S en foutre

Ночь. Зимняя мгла укрыла окрестности забытой деревушки, погружая всё в глубокий сон. Пушистый снег мерцал сапфировым блеском под светом полной луны. Тьма неба разбавлялась полным месяцем и шлейфом из далёких небесных тел — звёзд. Прекрасная картина ночного неба завораживала своей красотой и величием. Вокруг всё тихо: ни намёка на метель или даже ветерок. Увы, даже умиротворенная атмосфера за окном не могла успокоить терзания юного поэта. Несмотря на столь поздний час, Ленский не смыкал очей. Желание погрузиться в царство Морфея было велико, но пульсирующая от висков до кончиков пальцев кровь не давала такой возможности. Молодой человек сидел в кресле своего кабинета, где часто его посещала муза. К сожалению, сейчас его спутницей была глубокая печаль, поглощавшая чувства и разум. Безразличным взглядом он наблюдал картину природы за окном. При других обстоятельствах, поэт непременно схватил бы лист бумаги да перо, записывая рифмованные строки, проявляющиеся в сознании от лицезрения сего чуда Всевышнего. Но сейчас его рука потянулась не за чистым листом бумаги, а за бутылкой терпкого вина. Бокал стремительно наполнялся бардовой жидкостью, но также стремительно пустел. Ленский не злоупотреблял крепкими напитками, но в приятной компании для настроения мог позволить вкусить пьянящий плод. Сейчас же компанию ему составляли разве что старинные настенные часы, ритмично отбивавшие час за часом, да мысли о предстоящей дуэли. Дуэли с некогда другом Евгением Онегиным. Наивный юноша даже представить и не мог, что человек, с которым он любил душевно побеседовать, рассказать о наболевшем, может вставить нож в спину. До сих пор не укладывалось в голове: как дорогой товарищ посмел ухаживать за его возлюбленной? Сам же Онегин говорил, что Ольга — девушка не его идеалов. Что же теперь получается? Это была фальшь? Может и вся дружба была фальшью… Как бы там ни было, всё решится на дуэли, которая состоится завтрашним днём. Именно эта причина не позволяла Владимиру спокойно заснуть. На дуэли нет другого варианта, только смерть кого-то из держащих револьвер. Страх закрался в закоулках души сразу, как только Онегину была отправлена картель с вызовом на смертоносную схватку. Но тогда пылкий нрав ревнивой души затмил это чувство. Однако после согласия бывшего друга, страх поглотил юношу с головой. Первая в жизни дуэль с человеком, имеющим за плечами богатый опыт в подобных деяниях. Преимущество явно не на стороне молодого человека. Оставалось верить в чудо, но на самом деле Владимир уже давно стал свыкаться с фактом собственной кончины. Только вот, сколько Ленский не пытался, без дрожи по всему телу не мог представить самой дуэли, уже не говоря о своей смерти. Ноющая боль в груди раздавалась также и от мыслей о смерти соперника. Как бы там ни было, но вечера, проведенные в компании Онегина, вызывали лишь улыбку на лице. Несмотря на разницу в возрасте и мировоззрении, они были хорошими приятелями, что отрицать было бы глупо. «Как порою судьба бывает жестока…» — с горечью подумал Ленский, и тут же на лице появилась лёгкая улыбка: невольно юноша представил, какова была бы реакция Евгения на такое заявление. Наверняка, на надменной физиономии возникла ухмылка, так как Онегин утверждал, что не верит в злые игрища судьбы. Дивно, с чего бы Владимиру с такой теплотой думать о бывшем товарище — будущем дуэлянте? На этот вопрос ответ дать не мог и сам Ленский. В полной тишине было не трудно услышать чьи-то тихие, но уверенные шаги. Несмотря на затуманенный, вследствие распития на ночь глядя Бардо, разум, молодой человек мог отличить явь от выдумки. В доме никого, кроме самого Ленского, нет. Так кто же этот незваный гость? В иной ситуации юный поэт закаменел бы от страха, но наполовину опустевшая бутылка вина давала о себе знать: ясность разума всё ещё сохранялась, а вот страх почти что исчез. Да имеет ли сколь угодно ничтожно крошечный, но хоть какой-то смысл страх перед каким-то оболдуем, незнающим нормы приличия и пробирающимся в чужое поместье в столь поздний час, для человека, одной ногой стоящего в сырой земле? Медленными и осторожными шажками Владимир направился к дубовой двери, дабы не спугнуть ночного визитёра: коль решили навестить чужое поместье, будьте добры показаться на глаза хозяевам. Прежде, чем распахнуть её, Ленский, плотно прислонившись, ещё раз прислушался. То же тихое и равномерное постукивание каблуков по паркету. Мимолетно молодой человек задумался о том, что где-то слышал подобный звук. Открыв со скрипом тяжелую дверь, Ленскому открылся обзор собственных сеней. Взгляд остановился на хорошо знакомой фигуре, стоявшей подле камина. — Евгений? Это был риторический вопрос: сколько бы Владимир не употребил алкоголя, но это лицо узнал бы в сию секунду. — Он самый, — говорил в привычной для себя манере Онегин. — Что вы делаете в такой час в моём доме? Как проникли внутрь? Циничное выражение лица озарилось ухмылкой. Казалось, что сам Онегин в этой ситуации не наблюдал ничего чрезвычайного, а находил её забавной. — Ну, ну, мой дорогой друг. Какое же грубое слово «проникли», словно я вор какой-нить. Решил я посетить вас, дабы пообщаться. Наружная дверь была не заперта: довольно необдуманно с вашей стороны. Времена таковы, что не следует, как вы любите говорить, «испытывать судьбу». «Незапертая дверь?» — подумал Ленский. Видимо, алкоголь всё же повлиял на ясность разума. — В любом случае это не давало вам право посещать меня в столь поздний час, — раздраженно говорил Владимир. — Подобные встречи не были для нас чем-то странным, — парировал Евгений, — ведь именно в такой час, будучи свободными от разного рода обязанностей и званых вечеров, мы могли побеседовать за бокалом вина. Так и было. Именно так и проходили вечера двоих друзей. Порой споры о добре и зле, плодах науки, вековых предрассудках и, что греха таить, о женщинах затягивались до глубокой ночи. Правда, в большинстве своём Владимир наносил визит Евгению, но это было не столь важно. Воспоминания о недавних дружеских встречах только пуще гневили юношу. — Я вам никакой не друг! — процедил он. — Настоятельно прошу покинуть мой дом. Ленский старался говорить спокойно, но голос невольно подрагивал. По-иному не получалось высказать бурю эмоций. Тусклое освещение скрывало черты лица тёмной пеленой, но слегка прищуренные глаза, отображавшие лунный свет, искрились решительностью и спокойствием — завсегдатыми эмоциями Онегина. — Я привык получать желаемого, — говорил он, — так что сейчас уйти я не смею — не привык противоречить своим же убеждениям. Ленский чуть опешил, от подобного настроя. Впрочем, такое наглое поведение было характерно для петербургского повесы. — А знаете ли вы, что посещать поместье без приглашения — признак дурного тона. Вам, представителю высшего общества, такого не знать… — Прогонять гостя, который уже ступил за порог — вот истинный моветон, мой друг, — сказал в отместку Евгений. — К чему это ребячество? Почему бы нам просто не провести время в компании друг друга. Уже завтра один из нас покинет сей порочный мир, так почему бы не вспомнить былые времена? Онегин закончил свою речь. Вопрос повис в воздухе, ибо Ленский не спешил с ответом. Выражение лица юноши стало задумчивым. Он исподлобья глядел на бывшего товарища, от чего младое чело укрылось морщинами. Но спустя мгновенье лицо юноши вернулось в спокойное состояние, уголки губ еле заметно приподнялись. — В ваших словах есть доля правды, — молвил он. — Ну что ж, прошу вас, присаживайтесь. Победоносная улыбка озарила лик Евгения. Тот непринужденно поклонился в знак благодарности за любезную гостеприимность. Чувствуя себя, как дома, Онегин сел в кресло перед камином. На соседнем кресле расположился хозяин поместья, предварительно поставив на рядом стоявший столик два бокала и посудину с горячительным напитком. Наполняя хрустальные сосуды, он спросил: — Почему бы вам не снять верхнюю одежду? — Спасибо за беспокойство, но я, пожалуй, останусь так. Прохладно у вас, камин еле тлеет. Пожав плечами, Владимир протянул один из бокалов Евгению. Тот, помедлив секунду, взял из рук юноши алкоголь. Держа сосуд, подобно сомелье, он производил круговые движения, внимательно всматриваясь в тёмно-розовую жидкость. Ленский не без интереса наблюдал за происходящим, но понять смысл данных действий не мог. — Могу ли я поинтересоваться: что вы делаете? — Ничего особенного, — отвечал Онегин. — Смотрю, нет ли осадка. — Осадок? — удивился молодой человек. — Как мне известно, этот сорт славится превосходным качеством, а от того и непревзойденным вкусом, так что ни следа дрожжей вы не найдёте. — В этом я не сомневаюсь. Я об ином осадке. Уж больно просто вы согласились принять меня в качестве гостя, хоть изначально пытались прогнать. Возможно, вы решили меня напоить вином с ядом. Хороший способ избавиться от меня и без дуэли, — с некой иронией говорил Евгений. — Хм, — издал смешок с лёгким возмущением Владимир, — действительно хороший способ. Но я вызвал вас на дуэль, чтобы отстаивать честь своей возлюбленной и свою тоже. О какой чести может идти речь в таком случае? — А вы человек честных правил, — с этими словами Онегин приподнял бокал. — Выпьем тогда же за вас! — Не могу так сказать в вашу сторону, но и за вас тоже. В голове поэта крутилось много мыслей. Как так получилось, что этот человек, сидящий перед ним, которого он меньше всего желал сейчас видеть, оказался в его доме? Почему он ведёт себя, как ни в чём не бывало, словно и не было злополучного бала у Лариных? Если уж быть честными до конца, то всё не было прямо как в былые времена. Атмосфера в помещение была отнюдь не дружеская: воздух так и был пропитан напряжением. После сказанного тоста каждый уткнулся в свой бокал, и раздумывал о своём. Неловкое молчание слишком давило, но, правда, выпитый алкоголь разбавил гнусные ощущения, особенно для молодого человека, который позволил себе больше обычного. Разум Владимира всё больше и больше погружался в пелену забытья. Рамки гордости стали понемногу размываться, поэтому юноша решил задать томивший его вопрос: — Любезный, не откажите ли вы мне в просьбе ответить на мой вопрос? — язык слегка заплетался, но Ленский старался говорить чётче. Онегин, будучи вырванным из глубоких раздумий, поднял удивленный взгляд на него. В сию секунду выражение лица стало по обыкновению циничным, но заинтересованным. — Разумеется. Что вас интересует? Сказанное имело оттенок язви, но этот факт ускользнул от Ленского. — Вы человек приличный, манеры все соблюдаете педантично. Так почему же заигрывали с Ольгой, зная о моих чувствах к ней? Я свои стихи, посвящённые ей, вам читал первым. Она вам симпатична? Последнее предложение молодому человеку далось с трудом, но ему было крайне важно получить ответ на предмет его ночных дум. При всём при том собеседник с этим не спешил, а для юноши каждая секунда была длиною с час. Владимир зажал руки в кулаки с таким усилием, что собственные ногти впились в кожу до боли. Переборов себя он всё же посмотрел на сидящего напротив. Взгляд Онегина был направлен прямиком на юношу. Как только их взгляды встретились, Евгений перевёл взор на камин, будто уже потухшие угли могли чем-либо заинтересовать его. Владимир всего на мгновение увидел глаза Онегина, но этого было достаточно, чтобы юноша почувствовал досель невиданное чувство. — Это действительно то, что вы хотели бы узнать перед завтрашним событием? Вы могли бы спросить о чём-то более важном. — Каждый сам определяет степень важности чего-либо, так что не вам мне указывать, — серьёзно и с холодом в голосе сказал Ленский. — Да, это именно тот вопрос, на который я хотел бы получить ответ перед отходом в мир иной. — Ну-ну, к чему такой настрой, друг мой? Неужто вы на место вечного упокоения собрались? — посмеиваясь, сказал Онегин, не разделяя настроя Владимира. Ленский со скучающим видом водил почти что опустевшим бокалом из стороны в сторону. Безразличное выражение лица передавало настрой молодого человека лучше всяких слов: собрался. Собрался и смирился с этим. Было ли это смирение вызвано количеством этилового спирта в крови или тот действительно прекратил душевные терзания — не знать никому. Владимир залпом осушил остатки вина, поставив бокал на стол. — Одному Господу-Богу известно, какая участь уготована мне. Буду ли я жить, аль сердце моё перестанет биться в самом рассвете молодости — решать не мне. Как бы там ни было, не хотел бы оставить между нами недосказанность, — подал голос наконец молодой поэт. — Недосказанность? Хотите поставить все точки над «i»? — спросил Онегин. — Именно. — Ну что ж, — начал Евгений, поднимаясь со своего места, — раз уж сами вы захотели. Онегин поднялся со своего места, вытянувшись в полный рост. Неспешным и размеренным шагом, что каждый стук каблуков о паркет звонким эхом разносился по всей комнате, подошёл к сидящему в кресле юноше. Последний последовал примеру бывшего товарища и также поднялся, направляя опьянённый взгляд на подошедшего. — Отвечайте и уходите, — процедил Ленский. — Вот как, — Онегин, ухмыляясь, вздёрнул густые брови не то в недоумении, не то в совершенно другой эмоции. — Ну что ж, на сей раз будь по-вашему. Вы знаете меня чуть бы не лучше всех остальных, так что вам, как никому другому, известно, что язык у меня подвешен. Но когда дело касается выяснения отношений — тут говорить особо не хочется. И тысячи слов что на французском, что на нашем могучем не хватит, дабы описать, что я чувствую здесь, — мужчина указал сжатой в кулак ладонью на область груди, где располагалось сердце. Молодой человек нервно сглотнул, чувствуя, как чаша терпения вот-вот переполнится за край. Сказанное лишь пуще раздражало и вызывало желание прогнать неугодного гостя. — Не томите. — Я был всё это время с вами честен. Ольга меня как не интересовала, так и не интересует. Долгожданный ответ получен, но Ленский не верил. Не верил словам подлеца, который умело превращал ложь в сладкий тягучий мёд. Уж лучше погрязнуть и задохнутся в мерзком дёгте, что именуется правдой, чем дальше быть погружённым в липкую и приторную ложь. Онегин, будто прочитав мысли молодого человека, продолжил. — Более того, ни Ольга, ни Татьяна, ни какая-либо другая девица не стоят внимания одной особы, что по-настоящему дорога моему сердцу. — И кто же эта особь, если не секрет? — неожиданно для самого себя задал нескромный вопрос Владимир. Отчего-то молодому человеку казалось, что имя загадочной барышни должно заставить поверить в слова Онегина. — Молодая, талантливая и порядочная. Чувствует красоту этого мира так тонко, будто художник, создающий мазками истинный шедевр, хоть кисть в руках никогда не держала. Наивна, правда, словно дитя малое: верит в честность людей вокруг, хоть общество наше прогнило сильнее прошлогодних яблок из сада. Но в этой наивности кроется та самая душа, которая не омрачена невзгодами дня, а есть такою чистой, как вода из заповедного источника. — Ангел во плоти, не иначе, — ответил на хвалебную оду Ленский, будучи поражённым тем, что на свете может существовать человек, способный так повлиять на Онегина, хоть и складывалось впечатление, что тот язвил. —…и имя этой особи… — Онегин практически невесомо приложил собственную холодную ладонь к разгоряченной младой коже, чем вызвал глубокое недоумение юноши. Поглаживая большим пальцем румяную щеку, произнёс он бархатным шепотом еле слышно: — Владимир Ленский. Молодого человека словно поразило молнией, внутри всё вмиг оборвалось. Затуманенный взор в сию секунду исчез с частыми взмахами угольных ресниц. Во всём теле появилась непонятная тяжесть, от чего ноги совсем не хотели держать юношу. Казалось, тот вот-вот рухнет наземь. Владимир знал, что Евгений мастак в умении удивлять, а то и поражать окружающих точным и весьма уместным выражением, посему и был всегда почитаемым гостем. Сейчас Ленский должен был признать, что наповал сразили и его. Всё, что сумел вымолвить молодой человек на сие высказывание, так это одно короткое слово: — Что? Онегин всё держал руку в том же положении, не спеша разрывать тактильный контакт. Владимир был крайне смущён таким непривычным жестом, но продолжал хранить молчание. — Озадачил я вас, не так ли, Владимир? — радушно чуть улыбнулся Евгений. — Не Ольга мне симпатична, а вы. Мужчина слегка наклонился к изумлённому парню, невесомо соприкасаясь своими устами с алыми юношескими. Нежный, почти что целомудренный поцелуй увлёк обоих в блаженное забытьё. Владимир никак не мог ожидать подобного от Онегина, но противится этому совершенно не хотел. Происходящее совсем уж выходило за рамки чего-то злободневного, однако не вызывало ни отторжения, ни неприязни. Напротив, всё ощущалось настолько живым, настоящим, наполненным самыми чистыми чувствами, на какие только способен человек, что всевозможные предрассудки не имели ни малейшего значения. Сейчас не было ничего правильного или неправильного, всё это осталось где-то далеко, по крайней мере это не заботило разум молодого человека. В этот поцелуй Евгений хотел вложить всё то, что необходимо было сказать. Однако, к чему нужны все долгие речи? Слово — главное достояние человека, неподвластное ни одному другому живому существу, но и главное проклятье человеческое. Сколько слов было не сказано или высказано слишком много, а сколько было неправильно понято? Слово может солгать, утаить самое важное, не передать того, что необходимо высказать. Поверил бы Владимир такому нежданному признанию или счёл Онегина за умалишённого, кто знает? Этот нежный жест, что сплёл горячие уста воедино, был наполнен лишь самыми неподдельными и кроткими чувствами, ни доли пошлости иль другого блуда. Всё самое сокровенное, самое безобидное и прекрасное, что только может испытывать человеческое сердце. Теперь, когда все маски сняты, две души были беззащитны перед каждым, перед всем миром. Да только ни одна живая душа на всём белом свете не смеет осудить их: судьей им будет только лишь сам Господь-Бог. Распахув прикрытые веки, Ленский снова наблюдал перед собой Евгения. Подрагивающие припухлые губы всё ещё ощущали сладость чувственного поцелуя, хоть жест этот ничуть не убавил путаницы в голове Владимира, а только добавил новых сплетений и узлов. Одно лишь стало ясно: чувства Евгения к нему были настоящими, искренними. Здесь не было какой-то гадкой лжи или подлой игры на публику, ведь свидетелями деяния были только стены старинного поместья. Поправив слегка мятое пальто, с явным намерением удалиться, мужчина в несколько шагов подошёл к выходу. — Что ж, мой друг, я вынужден вас покинуть. До встречи, — с этими словами он запахнул за собой скрипящую дверь. Владимир провожал взглядом мужчину, который быстро удалился из поместья. Внезапно до разума юноши дошло, что только что случилось; возможно, будучи чересчур погружённый в свои размышления, молодой человек не обратил должного внимания на ушедшего. Ленский не знал, что именно ему сейчас необходимо делать, но одно он знал наверняка: он не может вот так отпустить своего товарища, нетоварища — после случившегося парень совсем запутался в том, кем был для него Онегин. Успев только лишь натянуть первые же попавшиеся туфли, что оказались под рукой и уж никак не подходили для погоды за окном, Ленский выбежал из сеней, пытаясь среди снежных сугробов отыскать ушедшего. Благо юноше быстро удалось найти Онегина, который успел удалиться на пару десятков аршинов. — Стойте! Евгений обернулся, услышав позади себя звонкий голос. К нему стремительно направлялся юноша, стараясь обходить крупные сугробы. «Только гляньте на него — совсем нагой в такое время! Если не свинцом в грудь, то уж какою-то хворью да погубить себя!» — мужчина пошёл навстречу молодому человеку, попутно снимая с себя пальто. Подоспевший Владимир только, не успев ничего возразить, почувствовал на плечах тяжесть от плотной ткани. — Это ни к чему! Заберите обратно! — восклицал молодой человек, чувствуя, как прозяблому телу не хватало того самого предмета одежды, который тот так старательно пытался вернуть владельцу. — Вы чем думали, когда в таком виде на двор выбегали? Не было времени какой-нибудь сюртук надеть? — с тенью ропота в голосе вопрошал Онегин, пуще укутывая опрометчивого парня. Владимир, чуть отвернувшись на доли минуты, вновь посмотрел на Онегина, стоящего перед ним. В глазах юноши отчётливо читалось: «Если бы я заботился о своём убранстве, увидел бы вас только завтра с револьвером в руке». — Зачем вы приходили? — спросил Ленский, всё ещё находясь в изумлении от произошедшего в поместье. Внезапное признание в светлом чувстве с уст человека, который был приятелем и наставником, а стал настоящим врагом совсем уж выбило юношу из колеи. — С той целью, с какой вы меня ждали — расставить точки над «i». Сами же говорили, — отвечал Онегин. Лицо его было непривычно спокойно, что для мужчины было редкостью. Знал бы Ленский, что Евгений чувствует не меньшее смятение, чем он сам. — Вам не кажется, что возникло только больше вопросов? — с толикой усталости задал следующий вопрос молодой человек. — Всяко может быть. Вероятно, так и есть, но былого не вернуть, как и время вспять, — просто и непринуждённо отвечал вновь Онегин. — Зачем, зачем так всё усложнять? Вы создали целую бурю мыслей в моей голове. — Я склоняюсь к тому, что всему виной чрезмерное количество алкоголя. Идите и хорошенько проспитесь. На утро и не вспомните о произошедшем. Подобное высказывание вызывало у Ленского негодование: как можно забыть такое? Даже будучи смертельно пьяным, это не растворится в памяти никогда. — Как такое можно забыть?! — Даже если и не забудете, то всё равно один из нас утром умрёт. А с телом исчезнут и мысли с воспоминаниями, как без источника иссушается даже самая могучая река. Ничто не вечно, особенно такие абстрактные понятия, — начинал разглагольствовать о бренности бытия Онегин. Подобные философствования тот часто высказывал молодому человеку, попутно жалуясь на скуку смертную, ухватившую его в свои мерзкие ручонки что в здесь, что в Петербурге. — Дуэль? Как после случившегося можно думать об этом? — Ленский искренне не понимал, почему Онегин всякий раз сводил разговор в не самое приятное русло. — А как иначе? От этого нам не скрыться нигде. «Механизм смерти» работает только в одном направлении — и это вам хорошо известно. Так и было. Конечно же Владимир знал о том, что такое дуэль, все её правила и порядки ему также были известны, даже те, что не всегда открыты перед широкой общественностью. Век таков был: только возникают малейшие недопонимания, ссоры или обиды, так сразу молодые люди хватаются за револьверы. Сам Ленский осуждал подобное: неужели нельзя разрешить все распри без взаимного обмена свинцом? Но судьба сыграла с ним злую шутку — он стал тем, кого так осуждал. Казалось, что всё что можно, уже было сказано, но пыл в душе Владимира всё не угасал. Хотелось расспросить Евгения о многом, получить ответ на каждый вопрос, что мучил парня, однако слова уже иссякли. Нужно было время, чтобы обдумать всё сказанное и несказанное, да только откуда этому времени взяться, если ещё несколько затянувшихся пауз — и Онегин уйдёт, возможно, навсегда. Ленский посмотрел прямиком в глаза мужчине. Тот не гнушался солгать себе во благо, и это Владимир хорошо знал. Но будут ли лгать глаза? Зеркала души не могут скрыть истинных чувств, не так ли? И они не скрывали: хоть лицо мужчины оставалось непроницаемым, очи не могли держать за занавесом тайн то, что таилось в душе. Поблёскивающие блики, придающие им необыкновенное сверкание и подрагивающие зеницы сказали юноше больше, чем то множество слов, что было озвучено сегодня, так ему хотелось верить. Онегин испытывал всё то, что заставляло трепетать и сердце Ленского, вероятно, даже больше, но тот умело скрывал за каменной маской, чего Владимиру сделать не удавалось. — Тогда зачем всё это? К чему это признание? Вы хотели выбить меня из колеи? Как после этого я могу спустить на вас курок? — снова задал уйму вопросов молодой человек. Времени осталось ничтожно мало, а успеть сказать нужно было многое. Онегин протяжно и как-то изнеможенно выдохнул. По всей видимости, все эти вопросы, поставленные юношей, его знатно вымотали. Он прикрыл на доли секунды уморившиеся тяжёлые веки, отведя голову в сторону, затем возвращаясь в прежнее положение. Мужчина широко улыбнулся, что застало Ленского врасплох. Он крайне редко видел на лице приятеля такую эмоцию: тёплую и самую лучезарную. Глядя с более неприкрытой нежностью в глаза напротив, Евгений протянул руки к бледному лицу, подобно тому, как делал это ранее. Мужественные ладони опустились на румяные от зимнего морозца ланита. Сей жест вызвал кроткую дрожь у Владимира, но такое умиротворенное лицо напротив успокаивало его. Казалось, что окажись Онегин демоном, Ленский безоговорочно спустился бы с ним на самое дно Преисподни. Теперь уж говорить и слушать желания не возникало, любое слово или лишнее движение могло испортить сей уютный момент, значащий для них обоих куда больше, чем какие-то слова. Как же всё-таки слова порою бывают ничтожны, не способны описать и малейшей доли того, что чувствует пылающее сердце. Если же Ленскому судьба пророчит выжить, то он навсегда отречется от писательства: в эту ночь слова его предали. Сами того не зная, двое людей предпочли пустым словам сильные чувства. Онегин осторожно, будто боясь спугнуть, невесомо прислонился лбом ко лбу Ленского, смыкая вновь веки, юноша также прикрыл глаза, погружаясь в собственные ощущения. Это не было похоже на интимную обстановку в поместье, это было скорее успокаивающим действием — покоя им уж точно не хватало. Глубокая тишина обволакивала обоих с головой, ни один звук не смел тревожить сию идиллию. — Евгений, мы сейчас не в доме. Вдруг кто-то увидит? — прошептал Ленский, опасаясь чужих любопытных взоров. — S’en foutre*, — только и сказал Онегин. Сколько длилось томящее молчание, они не знали, да и не хотели знать. В этом молчании была своя гармония, своё спокойствие. Два человека в одном огромном мире, где царят невзгоды, муки, распри, создаваемые самими людьми, и две души в своём едином мирке, где нет никого, кроме их самих. Две противоположности, не похожие одна на другую, но в то же время не существующие друг без друга — только вместе, только вдвоём. Наконец, Онегин отстранился от юноши, опуская руки и выпрямляясь в первоначальное положение. Владимир понял, что это последний их разговор по душам, вместе с тем с последним словом Евгения закончится их история, отчего гнусная тоска, словно смертельный яд, разносилась от самого сердца по всему телу. — Владимир, — начал Онегин, — я многое делал в своей жизни неправильно, поступал не самым честным способом, лгал, но этот тот раз, когда я искренен, как никогда. Я люблю вас с того самого момента, как мы встретились. Каждый ваш взгляд я хватал, как воздух, как причину вставать по утрам, вы стали моим светом в конце тёмного нескончаемого туннеля. Я думал, что уже мёртв, что душа моя давно покинула бренное тело, спустившись то ли на самую глубину подземного царства, то ли на вершину Эдема, но уж точно не здесь, не среди всех этих лицемерных напыщенных лиц. Одначе, после того, как сам Господь дал мне возможность снова ощутить всю красоту человеческого бытия, послав мне вас, я будто возродился. Проснулся после глубокого сна, который должен был стать вечным. Каждое ваше движение, каждое слово, созданное веянием прекрасной музы или невзначай проронённое, я пытался запечатлеть в своей памяти, чтобы по мелким частям восстановить ваш облик у себя в сознании. Каждая ваша улыбка была как журчанье воды, бьющей ключом, как ранняя песня соловья. Я хранил это чувство глубоко в сердце, понимая, что ваше принадлежит другому человеку. Мне достаточно было наблюдать, как вы излучаете счастье, чтобы самому быть счастливым. Я не мог расстаться с вами не объяснившись, — закончил свою речь Онегин, напоследок, добавляя: — В любом случае, время уже давно за полночь, так что я вынужден идти в свою опочивальню, ибо подъём завтра ранний. И вам пора на покой. Доброй ночи. Евгений развернулся и ушёл, больше не оборачиваясь, Владимир на сей раз не стал его останавливать. Он только смотрел в след удаляющейся фигуры, чувствуя, как в груди неприятно покалывает, с каждой минутой всё больше и больше. Хотелось сделать многое и ничего одновременно: Ленский чувствовал, как все силы разом покинули его тело. Холодный зимний ветер вызвал неприятную дрожь, из-за чего тот сильнее укутался в чужое пальто, забытое, а что более вероятней, намеренно оставленное владельцем. С небес спустилась первая за эту ночь снежинка, опускаясь прямиком на нос юноши и тут же исчезая от тепла тела. За ней последовала ещё одна и ещё, а затем посыпались уже целые хлопья пушистого рассыпчатого снега. В дуэте с ветром снежная дымка создавала прекрасный зимний танец, что завораживал своей красотой и истинным упокоением, чего людям с их пылкими чувствами, никогда не достигнуть.