Feelings devastation

Что такое семья? На этот вопрос не встретить определенного ответа. Большинство пожмет плечами: «Ну, это кровь», некоторые добавят: «Близкие друзья». Единицы, задумавшись, скажут глубокомысленно: «Семья – это люди, с которыми тебе комфортно, люди, которые рядом в самые важные моменты твоей жизни. Семье неважно, какое у тебя положение, как у тебя с деньгами или настроением. Они любят тебя, несмотря ни на что». Но есть и те, кто в недоумении разведут руками: «Никогда с таким не сталкивался». Может ли семья предать? Можно ли предать семью? Должна ли семья состоять только из кровных родственников, или собранные вместе случайные люди тоже могут считаться семьей при определенном стечении обстоятельств? И самое главное: можно ли перестать быть семьей?

Тогда. 10.07.2003 Жара терроризировала Сеул. Июльское солнце клонилось к линии горизонта. Оно отдавало свое последнее тепло высоким зеленым деревьям, цветам и рисовым побегам; жарившиеся заживо в публичном транспорте люди с наслаждением вываливались на улицы; в квадратных комнатках домов-высоток, в душных офисах со старенькими кондиционерами работники лениво задвигали жалюзи, прячась от ярких лучей закатного светила. Мегаполис, ощетинившийся антеннами и небоскребами, вздыхал с облегчением. Вот-вот солнце спрячется совсем, уступив место вечерней прохладе. В городе удлинялись тени. Удлинялись решетчатые тени и на окнах небольшого четырехэтажного приюта имени святого Стилиана на окраине мегаполиса. Мимо одной из таких теней прошмыгнул неясный силуэт, а вслед за ним еще четыре. Тишину безлюдного коридора первого этажа неожиданно разрезал звонкий топот нескольких пар ног. Мальчишка в грязной футболке и джинсовых шортах бежал вдоль закрытых кабинетов первого этажа, мимо директорской и воспитательской, звеня застежками на синих сандалиях, миновал стойку задремавшего консьержа, завернув за угол, схватился за перила лестницы и перемахнул сразу через две ступеньки, чтобы скорее оказаться наверху. Он бежал, смотря под ноги, считая про себя «раз-два-раз», чтобы не запутаться в ногах и не упасть. Дыхание сбилось еще несколько мгновений назад, жгло левое ухо из-за полученной затрещины, позади - еще далеко, но все равно неумолимо - его догоняла смерть. Если он споткнется, если оступится, если не успеет добежать до своей комнаты – все пропало. Его догонят четверо невозможных задир, изобьют до смерти за то, что он осмелился сделать. «Стой, сволочь!» - раздался ему вслед мальчишеский голос. Четыре пары потрепанных красных кроссовок с криво-нарисованными черепами по бокам шлепали по кафельным ступенькам вслед отчаянно оскальзывавшейся паре синих сандалий. Пролет. Еще один. Дышать становилось все труднее, а крики обидчиков все ближе: «Уродец! Маменькин сынок! Тебе не жить, пришелец!» Колени начали дрожать от усталости. Последний пролет. Мальчик влетел в длинный коридор, заполненный гомоном и смехом детей. Петляя, стараясь никого не задеть, он понесся мимо них. Никто даже не обернулся. Для детдома бегущий от кого-то испуганный ребенок - обычное дело. Финишная прямая. Он собрал остатки сил для последнего рывка и прибавил скорость. Ему еще далеко – шесть комнат - в самый конец к распахнутой настежь двери комнаты номер сорок восемь перед окном по левую сторону коридора. Топот чужих ног уже не было слышно, кровь гудела в ушах, а собственное сердце билось так, что вот-вот пробьет грудную клетку и ускачет вперед. «Тебе крышка, мелкий», - голос Намджуна совсем рядом. Чужая рука схватила за футболку и резко потянула назад. Не удержавшись, мальчик упал на спину, прямо под ноги запыхавшейся четверки. Ему конец, понял шестилетний Чон Чонгук, переворачиваясь со спины на живот и стараясь отползти к своей комнате. Когда эти, гордо называющие себя квадом, догоняют жертву, от нее ничего не остается. - Да что вы все время ко мне цепляетесь?! – голос предательски дрожал, и пусть мальчик пытался казаться храбрым, разница в возрасте, а соответственно и в силе, в целых три года не оставляла ни единого шанса. - Ну, как что, - девятилетний Намджун, который уже успел спрятать свои квадратные очки в карман, ухмыльнулся. – Тебе в компьютер играть разрешалось? Чонгук молчал, нахмурившись и закусив губу. - Нет, - подсказал другу Юнги, и его прищуренные лисьи глаза не обещали ничего хорошего. - Вот именно. А ты играл? – продолжил риторическую викторину первый – лидер «квада». - Играл! – радостно поддакнул Джин, который, хоть и самый старший – ему уже одиннадцать – все равно оставался «поддакивалкой» Намджуна. - И что это значит? - Наказание, - ответил последний член квада – Чимин – и подошел к Чонгуку, все еще стоявшему на четвереньках. - Эти компьютеры не ваши! Они общие, - тоненько пискнул он в полголоса. Колени дрожали, руки тоже. Тело содрогалось в ожидании побоев. Снова драка. Он всего второй месяц в приюте, а эти прицепились и все не отстанут. С первого дня… Как же надоело! - Эти компьютеры для нормальных, а не таких ущербных как ты. Намджун, как лидер, получил право первым нанести удар. Он с размаху пнул жертву в живот, заставляя чужие колени окончательно подломиться. Шестилетний Чон Чонгук упал на пол, пронзительно закричав. Но парней это совсем не остановило. Никто из детей вокруг не придет на помощь, даже воспитателя не позовет. Здесь драки на каждом углу, каждый сам за себя, у каждого свой квад и свой фрик. Чонгук привык. Неожиданно из комнаты, к которой он так бежал, так надеялся успеть, вышел Он. Ему тоже девять, как Намджуну и его дружкам. Он раньше даже жил с ними в одной комнате, но пару недель назад перебрался к Чонгуку. Он быстрыми шагами приблизился к группе детей, протиснулся к Чонгуку и помог подняться. Квад бессловесно расступился. Его опасался даже Намджун. - Хватит! – грозно бросил Он. – Отстаньте от него! На сегодня ваши игры закончены, - у Него голос сильный, полный храбрости. Чон в его руках обмяк и едва держался на ногах. Квад отступил, пообещав Чонгуку «потом еще задать». - Ты как? Сильно досталось? – обратился Он к мальчику, как только обидчики ушли. Для Чонгука его голос бархатный и теплый, а улыбка успокаивающая, заботливая. – Ну-ну, только не плачь, все уже закончилось Чонгук-и. Пойдем в комнату. Сейчас 12. 09. 2021. Сентябрьское утро серое и ветреное. Город с самых шести утра гудит машинами, поездами и кондиционерами. Сентябрь, может, и считается осенью где-то там, на западе, но для Сеула это все еще лето. И только холодный речной ветер вечером напоминает о скорой смене сезона. Чонгук бежит вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Пролет, второй. За ним никто не гонится, но он спешит. Расстегнутая красная кожанка с черепом и двумя ножами на спине развевается на лету, гремят толстые цепи на синих джинсах и браслеты на руках. Быстрым шагом он идет вдоль длинного коридора, уставленного напольными цветочными вазами, увешанного фотографиями в красивых рамках, минует комнаты с одинаковыми белыми дверьми и замирает в самом конце, у красивой двери из темного дерева, ведущей в кабинет босса. Стучится, впрочем, только для приличия, потому что тут же входит, не дожидаясь ответа. - Ёу, - приветственно улыбается он. Напротив него за массивным черным лакированным столом в черном кожаном кресле сидит беловолосый мужчина. - И тебе не хворать, - не отрывая головы от документов, кивает он. – Что принесло тебя в такую рань? - Одиннадцать утра, босс! Ты же с шести не спишь, - Чонгук вальяжно подходит к стеклянному столику у стены, наливает себе бокал Хеннеси и только после того, как разваливается на кожаном диванчике рядом, добавляет, – Вообще-то, кое-что случилось. В своих старых, дранных в нескольких местах синих джинсах, замызганной, вытянутой черной майке и видавшей виды красной кожанке он совершенно неуместен в этом кабинете. Здесь стены – красный бархат; на них дорогущие картины и плазменный телевизор; окно, завешенное тяжелыми темно-коричневыми шторами рядом со столом; искусственный камин с электронным изображением огня, лепнина на его стенках; два массивных деревянных шкафа такого же цвета, что и письменный стол, забитые книгами и папками. За столом в деловом черно-белом костюме сидит босс. Новый глава корейской мафиозной семьи, человек, который в свои двадцать семь добился всего, чего только может пожелать восходящий на престол принц: его бизнес процветает, его боится весь город. Триада и якудза платят ему за право спокойно рулить свои районы. Конечно, большинство из этого просто перешло ему в наследство от недавно почившего отца, но какая разница? Он все это смог удержать и развить – вот, что важно. - Мне вчера птичка на хвосте принесла, - продолжает двадцатичетырехлетний Чон Чонгук – один из четырех так называемых «Всадников» клана «Hell Knights», - что наши друзья из Ульсана решили разорвать контракт. Хотят забрать наши склады себе. В противном случае обещают сдать все полиции. Он говорит спокойно, даже радостно. Хоть и нет ничего веселого в этой новости. Блондин за столом отрывается от документов и смотрит на своего гостя. – А что Чимин говорит по этому поводу? - Говорит, - Чон подливает себе еще виски, - что дело серьезное. У якудзы там почти целая армия – они серьезно расширились за последний месяц, человек пятьсот не меньше, так что, если мирно уладить не выйдет, разразится не шуточная бойня. Спрашивает разрешения на привлечения местных группировок. - Да, - босс думает всего несколько секунд перед ответом. – Пусть делает все, что посчитает нужным. Эти склады – наш важный экономический участок, мы не можем их потерять. - Окей, - Чонгук наливает третью порцию, и тут босс не выдерживает. - Время одиннадцатый час утра, ты что, пить ко мне пришел? - В такой-то день? – удивляется Всадник. – Конечно! Не каждый день боссу двадцать семь. - Это не повод спиваться, - настаивает мужчина, покачивая головой. - Тебя уже все поздравили? – меняет тему парень, которому наставления явно не нравятся. - Юнги звонил еще с утра, Джин сейчас налаживает контакты с Триадой в Гонконге, так что напишет, как закончит, а Чимин, как ты и сам сказал, сейчас готовится к войне, - мужчина разводит руками, как бы суммируя все выше сказанное. - Ну да, я, вот, пришел лично поздравить, - парень улыбается. В целом, за все три раза он выпил, хорошо, если один целый бокал. Наливал-то каждый раз себе на донышке – хороший напиток приятно растянуть. - И где же поздравление? – скептически выгибает бровь блондин. - С днем рождения великий и ужасный Ким Намджун! Да осветит твой солнечный лик небо! Да прольется золотой дождь на твои могучие плечи… - принялся выкрикивать Чон, подскочив на ноги. Он кричал так громко, словно заправский коммунист, расхваливая своего лидера. - Ладно – ладно, - прервал этот балаган Намджун. – Спасибо, друг. Он тоже поднимается со своего кресла и подходит к парню. - Ну, а если честно, - Чон налил в новый хрустальный бокал виски и протянул боссу. – Ты не только спас мою никчемную тушку, когда я оказался на улице, но и подарил смысл существования. Я никогда этого не забуду. - Я тоже, - Ким залпом опрокидывает свою порцию. – Мы семья, и я рад, что могу положиться на тебя. Он похлопал гостя по плечу. - Ладно, босс, пошел я дальше, враги не дремлют. Сегодня сгоняю в Инчхон, что-то поставка задерживается. Намджун кивает, молча прощаясь. - А, Чонгук, - окликает он уже вышедшего в коридор Всадника, - сегодня в десять в нашем клубе. Надеюсь, Ичхон тебя не задержит. - Так точно, босс! – парень шуточно отдал честь и скрылся за дверью. Теперь уже никуда не торопясь, Всадник в кроваво-красной куртке возвращается по коридору особняка Намджуна. Когда-то он принадлежал семье Ким, но у старика не было наследников, так что он решил приютить детдомовского. И то ли ему так повезло, то ли специально выбирал, но Намджун с его жестокостью и ненавистью ко всему роду человеческому стал достойным приемником. На улице уже вовсю сереет городское небо. Особняк босса находится на другой стороне реки, вдалеке от центра, так что перед тем как сесть в свой красный мустанг, Чон закуривает и, выдыхая дым в серое небо, беззвучно шепчет: «С праздником, хен». Что-то больно щелкает внутри и мерзко отдается горечью во рту. Тогда 12.09.2003 - Ну-ну, хватит рыдать, ты же не девчонка. Подумаешь, подрались, - Хосок успокаивающе поглаживал своего донсена по плечу. Они сидели на двухъярусной кровати на самом верху, придвинув к двери две тумбочки, потому что двери изнутри не закрывались. Помимо них в комнате жило еще четыре человека, однако они возвращались сюда только к отбою. Чонгук ревел, спрятав лицо в ладони. Не столько от боли, сколько от обиды. - Почему?! – вопрошал он сквозь всхлипы. – Почему они всегда задирают меня? Что я сделал? Как будто нам не хватает старшеклассников, которые пинают все, что движется. Хосок, поджав к груди колени в стареньких джинсах, пожал плечами. - Просто ты им не нравишься. Смирись и давай уже отбивайся, сколько можно! Я понимаю, с Намджуном и Юнги тяжело, но Чимин-то? Чимина побить любой дурак сможет, он только потому в кваде, что его Джин опекает, а Джин для Намджуна как брат. Чонгук кивнул, всхлипывая. - Прости, - прошептал он, все еще подвывая, - я для тебя обуза сплошная. Мне так стыдно. Чон Хосок только устало вздохнул. - Да не парься, - он похлопал друга по плечу и потрепал по волосам, успокаивая. – Ты в доме всего пару месяцев, понятное дело, что драться тебе все еще в новинку. Ты ж, наверное, дома никогда не дрался? Он постарался придать голосу беззаботности. - Однажды ударил мальчика лопаткой в песочнице, - честно ответил Чонгук, выпутываясь из объятий и вытирая слезы. – Но мама наказала. Хосок улыбнулся. Воспитатели здесь тоже за драки наказывали, если им кто-то доносил. Но в основном избиение – обычная практика. Особенно, когда старшим что-то не нравилось. Восьмиклассники легко могли затащить ребенка за угол и напинать там, просто потому что им не понравилось, как на них посмотрели, проходя мимо. Били здесь за все: слушаешься воспитателей – предатель, не слушаешься старших детей – предатель, не поделил что-то с воспитателем – те спокойно могли попросить старших «проучить» за определенные услуги. Конечно, доморощенной нежной розе в этом цветнике сорняков долго не протянуть. Хотя Чонгук парень, вроде, умный, быстро учится. Да и Хосок его бросать не собирается. Нравится он ему. Словно младший брат или щенок, за которым надо ухаживать. - Ладно, научишься еще, - бросил он, заканчивая разговор. – Успокаивайся, скоро ужин. А я пойду, пройдусь. - Но, если они вернуться, - проскулил мальчик, испуганно хватая друга за рукав водолазки. - Закрой за мной дверь, - пожал плечами тот. – Да и с чего бы они возвращались? Сколько времени уже прошло. Чон вышел за дверь, дождался пока младший задвинет тумбочки и, засунув руки поглубже в карманы джинсов, потащился по коридору. День был солнечный. Все, в основном были на улице, немногие остались в игровых или компьютерных классах. Несколько девочек, развалившись на диване, смотрели мультики. Хосок кивнул им, проходя мимо. На самом деле он знал, прекрасно знал, за что Намджун и его банда так ненавидят Чонгука. В конце концов, он жил с ними до его появления больше пяти лет. И, где-то глубоко внутри, он ненавидел Чонгука тоже. Однако, в отличие от квада, не считал свои собственные закидоны поводом терроризировать невинного человека. Ведь Чонгук не был виноват в том, что в отличие от Хосока, Юнги, Джина и Намджуна знал своих родителей. У Чимина же родители были, точнее, была мать-алкоголичка и отец, по слухам, то ли наркоман, то ли тоже алкоголик, то ли вообще зоновский. Мать и ее ухажеры, сменявшиеся раз в месяц, а то и чаще, воспитывали его до шести лет: издевательства, избиения, унижение и дьявол знает, что еще, - входили в программу его вечернего время препровождения, потому, не выдержав, парень сам попросил соседку по этажу позвонить в службу опеки. Пак Чимин попал в детдом тощим, бледным, с выдранным клоком волос и синяками на теле. Но! В отличие от всех остальных у него была собственная фамилия. Как так сложилось, что фамилии ценятся куда больше всяких драгоценностей, никто не знал. Наверное, думал Хосок, потому что фамилия – это принадлежность к семье, это защита. Вымышленная защита от всех остальных. «Я лучше, у меня есть родители. Я их хотя бы знал», - таких счастливчиков у них мало, в основном все попадают из дома малютки. Там цепляют, конечно, какую-то фамилию, но к ней нет привязки. Чон или Ким, Юн, Ли, О… Такие фамилии никого не интересуют. У них нет истории, за ней никто не стоит. Они их даже не запоминают. А когда на осмотрах спрашивают – приходится лезть в свидетельство о рождении, вспоминать. Зато фамилии тех, кто пришел из семьи помнят наизусть. В любой момент можно услышать в коридоре: «Эй, Пак Чимин, а ну иди сюда, бить буду!» - от старшеклассников. Он спускается на третий этаж, плетется к туалету – на третьем этаже есть туалет для воспитателей – там закрываются кабинки. Невиданная роскошь. Конечно, туалет, по идеи, закрыт на ключ, но ушлые дети уже давно научились его вскрывать. Умывшись, Чон изучает свое мокрое отражение в зеркале – ничего примечательного. Отросшие грязные черные волосы, перемазанная в крови белая футболка (в сегодняшней драке разбил старшекласснику нос), синяк на скуле и шрам на левой брови. Так тут выглядит каждый второй, а каждый первый и того хуже. За ними не очень следят. Точнее, они сами не позволяют за собой следить. Грязные вещи, следы на которых не должны быть видны взрослым, обычно выкидываются или прячутся. Какая разница если все равно накажут, но выдадут новые. Фамилия. Сколько силы в одном слове. Кому-то она приносит славу, кого-то клеймит. Для кого-то фамилия – память о счастливых днях, как для Чонгука, а для кого-то, как для Чимина – ночной кошмар и шрам на душе. Забравшись на подоконник, Хосок рассматривал детей, бегавших на улице, макушки деревьев, качавшиеся на ветру. Да, сейчас у квада есть Чонгук, они его ненавидят, они ищут причину напасть на него… Такой же жертвой должен был стать Чимин. Но с ним не сложилось. Когда Пак только попал в приют, его определили в комнату, где жил квад, в состав которого тогда еще входил Хосок. К ним лично пришел директор и предупредил о том, что у мальчика серьезная травма, что его задирать хотя бы первые несколько недель не стоит. Намджун тогда ходил по комнате и громко ругался: -Нет, ну как так?! Притащили какого-то проходимца, маменькину сопельку, а мы его не трогай? А если он реветь по ночам будет? А если он у нас воровать будет? Что, за себя уже и постоять нельзя!? - Нельзя, - спокойно кивнул Юнги, устроившийся на кровати Хосока и вместе с хозяином пролистывавший журнал о супер-героях. – За ним опека смотрит. Если пожалуется - его переведут и нам влетит от воспитателей, а потом от старших. Тебе оно надо? - Да блин, - не унимался лидер, - вы его историю вообще слышали?! Он сам в опеку позвонил! Сам! Сам предпочел к нам отправиться, чем с мамой жить. Мать променял! А теперь мы его должны жалеть? - Его мать позволяла своим кавалерам избивать его, помнишь? – напомнил Хосок, не отрывая головы от комикса. - А нам теперь его бить нельзя… - Хватит! – прервал его Сокджин. Свое полное имя он не любил, так что все в кваде называли его Джином. Мальчик ловко съехал по ступенькам со второго яруса кровати и подошел к лидеру. - Ты этого Пак Чимина в глаза еще не видел, а уже бесишься, тебе семь или три? Успокойся, пожалуйста, дай ему шанс. Голос у Джина был звонкий, но уверенный, на Намджуна он всегда действовал, как на лису ружье. Не зря, видимо, они себя братьями называют, даром, что фамилия одна случайно попалась – Ким. - А его просто сегодня шестиклассник заставил драться в стенке. Десять на десять. Вот он и злится. Намджун хотел было высказать все, что думает о флегматичном Юнги, но под тяжелым взглядом брата только фыркнул. Все закончилось тем, что Чимина не только не били в первую неделю, но и в принципе в обиду не давали. Сначала Джин, а потом и сам Намджун опекали мальчика. Паку поначалу снились кошмары. Те, в которых мерзкие дядьки возвращались, где мать-алкоголичка распласталась под кем-то на скрипучем диване, где синяки не заживали, а еда содержала в себе тараканов и пахла спиртом. На его крики никто не обращал внимания. У каждого в этом доме потерянных душ свои призраки и свои ночные кошмары. Хотя, когда было совсем плохо, Намджун заползал к мальчику в постель и обнимал его. Чонгук от Чимина отличался колоссально. В отличие от Пака, мальчик рос в среде любви и понимания. Его отец был каким-то бизнесменом, а мама вроде медсестрой, что ли. Хосок плохо помнит. Ему не особо было интересно, потому что это прошлое, а прошлое, все, что было до того, как ты перешагнул порог приюта – стирается. Теперь это уже не важно. Вот только Чонгук отказывался это понимать, а потому периодически рассказывал Хосоку счастливые моменты: семейные ужины, праздники, подарки… Про аварию он, конечно, не рассказывал. Это, в прочем и не требовалось, ее видели по телевизору – кто-то нанял киллера взорвать машину на трассе. Чудом выжил лишь ребенок. Чонгуку все время снились кошмары. Он не просыпался, но очень громко кричал, чем мешал спать всем вокруг, а потому, чтобы его не били еще и соседи по комнате, Хосок практически всегда ночевал на его кровати на втором ярусе. Чонгук был хорошим. Таким, домашним мальчиком, ему невероятно трудно было привыкать к правилам жизни в приюте. Для него было дикостью, что нельзя закрыться в туалете, и что в любой момент туда могли войти; что воспитатели, директора, медсестры, уборщицы – да кто угодно - могут запросто открыть тумбочку, вытащить вещи, что-то забрать. Жить по расписанию: подъем в семь, зарядка, завтрак, время кружков, обед, сонный час, полдник, поход в город (если повезет), а то и дальше сиди, скучай. Привыкшие ко всему этому или те, у кого не было другой жизни, конечно, не могли понять, в чем причина его постоянной грусти. Чон спустился на второй этаж, туда, где жила Ювон. Ее навещала бабушка, которая почему-то не смогла получить опеку над девочкой, после того, как ее мать лишили родительских прав. Бабушка приносила конфеты и журналы по заказу внучки. Вчера был день посещений, так что его новый выпуск Человека-паука уже должен ждать его. В коридоре второго этажа тоже пусто: все либо на улице, либо в спальнях сидят. Комната Ювон находилась за углом, однако, уже подойдя к повороту, Хосок замер. Кто-то кого-то лупил. -Ты че, ублюдок! - ревел грозный голос какого-то взрослого мальчишки: «Я обещал оторвать тебе руку за воровство? Ты думал, я шучу?!" - Н-нет, - ответ был сиплым, видимо его держали за горло. В этом сипе Хосок опознал Намджуна. И когда он успел вляпаться? Квада вокруг не наблюдалось, скорее всего, они на улице. Глухой удар. Сдавленный хрип бывшего лидера. Мат старшеклассника. Чон почти не думал, когда выбегал из своего укрытия и с воплем бросался на обидчика. Он царапался и кусался, обалдевший парень отпрянул и ослабил хватку, и Намджун, которого прижимали к стене, вырвался и принялся помогать Чону. Напор мелких кусающихся, пинающихся и царапающихся детей выдержать тяжело, и их жертва сдалась быстро. Отчаянно отбиваясь, он с трудом отпихнул их от себя. Хосока, не глядя, с такой силой пнул в живот, что мальчик отлетел к стене, больно ударившись спиной. - Вам конец, детишки, сегодня ночью мы придем за вами! – крикнул он напоследок, прежде чем убежать. Изрядно покалеченный Ким Намджун подполз к Хосоку и облокотился на стену. - И с какого такого ты бросился мне помогать? Только хуже сделал, - прохрипел он, роясь в кармане спортивных штанов. - Что ты вообще тут делаешь? - К Ювон шел, - Чон выплюнул розоватую слюну. В процессе драки ему разбили губу. - А ты, какого черта с ним сцепился? Он же из парней Кена. Совсем жить надоело? Намджун захихикал и достал из кармана помятую пачку сигарет. Старшим выдавали суточные, на которые те покупали, уж не ясно как, выпивку, сигареты и прочие радости жизни. - Я думал, - ответил он на вопросительный кивок, - что раз они все на улице, то по-быстрому успею забрать. У Кена и его дружков самые лучшие. А этот подонок вернулся зачем-то. Вот и нарвался. Хосок на это только покачал головой. Безбашенность не лечится. - Мне уже десять, - добавил зачем-то Ким, чиркнув спичками. - С днем рождения, - Хосок изучал стену пред собой, стараясь выровнять дыхание. - Слушай, - Намджун затянулся сигаретой, - Ты помог мне, но теперь они придут за тобой и недомерком. - Знаю. - Тогда зачем? Какого черта ты полез не в свое… - Потому что это мое дело, - перебил его Чон, поднимаясь. – Квад – это мое дело, это моя семья. Ты – моя семья. И я не брошу ни тебя, ни Чонгука. - Он тоже твоя семья, значит? - Да. Намджун тоже поднялся, потушил недокуренную сигарету носком кеда и приблизился к мальчику. - Странные у тебя понятия о семье, смазанные. Чонгук не один из нас. - А Чимин был, когда пришел? Вспомни, как ты его ненавидел, даже не узнав. Просто потому что… - Чимин - это другое дело! Чимин знает, что такое ненависть и боль, а этот твой маменькин сопливчик… - Так узнает, его научат, - усмехнулся Чон. - Старшие, воспитатели, люди на улице, которые теперь всегда будут смотреть на него, как на пустое место. Ну, как на нас смотрят. Ему и так, блин, сложно, он же впервые в этом говне варится, а тут еще и вы. Если бы мы просто собрались вместе, то давно бы старших отмудохали. Без старших и воспитатели не могли бы нас так сильно гнобить. Нормально было бы. Но нет. Будем, каждый по углам, кровью плеваться, но гордо отказываться от помощи. И почему, скажи мне? Да потому что идиоты тупые, вот почему. Одной ночью нас просто перебьют всех поодиночке. Хосок говорил все громче и громче. Он злился. Злость вскипала в глубине живота, там, куда так удачно зарядил старшеклассник, лавой поднималась по горлу, извергалась словами. - Чонгук не виноват в том, что его родителей убили, не виноват, в том, что наше детство не было таким светлым. Не он виноват, что когда нам было шесть, старшие ради прикола ставили нас стенка против стенки и делали ставки, кто дольше продержится! У него было счастье в жизни, нам завидно, но это не обрекает его на смерть, понимаешь?! То, что ему повезло чуть больше, не делает его прокаженным, слышишь? В конце концов, он закончит тут, вместе с нами! И ему куда хуже, потому что он еще не знает, как выживать в таких условиях. Намджун молчал, хмуро рассматривая бывшего члена своего квада. Хосок ушел, когда не смог переубедить друзей по поводу Чонгука. - Закончил? – наконец, спросил он. - Да, - уже спокойно ответил Хосок. Он прекрасно знал, что не сможет убедить его, не сдержался, вывалил все, что накопилось. - Хорошо, а то если бы вывалил это все на воспитателей, угодил бы в психушку. Тебе девять, Хосок, не двадцать-девять. Постарайся хотя бы вид делать, что еще ребенок. Намджун ушел, задев его на прощание плечом. А Хосок стоял какое-то время, глупо улыбаясь, а потом, засунув руки в карманы, пошел дальше. Сейчас 13. 09. 2021 Хосок в очередной раз сверяет часы. Его подчиненные в черных шлемах, бронежилетах, с автоматами наготове хором подтверждают. На часах одиннадцать тридцать ночи. - Расходитесь на позиции, начинаем через пять минут. Отряд «Альфа» идет первым, за ним… Чон Хосок, двадцатисемилетний капитан сеульского отдела по борьбе с наркотиками, раздает приказы, подтверждает месторасположение противника на карте. Сегодня они накроют очередную подпольную лабораторию. По донесениям наводчиков этот участок принадлежит группировке под названием «Hell Knights» клана Ким. Серьезные ребята. Старик умер два года назад, и теперь всем руководит его сын, точную информацию о котором обнаружить не удалось. Все, что им удалось узнать от доносчиков о новом хозяине улиц – у него в подчинении четыре так называемых Всадника, личность которых также установить не удалось. Три управляют регионами, и один помогает лидеру в Сеуле. За этим последним они и охотились вот уже несколько месяцев. Сегодня, как сообщает их крыса, Всадник должен проводить инспекцию. Полиция уже давно знала, что в заброшенном здании приюта производят наркотики, но только недавно удалось выяснить, какому клану принадлежит это место. Хосок смотрит на небо. Звезд немного, даже тут, почти на краю города. До начала операции остается пять минут. Нервничает ли он? Только сердце отбивает неровные удары. Лишь слегка подрагивают пальцы, когда он крутит в них сигарету, прежде чем поджечь. - Видел падающую звезду? - Ким Тэхен – его старший лейтенант – подкрадывается со спины. У него есть такая бесящая привычка. – Нам не помешает немного удачи. Как думаешь, мы его возьмем? Ну, Всадника? - Даже если нет, в лаборатории должно быть достаточно крыс, которые заговорят под страхом смертной казни. Хосок старается говорить уверенно, но на самом деле в это ему верится слабо. Члены такого сильного клана скорее умрут. - Да уж, нам не помешает немного удачи сегодня, - повторяет он полушепотом. И добавляет через минуту, когда цифра на электронных часах сменяется с четверки на пятерку: «Начинаем!» Тогда 16. 05. 2005 Ломаные человеческие чувства. Разбитые на осколки зеркала, разломанные в щепки стулья, порванные простыни. Они держали Намджуна все вместе. Хосок сзади за руки, Чонгук схватил за ноги, Джин спереди что-то шептал, пытаясь успокоить. Юнги стоял за дверью, сторожил, чтобы воспитатели не услышали. А то непременно отправят в психушку. Намджун не кричал. Белугой выл, вырывался, матерился, ничего не слышал, ничего не видел – глаза белой пеленой застелило. - Хен! – прокричал снизу Чонгук, которого больно топтали чужие ноги в красных кедах. – Надо его привязать к кровати. Хосок изо всех сил дернул Кима на себя, Чонгук подтолкнул под колени, Джин навалился спереди. Общими усилиями его удалось уложить на кровать. Первым делом заткнули рот полотенцем для рук, потом разодрали простынь, служившую пододеяльником, обмотали живот и ноги. - Успокойся! – кричал, заглушая вой названного брата Джин. – Все хорошо, Намджун, все будет хорошо. Парень мотал головой, из глаз катились слезы. Чонгук все еще держал его за ноги, усевшись сверху, и с грустью думал, что хорошо, конечно, ничего не будет. Чимина забрали три часа назад без объяснения причин. Их было трое. Амбалы в докторской униформе, они схватили Пака за руки и вынесли. Прямо с кровати стащили, даже одеться не дали. Отбой только-только объявили, и, конечно, квад не мог просто промолчать на такое хамское поведение взрослых. «Суки!» - орал Намджун, бросаясь на медбратьев, но его лишь отпихнули сильной рукой. Юнги попытался было остановить лидера, но куда там… Успокоился Ким только через полчаса. Привязанный к кровати, с Чонгуком и Юнги, сидящими на нем, он отключился от усталости. Мин Юнги пересказывал события Хосоку и Чонгуку, которых вытащил из кровати. - И что, вообще никаких идей, куда Чимина забрали? – осторожно полушепотом спросил Чонгук, незаметно хватая Хосока за край футболки. Тот успокаивающе похлопал его по спине. - Почему же никаких? – Юнги закурил, подобрав ноги в белых пижамных штанах под себя. – В психушку его увезли. Доктора же были. - З-за что? Мин хмыкнул. - Он недавно с воспитательницей поцапался. Сначала его в наказание лишили еды на три дня, а он со старшеками поспорил, что не будет есть неделю. Конечно, мы его кормили тайно, не дураки же. Но никто не знал, вот они и вызвали психушку. Чонгук все еще немного дрожал. Все-таки не каждую ночь тебя вытаскивают из постели с криком: «Намджуну нужна помощь, скорее, пока не услышали!» - и нечеловеческий рев полный боли и злости вторит напуганному голосу одного из твоих врагов. Ведь квад – враг. Каждый его член норовил причинить Чону вред. Столько лет спустя они все еще дрались по коридорам. Но Хосок на это только молча встал, спрыгнул со второго яруса кровати и, бросив другу, все еще протирающему глаза, короткое: «Быстрее», - выбежал в коридор. Чонгуку ничего не оставалось, кроме как побежать за хеном. Их комнаты находились в разных концах коридора, так что громкость воя нарастала постепенно. Когда он добежал, Намджуна уже держали – Джин висел на друге, стараясь одновременно заткнуть ему рот, уложить на кровать и успокоить. - И что же нам теперь делать? – спросил Чонгук, когда Мин закончил пересказ всего, что парни пропустили. Его еще ни разу не забирали в психушку, однако старшие попадали туда часто и ничего хорошего об этом месте не рассказывали. - Нам, - Хосок повернулся к нему, - только ждать, и надеяться, что хен, проснувшись завтра, не продолжит безумствовать. - Вы не знали, что за ним придут? – уточнил он у Юнги. Тот отрицательно покачал головой. - Обычно Чанель узнает заранее, - пояснил он Чонгуку, вопросительно выгнувшему бровь, - У него хорошие отношения с замом по воспитательной работе. – И добавил, обращаясь к Мину, - Ничего хорошего. - Сам знаю, - фыркнул тот, доставая вторую сигарету и предлагая пачку собеседникам. Старший Чон посмотрел на Чонгука, затем на лежащего на кровати лидера квада, и взял протянутую пачку. Чонгук в обычно время бы возмутился, мол, хен, да ты с чего это куришь?! Но сейчас лишь осторожно прошептал: «Я тоже буду». Оставшееся время до утра они курили, каждый о своем. В начале пятого, когда рассвет окрасил деревья за окном светло-серым, Хосок сказал, обращаясь к Чонгуку: «Пойдем», - и в голосе ни печали, ни злости, только усталость. - Если что, - добавил он, обращаясь к остальным, - зовите в любое время. Квад, молча, кивнул. Уже потом, сидя на кровати, уткнувшись хену в плечо, Чонгук спрашивал серым пустым голосом: «Что теперь будет, хен? Что теперь будет с нами?» - Не знаю, донсен, - в тон ему отвечал Хосок. День прошел как в тумане. Все были уставшие, полусонные. Чонгука не отпускала мысль: « А что если бы его забрали? Как бы хен себя чувствовал…» - ответ на этот вопрос не был однозначным. С одной стороны, Хосок редко проявлял какие-то эмоции. За все свои двенадцать лет проведенных в детском доме он научился принимать любые события. И хотя за эти несколько лет он очень привязался к Чонгуку, определить это можно было только, если просматривать его действия через лупу. Хосок считал его семьей, но и квад он тоже считал семьей. За Чонгука он стоял до крови, до сломанных костей. За квад тоже - перед старшими. Но никого из квада он не утешал потом, после драк, вытирая большим пальцем слезы. Никому из квада не позволял обрабатывать ссадины или колотые раны от тайком стащенных из столовой вилок и ножей старших. Никто из квада не видел его синяки под футболкой, не утыкался носом в плечо, когда тоска пробирала до истерики. Это были совершенно разные уровни доверия. Чонгука он обнимал ночами, хотя младшему уже давно не снились кошмары. Днем, на уроках или в столовой, Хосок почти всегда оставался спокойным, однако, наедине с Чонгуком, он улыбался, рассказывал анекдоты, мечтал о будущем или кривился от боли, потирая полученные синяки. Они вместе вот уже третий год, и Чонгук знает, что без хена умер бы еще в самом начале. Скорее всего, если бы забрали Чонгука, Хосок бы не метался по комнате, как Намджун, он бы ждал его спокойно. А вот если бы случилось наоборот… Младший пытается, но не может нарисовать в голове картину, в которой утром он просыпается один, без хена, ходит по коридорам, зная, что в любой момент его могут атаковать, а защитить некому… Нет. Раз представить такое он не мог, значит, и случиться такого не могло! - Хен, - сказал он тем же вечером, когда они сидели вдвоем под деревом, доедая хлеб, тайком вынесенный из столовой. – Я понял сегодня. Ты не просто мой друг – благодаря тебе я еще жив в этом аду. Если вдруг тебя заберут, как Чимина, я не смогу без тебя тут. Умру, наверное. Или как Намджун, попрощаюсь с крышей. Хосок молчал с минуту, дожевывая свой хлеб и изучая траву на которой сидел, казалось, он даже не слышал друга. Но потом вдруг посмотрел на него исподлобья. И взгляд его был не то, чтобы грустный, не то, чтобы спокойный… Затравленный какой-то. - Я тоже, - сказал он сипло. – Я тоже не смогу без тебя, Чонгук. И было столько чувств в этой короткой фразе, что младший от удивления даже выронил оставшийся кусочек хлеба. А Хосок… словно бы кто-то сломал плотину в его душе, и все, что так долго было не высказано, так долго копилось внутри, вырвалось наружу океаном, сметая на своем пути все преграды из логики, страха, условностей. - Послушай, - говорил он, придвинувшись ближе и положив руку на плечо младшему, щеки его горели, ресницы дрожали. Он провел языком по пересохшим от волнения губам, - слушай очень внимательно! Когда ты только появился, я думал, что мне просто жаль тебя, ну знаешь, ты потерял семью, еще щенок совсем, все дела… Но потом, я понял, что без тебя уже никак. Тут, в доме, мы все сломанные. Понимаешь, ни семьи, ни себя. Нас называют сворой, стаей тупых бездомных собак. А мы и рады стараться, нарываемся, перегрызаем друг другу глотки… Но ты, Чонгук, не такой, ты… Чище. Ты пришел сюда из другой жизни, хорошей жизни… У тебя есть фамилия, привязанность к тому миру, что за оградой. И какие бы проблемы с тобой не случились… Ты не потеряешь этого. Никто у тебя это не отнимет. Ты… Нравишься мне, понимаешь, с тобой моя жизнь не кажется такой бессмысленной, как раньше. Ты мне как брат, нет, этого мало. Не брат, но кто-то… Ближе! Этот внезапный эмоциональный монолог отразился слезами в глазах Чонгука. Хосок заметил, и его блестящие в легком безумие глаза оказались еще ближе. Он прижался к лицу донсена: нос к носу,- и горячо зашептал, поглаживая руками по плечам. - Ты что плачешь, глупый, не надо. Я же никуда не ухожу, я же тут, слышишь? Тише, не надо. Такие горячие слезы. Ты боишься меня? Не надо бояться… - Хен, - так же шепотом отвечал ему Чонгук, - я не боюсь, просто… Ты же не бросишь меня? Не исчезнешь? Не нарвешься на воспитателей, которые увезут тебя в психушку, правда? Не оставляй меня никогда, хен… Он плакал, и его слезы падали на щеки Хосока, который прижался еще сильнее, так, что губы касались губ Чонгука. Совсем легко, почти неощутимо. Хосоку было двенадцать, Чонгуку девять. Это был их первый поцелуй. Для младшего он отдавал теплом и заботой, чем-то родным. Для старшего – отчаяньем, слезами и страхом перед будущим. Сейчас. 14. 09. 2021 Дым от взрыва вздымается в небо тяжелыми черными клубами, уши заложило, вместо звуков противный писк, глаза слезятся, во рту привкус гари и крови. Хосок с хрипом отползает от горящего здания, его левое бедро пробито какой-то железякой, сочится кровью и противно ноет. Глухо, словно издалека, доносятся звуки выстрелов и взрывов. Вокруг суета – он видит проносящиеся мимо в тяжелых сапогах униформы ноги товарищей и разномастную обувь членов клана. Облава не получилась. Началось все по плану: они вломились в здание с разных сторон, по ним сразу открыли огонь местные охранники. Отряды открыли огонь в ответ. Но вот чего они не ожидали, так это бомбы. Чертово здание было заминировано, видимо, на случай вторжения. Все доказательства сгорели, половина людей тоже. Хосок сумел спастись только потому, что увидел Всадника и погнался за ним. Взрыв застал его у окна, из которого он выпрыгнул вслед за своей убегающей целью. Где, он, кстати, сейчас. Чон оглядывается в поисках красной кожанки, но едва ли может что-то разглядеть. Тэхена тоже не видно, они были в разных отрядах в начале операции. Хосок искренне надеется, что лейтенант еще жив. Неожиданно, кто-то подхватывает его сзади и поднимает. Ногу пронзает острая боль, так что капитан кричит, но едва ли может слышать собственный крик. Чужие сильные руки тащат его в сторону, уводя дальше от здания. «Что за?!» - пытается выдавить из себя он, но голос хрипит и ломается. Сколько его тащат, он не может сказать, глаза отчаянно закрываются, да и сознание норовит отключиться от шока. Бросают его возле какого-то мусорного бака в тупике между двумя домами. К этому моменту в ушах перестает звенеть, однако, черные точки в глазах мешают смотреть. Впрочем, темнота ночи скрывает его спасителя. - Кто ты? – хрипит Хосок, тут же начиная кашлять. - А ты меня не узнаешь? – отвечает веселый голос. Его спаситель садится рядом. Капитан щурит глаза, стараясь разглядеть человека в слабом освящении далеких уличных фонарей и света из окон домов. Лицо увидеть он не может, однако, ему удается разглядеть некоторые детали, в том числе и руку, которую человек прижимает к своему боку. Ранен? Задело взрывом или пулей? Значит, он кто-то из клана, потому что явно нет на нем бронежилета, да и шлема тоже. - Судя по куртке, ты один из Всадников, - прокашлявшись, говорит капитан. – Я капитан Чон Хосок, и ты арестован. - Ага, - усмехаются рядом. Судя по голосу, его собеседнику не больше двадцати семи, может, даже меньше. – И как ты меня арестовывать будешь? С твоей-то ногой? - Ну, ты тоже не убежишь далеко с раной в животе, - передразнивает Чон. - Да, - парень ерзает, что-то доставая из кармана. – Тебе, кхм, есть, кому позвонить, чтобы за тобой приехали? - В смысле? - Вряд ли скорая найдет нас здесь, не знаю, как ты, а я дольше часа не протяну, да и ты, думаю, от заражения крови тоже не дольше протянешь. - То есть ты предлагаешь мне помощь? – капитан непонимающе хмурится. - Конечно, придурок, - парень сдавлено скулит от боли. – Мы же семья, или как? Хосок давится словами от удивления. Потому что узнает. Узнает, наконец, своего спасителя. - Чонгук! Тогда 21. 10. 2005 Как быстро может развалиться на части человеческая жизнь? За день? За час? За месяц? Есть ли специальное уравнение? Количество проблем, умноженное на процент ненавидящих тебя людей и поделенное на стрессоустойчивость. Есть ли в этом уравнении переменная возраста? Что бы ни было в этом уравнении, он его не решил. Жизнь Хосока развалилась на части, раскрошилась осколками, разлетелась по ветру, чтобы собраться обратно неправильно, наперекосяк и без нескольких кусочков, очень важных… Без Чонгука. Его отправили паковать вещи, как только бодрый отряд детей покинул дом. Хосока оставили под предлогом наказания за драку, хотя всем и так было очевидно, что это просто предлог. Квад предположил, что его заберут в психушку, но все оказалось куда хуже, чем он предполагал. «Тебя забирают в семью!» - наклеенная, неживая улыбка одной из воспитательниц навсегда запечалится в его сознании, пугая в ночных кошмарах. Его новые родители: Чон Киджен и Ювон – случайное совпадение фамилий или специально искали, чтобы не заморачиваться? Ювон начальник полиции Кванджу, Киджен – хирург в частном госпитале, обоим за тридцать пять, оба улыбаются приветливо. Они уже встречались. Год назад эта пара приезжала, они взяли Хосока на выходные, катали по Сеулу, водили в кафе, парк, старались, как могли, понравиться. Но в те дни все, о чем мог думать мальчик – его ждет Чонгук. Поэтому и парк, и мороженное, и музей иллюзий – все прошло мимо, и только возвращение в приют по-настоящему его обрадовало. Тогда, вернувшись, он долго сидел с Чонгуком на кровати, рассказывал ему все, что успел увидеть, все, что успел попробовать. Не просто делился впечатлениями, но пытался донести: «Все это было мне не важно. Я ждал возможности вернуться к тебе». И тогда Чонгук услышал его. Понял, что Хосок не променял бы его ни на мороженное, ни на Эверленд, ни на новую семью, потому что Чонгук и есть его семья. Пакуя вещи, Хосок надеялся, что он поймет его и сейчас. Его забирают в Кванджу. Тысячи километров от Сеула, еще дольше от возможности хоть как-то проводить время с единственным человеком, которого он… Он что? Который ему невероятно дорог. Которого он... Больше не сможет защитить. - Тебе очень понравится Кванджу, - улыбалась его новая мама, а серьезный новый отец, лишь сухо кивал. Хосок смотрел на них невидящими глазами. Ему не понравится ни Кванджу, ни его новая семья, ни новая школа, ни перспективы устроенного будущего. Потому что в этом всем отсутствует самый главный элемент, делавший Чона счастливым – Чонгук. Без преданных глаз, без этой осторожной улыбки, без надутых щек… Мир вдруг оказался серым без всего этого. Даже солнце отливало чем-то тусклым, зернистым. Уходя, он не смог сказать ни слова. В молчании продлился путь в машине до аэропорта. Он не позволил себе взглянуть в окно. Ему не дали попрощаться с Чонгуком, с Сеулом он прощаться не будет. Потому что вернется, он вернется, чтобы забрать донсена с собой. - Хосок-и, - женщина улыбнулась, беря его за руку. – Этот самолет отвезет нас домой. Ты рад? Чон посмотрел на нее пустыми глазами. «Мой дом с Чонгуком,» - она могла бы прочитать в них, но не знала кода. Проходя регистрацию, он чувствовал, как отлетает от него кусочек за кусочком, обнажая раскаленную душу. Ему не было страшно. Скорее обидно. Зачем они поступили так? Зачем увели его, не позволили в последний раз… Обнять. Знали ли они, что между Чонгуком и Хосоком? Знали ли они о том вечере под деревом? Нет, не могли. Тогда почему? Невысказанные вопросы дрожат на кончиках пальцев. И один, слишком большой, чтобы уместиться внутри, вырвался: - Мы еще вернемся сюда? - в этом вопросе его будущее, прошлое и настоящее. На самом деле это даже не вопрос, скорее утверждение с поломанной интонацией. Он уже все для себя решил. - Однажды, - улыбнулась женщина. - Вряд ли, - тихо добавил мужчина. Когда самолет затрясся, взлетая, лицо Хосока обдало жаром, защипало в глазах. Одинокая слеза скатилась по щеке и упала на раскрытую ладонь. Сейчас 14. 09. 2021 Хосок смотрит на темный силуэт человека, которого искал вот уже пятнадцать лет. Он не может сказать, улыбается ли Всадник, блестят ли его глаза, трясутся ли его плечи? Он едва его видит. - Я не такой представлял нашу встречу, - честно говорит он. С голосом что-то странное. Он ломается, прыгает на фальцет, в горле словно бы вулкан взорвался. Он перестает зажимать рану и окровавленной рукой тянется к собеседнику. Нащупывает его ладонь. Горячую от собственной крови. - Я, - Чонгук отвечает не сразу, сначала долго смотрит перед собой, стараясь унять дрожь, которая передается Хосоку. – Не ждал нашей встречи вообще, хен. И этими словами он ломает последнее. Реальность крошится осколками чувств. Капитан отдела по борьбе с наркотиками двадцатисемилетний Чон Хосок чувствует, как по его щекам текут горячие слезы, а плечи начинают дрожать. Впервые за пятнадцать лет он ощущает себя живым. - Все это время, - говорить получается только на выдохах. Слова срываются вместе с едва слышными подвываниями. – Я искал тебя. Чонгук всхлипывает громко. Достаточно, чтобы барабанные перепонки пробило отчаянием. Он никогда не узнает, что сломало Чонгука настолько, чтобы он пошел в банду, чтобы сам начал ломать чужие кости и судьбы. Не узнает о насилии, о драках, о диагнозе, который младшему поставили в тринадцать, об отношениях Чимина и Намджуна, о емком предложении последнего, когда Чону часы пробили шестнадцать лет: «Иди к нам в клан, а? Мы же семья, как ни как». Не расскажет о том, как писал письма месяц за месяцем несколько лет, как потом нашел их все в шкатулке матери. О том, как сбежал из дома и добрался до Сувона, но был пойман. Как поклялся стать полицейским, чтобы получить доступ к базам данных жителей Кореи и найти Чонгука, но изменил свое решение, когда один из одноклассников умер от передоза. Их разделили. Случай, жестокость взрослых и их отчаянное непонимание. Они не должны были встретиться снова. Кванджу-Сеул. Полиция и мафия. Чонгук перестал его ждать, сбежав из приюта в шестнадцать, получив поддельные документы, вступив в клан. Хосок перестал его искать, когда перерывы между рейдами сократились до недели. Этой встречи не должно было быть. Они должны были похоронить друг друга. - Хен? - Да. - Поцелуй меня. Где-то вдалеке раздался вой пожарной сирены.