Дурные мысли

Вы знаете разницу между нормальной жизнью и её видимостью? Когда ешь и пьешь по инерции, когда не чувствуешь холода или жару, когда окружающие — лишь бесплотные духи, и мысли имеют большую материальность, чем машина выскочившая из-за угла? Конечно, знаете, это знает каждый, разница лишь в количестве минут, часов, дней, годов, проведенных в таком состоянии. Брэдли умирает. Он умирает каждый день, каждую минуту и никогда не воскресает. Он до сих пор помнит наизусть всё, что ему вбили в лагере. В том самом, где исправляли неопределившихся детей и подростков. Где так часто вешались и стрелялись, вскрывали вены и вспарывали себе горло дети, осознавшие, насколько Бог их презирает. Брэдли до сих пор иногда просыпается по ночам от кошмаров, потому что знает, что будет гореть в аду. Но это не так страшно. Страшно другое. Страшно будет встретить в этом аду его. Брэдли упорно молится каждый день. Он молит Бога о прощении, он умоляет не карать Баттерса. Он просит перенести все грехи на себя, ибо ему самому уже все равно. Если Брэдли спросят, умер бы он за Баттерса, он сразу ответит, что да. Ибо и так знает, что жизнь его бесполезна и существует лишь потому, что его остановили. Хотя нет, если поскрести по остаткам совести, то смысл жизни найдется. И этот смысл – он. Да-да именно он, милый, светлый и бесхитростный паренёк, тот самый, что не дал ему спрыгнуть с моста, тот самый, что озарил его безрадостную жизнь таким тёплым светом. Грудь сжимается от боли и отчаяния. Какой он мерзкий…. Почему он не может просто и чисто смотреть на мир, так как это делает он? ...Если глаз искушает тебя, вырви его… Брэдли часто общается с Баттерсом, он не может без этого, но всегда в присутствии других, и тщательно следит, чтобы они не остались наедине, а то вдруг он не сможет сдержаться… нет-нет, дурные мысли! Молиться, надо молиться! Брэдли боится и ненавидит себя, а Баттерс считает его своим хорошим другом. О, святая наивность. Она и вредит Баттерсу и защищает его. Если бы она не застилала его глаза, сколько бы грязи он увидел и тогда, возможно… Но нет, к черту все! Если надо, Брэдли умрет за него, но вряд ли он сможет воскреснуть возле него. Глупо создавать себе персонального бога, люди не идеальны, но иногда глаза закрываются, и сохраняется лишь ощущение некоторых предметов. Через какое-то время их невозможно вспомнить полностью, остается иллюзия. Так же и с людьми. Баттерс уже давно вырос и не так наивен и, возможно, если сделать первый шаг, то он ответит взаимностью, но как страшно терять божество, даже если есть шанс обрести человека. Брэдли стоит перед домом Баттерса и чувствует, как снова подкашиваются ноги, как мелкая дрожь пробегает по телу. Занести прочитанную книгу – идиотский повод снова увидеть его. Баттерс выходит во двор. Здесь много прохожих, идущих вдоль дороги, здесь на соседних участках бегают дети, а рядом находятся их родители, здесь много людей – здесь безопасно — О, я так рад, что ты заскочил, может, войдешь? — Баттерс широко и светло улыбается, по телу разливается тепло, но потом вновь приходят “плохие” мысли. — Нет-нет, — поспешно отказывается Брэдли. — Я лишь на секунду, уже ухожу. Брэдли пятится назад, к калитке. — Да заходи, у меня много друзей приехало. “Если у него много друзей в доме …тогда можно…” Брэдли осторожно переступает порог и входит вовнутрь. Но там – никого. Он оборачивается и видит Баттерса, опирающегося на закрытую дверь. — Помнишь лагерь? Осторожный кивок. — Мы тогда еще не определились. — Да, конечно. Пожалуйста, позволь мне уйти. Очень прошу. Баттерс выпрямляется и подходит прямо к Брэдли. У того подкашиваются ноги. Такая опасная близость: его руки, его волосы, его губы… Сердце Брэдли бьётся часто и прерывисто, он отшатывается, обходит Баттерса и пытается открыть дверь. Она заперта. — Зачем? Что ты собираешься делать?! – в ужасе восклицает он. — Ничего, — спокойно отвечает Баттерс. – Ничего, просто хочу лично от тебя услышать; скажи, Брэдли, ты определился? Руки Брэдли так и замирают на ручке двери, он медленно разворачивается. — А ты? Ты определился? — Да, — Баттерс кидает ключ Брэдли, — Я определился. Он садится на кресло: — Ты мне нравишься. Брэдли вздрагивает, но тут же горько усмехается: — Как в лагере, там ты мне тоже говорил, что я тебе нравлюсь. — Да, так же искренне. Но все-таки кое-что изменилось, думаю, тогда это было ближе к дружбе, а теперь это похоже на любовь. Если бы за спиной Брэдли не находилась дверь, то он, вероятно, упал бы, а так он только сползает по ней, сжимается и начинает плакать. — Да что с тобой? – восклицает подбежавший Баттерс. – Прости, прости, я снова тебя подвел. Он неуклюже обнимает Брэдли. — Прости, я ничего не сделаю. Успокойся, я … я сейчас открою дверь и больше никогда к тебе не полезу… — Я люблю тебя… — Что? Брэдли поднимает своё лицо с полными слез красными глазами. — Я люблю тебя, Баттерс. Баттерс нежно улыбается и нежно целует его в губы. Это простое соприкосновение, но оно стоит жизни, оно воскрешает душу Брэдли. Впервые он понимает, что теперь-то будет все хорошо и что человек, дважды не давший ему умереть, его собственный ангел-хранитель, будет теперь только с ним.