Sail away, sweet sister

Я беру выше. Сейчас трудный фрагмент, готовлюсь раньше, напрягая пресс, выжимаю диафрагмой звук. И ведь получается. Наконец получается этот чёртов фрагмент. Я опускаюсь сразу на несколько тонов ниже, ловлю воздух, немного подаюсь вперёд. Здесь потянуть, там похрипеть — почти идеально. Быть женской рок-группой очень сложно. Почти нереально. Чтобы петь не в стрипклубах приходится быть на порядок лучше конкурируюших мужских групп. А потому Фэйн очень гордилась тем, что всего за полгода один добились какого-никаго, а признания публики почти по всей стране. Во многом благодаря необычным, живым исполнениям. Фэйн хорошо помнила, как во время её самого первого выступления кто-то из толпы назвал её то ли пакистанской шлюхой, то ли как-то поприличнее. Да, всё же приличнее. После выступления Марк ещё долго подшучивал над ней, что они, женщины, совсем не могут в технику. Она смеялась вместе с ним. Тогда это, возможно, действительно выглядело со стороны как диверсия микрофона. После почти на каждом выступлении находился остряк, выкрикивающий «Это микрофон, а не шест, детка!» И все начинали смеяться. А она игриво подмигивала толпе. Браян обязательно исполняла что-то задорное, даже если это было не по тексту, и такое замечание превращалась в комплимент. Она никогда не обижалась на публику, но часто им приходилось давиться унижениями после выступлений, когда обделенные судьбой мужчины подкарауливали у чёрных выходов, чтобы высказать презрение. А иногда и чего хуже. Одному Фэйн даже сломала нос — надо быть тактичнее, когда общаешься с девушкой. Глаза закрыты, брови приподнять, веду рукой в воздухе, подсказывая себе и анализируя. Не каждый мотив в голове вот так просто воплотить. Звук кажется сырым, слишком звоним, но виновен в этом подвал и отсутствие инструментальной музыки. Я заканчиваю своё соло другими мотивами, чтобы разогнать связки и немного повыпендриваться. — Ну… С микрофоном и на сцене было бы вообще отлично, — я сбито дышу, чувствую, как на щеках теплее румянец. — Да, и в месте посуше. Было бы прекрасное звучание, — Браян сидит в античном кресле, накрытом доисторическим одеялом, забросив ногу на ногу и вытянув их далеко вперёд. — Да одни твои ноги занимают пол комнаты. Тебе и стадиона мало будет, — язвит Роуз, в нетерпении играющая с палочками. Браян не смотрит на неё, лишь прикладывает палецы к виску и опирает на них голову. — Давайте уже заканчивать. Может завтра ещё встретимся, на учёбу рано, — Джоан хватает гитару за гриф, подкручивает струны. Начинается шевеление, напоминающее оживление призраков. Джон и Браян вылезают из полутьмы в свет бедной лампочки на потолке, Роуз непринуждённо садиться перед своей установкой. Всё как обычно. Всё ждут её. И мы начали. И всё шло хорошо, пока  не пошли барабаны. Пора бы уже привыкнуть и перестать думать всякие глупости. Играя на ударных или фортепиано люди часто напряжённо дышат, вот только в местах где посвободнее этого никто не слышит. Не положено приличным девушкам пялиться на других приличных девушек, а она пялилась. Не пристойно исполнителям сохранять целомудрие — они ведь не в церковной хоре поют. И если в школе-интернате всё было по детски наивно, весело и глупо, то сейчас возраст не прощает необдуманных поступков. Фэйн нравилось нарушать строгий устрой в школе, вдали от родительской опеки и нравоучений. Нравилось до тех пор, пока её сверстницы не повзрослели и не приняли их женский долг — любить мужчин. Тогда и сама Фэйн завязала руки и глаза этими фетровыми лентами, шелковыми платками и бумажными полосками. И так намного проще, но черт возьми как тяжело. Здесь выше… Тут похрипеть… И этого, кажется, никто не замечает. Или не обращает внимания. А я чувствую, как разгорается румянец и холодеет небо. Приходится прилагать усилия, чтобы справляться с неожиданными, но очень частыми приступами непонятных и неправильных мыслей. Голосовые связки немеют. Здесь похрипеть, тут вышеаааэ… И получается ужасно. — Ай, Фэйн! Ты убить собралась своим голосом?! — Роуз смеётся, но я чувствую подлинное раздражение. И смущаюсь ещё сильнее, закрыв глаза ладонью и нелепо улыбаясь. — Давай последний раз нормально все сделаем, хорошо? — смотрит Браян усталым глазами. Начали. И вот опять. Я закрываю глаза, стараюсь расслабиться. Просто пою ради себя, позволяю подсознанию управлять сознанием. За веками я в темноте не больше пары секунд, вновь всё окрашивается масками. И вот ты опять язвительно улыбаешься, расчесываешь пальцами медовые пряди. Всё мутно, кроме твоих нежных контуров, крутой переносицы, и этой раны на губе — ожег от ситареты, которую ты от злости неудачно перекусила. Я подаюсь вперёд, путаю слова, но не обращаю внимание. Всем тоже всё равно. Однажды я выучу текст. А, впрчем, пошёл он к черту. Так лучше звучит. Ты подходишь ближе. Что святого осталось в буйной юности? Твои огромные глаза Девы Марии. Это абсолютное богохульство — совмещать их с такой прошлой улыбкой. Мотив другой. Но все следуют за ним. Или этот — похер. Я раню гордость о твои скулы. Припадаю к твоему крутом лбу. Люди не бывают такими горячими — вместо крови в тебе течёт жизнь. Чего ты добиваешься своим бунтом, если твои волосы ещё с детства пропитались дымом баррикад? Заканчиваем. А ты начинаешь. И я опять спотыкаюсь на месте. — Ничего, продолжай, — просит Джоан. Мне приходится догонять, выкидывая из головы непристойные картины. Но лишь на секунду. Так ли черпал вдохновение Густав Климт? Возможно, но эти полотна не любят вешать в музеях. Где-то позади барабаны. И они звучат не так. И в чем-то проблема. — Роуз! Похоже, во мне. — Что? — она не скрывает недовольства. — Ты спешишь, — я больно прикусываю щеки, чтобы не показать ненужных эмоций. — Нормально всё, — встриет Джоан. Она нервничает. Всё устали. — Да нет же, ты идёшь впереди. Надо, чтобы Ты следовала за голосом, тогда будет ярче. — А по-моему это ТЫ тормозишь. Причём конкретно, — она смотрит так, будто хочет убить. Но ты, впрочем, часто так смотришь И мне всё равно, какая ты злая и недовольная. Я вижу портрет Адели Блох-Бауэр, дорогая Роуз. И ты смотреть так, будто готова спорить. А я смотрю так, будто готова тебя трахнуть. Но ты так не думаешь. — Господи, дорогие. Заткнитесь и по новой этот момент, — Браян не дожидается согласия и трогает струны. Поехали. И я пою, теряясь на фоне барабанов. И сейчас всё действительно ужасно. — Нет, нет. Плохо! — смотрю в глаза Роуз. А она смотрит мне в душу. Браян вступает на мою сторону: — Да, Роуз. Ты действительно торопишься. Но Дики так не считает: — А вот тут совсем не так. Это Фэйн отстаёт. Роуз скаблится, достаёт сигарету из кармана кожаной куртки, роётся в поисках зажигалки. — Роуз! — перебивает её Джоан и Браян. — Что? — со спокойным гневом спрашивает она, зажима фильтр зубами. — Мы задохнемся все сейчас. Да и тут загорится всё, только зажигалкой щелкнешь. — Идите нахуй. Джоан молча поставила бассгитару, сняла куртку с головы чучила не пойми чего и поспешила к лестнице. Остальные молча негодовали. — Эмм? — возмущённо окрикнула её Роуз. — Завтра в семь. И выпийте Менопейс, пожалуйста, — ответила Джоан, поднимаясь по лестнице. — Дура, — прыснула Роуз, зажигая сигарету. — «Выпейте Менопейс», — передразнила она её. — фригидная! Она крикнула это потолку, выпуская густое облако дыма из лёгких. — Роуз… — одергивает её Браян. — Она все равно не слышала, — махнула рукой барабанщица. Браян вскоре исчезает, тихо попрощавшись. И я даже не понимаю, какой именно момент осталась только я и она. Хотя скорее всего, как только мы все сюда вошли. Роуз стучит палочками по тарелки и начинает барабанно соло. Всё идёт плавно, по сценарию. И она выжидающе смотрит. — Что тебя не устраивает? — тушит сигарету в фарфоровой кружке с кофе. — Ты спешишь, — но она не спешила. — Ой, иди нахуй, — она бросает палочки наугад. Поднимается, начинает застегивать куртку. — Ты думаешь, что я не замечаю, как ты ко мне относишься? Я молчу. — Нет, я конечно всё понимаю, может какая конкуренция, дух соперничество. Но к чему это? Зачем ты это делаешь? — О чем ты? -Ах о чем я, действительно! То есть ты не избегаешь меня вовсе, это никак не связано с тем, что я тоже могу исполнять? Она ударила по тарелкам. Раздался звенящий грохот, и я искренне надеялась, что Браян уже ушла. — Что за хрень ты несёшь, Дорогуша? — я начала злиться. Всё, что угодно. Пусть она думает, что хочет, но ЭТО? Это даже подло. — Не называй меня дорогушей, милая. Моё сердце упало. Она с вызовом посмотрела мне в глаза, одернула воротник и пошла. Пошла мимо меня к выходу. Я бросилась за ней, толкнула к стене, молясь, чтобы она не ударилась головой о стену и мне не пришлось бы ничего объяснять. Роуз врезается в стену, из лёгких выбивается глухой вздох. Она открыла рот от удивления и испуга. Я всё же выше. Прижамаю её к стене, пока она не начала сопротивляться. — Роуз, ты неправильно всё понимаешь. Ты… Она начинает извиваться, пытаясь освободить руки. — Ты мне нравишься. - Что?! Бред! Придумай что получше. И моё сердце упало ещё ниже. Но девушка все же замерла, с недоверием смотря мне в глаза. Она всё ещё злилась, однако мышцы лица постепенно раслаблялись. Я отступила, бросилась к двери, однако Роуз закрыла её перед моим носом. — Погоди, — спокойно попросила она, всё ещё с подозрением изучая меня. Будто что-то вмиг изменилось. — Это правда? И мне ничего не остаётся, кроме как кивнуть, хотя вся сущность настаивает на том, чтобы объявить это шуткой. "Ха ха, глупая Роуз, как ты можешь мне нравиться, у меня же есть парень..." Барабанщика отступила от меня, повернулась на каблуках и задумчиво начала прогуливаться по комнате. - То есть тебе нравятся девушки, или только я? - Она остановилась возле букового столика, выводя пальцем узоры на пыльной поверхности и не глядя на меня. - Дорогая, давай ты забудешь об этом... - но слово "дорогая" на этот раз её развеселило. - Так что? Нет, ты не пойми неправильно, ты ничего так, и будь я парнем ты бы мне нравилась... "Будь я парнем". Спасибо не надо, Роуз. Она присела на кресло. — А я думала, что ты меня ненавидишь. И она засмеялась, а вместе с ней и я, но более истерично. Чтож, похоже группа останется без клавиш и вокала. — Ты прости, мне стоило раньше догадаться. Не стоило. — Забудь об этом, прошу, — прошептала я, краснея и бледнея. Роуз смотрит из-под чёлки. Что-то хочет спросить, но молчит. -"Мне уйти или остаться?" - пытаюсь спросить её взглядом, но она в ответ опускает глаза, скучающе стучит пальцами по подлокотник. Мы долго молчали, а потом ты подошла ко мне медленно, вкрадчиво запустила пальцы в стадо вороньих волос. Как будто мне такое раньше снилось. И как будто я помню, чем всё закончилось. Я кладу руки ей на солнечное сплетение, определяя расстояние, которое она, однако, нарушает. Смотрит изучающе, дышит близко, дышит кофе и табаком. И осторожно касается губ. Сердце упало, на этот раз разбившись. И, пока я слушала звон тысячи осколков, ты сбежала в завтрашний день.