Ветер нёс запах гари. С хмурого неба, сквозь переплетения серых туч падал, словно снег, пепел, танцуя в порывах воздуха. От обуглившихся домов всё ещё поднимались вихры дыма.
Викинги суетились с самого раннего утра, перетаскивали уцелевшие вещи, вели скот на новые пастбища, пытались оказать помощь пострадавшим соплеменникам. После очередного нападения драконов работы было невпроворот. Особенно у вождя Лохматых Хулиганов — Стоика Обширного.
Маленький Иккинг сидел на холодной, чёрной земле, скрестив ноги и сонно протирая кулачками глаза. Ночь в очередной раз выдалась бессонной. Отец разбудил его несколько часов назад, когда восток даже не начинал бледнеть, а звёзды мирно подмигивали людям, будто не было никакой смертельной опасности, которая дышит сквозь широкие ноздри прямо в спину и предостерегающе скребёт когтями.
Стоик предпочёл оставить сына с Плевакой на время драконьей осады. Пусть кузнец и занимался своей необходимой для племени работой, вождь знал, что рядом с ним его сыну будет куда безопаснее, нежели дома, в одиночестве.
Иккинг ужасно боялся драконов. Когда Стоик спешно нёс мальчика в кузню, то ясно чувствовал, как он дрожал при каждом залпе и взмахе крыльев, даже будучи крепко прижатым к отцовской груди. Страх не покидал наследника племени и после того, как огромные ящерицы скрылись за горизонтом, унося с собой не только провизию викингов, но и их жизни, а Хэддоку-младшему оставалось лишь неуверенно выглядывать из-за дверного косяка на оставшихся людей, оплакивающих своих близких.
Сейчас они также сонно тёрли красные от слёз глаза и пытались включиться в общую работу, но мальчик видел, как всё валилось из их обычно сильных рук.
Удар молота заставил Иккинга вздрогнуть от неожиданности и отвлечься от наблюдения за чужим, но таким знакомым ему горем. Мальчик поднялся на ноги и, оттряхнувшись от пыли, вернулся в кузню. Плевака колотил по раскалённому железу, которое уже давно приняло форму меча, но, видимо, не такого, какого бы желал мастер. В кузне было жарко и лицо Плеваки, по которому катился пот, уже давно приобрело багровый оттенок. На напряжённых руках выступили синими змейками вены.
Сын вождя поднялся на носочки и вытянул шею, чтобы лучше разглядеть действия викинга. Иккинг был слишком мал для того, чтобы ковать оружие, но Плевака обещал взять его в подмастерья и иногда позволял чистить мечи и вколачивать в щиты гвозди (хоть и получалось у мальчика плохо, кузнец не мог отказать ребёнку в его стремлении помочь).
Мужчина опустил раскалённый до красна меч в кадку с холодной водой, откуда повалил пар и раздалось угрожающее шипение. Хэддок рискнул подойти ближе и дёрнул Плеваку за край рубахи.
— Плевака… — неуверенно начал мальчик. — Папа скоро придёт?
Иккинг хотел задать немного другой вопрос, но не нашёл в своём детском словарном запасе подходящей формулировки. Он желал узнать, много ли людей потеряло племя, но слово «умерли» казалось ему таким страшным и каким-то непростительным, что язык просто не поворачивался произнести подобную комбинацию, хотя вопрос интересовал его довольно часто. Особенно после смерти матери.
Кузнец тяжело вздохнул и отложил меч в сторону.
— Драконы устроили большой погром. Подкинули твоему отцу забот, — уклончиво ответил он и, отвернувшись от внимательных, детских глазок, схватил со стола мягкую игрушку, сшитую ещё при жизни Валки, и всучил её Иккингу. — А теперь иди, поиграй на улице, только не уходи от кузни.
Хэддок трепетно сжал ручками тряпочного дракончика и, кивнув, покорно поплёлся наружу. В воздухе всё ещё пахло горьким дымом, а сквозь пелену облаков иногда проглядывало тусклое солнце. Совсем не греющее солнце. Иккинг утёр нос рукавом рубахи и сел на землю, опуская рядом игрушку. Как бы не было странно — мальчик очень любил её, старую, потрёпанную игрушку, уже несколько раз заштопанную грубыми швами мужской руки.
Иккинг успел забыть мать. И от этого ему становилось ужасно горько, больно и обидно. Он не помнил ни её лица, ни голоса, ничего. И только этот маленький дракон оставался единственным напоминанием о маме. Иккинг утверждал, что она сохранила её запах и сам был убеждён в этом, почти никуда не отлучаясь без своего верного спутника. Мальчик уткнулся носом в грубую, но такую родную ткань, и глубоко вдохнул, прикрывая глаза только от той уверенности, что именно так пахла его мама.
— Всё играешь, Иккинг?
Хэддок вздрогнул и поднял глаза на знакомый голос. Сморкала стоял в паре шагов от него и поигрывал маленькой дубинкой, перекидывая её из руки в руку. Позади него слонялись близнецы, сверкая начищенными шлемами.
— Вот, что должен держать в руке настоящий викинг, — Сморкала шмыгнул носом и продемонстрировал дубинку. Крошечную по сравнению с настоящей, сделанную под детскую ручонку, но походившую на оружие.
Иккинг не ответил, смотря на ровесников большими, наивными глазами. Дубинка не вызывала у него ни желания иметь такую, ни восхищения. Сморкала фыркнул на его равнодушие и с презрением зыркнул на юного наследника и его игрушку.
— А у тебя тут что? — Йоргенсон двинулся на Иккинга и одним небрежным движением поднял с земли дракона, из-за чего шатен дёрнулся вперёд и поднялся на ноги, желая вернуть хрупкую, как он думал, вещь на законное место — в свои объятия.
Сморкала отступил от мальчика и подбросил игрушку в воздух, мгновением позднее снова поймав её, разглядывая маленькими глазками, словно пытаясь увидеть в ней то самое, из-за чего юный Хулиган так дорожит непримечательным куском тряпок.
— Что это, Иккинг? — усмехнулся Йоргенсон.
Хэддок поражённо наблюдал за мальцом, что посмел покуситься на чуть ли не самую дорогую вещь, которой обладал сын вождя.
— Отдай! Это моё! — потребовал юнец, совсем тихо добавив. — Мамино…
— А ты отбери, — Сморкала ухмыльнулся и выпятил грудь, из-за чего показался Иккингу ещё более крупным, хотя и без того превышал его в плане роста и силы. Ещё более ужасающим.
Мальчик боялся его. Дружба у них не заладилась, наверное, ещё с того момента, когда Хэддок только-только научился ходить. Слишком разными оказались их приоритеты и интересы и после того, как они подросли. Несмотря на малый возраст Сморкала уже проявил черты своего характера, которые отталкивали Иккинга, — тщеславие и излишний эгоизм. И сейчас этот человек осмеливался держать в руках его сокровище.
Стоило Иккингу дёрнуться в его сторону, как Йоргенсон проворно уворачивался от него и отходил на шаг назад, самодовольно гогоча. Его смех подхватывали Торстоны, которые сначала наблюдали за «игрой» со стороны, а потом и сами подключились, перехватывая у Сморкалы игрушку, когда Иккинга отделял считанный дюйм от победы.
Он был готов заплакать. Страх сковал руки и ноги, а маленькое сердце трепетало в груди. Йоргенсон мог сделать всё что угодно: испортить, сломать, порвать, испачкать. Иккинг почувствовал, как глаза защипало, но торопливо заморгал. Он не должен плакать. Не может.
Сморкала, заметив, что рвение наследника Хулиганов получить желаемое стремительно ослабло, презрительно хрюкнул и бросил игрушку на пыльную землю.
— Мамино… — пропищал он, передразнивая голос Хэддока. — Нет у тебя мамы, Иккинг.
Мальчик, подлетевший, чтобы забрать дракончика, опешил и замер. Как они могут говорить такое? Иккинг глубоко задышал, бегая взглядом с лица Сморкалы, на лица Забияки и Задираки, надеясь уловить в них ту нотку неудачной шутки, а не злостной усмешки и оскала.
— А вождь найдёт новую жену, — закончил Сморкала, победно складывая руки на груди, видя смятение в глазах наследника племени. Ему была по душе его растерянность, от которой по венам бежало чувство какой-то смутной, одержимой победы.
— Не правда… — буркнул Иккинг, сдвинув тёмные брови к переносице. Он поднял дракона с земли и принялся оттряхивать с него пыль. Они говорят ерунду. Не может быть такого. Отец никогда бы…
— Радуйся, Иккинг, будет у тебя новая мама, — Сморкала наигранно доброжелательно похлопал мальчика по плечу и криво улыбнулся. Торстоны подхватили его смешок.
Хэддок отошёл назад, косясь на маленьких соплеменников исподлобья. Лучше уйти прочь. Глаза по прежнему щипало, сквозь ресницы уже проступала влага. За что они так с ним?
— Неужели плачешь? — поразилась Забияка, заметив частые моргания мальчика.
И Иккинг рванул. Просто побежал прочь, больше не в силах сдерживать свои слёзы. Горячие ручейки струились по щекам и застилали взор так, что ребёнок натыкался на викингов, ловя всё новые и новые недовольства с их стороны. Руки всё ещё крепко прижимали к груди дракона.
Было ужасно больно. Желудок свернулся в животе в узел, а сердцо пугливо сжималось под рёбрами в такт всхлипам мальчика. Неужели они могут оказаться правы?
«Нет», — яростно сопротивлялось всё его нутро.
Нога споткнулась о что-то твёрдое и Иккинг почувствовал боль в пальцах даже сквозь мягкий меховой сапог, а после понял, что повалился на землю. Песок прилип к мокрым, покрасневшим щекам, и малыш, не в силах бежать дальше, принялся утирать всё льющиеся и льющиеся слёзы, растирая по лицу грязь. Он убежал далеко от кузни, его окружали совсем другие дома, совсем другой край деревни. И викинги ходили по каким-то другим улицам, а эти отчего-то обходили стороной. Когда обида чуть притупилась, а слёзы просто-напросто высохли, маленький Хэддок наконец поднялся на ноги и огляделся, всё ещё рвано вздыхая и всхлипывая. Его окружал крах.
Дома стояли чёрным обугленным особняком. Именно сюда ударили драконы сегодняшней ночью. Нужно уходить отсюда. Плевака наверное волнуется. Но видеть совершенно никого не хотелось. Тем более снова наткнуться на Сморкалу, близнецов или на отца… Стоику не понравится то, что он опять плакал. Иккинг снова всхлипнул, чувствуя, как глаза вновь наполняются влагой.
Мальчик опёрся спиной на обугленную стену и уткнулся носом в игрушку. Даже запах матери не помогал ему избавиться от этой боли и обиды…
***
— Иккинг! Иккинг! — Плевака звал непутёвого отпрыска вождя. — Куда ж тебя занесло?
В голосе кузнеца проскальзывала нотка волнения. Не ослушался бы его Иккинг просто так. Не ушёл бы, потому что кто-то пригласил его покататься на ладье. Тем более сейчас, после очередного налёта.
— Забияка, Задирака, не видели Иккинга? — спросил викинг, наткнувшись на Торстонов, которые мерялись силами в поединке на деревянных мечах у своего дома.
— А-а, он убежал от нас, — отмахнулся Задирака, на мгновение прерываясь, чтобы отразить атаку своей сестры.
— Убежал? Давно? Почему?!
Голос Плеваки выдавал раздражение, а железный крюк зловеще сверкал в лучах солнца.
Торстон впервые за долгое время прикусил язык. Забияка отвесила ему подзатыльник.
— Это всё Сморкала, — подхватила девчушка.
— Что «всё»?!
— Он сказал, что отец найдёт Иккингу новую маму и…
Плевака не стал слушать дальше и торопливо поковылял прочь, буркнув свирепое «маленькие идиоты».
***
Иккинг сам не заметил, как задремал, обессиленный бессонной ночью и долгим плачем. Ручки всё ещё обнимали кроху-дракона. Маленький Хэддок дёрнулся. Что-то стремительно вырывало его из объятий сна. А именно громкий зов. Звук его имени. Иккинг распахнул глаза и протёр их кулачками, пару секунд восстанавливая хронологию событий в своей голове. Углубиться в мысли ему не дал повторный зов, на который мальчик невольно откликнулся и поднялся на ноги.
Общирный силуэт отца мелькнул между чёрными домами, а спустя мгновение Стоик уже подхватил сына на руки и прижал к груди. Иккинг уткнулся щекой в колючую рыжую бороду и, насколько мог, обнял отца крохотными ручками.
— Один, как я испугался, — шепнул вождь, всё ещё крепко обнимая отпрыска. — Никогда больше так не делай.
Иккинг согласно угукнул и поднял на отца свои большие, всё такие же наивные глазки. Такие же, какие были у Валки.
Стоик вздохнул и сказал:
— Идём домой.
***
Иккинг лежал в кровати и битый час ворочался с боку на бок. Сон никак не шёл к нему. Стоило закрыть глаза, как в голову настойчиво, без стука и разрешения, проникали слова Сморкалы и никак не хотели уходить.
Иккинг был уверен — отец любит его и любил его мать, но… Значит ли это, что вождь никогда не приведёт домой другую женщину? Может, так будет даже лучше… Для него и для Стоика.
Маленький Хэддок поджал губу и поплотнее закутался в одеяло. По крыше забарабанил дождь и от этого стука по хребту побежали мурашки. Безусловно, он желал своему отцу счастья, но… Что-то совершенно не нравилось мальчику в этой идее, и сколько бы аргументов он не приводил в её пользу — всегда находилось то, что совершенно отталкивало его. В горле пересохло, и мальчик невольно вспомнил спалёный дом и запах дыма, исходивший от чёрных стен. Иккинг оставил попытки уснуть и поднялся на ноги, решив спуститься вниз. Маленькие, босые ножки засеменили по холодному полу, а руки всё также сжимали любимую игрушку.
Лестница на первый этаж была неудобной и очень крутой, так что иногда Иккинг оскальзывался на ступенях и чудом умудрялся ничего не сломать, а лишь наставить синяков. Достигнув середины лестницы, мальчик замер, завидев играющие на полу и стенах отблески пламени очага.
Грузная фигура отца отбрасывала большую тень. До детского слуха донёсся подозрительный звук, похожий на… Нет, не может такого быть, но звук был похож на всхлип. Иккинг сглотнул, а сердечко в груди забилось чаще. Что-то внутри подсказывало ему — он не должен здесь находиться. Малыш попятился назад, надеясь остаться незамечанным, но половица — дурацкие доски — предательски скрипнула, на что Стоик сразу обернулся.
Иккинг забыл, как дышать, когда встретился с взглядом отца, полным глубокой боли, прятавшейся долгое время где-то внутри.
— Сынок, почему не спишь? — вождь попытался быть строгим, но охрипший голос выдавал всю его потаённую тоску.
Иккинг потупил взгляд и крепче вцепился пальчиками в игрушечного дракона.
— Просто пить хочется, — неуверенно шепнул он.
Стоик глубоко вздохнул, но всё же кивнул, принимая слова сына за истину. Мужчина махнул рукой, поманив кроху:
— Ну, иди сюда.
Мальчик поднял удивлённые глаза, но на губах его расцвела улыбка. Иккинг ловко спустился с лестницы и подлетел к отцу, протягивая маленькие ручки, навстречу ладоням отца. На мгновение малыш почувствовал, как ноги отрываются от пола и болтаются в воздухе, а после Стоик усадил его на колени и потянулся за кочергой, зная, как сыну нравится думать, что это именно он мешает угли в очаге. Не часто им удавалось так просто посидеть вместе, как отцу и сыну. И нравилось Иккингу совсем не то, что он мешает угли и заставляет пламя подниматься выше и искриться, а то, что он делал это вместе с папой. И малыш понял, что лучшего времени, чтобы задать терзающий его вопрос не будет. Смолчи сейчас и никогда не осмелишься сказать этого.
— Пап… Ты теперь нам найдёшь новую маму? — малыш всё-таки потупил взгляд, неуверенно перебирая пальчиками край ночной рубашки.
На мгновение в глазах Стоика мелькнула пелена удивления, сменившаяся ужасом и страхом, а сердце пропустило болезненный удар. Вождь крепче прижал сына и на выдохе произнёс:
— Мне не нужна другая. Твою маму… Мне никто не заменит. Моя единственная любовь.
И этого было достаточно, чтобы Иккинг понял, как отец дорожит памятью о его матери. Достаточно, чтобы догадаться, что никакая «другая» не войдёт ни в дом, ни в сердце вождя. Достаточно, чтобы понять, что единственная отдушина для отца после смерти Валки — он сам, Иккинг, родной сын. И маленький Хэддок постарается сделать всё, чтобы папа никогда не разочаровался в нём. Уже слишком много прожито и пережито…
