***
Это случилось ещё во время квалификации к чемпионату мира, на который Уэльс, к сожалению, не попал. Бен так устал после очередной тренировки, что едва двигался, и потому одним из последних остался в раздевалке. Тело не слушалось его, казалось ватным и расслабленным, и даже прохладный душ не смог взбодрить его. Где-то на противоположной скамейке неспешно одевался Гарет Бейл, тоже отставший от своей компании, и они даже недолго поговорили о тренировке, о предстоящем матче, о возможности команды попасть на чемпионат. Разговор быстро сошёл на нет, и Бен был даже рад этому — он слишком устал и вымотался. Да и с Гаретом они не были знакомы так близко, хотя Бен очень уважал его. Почему-то из самого яркого, что было между ними, Бен помнил только их объятия. Гарет обнимал его всегда сильно, долго, не стеснялся легко гладить его по бёдрам или соприкасаться с ним лбами. Это всегда чуточку смущало Дэвиса. Натянув на себя только штаны, Бен заметил пристальный, изучающий взгляд Гарета на себе и не успел задуматься «Что бы это значило?», как Бейл, скрестив руки на груди, уверенно и капельку насмешливо проговорил: — Ты мне нравишься, Бен. Бен опешил и замер. Он прекрасно понимал, когда подобное говорят в дружеском, благодарном смысле, а когда — в ином. Гарет смотрел на него лукавым, жадным взглядом, Бен чувствовал, как невидимой линией тот соединял между собой родинки на его спине и плечах, как опустил глаза на его пояс и усмехнулся. А затем, продолжая улыбаться, он посмотрел ему прямо в глаза, и Бен покраснел. Они оба поняли, о чём шла речь. — Что ты имеешь в виду? — Дэвис отругал себя за слабый, тонкий, сломавшийся голос и глупый вопрос, но он и впрямь не знал, что отвечать на это. Плюс ко всему, он не хотел так просто открываться своему коллеге по сборной. — Если это то, о чём я думаю, то, Гарет, предупреждаю, я не из этих… — лучше бы он этого не говорил — кажется, после этих слов Бейл лишь сильнее убедился в правоте собственных мыслей. Бен потерпел фиаско, и Гарет только усмехнулся его тщетным попыткам. — Здесь никого, кроме нас. Я знаю, что ты гей. Не отрицай, — он встал со скамейки и сделал пару шагов к нему; Бен напрягся и стиснул пальцы в кулаках — в одно мгновение ему как будто хлёстко дали под дых, и отчаянно перестало хватать воздуха. — Тебе незачем бояться, что об этом вдруг кто-то узнает. Я тоже гей, и теперь мы вроде как квиты по тайнам. Бен не знал, отчего ему стало дурно: то ли от признания Бейла, то ли от того, что он не может и слова сказать вопреки его заявлению о самом себе. Кстати говоря, правдивому. Пол задрожал под ногами, и раздевалка вдруг закружилась перед глазами, потеряла резкость. Бен схватился рукой о стену и судорожно выдохнул. — Нет, ты ничего не знаешь. Ты не прав, — голос уже сорвался в какой-то хрип, и Бен просто умолял себя замолчать — с каждым словом он убеждал Гарета в его догадке ещё больше. — Твоя девушка просто прикрытие. На самом деле ты одинок, — Бейл рассмеялся и покачал головой. — Подумай об этом. Когда тебе надоест твоё одиночество, ты придёшь ко мне. — Гарет похлопал Бена, совершенно ошарашенного, по плечу, но, прежде чем убрать руку, провёл ладонью по его грудной клетке до живота. Бен вздрогнул, не успел ни отбросить руку, ни возмутиться, как Бейл уже покинул раздевалку, напоследок хитро ухмыльнувшись. Бен медленно скатился на скамейку, прикрыл горячее лицо полотенцем и тихо, приглушённо в него закричал. Никогда он ещё не чувствовал себя так униженно, смущённо и отвратительно. Самый трепетно хранимый, скрываемый ото всех секрет Гарет взял и вырвал у него из сердца. В его словах он прозвучал пошло, некрасиво, и Бен не был дураком — понял, чего от него хотел Гарет. Ему стало противно от себя, от своих мыслей, от своей ориентации, от своего провалившегося прикрытия, но главное — от своего одиночества. Бейл задел по самому больному. Бейл знал, куда бить. Почему-то он знал Дэвиса наизусть, и это пугало сильнее прочего. Бен выбрался из раздевалки только полчаса спустя, глубоко уверенный, что от следующего вызова в сборную точно откажется. Он больше не может спокойно смотреть в глаза Бейлу. Он совершенно не ожидал от него таких слов и чувствовал себя очень униженным и обманутым. Прикосновение Гарета ощущалось на коже обжигающим клеймом — он дотронулся до его живота, и Бен ещё долго прикасался к этому месту своей ладонью, когда оказался в своей комнате, и, зажмурив глаза, думал. Ему было бы всё равно, не задень Бейл главное — его одиночество, его терпкое, гордое одиночество, которым он жил с того момента, как познакомился с Кристианом Эриксеном. Крис был его самой важной, трепетной, нежной тайной, его любовью, его мыслями, его страхами, его бессонницами, его мечтой. Гарет, вытащив наружу его секрет, опошлив его в своих словах, сделал это не с Беном, а с Крисом. И это разрывало душу ещё резче и больнее. Они не общались с Гаретом целую неделю. Бейл даже не пытался припомнить их разговор и как будто не замечал Дэвиса, а Дэвис старательно избегал с ним контактов. Он злился на него, никак не мог простить, что кто-то чужой просто так взял и грубо сорвал с него маску, которая, между прочим, уже плотно приросла к нему. Только к концу сборов эмоции немного поутихли, и тот злополучный вечер стал потихоньку забываться. На последней тренировке перед разъездом по клубам Бен потянул мышцу и не смог сам встать с поля. Когда к нему первым подошёл Гарет, Бен проклял свою травму и был готов, несмотря на боль, встать и демонстративно доковылять до медперсонала. Но всё, что получилось, это скривиться от боли при неуклюжей попытке вскочить. Гарет мягко поднял его, закинул его руку себе за шею и довёл до корпуса. Он не сказал ему ни слова, только кивнул персоналу, когда те перехватили Бена. Бен абсолютно не хотел прощать Гарета, думать, что тот эпизод между ними забыт, но помощь, бессловесная, нужная, без намёков на того циничного, жуткого Бейла, растрогала его. Он пробормотал Бейлу, пока тот не ушёл, «Спасибо», а в ответ получил улыбку и лёгкое прикосновение его тёплой ладони к своим волосам. Гарет потрепал его по голове и ушёл. Напрасно Бен ждал, что Гарет извинится, скажет неправдивую, но хоть какую-нибудь причину, почему он вдруг заговорил так пошло и развязно, и они разойдутся друзьями. После того момента на поле они стали общаться чаще, и Бейл вёл себя так, будто ничего не случилось. Дэвис ещё чувствовал себя оскорблённым, но решил: пусть они лучше молча замнут этот разговор, словно его не было, чем вспомнят его ещё раз. Только знал ли он, что игнорирование проблемы — не способ от неё избавиться? А только убежать. На время. На короткое, мнимо спокойное время.***
Кристиан, Кристиан, Кристиан… Самое сладкое созвучие в жизни Бена. Когда он вспоминал о нём, губы тотчас растягивались в нежной, мечтательной улыбке. Бену казалось, он любил Криса всегда — всю свою жизнь, с момента, когда сделал первый глоток воздуха, когда впервые научился ходить, говорить, думать, когда впервые пошёл в школу. Он любил его даже в те моменты, когда не знал — такой невероятный, взрывающий голову парадокс, но Бен и не знал, как объяснить иначе. Он не помнил, когда его ударило осознанием «Я люблю Кристиана Эриксена». Просто однажды он понял, что хотел бы находиться рядом с ним — в отвратительные моменты и в самые лучшие моменты их жизней. Любовь к Крису зародилась в нём также органично, что стала неотделима от него самого. Бен иногда смеялся над собой: чувствовал ли он вообще хоть что-то до Криса или очнулся только после встречи с ним? Они подружились сразу после того, как Бен перешёл в Тоттенхэм. Они сошлись быстро, легко и беспечно, как сходятся только дети, ещё наивные и весёлые. Кристиан был слишком спокойным и серьёзным для шумных компаний, а Бен был если не таким же, то ещё хуже. Они нашли друг в друге спокойствие и поддержку, а вскоре их уже и не представляли по отдельности, только вдвоём. Отличное взаимопонимание в жизни вылилось в исключительное взаимопонимание на поле. Они превратились в самую лучшую связку, и, хотя это редко отражалось в ассистах, всё прекрасно было видно по игре. Но самый худший страх в жизни Бена — это признаться в своих чувствах. Что угодно, кроме этого. Он понимал, это не красивый фильм со счастливым концом, это обыденная жизнь со своими печалями. Каков же иногда был соблазн рассказать Крису обо всём! Столько моментов, подходящих ситуаций, когда они были лишь вдвоём, когда Крис устало опускал голову на его плечо, или когда касался его ладони, или когда нежно, по-дружески обнимал. Сердце пропускало особые, глухие, вибрирующие удары, и хотелось рассказать всё. Но Бен себя одёргивал — очнись, это твои ужасные мечты и только! Если он хоть намёком заикнётся о своей любви, можно прощаться с клубом. Он не сможет смотреть в глаза Кристиану никогда. Это морально разобьёт его, разобьёт вдребезги, как уродливую, подаренную кем-то ненавистным вазочку для цветов безвкусного оттенка, от которой избавляешься с чистой совестью, а осколки со злостью вытряхиваешь в мусорное ведро. Поэтому Бен молчал, но с каждым годом молчание в нём тяжелело глухими, сдавленными словами, с каждым годом всё сложнее становилось улыбаться, когда скулы сводило горечью, пока он смотрел на Криса и понимал, что им никогда не узнать друг друга так тщательно, как всегда хотелось Бену. Так Крис и стал его одиночеством, потому что он был недосягаем, а другие — неважны. И Бен не желал другим открывать своё сердце. Вот так он и потерялся.***
Бен занёс кулак над дверью Бейла, чтобы постучать, и остановился. Он гнал от себя образ Криса, но тот настиг его и здесь. За день до момента, когда Бен стоял рядом с дверью Гарета поздним вечером, сжимая в пальцах край халата и нервничая, чувствуя себя оголённым, скрежещущим искрами проводом, случилось кое-что… Бен скривился, вспоминая. Перед разъездом по сборным Крис пригласил Бена погулять вдвоём. Вечер оказался слишком хорош, чтобы отказать себе в прогулке по городскому парку, где наливались последним, осенним оттенком цветы перед тем, как пожухнуть и заснуть до весны, дав место декоративной зелени. Они нашли самую далёкую, скрытую кустарниками лавку во всём парке и сели там, когда ноги уже начали ныть от ходьбы. Кристиан устало опустил голову на его плечо и прикрыл глаза. Бен, стараясь дышать мелко, чтобы не потревожить, разглядывал его профиль, его губы, отросшую щетину, которая ему не шла, но это не имело значения. Бен с нежностью понимал, что любил каждую мелочь в нём. Наверное, тогда и стоило… Крис резко открыл глаза и поднял голову. Они посмотрели друг на друга. Бен отметил, что так близко их лица были впервые. Он ловил на себе дыхание друга, сопротивлялся влечению смотреть только на его губы, потому что тогда он потерял бы самообладание. Гораздо позже Бен понял: надо было брать и целовать Кристиана, смело и чуточку нагло, не обращать внимания на его возмутительные стоны, а заглушать их своими губами, и тогда, пожалуй, всё пошло бы по-другому. Но Бен даже и подумать о таком не смел. — Знаешь, я бы тебе хотел сказать кое-что… Пойдём! — Кристиан выглядел взволнованным и задумчивым и тут же вскочил, потянув Бена за руку. Он нервничал, если что-то важное приходилось говорить сидя. Бен отлично знал в нём эту привычку. Только спустя полминуты Крис отпустил его ладонь, и Бен горько улыбнулся, потому что считал каждую секунду, пока их ладони были соединены. Считал и запоминал. — Уж лучше ты услышишь это от меня, чем потом в виде какой-нибудь статейки в сети, — недовольно усмехнувшись, проговорил Крис, уже не глядя на него. Бен ощутил лёгкое, зудящее волнение и так до конца разговора и не смог опустить взгляд с Кристиана, на лицо которого красиво падали румяные отблески заката и который слово за словом уничтожал его прямо этим прекрасным вечером. — Возможно, я уйду летом в другой клуб, — скороговоркой выпалил Эриксен, и Бену захотелось только рассмеяться — всё что угодно, кроме осознания этих слов как правды. — Пожалуйста, пойми меня. Это не значит, что я всё точно решил. Я пока не знаю и сомневаюсь. Я думаю. Мне нравится клуб, в котором я сейчас играю, но я подумал… возможно, мне стоит прыгнуть выше своих возможностей, пока я могу. — Смотри, не расшибись, когда будешь прыгать, — Бен не узнал свой резкий, напряжённый голос и не заметил, как нахмурился и посерьезнел. Крис, быстро взглянув на него, тут же отвёл взгляд. Бену почти сразу же стало стыдно за свои слова, но боль, глубоко кольнувшая в сердце, оказалась сильнее разума, который умолял извиниться за это. — Бен, не сердись… — примирительно заговорил Крис тихим, усталым голосом и тяжко выдохнул, покачав головой. — Даже если я уйду, это не значит, что мы забудем друг друга и перестанем общаться. К тому же, я ещё ничего не решил точно. Просто, Бен, я сейчас в самом лучшем возрасте, когда ещё много сил и уже достаточно опыта. Я люблю Тоттенхэм, но, может быть, пора подумать о чём-то другом. Не можем же мы вечно играть за один и тот же клуб. Агент сказал, что мной интересуются Ювентус и Реал. Это не значит, что я всё решил. Я буду думать и общаться с руководством нашего клуба, — Крис волновался, когда говорил, и его речь то сбивалась, то торопилась, и Бен понял, что сейчас не может сделать ничего лучше, чем просто поддержать его. Он положил ладонь ему на плечо и улыбнулся. — Я понял, Крис, всё в порядке. Только подумай хорошенько, ладно? — Эриксен удивлённо посмотрел на него, словно хотел убедиться — не шутка ли это, что из язвительного настроения Бен так быстро перестроился в спокойное. Бен кивнул ему и улыбнулся, и Кристиан облегчённо выдохнул, позволив себе мелко рассмеяться и пообещав, что подумает над этим основательно. До конца прогулки Дэвис старался делать вид, что всё в порядке, что для него ничего не изменилось. Но внутри него тихо трещали боль и разочарование, а бесполезная обида только разжигала их смесь сильнее. Он улыбался, шутил, смеялся, а как только они с Крисом расстались, закрылся в своей машине и долго тёр себе глаза, до боли, до покраснений, до сломанных ресниц. Ударил по рулю, тихо простонал себе в ладони «нет, нет, нет» и, даже не пристегнувшись, лихорадочно нажал на газ. В тот день он пролетел на красный свет мимо нескольких перекрёстков, и на следующий день его почта была завалена штрафами, но ему было абсолютно всё равно. Его как будто со всей силы грохнули об стену. Бен впервые в жизни понял, что значит разбитое сердце. Слухи об уходе Кристиана тянулись ещё с прошлого года и всегда больно задевали Бена. Сам Крис на это отвечал либо отрицательно, либо непонятно — и в последнее время больше непонятно. Своим откровением Крис, конечно, прекратил мучения Бена, однако тут же придумал новые. Бен не до конца осознал, насколько возможна трагедия, когда говорил с Крисом в парке, но, вернувшись к себе домой, в полном одиночестве, он наконец столкнулся с правдой, от которой, вероятно, так гнал по Лондону на своей машине. Если Кристиан сказал, что может уйти, это вполне себе реально. Бен дрожащими руками складывал одежду в чемодан и шёпотом говорил себе: «Крис уйдёт». Словно пытался привыкнуть к этому, смириться. Зажмурившись, он вновь принялся тереть лицо ладонями, надеясь привести себя в чувство. Он уже заранее почувствовал своё одиночество, ещё более глухое и вязкое, чем то, что было с Кристианом, когда в будущем он зайдёт в раздевалку шпор и не увидит знакомую светлую макушку. Бен сбросил чемодан на пол и бессильно скатился рядом с кроватью; вещи, и так сложенные комком, беспорядочно разлетелись по ковру. Бен содрогался от сухих, бесслёзных всхлипов — когда заплакать кажется слишком унизительным, но боль, скопившуюся в сердце, надо куда-то выплеснуть. Он крепко сжимал голову в ладонях и думал, как смешон и слаб прямо сейчас. За целый вечер Бен успел и возненавидеть Криса, и полюбить ещё сильнее, и обвинить себя в трусости, а его — в горделивости. Он не думал, что всего лишь далёкие планы Эриксена, которые могли поменяться, так заденут его, так разорвут безмятежность его жизни, что от этого треска заложит уши. Надо было тогда поцеловать его прямо в парке и отпустить в Реал Мадрид и вообще куда угодно, а ещё лучше — уйти самому, потому что от стыда у Бена бы снесло голову. Но сейчас было поздно. И да, Бен прекрасно знал, что никогда бы не смог поцеловать Криса и рассказать ему обо всём, даже если бы в тот момент ему сказали, что Крис покинет клуб точно. Он ведь самый настоящий трус, так комично скрывающий свою ориентацию. Даже Гарет Бейл — и тот казался честнее со своей наглостью и прямотой, даже несмотря на свои недостатки. Бен оказался себе противен и только чудом собрал в чемодан хоть что-то для поездки. Слишком болезненно и туго в нём уживалась мысль, что надо забыть Кристиана. Забыть сейчас, постепенно, воспоминание за воспоминанием, вытягивая из себя самые солнечные и радостные моменты их встреч, или забыть потом, быстрым ударом отсечь свою любовь, но будет слишком больно и резко, будет неприятно до колючих слёз и долгих, утомительных от одиночества ночей. Бен понимал: другого пути нет. О чём он вообще мечтал?.. Кристиан никогда в жизни не будет его, не посмотрит на него влюблённым, восхищённым взглядом, не сомкнёт их ладони, не поцелует нежно в макушку и не рассмеётся куда-то в курчавые волосы, не прошепчет «Я люблю тебя, Бен Дэвис». — Я тоже люблю тебя, Кристиан Эриксен, — тихо прошептал себе под нос, когда закрывал свою квартиру на ключ. Как будто ответил тому несуществующему, созданному лишь в мечтах Крису и на секунду даже поверил в реальность этой сценки. А потом, встряхнув головой, вернулся к своей реальности. К своей неприятной реальности, из которой Криса приходилось вытравлять, как заразную болезнь, чтобы выжить. Бен был бы и рад навсегда заболеть ею и никогда не выздоравливать, но боялся, что потом не соберёт себя: ни мыслей, ни чувств, ни желаний. Крис отнимет у него всё и растворится вместе с этим; Бен обещал себе, что больше никогда не будет любить кого-то также трепетно. Как только Бен встретил Гарета, то понял, что, конечно, сходит с ума и самое время остановиться, подумать, решить для себя, что делать дальше, но… Он хотел забыть Криса, вычеркнуть его со всей силы из своей жизни, вычеркнуть, а ещё лучше выжечь, выскоблить до основания эти моменты, забыть его прикосновения, его объятия, его улыбки, его, просто его самого. Бен до сих пор ощущал на своей ладони его прикосновение, и это отдавало тупой, противной болью в затылок. Он понимал, что сошёл с ума, когда идея, безумная, глупая, ужасная, только появилась в его голове. Бен знал, что не простит себе этого никогда, но совершенно некому было его отговорить. Кристиан потерялся для него. Хотя бы это уже было пора признать. «Крис потерян для меня. Уже навсегда», — думал Бен, вспоминая фотографии в Инстаграме, на которых Крис обнимал свою девушку, с которой то сходился, то расставался. Они были сделаны в тот же самый день, после прогулки с Беном. Тихонько рассмеявшись, Дэвис легко постучал по двери Гарета Бейла и ощутил слабость и дрожь во всём теле, когда ему ответил спокойный, грубоватый голос «Открыто». Бен нажал на ручку двери и толкнул её. Гарет расслабленно лежал на кровати и что-то листал в телефоне. Бен закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, не зная, что говорить, и чувствуя себя очень глупо. Бейл одарил его быстрым, равнодушным взглядом, но, кажется, неприязни в нём не было. Уткнувшись в свой телефон вновь, он будничным голосом спросил: — Что-то случилось, Бен? — Бен смутился и понял, что убежит прямо сейчас. Ведь казалась же ему эта идея бредовой, ужасной, омерзительной!.. Но нет, он довёл её до конца… Неловкость сковала ему горло, и слова обрушились туда же, откуда пришли. Язык не поворачивался сказать прямо: «Трахни меня, ведь именно это ты предлагал тогда в раздевалке». Бен не мог даже заставить себя подумать об этом — ему становилось тошно и горько. Для начала, от себя самого. А ещё он не знал, актуально ли предложение до сих пор. Как будто Бейл не мог найти себе за это время кого-то получше… И ведь наверняка нашёл. Бена даже не смущало, что он был сегодня одним из многих. Ему хотелось ощущений, ему хотелось быть хоть немного значимым, желанным, ему не хотелось быть единственным. Единственным он уже быть пытался, и это отвратительно. — Мне надоело одиночество, Гарет, — выпалил Бен, ужаснувшись своему севшему, низкому голосу. Такой неуверенный, такой закомплексованный, зажатый, испугавшийся — Бен видел себя со стороны, прижатым к двери, как к спасительному столбу, и ненавидел себя ещё больше. Гарет усмехнулся и наконец поднял на него глаза. Смотрел недолго, усмехающимся, оценивающим взглядом, и Дэвису стало не по себе. Наконец, Бейл отложил телефон, встал с кровати и подошёл к нему. Взял его за руки и заставил сделать несколько шагов от двери. — Ну вот, я был прав. Ты правда этого хочешь? — Бен кивнул и, не в силах смотреть в глаза Гарету, опустил взгляд. Происходящее казалось ему ирреальным, всего лишь краткой, шокирующей мыслью, которую, думалось, можно просто отогнать и всё. Гарет был выше и мощнее его, Гарет слишком контрастировал с Эриксеном, что Бену хотелось плакать. Никто не мог заменить ему Криса, никто, думал Бен, пока горячая, шершавая ладонь гладила его по щеке. Крис сделал так всего лишь один раз, и это касание Бен запомнил надолго. Оно так отличалось от того, что было сейчас… Гарет наклонился и поцеловал его в висок, затем опустился на щёку и шею. Бен дрожал — от смеси физического удовлетворения и боли. Он сжимал губы, кусал их, только чтобы не позволить себе заплакать прямо сейчас. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть Бейла, чтобы думать, что это Кристиан, но как будто он мог обмануть себя… как будто он не знал, что губы у Криса нежнее и что целовал бы он мягче и трепетнее. Бен ощутил, как сильные руки обняли его за плечи, и расслабился, уткнувшись Гарету носом куда-то в грудь. — Кто-то сильно разбил тебе сердце, — прошептал ему в ухо Бейл, и Дэвиса уже не удивляло, что его читали, как открытую, скучнейшую в мире книгу. Гарет посмотрел на него, и Бен увидел в его взгляде не только желание, но и… что-то знакомое. Он его понимал. «Мне не разбивали сердце, — думал Бен, закрывая глаза. — У меня его забрали навсегда». Гарет провёл пальцем по его губам, наклонился и поцеловал. Дэвис вздрогнул, чуть не оттолкнул его от себя — просто с непривычки, но тут же приоткрыл рот, чтобы позволить Гарету целовать его как угодно. Потом Бейл снова опустился на его шею, а ладони проскользнули вниз, до бёдер. Бен дрожал, сдавлено выдыхал и всё же обнял Гарета за плечи. Он целовал щекотливо, возбуждающе покусывая, не упуская ни сантиметра той чувствительной кожи на шее. Бен вцепился пальцами в его футболку, когда ладонь Бейла опустилась между его ног и стала легко гладить сквозь ткань халата. Он вздрогнул слишком явно и сильно и услыхал смешок Гарета. Не прошло и нескольких секунд, как член налился приятной, горячей тяжестью, и Бен уже желал, чтобы Гарет не останавливался и продолжал массировать его также смело и чувственно. — Впервые с мужчиной? — подняв его подбородок выше, насмешливо спросил Бейл. Дэвис кивнул и отвёл глаза в сторону; щёки загорелись румянцем, и было стыдно стоять возбуждённым перед лучшим нападающим сборной Уэльса. — Это так заметно? — решился спросить хриплым голосом Бен, пока Гарет гладил его по горячим, мягким щекам. — Да, очень, — он провёл по его лбу и аккуратно отбросил назад влажную чёлку. Для своей наглости и пошлости у Гарета оказались довольно приятные прикосновения. Он поцеловал его в горячую щёку, задев своей щетиной, и прошептал: — Боже, ты такой красивый… — Бен выдохнул и закрыл глаза. Хотел бы он нравиться не Бейлу, но… Опять Кристиан, даже сейчас, когда с минуты на минуту он будет принадлежать другому человеку, пусть только в сексуальном плане. Кристиан вновь его преследовал. Гарет развязал пояс на его халате и дотронулся ладонью до живота; Бен сжал губы и тщетно попытался сдержать спазм, от которого его тело едва не дёрнулось назад. С каждым движением по своей коже он вздрагивал всё сильнее. Он не знал, что такой чувствительный. Он хотел бы узнать это с Крисом — когда-нибудь, долгое время спустя после их признания друг другу. И где все его мечты вновь?.. Кончиками пальцев Гарет водил по его животу, спускался к линии пояса и чуточку ниже и наблюдал за реакцией Бена. Затем нежными, мелкими поцелуями он опустился с грудной клетки до его живота, и Бену стало ещё стыдливее. Гарет привстал на одно колено, поцеловал его в бедро, а затем обвёл языком старый шрам — в самом чувствительном месте, откуда поцелуи, как мотыльки, горячими пульсациями накрывали тело. Бен запрокинул голову и вцепился пальцами в волосы Бейла, которые типично были собраны сзади в тугой хвост. Гарет резко поднялся, притянул его к себе за плечи и сдёрнул с него халат. Сделал несколько шагов назад, к кровати, держа Бена за руки, и присел на край. Властным движением заставил его сесть к себе на колени, лицом к нему. Бену нравилось принадлежать ему, видеть его восхищённый, желанный взгляд на своём теле, не стесняться его, потому что оно было хоть и не идеальным, зато возбуждало Гарета. Бен откинул голову назад, пока его тело гладили сильные, опытные руки. Гарет грубо и пошло целовал его шею, оставляя красноватые засосы, и Бену хотелось, чтобы этих засосов стало много, по всему телу, на шее, на груди, на самых видных местах. Чтобы каждый видел его порочность и несовершенство. Бен сам стянул с Гарета его футболку и залез рукой ему в штаны. Бейл тоже возбудился, и Дэвису слегка кружило голову осознание, что всё из-за него. Прохрипев от удовольствия, когда пальцы Бена сомкнулись на его члене, Гарет схватил его за подбородок и прошептал в самые губы: — Как же давно я этого хотел!.. — они поцеловались вновь, и Бен позволил себя повалить в сторону, а затем на спину. — С самого первого момента, когда тебя вызвали в сборную, я хотел тебя. Бен Дэвис, что ты сделал со мной… — Бен не успел удивиться, как Гарет, нависнув сверху, поцеловал его — уже медленно, сладко, без лишней страсти. Бен ощущал себя неловко. Он отнюдь не хотел быть тайным вожделением Гарета Бейла, он ничего для этого не делал, они даже не были друзьями. Но почему-то тогда стало ясно, отчего каждое их объятие чуточку смущало Бена. Гарет оторвался от него и медленно провёл пальцами по его груди, по животу, описал несколько щекотливых, плавных узоров и ещё раз посмотрел ему прямо в глаза. Бен покрылся ещё большим румянцем; он как будто видел себя со стороны: растрёпанный, красный, возбуждённый и дрожащий от каждого прикосновения. — Я так тебе нравлюсь? — Бен и не понял, что это его собственный осмелевший голос, его собственное осмелевшее тело, которое приподнялось на локтях поближе к лицу Гарета. — Мне кажется порой, что чересчур, что так не должно быть, — прошептал ему в губы Бейл, но не поцеловал. Дэвис взял его ладонь, провёл ею по своему животу и опустил к своему члену. Гарет всё понял и плотно сомкнул пальцы, заставив стон сорваться с его губ. Бен расслабленно откинулся назад, на простыни, и судорожно перебирал волосы Гарета, пока тот быстрыми и умелыми движениями удовлетворял его, изредка помогая себе ртом. Бен сбил в кучу все простыни на его кровати, растрепал Гарету хвост на его голове, когда сжимал в пальцах волосы, и, кажется, не стеснялся стонать так громко. Громче, чем полагалось в расположении сборной после отбоя. Ему хотелось, чтобы весь мир знал об их с Бейлом сексе. И даже Крис. О, Крис… — Гарет! — позвал Бен и, не дождавшись, сам притянул его за плечи к себе; в глазах предательски защипало, но он не хотел, чтобы Бейл сомневался, спрашивал, пытался разглядеть его горе и только бы сильнее о нём напомнил. — Целуй меня. Не переставай. Прошу!.. — Бен слышал в своём голосе лишь отчаяние и понял, что проиграл. Но Гарет кивнул и прилежно исполнил его просьбу. Тело приятно запульсировало под поцелуями — частыми, откровенными, колючими. Одной рукой Гарет гладил его член, и Бен двигался бёдрами навстречу движениям. Он прижимал к себе мощное, сильное тело Бейла, пытался полностью под ним раствориться, забыть себя, испытывая очередной приступ оргазма, и жмурил глаза, уже полные слёз. Крис не забывался даже сейчас. И, упиваясь его образом, Бен с диким отчаянием отдавался Гарету всё сильнее и сильнее. — Трахни меня, пожалуйста! — прошипел ему на ухо, когда в груди снова стало больно и омерзительно горячо, когда снова одно лишь воспоминание о Кристиане уничтожило то, что пытался собрать Бен от себя прошлого весь последний день. Гарет остановился и внимательно посмотрел на него. Их лица были близко, и Бен почувствовал, как по его щеке скатилась тёплая, солоноватая слеза. Бейл, конечно, всё заметил и нежно провёл пальцем, чтобы стереть солёную дорожку, а затем мягко, с необычной для себя лаской поцеловал его в щёку. Бен сильнее сомкнул руки за его шеей, закрыл глаза и уткнулся носом в его плечо. — Пожалуйста… — прошептал ещё раз и уже не пытался скрыть, что отчаялся. Отчаялся и хочет забыть того, кто сделал больно. Гарет легко отстранил его и посмотрел в глаза. — Подумай хорошо. Возможно, нам стоит остановиться на том, что мы делаем сейчас. Первый раз редко удаётся получить удовольствие… — Бен и не хотел удовольствия — хотел боли, которая могла бы перебить его мысли и в которой можно было легко утонуть. — Сделай это, прошу, — говорил Дэвис, опуская руку на его твёрдый член и приятно сжимая головку в своих пальцах — он знал, что Гарету понравится. — Ты хотел этого ещё тогда, в раздевалке. Не просто ласкать меня, Гарет, а трахнуть. Я знаю. — Бен уже не понимал, что говорил, но, кажется, он угадал, потому что Бейл только улыбнулся и кивнул — против его слов он не мог поспорить. Они ещё немного целовались, прежде чем Бен перевернулся на живот и приподнял бёдра. Гарет медленно провёл губами по его спине, целуя, очерчивая языком родинки и с наслаждением чувствуя трепет и дрожь Бена. Он гладил его поясницу, бёдра, ноги, дотронулся до его члена, чтобы немного поласкать его, но не довести до оргазма — ещё слишком рано. Бен попытался расслабиться, когда почувствовал движение внутри себя, но почти сразу его захлестнули паника и страх. Но Гарет действовал умело, медленно, шептал что-то на ухо и в макушку, переплёл их пальцы и чувствительно целовал в плечи, в горячие щёки, слизывал капельки оставшихся слёз с его лица. Бен знал, что нравился ему. И хотя Гарет желал от него лишь секса, никто другой не был бы с ним так ласков и нежен. Кроме… О нет, отчаянно подумал Бен, и попросил Гарета ускориться, хотя едва привык к текущему темпу. Вжав его плечи в постель, Бейл задвигал бёдрами быстрее, и Дэвис глухо стонал, сжав зубами простынь. Так гораздо лучше. Он не чувствовал удовольствия, только стыд и своего рода унижение, но это вызывало приятные спазмы по телу, потому что он добился своего, он почти забыл Кристиана, и в грудной клетке стало просторнее, лучше, свободнее. Он хотел чувствовать Гарета ещё сильнее, ещё ближе, ещё плотнее, хотя больше уже было и нельзя. Он целовал его ладони, кричал его имя, хватался за его голову, когда тот наклонялся к нему, и сжимал его длинные, распавшиеся из хвоста волосы. Сделав последние резкие толчки, Бейл кончил ему прямо на поясницу, а затем, схватив Бена и приподняв его поближе к себе, быстрыми, грубыми движениями удовлетворил его. Перед тем, как расслабиться в жаркой, волнующей истоме, Бен вцепился пальцами в Гарета и ощутил его поцелуи на своей шее. Он прикрыл глаза и отдался ему целиком. Было так стыдно кончать Бейлу в руку, пачкать его своей спермой, а затем накрыть его влажную ладонь своей и переплести их пальцы. Бен расслабился, откинув голову назад, на грудь Гарета, и тяжко дышал. Бейл мелко, страстно целовал его лицо, шею, плечи, прошептал ему, что он восхитительный, и Дэвис легко усмехнулся на это. Его тело болело, особенно нижняя часть, но он ощутил себя свободнее и лучше. Кто бы сказал ему с самого начала, что секс без обязательств, без любви — лучшее лекарство от печали, да и вообще просто лучшее, что может быть. Они с Гаретом бессильно упали на кровать и ещё долго целовались. Бену нравилось, когда сильные руки Бейла обнимали его, гладили, прижимали к себе. Ему нравилось растворяться в чужих, не приносящих плохих воспоминаний объятиях. И почему так просто не могло быть с Крисом? Сначала в душ сходил Гарет, затем Бен. Он мылся долго, тщательно тёр своё тело мочалкой и с улыбкой касался оставшихся на шее засосов. Он думал, что будет ненавидеть себя, но злость куда-то подевалась, сменившись спокойствием и удовлетворением. Его только слегка подташнивало, но это было ещё до Гарета. Он и не представлял, что легко воспримет это, что легко избавится от той горькой ноши, что взвалилась ему на плечи, как только он переступил порог Хотспур Уэй. Вернувшись в комнату, Бен неловко прошлёпал до своего халата, валявшегося на полу, и накинул его. Посмотрев на Гарета, он спросил: — Можно я останусь? — он не знал, нравилось это Бейлу или нет, куда отправлялись его любовники после встреч с ним. Гарет лишь улыбнулся ему, кивнул и освободил место на кровати рядом с собой. Бену хотелось вновь почувствовать тепло его сильного тела, обнять его, хотя это, если честно, никак не было связано с его любовью. Как это понял Гарет, осталось для него загадкой, но он приобнял его рукой и Бен податливо прижался к нему. Сразу же поклонило в сон, и Бен спокойно выдохнул. Он не хотел разводить сентиментальностей и романтику, но показалось слишком логично уснуть у Гарета. Один бы Бен заснуть всё равно не смог — как только дверь захлопнулась бы за его спиной, он тут же бы принялся себя корить и обвинять в совершённом. С Гаретом его одиночество — уже его, только его — немного разбавлялось и становилось легче. — Как ты понял, что я гей? — спросил вдруг Бен, повернув лицо к Гарету, уже начинавшему засыпать. Приоткрыв сонные глаза, Бейл улыбнулся и погладил его по щеке. — Я просто понял это. Не знаю, почему. Может быть, то, как ты смотришь на других мужчин, или то, как ты реагируешь на мои случайные прикосновения к тебе, когда мы обнимались. Ты обращал на это внимания, значит, не просто так. — Бен залился краской и спрятал взгляд; Гарет только рассмеялся и потрепал его по голове. — Не волнуйся, другим это незаметно. — Надеюсь… — прошептал Бен и задумчиво хмыкнул. В это время Гарет смотрел на него и вдруг нежно погладил его по щеке. Дэвис поднял голову и про себя изумился тому, как смотрел на него Гарет. Нежно, заботливо, почти влюблённо. Этого только Бену и не хватало. — Честно, я бы, наверное, мог бы тебя даже полюбить. Хотя обычно любовники для меня так и остаются ими, — Бену послышалась горечь в этом голосе, и он не смог остановить себя — всё же прижал его ладонь к своему лицу плотнее и легко потёрся о неё. — Но ты… слишком хорош, Бен, слишком… — прошептал в его губы и нежно поцеловал. — Пускай это будет временно, но давай насладимся друг другом, пока это возможно. Пока тот, кто довёл тебя до отчаяния, не забудется совсем… — Бен первым потянулся к Гарету и страстно, поспешно поцеловал его. Даже залез на него, чтобы оказаться сверху, и сжал в ладонях его лицо. «О нет, Гарет, в этом ты ошибаешься, — думал, пока щекотливо целовал его шею, заставляя его выгибаться и выдыхать всё тяжелее. — Крис никогда не забудется совсем. Никогда». Бейлу не сразу удалось стащить с себя Бена, потому что поцелуи уже явно начали не греть, а обжигать, возбуждать. Бен хотел теперь сам пройтись поцелуями по его телу, тщательно исследовать каждую его родинку, шрам, татуировку, узнать, где и насколько было чувствительным его тело, и попробовать его удовлетворить по-настоящему. Но Гарет кое-как усмирил его пыл, пообещал, что у них ещё много времени впереди, и они легли в обнимку. Правда, несмотря на усталость, Бен почему-то полночи не мог заснуть. Он думал о Гарете, о его словах, о таких людях, как Гарет, и таких, как он сам. Думал (уже слишком поздно), правильно ли поступил. Думал о том, что же с ними будет в итоге. Но мысли, спутанные, воспалённые, так ни к чему и не привели. Вконец измучившись, он всё же заснул крепким и долгим сном.***
Так Бен Дэвис и Гарет Бейл стали любовниками. Это совершенно не мешало футболу, тренировкам и прочему. Даже наоборот — как-то скрашивало сборы, вечные переезды и неуютные отельные номера. Раньше Бен никогда не делил комнату с Гаретом, потому что в сборной у него было много близких друзей, но с тех пор они начали жить вдвоём, когда играли на выезде. Гарет был лучшим любовником, которого можно было себе только представить. Бен понемногу учился у него, оттачивал навык доставлять удовольствие партнёру. Несмотря на это, Крис Эриксен до сих пор болел у него где-то на уровне сердца своим нежным, уточнённым образом. Да и возвращение в клуб никто не отменял — дата приближалась всё стремительней. Бен и Гарет выступали в разных странах, так что не представлялось почти никаких возможностей пересечься, к тому же, осень — самый тяжкий и важный период в футбольных лигах. Когда они возвращались на автобусе с последнего национального матча, Гарет приобнял его одной рукой, и Бен устало опустил голову на его плечо, разглядывая мелькающие улицы и дома за окном. Когда ребята в автобусе поутихли и разошлись по местам, Гарет даже легонько поцеловал Бена в макушку и в щёки. Бен закрыл глаза от удовольствия и улыбнулся, однако думал всё равно о Крисе — пока не получалось искоренить все мысли о нём из головы. «Наверное, это и правильно, что не всем мечтам суждено сбываться», — решил Бен. Возможно, такой, как он, заслужил быть лишь одним из многих любовников знаменитого, пресытившегося всеми ласками футболиста. Ну, с поправкой на то, что Гарет относился к нему с уважением и без эгоизма. «Возможно, большего я даже не заслужил», — теперь Бен только горько усмехнулся этой мысли, а раньше, пожалуй, сильно бы расстроился. Постепенно всё встало на свои места. Бен понемногу свыкался с такой жизнью, где даже помечтать о Кристиане было невозможно. Они общались, как прежде, но Бен начертил между ними границу, переступая которую Крис мог получать от него лишь прохладу и равнодушие. Не стоит упоминать, что они были вымученными. Больше о своём возможном уходе Эриксен не говорил — по крайней мере, с Беном, но слухи расползлись далеко за пределы Тоттенхэма. Так что теперь в каждой газете считали своим долгом упомянуть этот слух. Бен считал, что его больше это не волновало… Но мир как будто сговорился против него, и даже скорый вызов в сборную не порадовал Дэвиса — в матчах Лиги Наций одним из соперников Уэльса оказалась Дания. В которую, конечно, был вызван Кристиан. Бен жаждал, чтобы эти матчи поскорее закончились, но ведь они играли друг с другом по два раза, и… Он тяжко вздыхал, когда думал об этом, и умолял, чтобы время шло быстрее, чтобы уже наконец перешагнуть через этот глупый турнир и больше не встречаться со сборной Данией. Хотя бы во время национальных матчей не видеть Криса… Единственная радость — это встречи с Гаретом. Они могли не видеться неделями, месяцами, но почему-то каждый раз Бен не находил в себе страха столкнуться с его равнодушием или брезгливостью. Он отдавал себе отчёт в том, какое место они занимали друг у друга в жизнях. У Гарета были другие любовники, а Бен только и делал, что пытался забыть Кристиана через секс с Гаретом — они опять были квитами. Дэвис бы не расстроился так сильно, если бы Бейл ему вдруг заявил, что им придётся прекратить их встречи. То же самое испытывал и Гарет по отношению к нему. Это были идеальные отношения, и Бен изумлялся, почему так долго не мог понять этого. Времени в сборной было слишком мало, но они находили его, чтобы спать друг с другом. Бен привык к пассивному сексу, научился расслабляться, получать удовольствие. Гарет никогда ни на чём не настаивал, всегда спрашивал о его желаниях, не делал чего-либо, что могло бы не понравиться Бену. Он не лез к нему в душу, не вытягивал из него болезненные воспоминания, не допытывался, кто был его настоящей любовью, но часто они разговаривали по душам и от этого становилось полегче. Бен соскучился по этим спокойным, откровенным, ни к чему не обязывающим разговорам с Гаретом. Он думал, что будет стесняться их близости, когда из любовников им следовало становиться вновь партнёрами по команде, но это быстро прошло. Бейл изредка позволял себе незаметные вольности, по типу погладить его по колену под столом во время завтрака или легко коснуться губами шеи, когда они обнимались после удачных тренировок. Выходя на матч против сборной Данни, Бен предчувствовал нечто плохое и не только потому, что ему просто придётся играть против Кристиана. Его опасения почти оправдались… Где-то в середине первого тайма один из игроков сборной Дании жёстко сбил Бена и, конечно же, не только не извинился, но и обвинил его в срыве своей атаки и продолжительном, по его мнению, перерыве из-за этого. Крис Эриксен был ближе к происходящему, чем Гарет, но то ли не посчитал нужным вмешиваться, то ли не увидел. Гарет же подбежал к нему первым и, оттолкнув игрока Дании, помог Бену встать. «Ты в порядке?» — прошептал ему в волосы, и Дэвис кивнул. Положив ему руку на плечо, Гарет кивнул судье, как бы сказав, что конфликт разрешился, и довёл Бена до его места на поле. Крис проводил их с Гаретом немного изумлённым взглядом, но тут же отвёл глаза, как будто не видел. Оно и понятно — Гарет и Бен никогда не были близки, даже во время сборов общались немного. И Кристиан хорошо об этом знал. Бен и не думал ничего рассказывать, если Крис сам не спросит. Но если спросит, скажет тогда про неожиданно сблизившие их частые матчи в сборной… Да и не всё ли равно теперь? Бену было настолько равнодушно, что, узнай хоть каким угодно образом Крис об их с Бейлом связи, он бы только скептически усмехнулся. Хотя внутри что-то бы предательски дрогнуло. В остальном матч прошёл нормально, не считая того, конечно, что сборная Уэльса провалилась. Иронично, что все два мяча забил Крис Эриксен, причём один — с пенальти. Бен и не думал, что будет по-другому, когда Крис ставил мяч на специальную отметку и разбегался. Дэвис чувствовал разочарование, потому что счёт на табло горел не в пользу его команды, но вместе с тем силой удерживал себя на месте, чтобы не подбежать к другу и не поздравить его с голом, как он это всегда делал в Тоттенхэме. Он любовался Крисом издалека, смотрел, как его обнимают другие игроки, и тоже хотел бы обнять его, почувствовать его голову на своём плече и уткнуться носом в светлую макушку. После матча они лишь издалека кивнули друг другу и разошлись. Бен считал, что уже отошёл от своих печальных мыслей, но матч только разворошил в нём эту горечь, как рой опасных, злых пчёл. Он опять смотрел в глаза своему упущенному будущему и опять ничего не мог поделать с этим. В тот вечер, по возвращении в отель, Бен буквально вломился к Гарету, и, несмотря на усталость, они занялись диким, безумнейшим сексом. Бен снова пытался забыться в Гарете, а Гарет снова это понимал, но ни о чём не спрашивал, а только старательнее оставался его временным, дешёвым лекарством. Сдавленно выдыхая ему в губы и моля не останавливаться, Бен резко двинул бёдрами, оплёл ногами его пояс и с удовлетворением почувствовал, что Гарет излился прямо в него. Они часто занимались сексом в позе, когда Дэвис сидел у него на коленях, потому что так Бен мог задавать свой ритм, который порой изумлял его любовника. Вот и сейчас, чувствуя себя слишком невероятно и ещё возбуждённо после того, как кончил, Гарет целовал его шею, проводил языком дорожки по вспотевшей, солёной грудной клетке и в итоге довёл Бена до полнейшего оргазма. Бен и сам не знал, что именно порой заставляло его кончать, даже если Гарет не успевал коснуться его члена ладонью. То ли собственное падшее положение, порождённое его трусостью и неуверенностью, то ли осознание, что из всех, абсолютно из всех любовников Бейла он был его самым лучшим и чувственным. Бен не придумывал, не догадывался, Бен видел всё это, но, пожалуй, стать номером один в чьём-то списке любовников — всё-таки не достижение, которого он хотел добиться. Или?.. Бен бессильно лежал на Гарете и позволял тому гладить себя по спине, целовать в макушку, в виски. Гарет часто и долго целовал его после секса и долго не мог отпустить; пожалуй, это и сблизило их, возможно, и напрасно. Возможно, после каждого секса стоило тут же уходить, не давать себе и Гарету привыкнуть друг к другу, не позволять им лишних ласк и поцелуев, расслабленных разговоров и шуток. Бен думал об этом каждый раз — им следовало быть осторожнее и разграничить уже свои пространства. С другой стороны, более одиноким Бен уже стать не мог и лучше чувствовать на своих плечах ладони хоть кого-то, чем вообще никого.***
Время прошло слишком стремительно, и вот уже Бен выступал снова против сборной Кристиана. На этот раз тоже не обошлось без проблем: теперь какой-то конфликт вспыхнул между Гаретом и Крисом, и Бен, к сожалению, оказался ближе всех к ним. Он смотрел, как человек, которого он безумно любил, прожигает взглядом человека, с которым он спал и с которым, видимо, переспит и сегодня. Это вызвало какой-то жуткий диссонанс в его голове. Как будто судьба вновь тыкала его носом в сладкую жизнь-мечту, в ту жизнь, которая могла бы быть, и в ту, что есть сейчас, против которой он не имеет ничего против, но которой слишком и не радуется. Недовольно хмыкнув, Крис развернулся и направился было в другую сторону, но заметил Бена и, подозрительно глянув на него, спросил, больше издеваясь, чем всерьёз: «И ты, наверно, думаешь, как он?». Бен ничего не ответил, проводил Криса печальным взглядом и позволил Гарету потрепать себя по голове. Кристиан и сам понимал, что Дэвис не мог идти против своей сборной, даже если в чём-то она была не права, и теперь только время требовалось, чтобы датчанин остыл. И Бен знал, что он успокоится, ещё даже до прибытия на Хотспур Уэй. Ну, а сегодняшним вечером его ждал лишь Гарет Бейл. Бен расслабленно лежал на животе, позволяя Гарету медленно, щекотливо водить по его спине и целовать в плечи. Сегодня они играли дома, так что делить одну комнату на двоих не приходилось, но Бен уже и забыл, каково это — спать без Бейла в расположении сборной. Тренировочный центр в Уэльсе уже прочно ассоциировался у него с ночёвками у Гарета, редко когда Бен ложился в одиночестве и почему-то долго не мог уснуть. Но оно и понятно: мысли, крича о его порочности, не успевали за ним в Англии, но в Уэльсе метко и больно догоняли. Бейл немного заглушал их, но на утро их становилось больше, и Бену казалось: когда-то он сойдёт с ума от этого. — Как ты совмещаешь… — Бен замялся, подбирая слово, и повернул голову к Гарету, подложив под подбородок руки, — совмещаешь эти связи и свою семью? — Он с трудом вспоминал, что у Гарета была жена и двое совершенно милых детей. Об этом и не думаешь, когда Гарет доводит тебя до оргазма, вжимая в постель, и всё кажется нереальным, в том числе собственное тело, неприлично и грубо двигающееся в такт движениям, и собственные руки, сильно сжимающие волосы Гарета. — Ты удивишься, если я скажу, что жена знает обо мне всё. Между нами есть только договор и дети, — просто сказал Гарет и пожал плечами, а Бен в изумлении изогнул брови — в его голове плохо укладывалось, что такое договор в этом случае. Но Гарет жил так, судя по всему, уже очень долго — и его это точно устраивало. — Ты когда-нибудь хотел любви? Настоящей любви, — Бен зачем-то поправил себя, хотя и сам не понимал до конца, что же думает, когда говорит это банальное сочетание слов. Гарет усмехнулся и, перевернувшись на бок, подложил руку под голову — теперь они смотрели друг на друга, и Бену уже не хотелось слышать ответа на свой вопрос, а лишь целовать Гарета. — Для меня будет честнее жить так, чем одаривать кого-то ложной надеждой, — просто, но откровенно заявил Бейл. — Хотя когда-то кажется, что… — он остановился, улыбнулся и погладил Бена по щеке, — что, может, и пора уже сделать исключение, позволить себе что-то большее… — Бен приподнялся на локтях, и Гарет наклонился к нему, чтобы поцеловать. Он целовал нежно, мягко очерчивая губы, и гладил Бена по спине, опускаясь на поясницу. Бен прикрыл глаза, ощущая сладкие поцелуи на своей шее, и с усмешкой думал, уж не влюбился ли в него Гарет. И уж не относится ли сам Бен к этому, как к чему-то… серьёзному? — А мне порой хочется ни о чём не думать, Гарет, совершенно ни о чём… быть беззаботным и глупым, — откровенно признался Бен. Гарет посмотрел на него понимающе и улыбнулся, затем взял его ладонь и ласково поднёс к своим губам. Бен чувствовал его жёсткую щетину, его невесомые поцелуи и такой преданный, совсем иной, чем раньше, взгляд, и это почему-то возбудило его больше, чем что-либо до этого. Просто поцелуи на его ладони, просто нежность, просто отчаянный, похожий на него взгляд, и просто потерявшийся, такой же, как он, человек. — Возьми меня прямо сейчас, Гарет, ещё раз! — прошептал Бен, сбрасывая с себя одеяло. Не успел он дёрнуться в сторону Бейла, как тот притянул его к себе и позволил забраться на себя. В тот вечер они, вероятно, просто сошли с ума, потеряли бдительность и осторожность, но не стеснялись кричать, стонать, выкрикивать имена друг друга и отдаваться сексу так, словно это было в последний раз. Бен не помнил, чтобы когда-нибудь был таким резким, отчаянным, страстным, а ещё он винил себя в том, что теперь Гарет знал его слабости, его интимные секреты, способы, которыми можно было его возбудить. И чем сильнее он понимал свою уязвимость, тем отчаяннее и безропотнее отдавался Бейлу, тем слаще становилась каждая ласка и каждый поцелуй. Ложась рядом с ним в тот вечер, Бен думал: вечно это продолжаться не может. Однажды кто-то из них решит, что хватит этих забав, и первым заговорит правду. Эти нежные, страстные, сумасшедшие ночи разбаловали их, и Бен понимал, что когда-нибудь они расстанутся, пусть и в хороших отношениях. Когда-нибудь его боль утихнет, и крепкая, обманчивая анестезия будет уже не нужна. Он глядел на Гарета, задумавшегося о чём-то своём, и почему-то ему казалось, что Гарет это понимал — лучше него самого. Они нашли друг в друге временное утешение, временное удовольствие, и глупо было подменять реальность влюблённостью. Бен боялся, что рано или поздно с ними это случится — одиночество обжигает слишком сильно, и можно потом долго питать ложные чувства, спасаясь от старых шрамов. Бен понимал, что запутается ещё больше, если один из них ошибётся. Но может, уже и безразлично, сколько ошибок он совершит? Одной больше, одной меньше… Дэвис заставил свои мысли заглохнуть и кое-как уснул. Но смешно считать, что вопрос закрылся для него навсегда.***
В следующий раз они с Гаретом встретились только в марте, а до того времени никак не пересекались — Бен думал, что оно и к лучшему, к тому же, клубная жизнь полностью захватила их. Изредка они писали друг другу или разговаривали, но Бен не придавал значения этим перепискам. Пожалуй, под конец их разлуки он всё же соскучился по Гарету — точнее, сумел признаться себе в этом. Ему недоставало той лёгкости, с которой Бейл обращался к нему; эта лёгкость уже давно пропала из их с Кристианом общения — Бен обещал себе, что ничего не должно было измениться между ними, но с того самого дня всё же что-то случилось… Они с Крисом были словно теми бумажными самолётиками из детства, которые запускаешь и они красиво летят, лавируют, кружатся, а затем падают прямиком в грязь или лужу, потихоньку разлагаются, мнутся, разрываются, и уже ничего не напоминает об их восхитительном полёте. И уже ничего не заставит их полететь также. Лично Бен чувствовал себя этим самолётиком, который упал в самую грязную лужу и теперь тихонько тонул. Даже если вытащить его, высушить, расправить, он больше не полетит. Вот и Бен думал, что больше никогда им с Крисом не стать такими близкими, как это было раньше. И нечастая, но настораживающая холодность между ними всё только усугубляла. Крис был занят своими делами, своими проблемами, своей личной жизнью, в которую Бен как-то резко и грустно перестал входить. Возможно, это всё из-за неудачного отрезка в сезоне или напряжения, но Бен как-то облегчённо выдохнул, когда сборы в Барселоне закончились на приятной, солнечной ноте, и ребята разъехались — кто по сборным, кто по личным делам. Ему требовалась передышка в виде этих двух недель вместе с другой компанией и другим человеком. Он боялся (каждый раз), что найдёт в Гарете равнодушие и усмешку, когда они встречались после долгой разлуки, но каждый раз его сомнения не оправдывались. Он боялся обесцениться даже в глазах того, кто его просто удовлетворял, и это уже начинало о многом говорить. Хотя с каждой встречей Бен едва находил подтверждения тому, что Гарет — просто тот, кто его только удовлетворяет. И, возможно, это было даже хуже… Бен думал об этом уже в центре сборной Уэльса, когда они разминались в тренажёрном зале. День заканчивался, и золотистые тени протянулись по полу и слегка слепили глаза. За панорамными окнами виднелось поле, куда потихоньку подтягивалась команда за последней разминкой перед ужином и отбоем. Бен устало выдохнул и слез с тренажёра. Сегодня был слишком хороший день, чтобы проводить его не на прогулке — тёплый, пропитанный сладкими ароматами мартовский вечер, налившееся золотыми прожилками алое закатное небо и чарующее, гипнотическое чувство, захватывавшее Бена каждую весну ещё со школы, когда казалось — этот мир слишком прекрасен, и от этого понимания приятно сдавливало грудную клетку. Он задумался и не заметил, как рядом с ним оказался Гарет. Зал к тому времени уже приятно опустел. — Привет, — негромко проговорил Гарет и улыбнулся. Они уже здоровались сегодня, но это «Привет» — как начало встречи других людей, не тех, что играли в одной команде и делали вид, будто между ними абсолютное ничего. — Привет, — прошептал Бен на выдохе и тоже улыбнулся. Гарет опёрся о тренажёр рядом с ним, и их лица оказались близко. Дэвис неуверенно поднял глаза на него и хмыкнул, не зная, что говорить, да и нужно ли — прошло четыре месяца и… — Выглядишь уставшим, — заметил Гарет и нежно провёл по его щеке ладонью. — В клубе очень напряжённое сейчас время, да? — Да… — Бен почувствовал тягучее разочарование, когда ладонь покинула его лицо, и пожал плечами. — Надеюсь, концовку сезона мы проведём лучше. — У тебя была травма… Ты точно оправился после неё? — Гарет знал даже это. Бен удивился и кивнул. — Надеюсь, в товарищеском мачте тренер даст тебе посидеть на скамейке запасных. Пусть покажут себя новенькие. А мы потом будем бороться со Словакией… — Надеюсь, что так, — Бен ощутил себя неуютно — он не знал, о чём говорить теперь с Гаретом, как на него смотреть, можно ли позволить себе прикоснуться к нему, особенно, если этого он хотел больше всего. — Я соскучился по тебе, — нагнувшись, прошептал Гарет ему на ухо, и Дэвис смутился, покраснел до кончиков волос. — Я тоже, — проговорил он — казалось, даже не шёпотом, одними сухими губами, но Гарет, целуя его в щёку, должен был понять. Он гладил его по подбородку, мягко касался губами его скулы, и Бену оставалось только жмурить глаза от нежности, исходившей от Бейла, и удовольствия. Прикрыв глаза, он повернул к нему голову и расслабился, когда ощутил на своих губах его губы. Они целовались мелко, осторожно, прерывисто, прислушиваясь к каждому шуму и звуку со стороны выхода. Гарет приобнял его одной рукой, и Бен не заметил, как уже расслабленно прижался к нему своим телом, схватил ладонями его шершавые, уже привычные для прикосновений щёки и покраснел, потому что этих мелочей оказалось достаточно, чтобы вязкое, одурманивающее возбуждение начало плавно приливать ему к линии пояса. Гарет знал его тело до мельчайших подробностей, изучил каждую его дрожь, приятный спазм, каждую родинку, каждый шрам, каждую реакцию на свои касания. Бен знал, что за столько ночей стал для него… да, правильнее сказать — ожидаемым, предсказуемым, лишённым новизны, чего всегда так ищут в новых любовниках. Но Гарет уже давно был бы не с ним, если бы искал только этого. Бен вздрогнул, когда подумал об этом, но Гарет уже целовал его шею, его ключицы, прижимал его к себе за бёдра и шептал на ухо: «Мне тебя не хватало, Бен…». Бен жмурил глаза, кусал губы, чтобы не дать сомнениям разбить их и так покоцанный, слабый дуэт, и только глубже вдыхал приятный, уже ставший родным запах Бейла. Ему было страшно, но страх обманчиво, губительно мешался с наслаждением, и это кружило мысли. Гарет потянул его в сторону стола, где обычно стояли бутылки с водой, и закрыл входную дверь. Бен прекрасно всё понял и, усевшись на стол, расстегнул на себе кофту. Гарет, ещё не дойдя до него, стянул с себя футболку и бросил её прямо на пол. Они обняли друг друга и сладко, долго целовались, прежде чем Бен позволил снять с себя штаны. Он расслабленно лежал на столе, в то время как Бейл тщательно, жадно, с той страстью, что скопилась в нём за несколько месяцев, целовал его тело, опускаясь к поясу, и очерчивал влажным языком приятные полукруги, от которых Бен выгибался и вздрагивал от удовольствия. «Нет, пожалуйста, давай не будем влюбляться друг в друга, — умолял себя и Гарета — как будто тот мог это услышать, понять, почувствовать, когда собственные ноги оказались властно закинуты на его плечи, а их ладони сомкнулись. — Давай не будем так ошибаться. Давай останемся по-честному одинокими, чем вновь позволим себе уйти с головой в страсть и разобьём наши сердца опять, на ещё более мелкие осколки, чтобы уж точно никто не мог их собрать». Бен удивлялся своим лихорадочным мыслям, удивлялся, как вообще такое приходило к нему, но чувствовал, что это правда. Гарет не просто удовлетворял его и себя, он смотрел на него — теперь — по-другому, он относился к нему несколько иначе, чем следовало относиться к просто любовнику, он ласково целовал его ладони, его щёки, плечи, долго глядел на него, нежно проводил пальцами по лицу и улыбался. Бен тонул в его ласке, в его отношении, в его объятиях и возбуждении, и готов был плакать от отчаяния и одновременно радоваться. Он понимал, что не стоило им это усугублять, что дальше будет только больнее, что найти лекарство от этого уже невозможно, потому что Бен считал, что и так упал ниже всего достойного, когда пришёл к Гарету далёким осенним вечером и попросил у него только секса. Бен прекрасно чувствовал, когда Гарет должен был кончить, но сегодня он понимал, что это произойдёт как в самых типичных гейских фильмах — у них двоих одновременно. Гарет наклонился к нему, вошёл ещё глубже, но остановил свои бёдра. Бен периодически вздрагивал от спазмов — приятно-тошнотворных, на грани болезненного, но именно так ему и нравилось. Гарет соприкоснулся с ним лбом и прошептал в самые губы: «Ты мне нужен, Бен». Бен смотрел в его глаза и понимал, что это сейчас не о сексе. Это о них. Это страшно, это желанно, это необходимо. Бен вцепился пальцами в его плечи, поцеловал его и, приподняв бёдра, кончил вместе с ним. Гарет долго обнимал его потом, целовал, опускаясь к животу, убирал влажную чёлку с его лба и усмехался его растрёпанному виду. На тренировку они безбожно опоздали и выглядели наверняка подозрительно — одинаково раскрасневшиеся, мокрые после душа, уставшие больше, чем остальные ребята. Но как здорово, что никого это не волновало… Бен расслабился и почти забыл о том, что испугало его так сильно ещё недавно. Возможно, именно тренировки и матчи отвлекли его от раздумий. Сладкие две недели растянулись в райскую бесконечность — они с Гаретом были почти неразлучны. Бен не контролировал, как часто стал выкладывать общие фотографии с Гаретом в Инстаграм — слава Богу, что на некоторых из них были и другие ребята из сборной. Возможно, так оно бы и продолжалось — месяцами, если не годами, но Бен дал интервью — пожалуй, именно оно стало слишком решающим в его судьбе. Он был так неосторожен, что высказал своё мнение насчёт вечной критики Гарета и его игры, опроверг эти обвинения и назвал Бейла лучшим. За всё своё интервью он не соврал ни разу — действительно так думал, а не защищал своего популярного коллегу по сборной. В конце Бен оказался слишком неразумен: он сказал, что будет рад, если Гарет вдруг решится вернуться в Тоттенхэм (по слухам от Бейла собирались избавиться в Реале уже летом), но не знает, реально ли это, и добавил, что решать, конечно, не ему, а только руководству. После интервью у него было стойкое чувство, будто он наговорил лишнего. Слава Богу, что это запечатлели в текстовом варианте — Бен не простил бы себе тот восхищённый, болезненно-влюблённый взгляд, какой точно горел у него, когда он говорил о Бейле. Почему-то ему казалось, что всем должны были сразу стать очевидны отношения между ними — от этой паранойи сложно было избавиться. Это был последний день в сборной — ребята вновь разъезжались по своим клубам, и теперь встреча только в июне. Бен думал, что это слишком долго и невыносимо. Они с Гаретом уединились в его комнате, прямо посреди дня, несмотря на то, что Бейл сегодня был нужен всем и каждому. Расслабленно опустив голову на его грудную клетку, Бен устало водил пальцами по его животу, чертя невесомые круги, и почти ни о чём не думал. Гарет прижимал его к себе одной рукой и изредка целовал в макушку. Они могли лежать так вечно, но когда-то надо было встать и одеться. Это время приближалось, и Бену хотелось только оттянуть его максимально далеко… неожиданно Гарет тихо позвал его по имени. — Бен… — Дэвис поднял голову и удобнее устроился рядом с лицом Гарета прямо на подушке. Их носы почти соприкасались, и Бен ловил его горячее дыхание на своих губах после каждого слова. — Я прочитал твоё интервью. Спасибо за поддержку… — он усмехнулся и погладил его по щеке. — Но, пожалуй, если я вернусь в Тоттенхэм, это будет катастрофой для нас с тобой… Ты и сам понимаешь почему, — Бену оставалось только горько улыбнуться и кивнуть. Как же тут не понимать! Они немного помолчали, прежде чем Гарет продолжил — шёпотом, глядя на него преданно и заботливо: — Знаешь, за три месяца может произойти много чего… Ты не такой, как я, Бен. — И Бен почти не дышал, слушая его, и весь замер, когда Гарет пододвинулся к нему и поцеловал в лоб. «Не влюбляйся так, как это сделал я…» — прошептал ему в макушку, и Бену захотелось всё разом опровергнуть, перевести тему, целовать Гарета, вновь заняться с ним сексом — всё что угодно, только бы убежать от правды, которая где-нибудь когда-нибудь да накроет. Но он не смог и только расслабленно прижался к Бейлу, чувствуя, что его клонит в сон, и понимая: после пробуждения он не найдёт в своей кровати Гарета. Они разъедутся по клубам и… что дальше? Бен чувствовал себя несчастным, ещё более несчастным, чем было, и немного разбитым. Ему не хотелось быть снова одиноким — тогда уж хотя бы псевдо-одиноким, но Гарет… поступал честно и разумно. «Ты всё-таки успел влюбиться…» — горько думал перед тем, как желанно провалиться в сон. Ему казалось, что в тот вечер он в первый и последний раз любил Гарета так сильно, откровенно, благодарно, со всем своим почтением к нему за сказанное и сделанное. Только в тот вечер. Но всё же любил. Больше кого бы то ни было. «И больше Криса?» — спрашивал себя потом, специально разрывая себе этим сердце. И так и не находил ответы.***
Несколько дней спустя Бен уже был в Лондоне и устало разбирал вещи из чемодана. Квартира после двух недель отсутствия здесь выглядела чужой и нелепой. Бен только сейчас задался вопросом: для чего ему такая огромная квартира, если он совершенно одинок? Ходить здесь одному подобно пытке, да и тишина в конце концов начинала давить на уши так, что приходилось включать телевизор, дабы создать хоть какую-то иллюзию шума. Бен желал, чтобы поскорее наступила ночь, и он уже мог лечь в кровать и заснуть. А завтра — снова Тоттенхэм, снова тренировки, снова его мысли приятно опустошаться. Бен только шёл к кухне, чтобы приготовить себе чай, как в дверь неожиданно и тревожно позвонили. Остановившись в коридоре, Дэвис неловко замер. Какого чёрта и, главное, кому было нужно беспокоить его в такой час? Тревога подкатила к горлу и, кажется, должна была отступить, как только Бен посмотрел в глазок, но стало лишь хуже. Сколько бессонных ночей он желал этого момента и думал, как было бы здорово, окажись Кристиан на пороге его дома в поздний час — вечер, уединение, сами собой получавшиеся откровенными разговоры!.. Бен смущался, когда представлял это, и мечтательно вздыхал — ему казалось, что после одного такого вечера всё между ним с Крисом станет понятно. Но мечта осталась мечтой, а затем зачахла и была выброшена, как пожухшая, некрасивая роза. И теперь Бен смотрел в глаза этой самой мечте и почему-то не находил в себе восторга, а лишь тревогу. Он открыл дверь и, взглянув на Криса, только тогда понял кое-что важное. Крис выглядел растерянным, усталым и взволнованным. Крис выглядел так же, как он. Бен смотрел на него, но видел только собственные чувства, разочарования, страхи, и опешил так, что не смог ничего сказать первым. — Привет… Извини, что не предупредил, — наконец выдал Крис и устало хмыкнул. — Можно войти? — Конечно, — Бен мигом пропустил его и закрыл дверь. — Что-то… случилось? — он не хотел показаться невежливым, но именно сегодняю понимал, что будет отвратительнейшим собеседником, особенно с Крисом. Он не был морально готов к этой встрече. Эриксен помолчал, но тем не менее сбросил с себя куртку и кроссовки. — Да ничего серьёзного, но… — он запнулся и покачал головой; Бен изумлялся — Крис вёл себя странно, слишком странно, напряжённо и зажато. Он никогда ещё не был таким. — Можно мне пройти? — Бен тут же кивнул и пригласил его в кухню. Предложил чай, но Крис отказался. Молчание затянулось безвкусной, тошнотворной жвачкой, которую не можешь выплюнуть и продолжаешь пережёвывать. Пока Бен заваривал себе чай, Кристиан уселся за стол и тихо, напряжённо выдохнул. Бен не успел заполнить чашку до конца, как раздался его сосредоточенный, серьёзный голос: — На самом деле, я хотел увидеть тебя. Ты почти не отвечал на мои последние сообщения, — Бен уловил лёгкую укоризну в его словах и усмехнулся: один лишь Крис мог ворваться в его дом поздним вечером и при этом обвинить его. — Извини, Крис, я правда был занят в сборной. Ты должен представить, как мы там работаем, ведь нам необходимо выходить на чемпионат Европы, — Бен тяжко выдохнул и развернулся к нему лицом, грея при этом ладони о горячую чашку. — Иначе будут проблемы. — Да, понимаю… — тихо отозвался Кристиан и опустил взгляд. Бен сел напротив него, поставил чашку на стол и ещё раз предложил другу чай, но тот вновь отказался. Разговор не клеился от слова совсем, и Бен, хотя испытывал самые нежные чувства к Крису прямо сейчас, понимал, что лучше им сегодня разойтись как можно скорее. Но тут Эриксен сам прервал молчание, и до Бена постепенно стало доходить, ради чего друг заявился к нему так поздно без предупреждения. — Я между делом нашёл статью, там было твоё интервью. Ты… — он прокашлялся и поднял свой беспокойный, нервный взгляд на него, — ты правда хочешь, чтобы Бейл вернулся в Тоттенхэм? Мне кажется, это бред. — Почему нет? — Бен порядком смутился, когда Кристиан затронул его любовника, и ненавистный румянец покрыл его щёки. Вот этого Дэвис всегда и боялся. — Он один из лучших игроков, я не понимаю, почему столько ненависти вываливается на него одного. Не уверен, что Тоттенхэм решится купить его теперь, но, если бы чудесное стечение обстоятельств привело к этому, я был бы рад. — Ты с ума сошёл, Бен… — глухо отозвался Крис, нахмурился и шокировано покачал головой. Бен прочёл в его глазах неприятное изумление и сам удивился этому не меньше. Он почувствовал себя так, словно признавался в какой-то жуткой ереси, а ведь только искренне поддерживал Гарета. Это даже слегка разозлило его. — Возможно, если я считаю его лучшим игроком и партнёром по сборной, — Бен попытался скрыть негодование в голосе, но оно всё же прорвалось, и Крис услышал его. — Возможно, он даже лучший среди тех, с кем я работал, — чуть-чуть подавив злость, Бен сумел это сказать относительно спокойно, однако через пару секунд собственные слова показались ему до конца пропитаны дерзостью и вызовом. Кристиан, услыхав их, едва заметно вздрогнул, но это не укрылось от взгляда Бена. В один миг ему захотелось вернуть слова назад, даже не думать о них, не думать так, потому что это сильно задело Криса. Беспричинно, неожиданно, но точно. Вся уверенность Криса бесследно исчезла, оставив его настоящие чувства плавать на поверхности. Бен, решившись поднять взгляд, увидел в его глазах лёгкое отчаяние и растерянность. Не зная, какую фальшивую маску натянуть на себя сейчас, Крис решил остаться собой. — Но ты… ты никогда не говорил такое про меня, однако ж мы с тобой знакомы гораздо дольше, — тихо, без лишнего самодовольства проговорил Кристиан, и у Бена болезненно сжалось сердце, когда он увидел его. Увидел и понял, как же нежно и безумно его любит, до сих пор, даже сейчас, после всех этих неприятных вопросов. Кристиан сидел перед ним, абсолютно отчаянный, бледный, печальный, нервозный, но откровенный и до нежного трепета несовершенный. Он был таким, каким его и любил Бен. Любил всегда. — Извини, — прошептал Крис, махнул рукой и резко встал. Бен не успел его даже остановить, прежде чем он оказался уже около двери. Бен успел подняться на ноги и тут же замер, потому что Крис повернулся и, бросив на него насмешливый, убитый, отчаянный взгляд, бросил: — Мне не было бы так больно, если бы я не любил тебя. Если не хочешь ничего рушить, сделай вид, будто не слышал это. О, Бен бы с радостью, Бен бы даже закрыл уши, стёр бы себе память, но… слова Криса прозвучали в его голове, эхом отдались в сердце и уже навсегда остались в нём. Крис одарил его печальным взглядом, улыбнулся и пошёл в коридор. Бен понимал, что лучше им разрушить всё сейчас, как сказал Крис, разрушить до основания, до пыли, до глухой пустоты. Разрушить, чтобы создать вновь — их самих, уже лишённых страхов. Хватая его за ладонь и останавливая, Бен совершенно не думал о тех долгих, мучительных годах, которые они провели друг без друга, о тех ошибках, что совершали раз за разом, подавляя собственное одиночество, о тех испытаниях, что придумывали друг другу, убеждая себя лишь в собственной неполноценности. Он не думал. Он просто знал, что это уже в прошлом. — И всё-таки я услышал это. — Бен почувствовал, как дрожала ладонь Кристиана в его ладонях, но сам Эриксен ещё владел собой и его лицо было почти непроницаемым, но бледным и отчуждённым. Он поднёс ладонь к губам и поцеловал её, чтобы Крис вздрогнул ещё раз и, повернув голову в сторону, прикрыл на мгновение глаза. Бен поцеловал ещё раз и ещё, наблюдая лёгкий румянец на его щеках и немного дрожащие губы, что пытались сказать «Прекрати», но спотыкались о собственные же желания. Не выдержав, Эриксен отдёрнул руку и посмотрел прямо ему в глаза. Ему было приятно, непонятно и ещё больно. Он не знал, можно ли верить в реальность происходящего, и сомневался. Бен хотел целовать его прямо сейчас, не давать ему даже вдуматься в ситуацию, не вспоминать Бейла, свою девушку, свою гордость, а просто довериться ему. — Почему ты молчал?.. — начал было Бен, улыбнувшись, но Крис хмуро его прервал: — Не усугубляй, прошу. Дай мне уйти прямо сейчас. С каждой минутой мне всё хуже, — прерывисто шептал Кристиан дрожащими губами. Он не верил, он был даже немного ошарашен и всё-таки позволил Бену положить руки ему на плечи. — Мы уже и так усугубили это, Крис. И усложняли все годы. Но всё просто: я влюблён в тебя. Я звучу так глупо сейчас, но мне абсолютно всё равно. — Бен с опозданием понял, что его голос сорвался на глухой шёпот, но продолжал: — Я сделал много ошибок. Мне совестно за них… — он сразу вспомнил Бейла и поскорее отогнал его прикосновения, его поцелуи от себя подальше. К тому же, Крис делал первый шаг — легко, невесомо провёл ладонью по его заросшей щетиной щеке и добрался пальцами до губ, которые нежно очертил. Бен сдерживал себя, чтобы не целовать эти пальцы, не целовать всего Криса, потому что знал, что может смутить его. — Но вот сейчас мы здесь, такие неидеальные и уставшие. Мне кажется, пора признаться в этом и принять правду. Это не всё, что хотел рассказать Бен, но он сказал бы это, даже если бы Кристиан просто шутил над ним — какая-то жестокая, сюрреалистичная история, но Бен был готов даже к ней. Однако Эриксен просто выслушал и нежно, взволнованно на него посмотрел. — Тогда мне совершенно нечего больше добавить к тому, что я сказал, — просто пожал плечами Крис и устало, измученно улыбнулся. — Мне так сложно говорить об этом, как будто комок встал в горле. — Он сделал шаг к нему и взял его лицо в свои ещё дрожащие, прохладные ладони. Бен почти не дышал, когда смотрел на него, и реальность и впрямь немножко поплыла, размазалась, нарисовала на себе десятки страстно желаемых мечт, каждая из которых имела образ Криса. — Мне стыдно за свою гордость, за молчание, за глупости. В особенности за то, что подумал, будто бы смогу расшевелить тебя, если заикнусь о своём переходе. Я думал, это взволнует тебя и ты наконец раскроешься. Но это было слишком глупо и эгоистично с моей стороны… — Бена уже ничего не удивляло и, казалось, не могло удивить, однако слова Криса потрясли его. От них не стало горько — только смешно, легко и понятно. Он не чувствовал ни капли обиды, хотя, думалось, не сыграй с ним Крис злую шутку, он бы не отправился во все тяжкие к Гарету Бейлу. Но за свои отношения с Гаретом Бен отвечал сам и потому понимал, что в этом виноват только он. Кристиан шагнул к нему ближе и нежно погладил по щеке. С каждой секундой потерянная в небытии мечта становилась реальнее и ощутимее, становилась всё более реальностью и утрачивала тот болезненный оттенок, которым всегда отличал её Бен. Кристиан очерчивал пальцами его губы, разглядывал его, так внимательно, будто собирался рисовать по памяти его лицо всю оставшуюся жизнь, и спокойно, приятно улыбался. Бен понимал его: наконец Крис мог быть собой, мог не думать о словах, мыслях, действиях, не должен был скрываться. Он шёл к нему этим вечером только затем, чтобы сказать о своих чувствах и погибнуть в своём стыде. Уж лучше так, чем сгорать от беспричинной ревности и сомнений. — Я люблю тебя, Бен Дэвис, — прошептал и, закрыв глаза, неуверенно подался вперёд. Бен тоже закрыл глаза и коснулся его губ — сухих, дрожащих, неуверенных, которые, однако ж, целовали его тщательно и нежно. Такого не было с Гаретом — шелковистого, горячего трепета, без доли пошлости и абсурда. Бен прижимал к себе Криса, гладил его шершавые щёки, целовал, запускал ладони в его мягкие короткие волосы и ощущал его ладони, крепко сжимающие собственную футболку. Бен словно окунулся в ту реальность, которую придумал, выходя из дома в тот злополучный вечер перед отъездом в сборную, когда ответил иллюзорному Крису на его признание. Только теперь всё иначе, думал Бен, прижимая его к стене и целуя в шею, всё по-другому. Крис расстегнул на себе кофту и сбросил её на пол. Он доверял ему, когда смотрел так преданно и расслабленно, когда немного волновался, но не смел позволить страху взять верх на собой. Бен остановился, залез ладонью под его футболку и провёл выше по животу, по грудной клетке. Тело под его касаниями вздрагивало — от непривычки, от новых ощущений, от свободы. Бен потянул край футболки и помог Крису стянуть её. Они снова поцеловались, только теперь Бен неизбежно краснел — Эриксен медленно гладил по его поясу, по линии кожи, отделявшей чувствительную зону от нечувствительной, отделявшей обычное касание от возбуждающей ласки. Кристиан не казался растерянным, поспешным, отчаянным, не казался Беном в ту первую его ночь с Бейлом. Кристиан был уверен в себе. Бен целовал его шею, когда Эриксен залез ему рукой в штаны и ощутимо сжал член в своих пальцах — кровь разом прихлынула туда, обдав низ терпким, желанным возбуждением. Одной рукой Крис схватил его за туловище, а второй принялся мелкими, изощрёнными движениями доводить до быстрого, невероятного оргазма. Бен упирался лбом в его плечо и сдавленно стонал, держась за него и за стену. Крис водил языком по его шее, по ключицам, по скулам и делал движения плотнее, быстрее, увереннее. Бен вдыхал его запах, целовал его кожу, наслаждался его шёпотом, его руками, его телом — он мечтал о нём слишком долго, он желал его в своих напыщенных мечтах слишком сильно, чтобы теперь выдавать в себе сдержанного, пресытившегося человека. Он кончил непозволительно быстро и сильно, вжавшись в него телом и прокричав его имя. Он не стыдился, потому что рука Криса была теперь влажной, и Крис всё ещё продолжал немного ласкать его даже после оргазма. Они поцеловали друг друга, прежде чем датчанин сказал: — Я так долго этого хотел — видеть тебя таким. Смущённым, возбуждённым, моим, — шептал и целовал его шею, а затем опустился ниже и каждым прикосновением губами отмечал новую родинку на его груди и животе, с которой знакомился пока впервые. Бен тяжко выдохнул, когда Кристиан ласково поцеловал его старый шрам и провёл по нему пальцами. Это всё так отличалось, так разительно отличалось от его прошлого опыта, не столь удачного, не столь своевременного… Бен почувствовал себя виноватым, остро виноватым, и заставил Кристиана подняться на ноги, схватил его за руку и подвёл к дивану. Жестом попросил лечь и навис сверху. Ему бы хотелось попробовать Кристиана всего, целиком, стать его первым, нежным опытом, стать его всем — если не больше. Но понятно, что сегодня Крис не позволит этого. Он ещё привыкает. Каждый из них ещё привыкал. Бен целовал его тело, вслушиваясь в его вздохи, узнавая чувствительные места, и гладил его член ладонью. Он хотел заполучить всё возбуждение Криса себе, поэтому соприкасался с ним лбом, целовал его, ловил его сладкие, короткие вздохи, пока ладонь плавно гладила член. Он желал увидеть его оргазм, почувствовать его вместе с ним. Крис был податливым, мягким, доверчивым — думалось, таким он был только с ним, только в эти мгновения. Подняв бёдра, Кристиан накрыл его ладонь своей, заставил ещё крепче сжать его член и, выдыхая в губы, тихо простонал. Они оба кончили неприлично быстро, но это не смущало — каждый из них понимал, что долгое ожидание утомило их и обострило все их долго скрываемые эмоции. Бен счастливо улыбнулся и поцеловал Криса — понемногу, шаг за шагом, он становился его первым и исключительным опытом. Он первым разделил с ним сладкое удовольствие, он первым услыхал его стон, он первым увидел Криса расслабленным, податливым, нежным, мягко целующим его ладони, его руки, его шею — эти хаотичные поцелуи стоили всего мира для Бена. В то чарующее мгновение, когда Кристиан закрыл глаза, расслабленно, счастливо улыбался, тяжко дышал от возбуждения и убирал ладонью со своего влажного лба чёлку — в то мгновение Бен почувствовал себя наконец-то причастным к его интимной жизни, к его секретам и мыслям, к его наслаждению и трепету. Бен хотел бы рисовать только тот момент, только лицо Кристиана, что доверился ему и полностью расслабился в его объятиях, но он не умел рисовать, он мог лишь вспоминать и хранить этот обрывок. Бен провёл рукой по его щеке, затем по шее, спустился на грудную клетку и мелкими лёгкими прикосновениями стал опускаться ниже, тщательно фиксируя каждую дрожь и каждый сдавленный выдох Криса. Он хотел бы изучить его тело, как алфавит, по буквам, по звукам; Крис, поймав его ладонь у своего пояса, стал покрывать её хаотичными поцелуями — так он говорил, что у них ещё много времени, что они ещё узнают друг друга целиком, выпьют эту страсть без остатка, как самый желанный и сладкий яд. Бен глядел на него и понемногу пьянел. Подняв друг на друга взгляды, они поцеловались вновь, и каждый из них едва ли осознавал, что им ещё долго придётся отходить от эмоций, привыкать к ним и учиться ими управлять. Тем вечером Кристиан остался у него ночевать, и они не могли отпустить друг друга из объятий. Бен чувствовал: они уже невероятно близки, и даже не в физическом плане, что происходило с Бейлом. Они сблизились морально, и только сейчас Бен начинал понимать истинный смысл этой фразы. Он всегда искал такого, как Кристиан, а Кристиан искал такого, как он, — звучало так просто и забавно, но именно из-за этой простоты они и потеряли слишком много времени и сил. Пока отдавались чужим людям, пока искали ложного утешения, пока забывались. Бен понимал, что сейчас жизнь пойдёт гораздо легче, понятнее, осознаннее. Однако даже в объятиях Криса он не чувствовал спокойствия, пока его воспоминания отяжеляли моменты с Гаретом. Он рассказал ему об этом гораздо позже, но всё-таки и сам себе удивился, когда нашёл силы на это. Бен думал, что Кристиан некоторое время будет разозлён на него или ему понадобятся дни, чтобы принять это — всё это было в характере его любовника. Однако датчанин отреагировал быстро и понимающе: «Пусть это останется твоим опытом и прошлым. Но не более». И в своей простоте, лёгкости он был безусловно прав. Теперь лишь Бену требовалось время, чтобы забыть те эмоции, открыть свою душу для новых и наконец успокоиться. И он думал, что Кристиан ему охотно в этом поможет.