул. Настал тот день, когда Клинок Дануолла и знаменитый Корво Аттано сошлись в поединке за банку китовьего мяса, пару сигар и гристольксий сидр. — По крайней мере, на эти вещи я могу предъявить права без последующих сожалений, — со вздохом пробормотал он. — Я думаю, в мёртвом городе банка мяса это достойная ставка, — мудро отметил Корво. Он отдышался, воспользовавшись заминкой, и снова атаковал. Он вдруг понял, что не видел, как в действительности сражается Дауд. Тот был непредсказуем, хаотичен, и невероятно собран при этом. Трое бывших китобоев сидели на печных трубах, наблюдая и подбадривая их обоих — потому что на самом деле не было важно, кто победит, потому что ставка была глупой, а поединок — всего лишь поводом… У Дауда раньше не было друзей. Сейчас он думал, что, кажется, это что-то странно похожее. Корво тоже ощущал себя расслабленным и обновлённым. Как будто это первый день его жизни. Память великодушно подарила ему отрицание, самовнушение помогло забыть. Забывать было нечестно, и, может, трусливо, но Корво действительно боялся посмотреть в глубины своего разума. Не сейчас. Сейчас у него — первый день жизни. И он учится у бывшего мастера-ассасина, который — волей-неволей, многолетней привычкой, действительно подсказывает ему. Корво всегда был хорошим бойцом, но, как говорил его первый учитель — хороший мастер тот, который не перестаёт учиться. У Дауда было чему поучиться. Корво с интересом впитывал в себя всё — как тот ловко обращается со способностями, как и без них не гнушается порой абсолютно нечестными приёмами — но Аттано знал, что в уличной битве нет места какой-то честности и благородству. Он и сам показывал новому «товарищу», что умел. Победителя не было. Оба, словно прочитав мысли друг друга, в какой-то момент опустили клинки, и пожали руки. Выигрыш разделили на всех. — За китовье мясо и сигары ты сражаешься куда лучше, чем за собственную жизнь, — заметил Корво. — Мясо и сигары куда приятнее, — просто ответил Дауд.***
— Хороший вид, — сказал Дауд. Он и Корво остались в одиночестве. Бывший мастер заставил Томаса увести товарищей из города, и тот уже не смог спорить. Они ушли. Теперь убийца и телохранитель остались наедине. И они снова забрались на мост. Крысы в городе совсем озверели — людей почти не осталось, а значит не осталось и еды. Стаи дрались, сжирая друг друга, даже стоны плакальщиков стали слышны всё реже и реже. И всё же здесь, на мосту, было спокойнее всего, ближе к былой жизни. Аристократы и правда пытались что-то делать — оставшиеся скучковались на порушенном маяке, куда не добрались крысы, пытались что-то сделать. Но ни Корво, ни Дауд уже не были в этом заинтересованы. — Всегда любил этот мост, — ответил Корво. — Он кажется таким… Вечным. — Но ничто не вечно, — хором сказали оба и удивлённо посмотрели друг на друга. Дауд устало вздохнул. — В другой жизни мы могли бы быть соратниками, — прохрипел он. — Много чего могло бы быть в другой жизни, — просто ответил ему Корво. — В конце концов, за эти дни мы её немного прожили. — Спалили китобойню, — улыбнулся бывший мастер. — И порубили на части мебель в чьём-то доме. — Это были неплохие дни. Корво кивнул. Дауд заметил, что тот улыбается.