Святой источник

      Бу-тыл-ка: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по горлышку, чтобы на третьем коснуться воды. Бу. Тыл. Ка.       Он просто смотрел на неё, не замечая ничего вокруг. «Все уже приметили это, и наверняка делают невероятно смешные мемы», - подумал Рудой, задумчиво вертя тару в руках. И не понял, почему он об этом подумал. Он уже и забыл, зачем пришел. Забыл, зачем в плохо освещенном, заволоченном дымом зале сидит столько народу. Почему над его ухом орет какой-то невнятный мужчина с хитрой улыбкой и волосами, спадающими на плечи. Он просто смотрел на бутылку, являющуюся для молодого марксиста всем.       А ведь он посмотрел на бутылку не просто так. Таким образом Андрей пытался сосредоточиться перед предстоящими дебатами. И, черт возьми, залип. Нелепо, не находите? В любом случае, мысли в голове нашего героя текли крайне медленно, будучи заторможенными приятной игрой отблесков на водной глади. «А ведь эта бутылка — чистая диалектика» , - продолжал размышлять Андрей. Она одновременно и сосуд с питьем, и призма, через которую и мир, и она сама воспринимаются по другому. Парень поймал себя на мысли, что несет какой-то бред и совершенно не готовится к скорой битве, но все равно не мог оторвать взгляда от этой бутылки. Туман, окружающий его, казалось, проник и в голову, и во взгляд.       Светов наконец кончил говорить, и на минуту замешкался, пытаясь найти слова. Эта тишина вдруг придала мыслям Рудого ясность. Он понял, почему не может оторвать взгляд от бутылочки. Андрей уже испытывал что-то подобное, но…далеко не так сильно, как сейчас.       Вода медленно покачивалась внутри тары, переливаясь, игриво обмениваясь молекулами, метаясь, путаясь. И он любил эту воду. Любил пластик, отвернутую от камер этикетку, иронично провозглашающую эту воду святой, расширение у горлышка и крышечку. Крышечку цвета июльского неба. Андрей вновь почувствовал себя юным, свободным, вольным, полным воли и тяги к жизни, а также совершенно несклонным к саморефлексии. Не то, чтобы он устал от быта, но все-же годы и активная общественная работа давали о себе знать. Он взял себе за привычку выходить на балкон всякий раз, когда бессоница мучала его. Андрей мог стоять на нем по несколько минут, а мог провести час, остужая мозг после активной работы. И сейчас он понял, что ему больше не нужны эти перерывы. Бессоница не вернется к нему, пока рядом с ним она. Бу-ты-лоч-ка, с которой он пройдет мимо любой опасности, любой трудности, любого стакана воды.       Рудой чуть улыбается и резким движением открывает крышку, с которой Светов уже никогда не сможет поиграться своими длинными, холодными пальцами. Он закрывает глаза и касается горлышка губами. Андрей смакует искуственный материал и опрокидывает бутылочку. Живая влага льется в него, придавая сил, возвращая способность мыслить. Зал будто замолкает, смотря на этот первозданный, почти святой акт. И хитрый Дед, никогда не упускающий лишней провинции, и Вато, блестающий лбом и еще ни кем, ни с кем не спутанный, и даже отмеченный меткой хаоса оппонент Андрея впиваются взглядом в этот немой акт любви. Отвращение, шок, задумчивость…много мыслей можно прочитать в их, покрытых дымкой глазах. Впрочем, Рудому плевать. Он наконец отрывается от бутылки, и одна капелька стекая по его нижней губе падает на черную как смоль пуговицу. Он открывает ясные глаза и озирает все вокруг. Мир теперь абсолютно понятен ему.       Андрей слышит вопрос рефери. Он улыбается, и понимает что готов. Теперь он точно готов. Ко всему. — Вестник Бури, — слышат все в помещении. Объемный нацист показушно усмехается, скрывая свою тревогу и извечное желание ныть. Ведь Егор понимает, что эта любовь пусть и небольшой, но шажок. Шажок к победе коммунизма.