Не смотри на меня так

Антон взвинчен вот уже как пару недель: резкие шутки, подколы ядовитые, движения рваные, даже улыбка — солнечная всегда — становится жёсткой и натянутой. Арсений не понимает, в чем дело. Никто из ребят не понимает и списывают на усталость от тура, на тоску по дому. Работать становится тяжело. Антон — отличный актер, он прекрасно держит лицо на публике, на сцене, но атмосфера между ними всеми ощутимо меняется. Исчезает эта их былая абсолютная расслабленность, когда можно говорить что угодно, как угодно шутить друг над другом, и вести себя как дураки. Ребята осторожничают, как дикие звери чувствуя, что Антон на взводе, и чтобы взорваться — ему немного надо. Особенно тяжело Арсению. Они с Антоном постоянно пересекаются взглядами, переглядываются, залипают друг на друге. Но если раньше Арсений видел только улыбку, то сейчас его просто рассматривают: пристально, долго, пока мурашки от этого странного и пугающего внимания не побегут по спине. Другая крайность — Антон отворачивается, едва они встречаются взглядами. Смотрит куда угодно, лишь бы не на Арсения, вместо улыбки иногда дергает уголком губ, сжимает их в тонкую полоску, а иногда сидит с таким лицом будто маску надели. Арсений не знает, что тяжелее: когда сердце замирает от нежности при взгляде на Антонову улыбку, или когда рвется от боли, когда он смотрит вот так: будто холодно, будто зло. Каждый раз, когда они опять залипают, глядя друг другу в глаза, Арсению становится страшно. Потому что сколько угодно можно сдерживать себя, отрицать их с Антоном притяжение — Арсений выбирает слово «дружба» — и флирт, точно зная, что все это не перерастет во что-то большее. Потому что страшно; потому что слишком сильно внутри все сводит; потому что дома ждёт Алена и маленькая Кьяра; потому что он слабый мужчина; потому что переболит и заживет, и все будет нормально. Как у всех. Но только всегда, когда он чувствует что то горячее, что рвется внутри, и от Антона, его это вдохновляет, силы дает, счастье. Запретное, неправильное и оттого более сладкое. Сейчас ему больно — а вдруг это все — вот та отстраненность и злость, эта холодность навсегда. Вдруг Антон не посмотрит на него больше т а к? Но в неизвестности тоже жить невозможно. Потому что и так постоянно страшно. Конечно, логичнее было бы принять эти новые правила, не ловить взгляды, не искать прикосновений — заморозить, спрятать все эти чувства. Но когда нельзя получить совсем ничего, становится совсем плохо, поэтому позвать Антона выпить к себе кажется лучшим выходом. Арсений надеется... все решить. Вот только, что именно решать он и сам не очень понимает. Сказать «смотри на меня как раньше»? Сказать «не избегай моих прикосновений»? Но то, что было между ними, не очень-то и вкладывается в границы обычной мужской дружбы. И именно Арсений, если быть честным до конца, — тот, кто больше всех засирает их влечение на людях. Так что этого влечения уже может и не быть. Потеют ладони. Арс долго моет руки, поправляет перед зеркалом прическу. Зачем-то чистит зубы, хотя был в душе буквально час назад, после концерта. Рассматривает намечающиеся морщинки под глазами, снова теребит волосы, снова моет руки. Садится на бортик ванной — он холодный, и Арсений подскакивает от неожиданности. Долго трет замерзшее бедро, мнет ткань штанов. Кусает губы. Когда он роняет в раковину стаканчик со щеткой, этот невроз наконец прерывает стук в дверь, громкий и четкий. Арсений делает глубокий вдох. На пороге Антон, уставший, с тенями под глазами, от которых морщинки — шрамы от улыбок — видны еще сильнее. Только вот от улыбки остается одна тень — бледная и невыразительная. Они пьют что-то местное и крафтовое, на фоне играет телек, и Арс не знает, как завязать разговор. Они молчат, сталкиваются взглядами, смотрят в глаза друг другу пристально и подолгу. Не склеивается — ничего. Что сказать? Как начать? Поймут ли его? Арсу страшно. И больно где-то внутри. Через полчаса такого молчания еще больше помрачневший Антон собирается уходить. Все как-то бесцельно и неловко,и вдруг Арсений понимает: не объяснится сейчас — не объяснится никогда. -— Я что-то сделал не так? — выпаливает он, собрав остатки храбрости, хватая Антона за руку. — Я тебя чем-то обидел? Все изменилось, я не понимаю… Дыхания не хватает, а Антон смотрит сверху, смотрит прямо в глаза. Арсений такого взгляда — темного, злого — у него никогда не видел, но все равно продолжает, хоть и не так громко: — Как всё исправить? Как сделать, чтобы все было, как раньше? Из Антона будто дух выбивают, он ссутуливается, будто теряя опору собственного тела, становясь еще ближе. — Не смотри на меня так, — его голос тихий и очень усталый, и Арсения накрывает виной. Он должен наверное извиниться, он не понимает вообще ничего, и может только крепче сжимать антонову ладонь — от узорных колец на пальцах точно останутся следы, и Антону тоже наверное больно, так что Арсений может только выдохнуть: «Антох...», пока в голове бьется желание удержать. — Ты совсем конченый? — Антон шипит, злится, хватает Арсения за плечо. — Ну какое «как раньше», если ты сам везде орешь, что между нами ничего нет, что мы не флиртуем и все вот это вот? Ты дурак? — Он сглатывает, выдыхает шумно. — Я пытаюсь быть нормальным, понимаешь? Как будто сам не видишь. Я не хочу всего этого, но ты!.. Ты не позволяешь. Ты не отпускаешь. Прекрати! Арсений качает головой, силится что-то сказать, но глаза Антона, близкие такие, злые, огромные, отвлекают, так что остаётся только смотреть в них, почти не мигая. — Прекрати. На меня. Так. Смотреть. — Антон шипит и крепче сжимает плечо, нависает со своей двухметровой высоты, и Арсений впервые в жизни чувствует себя маленьким. Он не может ответить, потому что ему страшно и больно, и потому что сердце колотится, и воздуха не хватает. Он только смотрит Антону в глаза, не в силах отвернуться. Слизистая сохнет, но закрыть веки, потереть их — невозможно. Антон что-то бормочет себе под нос и толкает Арсения в плечо: сильно, но будто забывая, что Арсений все ещё сжимает его руку. Так что они летят вместе. Арсений больно прикладывается головой о подлокотник дивана, сверху на него летит Антон и падает, выбивая из лёгких воздух. Арсения хватает только на то, чтобы застонать от боли, пока Антон, нависнув над ним, зло и жадно прижимается к его губам. Он целует губы, щеки, лицо, будто обезумев, шепчет «я же просил не смотреть, я же не железный», а Арсений только и может, что задирать голову вверх, открывая доступ к шее, и крепче цепляться за плечи Антона. У него в голове неразбериха, а в штанах стояк, и все это так остро, как не было, наверное, и в первый раз. Антон сильный, он не даёт сдвинуться, плотно фиксирует собой, тянет больно за волосы, и каждый раз когда его рука скользит по затылку, Арсения дергает и выламывает. К коже невозможно прикоснуться, потому что он весь — оголенный нерв и электрический сигнал. Антон целует жёстко, кусает губы, сжимает подбородок, но когда Арсений легонько посасывает его язык, выдает стон, что красивей и чувственней стонов любой из порно-звезд. Ноги у Арсения разъезжаются сами собой, ему хочется чувствовать Антона сильнее — к черту весь мир, когда он вот так целует— - и он поднимает бедра, потираясь об Антона. Антон замирает на долгую секунду, переводя дыхание, а потом сдирает до колен с Арса домашние штаны, легко переворачивает и фиксирует в коленно-локтевой. С Арсением не милый мальчик Антоха, не тот знакомый придурок — Арсений не понимает, кто это, потому что таким яростным, таким злым и таким желающим он Антона не видел, наверное, никогда. Арсений успевает испугаться лишь на пару секунд, пока слышит позвякивание пряжки ремня и шорох ткани, а потом сзади прижимается Антон, утыкаясь горячим членом прямо в ложбинку ягодиц, опираясь грудью на широкую спину, и ощущений столько, что Арсения подбрасывает вверх с громким и откровенным стоном. Антон хватает его, фиксирует за шею, а вторую руку опускает на красный и горячий член. Зубами он прихватывает кожу, почти в нее вгрызается, и останется след, но как же Арсу сейчас плевать. Между ягодиц резко ходит крепкий антонов член, утыкаясь время от времени во вход. Арсений никогда не ласкал себя там, и ощущения не просто новые, они необычные настолько, что подкашиваются ноги, но Антон — откуда такая сила взялась? — не дает опуститься. Он держит крепко, пока Арсения выкручивает сухим оргазмом, не прекращая двигаться, и Арсений чувствует и смазку на головке антонова члена, и стекающий по спине пот, и как сладко поджимаются яички, когда кажется, что член войдет внутрь, и как сводит от этого внутри страхом и любопытством, потому что он хочет большего, он хочет этот член внутри. Арсений кончает, уже не понимая, что происходит, когда Антон роняет его на кровать и, прижав к подушке, нарочно тычется в анус, покрасневший, входя буквально на несколько миллиметров. Его трясет и он только и может что повторять имя Антона, даже не успевая хватать воздух ртом. У Антона — он что, железный? — видимо, еще остаются силы на какой-то самоконтроль, потому что он вынимает головку члена, садится на крепкие бедра Арсения и мастурбирует на подтянутый оттопыренный зад. И когда на спину падают капли густой спермы, Арсений говорит себе, что они со всем разберутся. Наверное.