***
Бусины воды стекали по лобовому стеклу, разбегаясь в разные стороны от сильных порывов ветра. Алебастровый кабриолет гнал по измученной временем дороге, натыкаясь на колдобины и с глухим звуком проседая в них. Капли дождя врезались в кофейную обивку сиденья и отпрыгивали на руку, держащую коробку передач. За рулем сидел молодой юноша с некогда бронзовыми волосами, которые потускнели и стали блеклыми, точно старая фотография, выцветшая на солнце. В его нефритовых глазах отражалась полупустыня, пролегавшая по обеим сторонам от трассы. Вокруг не было ни души. Ни одной — душа сидящего за рулем парня осталась далеко позади, разбитая, как хрусталь, на мелкие кусочки. Ее уже не соберешь и не склеишь — Дэниз пробовал, но осколки впивались в подушечки пальцев и не хотели собираться воедино. Сквозь лес разводов на стекле парень увидел то, к чему стремился: вдоль горизонта, прямо под багряным солнцем покоилась тоненькая лазурная полоска. Море. Предвкушение раскатилось по салону, и он с свистом выдохнул. Дождь продолжал окутывать своими брызгами Дэниза: его рыже-русые волосы кольцами, словно нитки, прилипли ко лбу; на серых, безжизненных ресницах сидели капли, точно висящие летучие мыши; одежда приросла к телу, как растение-паразит. Водитель втоптал педаль газа в пол, выжимая лошадиные силы из старой машины. Двигатель протяжно зарокотал, выплюнув клубы отравленного воздуха. Казалось, что вместо сил гнедого жеребца были старания ветхой клячи, которую держали в конюшне из жалости. Водная гладь приближалась. Его хилое сердце отстукивало медленный ритм, четыре четверти, целыми нотами отчаяния наполняя такт; тело играло печальную мелодию, в темпе лагро. Дэниз вспомнил теплые дни своей юности: как проводил летние вечера в компании друзей, как заливисто смеялся, радуясь каждой мелочи, и подумал: «А куда же это все подевалось?». Куда? Когда? А главное — почему? Ответа не было. Были только последствия в виде сочащейся кровью раны, которая, наверное, уже покрылась гнилью — парень чувствовал этот запах, запах падали. И понимал — он уже не жилец. — А может оно и к лучшему, — горько произнес он в пустоту. Русоволосый парень повернул руль на шестьдесят градусов по единичной окружности и плавно повернул налево. Его единственный спутник покинул его, и тучи развеялись, открывая чистый, ясный небосвод. Цвета заката тут же властно захватили территорию, расселившись по небу яркими пятнами, цвета спелой сливы и только сорванного апельсина. Дэниз поднял голову, не смотря на дорогу, и тусклые глаза насильно посвежели, отразив картину, созданную природой. Длинные пальцы окольцевали коробку передач, и поставив ее на «P», парень вышел из кабриолета. Ноги коснулись мягкого, пленительно-манящего песка, и Дэниз снял теннисные белые кроссовки. Он гулял по берегу, а морской бриз игрался с его волосами, то накручивая их на свои невидимые пальцы, то хаотично запуская пятерню в сухие волосы. Дэниз вдыхал солоноватый аромат моря, и будь сейчас не так холодно, парень бы разбежался, позволив водной стихии поглотить его целиком. Края его джинс потемнели и скукожились от воды, а щиколотки ломило от холода, но Дэниз продолжал двигаться вперед — а больше некуда было. Его запястье обожгло: недавний шрам дал о себе знать, потревоженный сильным порывом ветра; нефритовые глаза закрылись, и короткие ресницы намокли от слез. Кристальные бусины текли по его оливковом лицу, запинаясь и останавливаясь на ободранных губах, расплывались лужицей на крыльях носа и сигали вниз с острого подбородка. Но Дэниз не обращал внимание, терпел, чувствуя, как сердце лопнуло, освободив гной. Его бросило в жар. Он укусил себя за щеку, и теплая кровь заструилась в его рту, вкусом железа отрезвляя мысли. Солнце бережно ласкало выцветшие бронзовые волосы, словно пыталось помешать процессу, спасти его, пока не поздно. Но то, что мертво умереть не может. Стопы холодил влажный рыхлый песок. Дэниз пересек весь безлюдный пляж, оказавшись перед скалистым, серым утесом. Там, где волны разбивались, сталкиваясь с острыми камнями, светило пролило свои лучи. Песок начал отблескивать золотом, пена взбивалась гуще, точно желая быть замеченной; водоросли светились изнутри драгоценным камнем, изумрудом. Парень прищурил глаза, зрачок внутри нефритовой радужки вытянулся, словно у кошки, и он подорвался с места. Мышцы Дэниза забились, щиколотки закололо, словно в сустав попало лезвие гарпуна, но бегущий лишь быстрее перебирал зыбучий, как назло, песок ногами. Пар из его рта подхватывался бризом и пропадал в лазурных волнах. Дэниз остановился в десяти ярдах от тела, которое накрывалось волнами, точно периной. Он сделал один неуверенный шаг, второй, третий и снова замер, распахнув светло-зеленые глаза. Расстояние сократилось до двух ярдов, и сердце русоволосого парня подскочило на волне и пошло ко дну. Перед ним лежал юноша с светло-белыми, почти как снег, который Дэниз видел на верхушках Альп, волосами, короткие пряди существа были влажными, а на конце, словно случайно, прилипли несколько песчинок. Нефритовые глаза с жадностью съедали молодое тело, отблескивающее перламутром, словно жемчужина. Дэниз услышал плеск воды, опустился на колени и посмотрел на длинный хвост. — Невозможно, — прошептал Дэниз. Солнце попало на прозрачные пласты, и они блеснули фиолетовым. Чешуя меняла свой цвет, точно бензин, попавший в воду. Русоволосый парень услышал стук собственного сердца в висках, он взял хрупкую кисть и положил два пальца на пульс. Живой. Дэниз поднялся с колен и со страхом причинить тритону боль, аккуратно потащил его к морю. Волны помогали вернуть юношу домой. Когда на жемчужную кожу попала капля воды, хвост дернулся и ускользнул из рук Дэниза, оставив одну крохотную бензиновую чешуйку на ладони. Тритон юркнул в накатившую волну и скрылся в лазурной глади. Дэниз, по колено стоявший в воде, вышел на сушу и вгляделся в оставленное воспоминание. Запястье защипало, и из морской пены показалась тонкая золотая нить. Глаза парня сверкнули; в уголках глаз защекотали слезы счастья. Светящаяся змейка обвила его голень, словно плющ, и поднялась выше, окольцевав кисть. Там, где вены расходятся, образуя ветки синего дерева, появилась надпись. Дэниз, не веря в происходящее, взглянул на золотые буквы, которые, точно виноградная лоза оплетали друг друга, и прошептал вслух: — Иэрос.Его.