– Звон колоколов... Они сегодня особенно отчётливо звенят: непрерывный звон, как будто свадьба... Или...
Рюдзаки запнулся, задумавшись. Я знал, что именно тогда он замолчит. А я в свою очередь знал, что он имеет в виду.
– Слышишь их, Лайт? – задал мне наводящий вопрос. Как обычно, ссутулившись, он заложил руки в карманы, с него ручьем стекает вода. Никто не ожидал, что в этот солнечный ясный день вдруг начнется ужасный ливень.
– Нет, – ответил я невозмутимо. – Не слышу, Рюдзаки.
Как и было запланировано, я не подал вида. Я сделал вид, что и не подозреваю о его смерти. На самом деле никто другой, как я, об этом так хорошо не знал. Ведь этот план был построен мной. Воспользовавшись слабостью Рэм к Мисе, я убедил Бога смерти убить L. Таким образом поймал её на крючок. Считается ли это для меня подлостью? Нет. Это давно уже не есть подлость, так как я делаю это во имя справедливости. Меня с детства терзали подобные вопросы, терзают и по сей день, сильно терзают. Или уже не так, как прежде?
Я уже давно подумал о том, что буду делать после смерти своего страшнейшего врага. И каждый раз вздрагиваю при мысли о его смерти. Злорадство кипит внутри меня, когда я представляю, что настанут времена, и мой сильнейший враг будет стёрт с лица земли вместе с своим мнимым правосудием и гордым эгоизмом, и тогда, наконец, я буду со спокойной совестью заниматься своим делом, и не найдется на мою голову такого же сумасшедшего интеллекта, который мыслил бы со мной в унисон. Я не раз удивлялся тому, что я и Рюдзаки приходим к одной и той же мысли за одинаковый промежуток времени. Это удивляло меня и одновременно пугало.Не спорю, я не хочу проигрывать. Я хочу дождаться этого яркого момента, торжества возмездия за все то зло, что было совершено в мире, чтоб народ в один голос провозгласил о том, кто единый спаситель человечества. В этот день люди будут счастливы и вечны. Я не хочу упасть лицом в грязь перед этим «великим детективом», который едва различает понятия добра и зла.
Или все же различает?
Меня трясет от предвкушения того, каковы будут результаты моей борьбы. Но меня трясет от ещё одного странного чувства, совершенно противоположного первому. Я предвкушаю смерть L. Что я буду делать после этого события? Каждый раз я отчётливо себе это представляю, и каждый раз мой настрой мрачнеет. Какой-то тяжёлый груз ложится на мою душу.
Я уверен, что делаю это во имя справедливости, и лишаю Рюдзаки жизни тоже ради этого.
Когда я и Рюдзаки ушли с крыши, сквозь тучи выглянули лучи солнца.
На следующий день ко мне вернулся мой боевой настрой. Я вновь готов был вернуться к той привычной линии поведения, однако сначала расскажу подробно, что произошло на крыше во время моего разговора с L, и как хладнокровный и расчётливый Ягами Лайт впервые пришел в истерику.
Рюдзаки что-то говорил про колокола.
- Что за бред ты несёшь, Рюдзаки? - в лёгком наигранном раздражении сказал я, - Идём отсюда, намокнем...
- Уже намокли, - ответил детектив. - Не обращай на меня внимание... Я всегда несу чушь. Ты бы поменьше меня слушал.
- Да, это в твоей природе, - сказал я спокойно, - Если каждый раз принимать тебя всерьёз, то можно сойти с ума. Мне это известно лучше, чем кому-либо.
- Да, Лайт... - задумчиво ответил детектив. Все это время он едва смотрел на меня, развернувшись вполоборота. Лишь искоса поглядывал. Я так и чувствовал, что он хотел мне что-то сказать напоследок. Какая-то скрытая мысль таилась в его челе, спрятанном под копной черных волос. Мои догадки, конечно, тут же нашли подтверждение.
- Но ведь то же самое можно сказать и о тебе...
- О чем ты?
- Разве когда-нибудь ты был откровенен со мной? - он вдруг развернулся всем корпусом ко мне.
- Рюдзаки, зачем так говорить? - удивлённо вопросил я, - Конечно, я не всегда бываю правдив, но знаешь, нет ни одного человека, который никогда в жизни не лгал.
Идеальных людей не существует.
Мое хладнокровие и умение держать себя в руках всегда меня спасало. Однако отчётливо помню: после реплики L что-то ёкнуло неприятно в моем сердце, словно голос совести, волшебным образом пробудившийся во мне в конце этой длительной борьбы. В самый неподходящий момент я готов был вдруг бросить эту войну за «справедливость», настолько красноречиво и пронзительно Рюдзаки смотрел мне в глаза. Однако иная сторона моей натуры брала верх, контролировала меня. Кира оказался сильнее Ягами Лайта.
- Но я знаю одно, - продолжал я, - Что никогда не буду намеренно лгать, чтобы навредить человеку.
Желчь и лицемерие так и сочились из меня, переполняли все мое тело. В тот момент мне с трудом верилось, что в мире существует некто хуже меня. Удивительны люди: вроде бы делают добра и искренности, внутри чувствуют, что поступают неверно и им нужно сходить с этого пути, но продолжают упорно и намеренно делать зло. И когда ко всему-то подлец-человек привыкает! Даже милосерднейший из милосердных станет последней тварью, если ему посчастливится попасть в мое положение. Страх окутывал меня. Потому что я уже не знал, как управлять этой тварью, что жила во мне. Два существа тогда поселились в моей душе: одно вызывало меня на искренность и сострадание, другое подло нашептывало о власти. И второму я, как идиот, попался на крючок.
- Я знал, что ты так скажешь, - спокойно ответил Рюдзаки.
- Идём, ты промок.
***
Мы спускались по лестнице, когда он сказал фразу, которой добил меня окончательно.
- Мне очень жаль, Лайт, - произнес Рюдзаки, - Мы скоро расстанемся.
- А... - у меня перехватило дыхание. Эта истина уже давно мне была известна, но сейчас она меня привела в неистовство, скрытое, но факт остаётся фактом. Я хотел что-то сказать или спросить, но у Рюдзаки зазвонил телефон. Я хотел "сделать эту попытку что-то сказать", чтобы у L не возникало никаких подозрений, что я не удивлен этой его фразе, но вышло полностью искренне. И это была единственная абсолютно честная вещь, которую я сделал по отношению к Рюдзаки.
***
– Мы проверим эту тетрадь в действии.
Присутствующие в комнате ахнули от удивления. L оставался невозмутим.
– Зачем, Рюдзаки? Мы и так знаем, что эта тетрадь работает.
– Ага! – воскликнул Мацуда от негодования. – И кто будет вписывать имена? Ведь это нужно делать каждые 13 дней.
– Это сделает преступник, – холодно-спокойным тоном возразил Рюдзаки, тыча ложкой в тетрадь. – Через 13 назначена его казнь. Мы заключим сделку: если пройдёт 13 дней и он не умрет, то казни не будет.
– Но... Играть с человеческой жизнью!.. – воскликнул Соитиро.
– Мы вынуждены, – решительно отпарировал детектив. – После этой проверки всё сразу встанет на свои места.
Я стоял неподвижно в тени и наблюдал за его движениями. Хотя L говорил беспристрастно и даже более настойчиво, чем обычно, в его голосе ощущалось напряжение. Я и сам был напряжён и не упускал из виду ни одной детали, и до сих пор помню тот день, как вчерашний. Я чувствовал, что ЭТО должно произойти в скором времени, знал, что настанет моя великая победа, торжество справедливости. Однако коварно подступало ощущение не радости, а тревоги. Тяжёлой, тягучей, продолжительной тревоги. Я с упорством отгонял это настроение.
Этот роковой момент грянул, как гром среди белого дня. Громко, неожиданно и беспощадно.
Внезапно свет погас, а экраны мониторов сначала загорелись белым светом.
– Что это? Замыкание?..
Гремел гром. Тревожная суета заполонила комнату. Происходящее неслось передо мной, как пуля у виска. Будто кто-то ножом полоснул и мгновенно исчез.
На мониторах появилась надпись «all data deletion».
– Ватари... – прошептал Рюдзаки. – С Ватари беда. Я попросил его удалить все данные, если что-то случится.
– Что могло случиться?..
– Где бог смерти?!
– Его не видно!
– Я его не вижу...
Рюдзаки аж передёрнуло. Моё сердце бешено колотилось. Он падал с стула. Мои губы стали было искривляться в безумной, дикой улыбке, я готов был заорать от злорадства, однако что-то ударило мне в голову. Я в ужасе раскрыл глаза и упал на пол с Рюдзаки, подхватив его обеими руками и заглядывая в его дикие глаза с суженными зрачками.
***
Я был раздражён. Потому что мой план был провален. Я хотел обрести власть и был одержим борьбой с L, так как это был единственный человек, который мог сравниться со мной. Именно этот факт меня приводил в бешенство. Я самолюбив, горд и ненасытен, но я отнюдь не один такой. Тетрадь смерти дала мне такую власть, о которой не мог и мечтать ни один президент или король. Однако в бочке мёда обязана быть ложка дёгтя. И эта ложка испортила всю мою жизнь после того, как я коснулся тетради смерти.
Рюдзаки догадывался, что его смерть близка, он просчитал развитие событий, возможно, даже что-то предпринял, чтобы его труды не канули в бездну. Когда мы стояли на крыше, он позвал меня и спросил намёком. Хотя на самом деле глубоко внутри я слышал звон колоколов, которые медленно извещали о смерти детектива, я ответил таким же намёком. Не поддаваясь мимолётному впечатлению, сделал вид, что я этого не слышу, не слышу этого посыла. А звон колоколов всё также звучал в моих ушах. И потом звучал он всю мою жизнь до самого конца, когда Мацуда пристрелил меня, и потом я подыхал в подворотне, как скотина. Тогда и проснулась во мне совесть, которая так долго спала. Повторюсь, я был в бешенстве. Я всё ещё думал о своих планах на мировое господство, о власти, славе, и вдруг просыпается этот глупый, наивный голос совести и наставляет строгим голосом: «Ты этого добивался, Ягами Лайт? Это твоя справедливость?».
L, друг мой, я снова тебя обманул. Ты посчитал, что ошибся в своих расчетах, и Ягами Лайт на самом деле был невиновен. И великий детектив умер, зная, что я всегда был на самом деле его другом, первым другом. Мне странно осознавать это, но я тоже стал считать тебя другом, иначе бы в тот момент голос совести не застал бы меня врасплох.
На пару дней Ягами Лайт действительно стал собой, поклявшись, что будет мстить за своего друга, и сделал это честно. Впервые в своей жизни. Однако Кира не сдавался. Мысли о власти постепенно заполняли мою голову, воссоздавали прежний туман, захватывали мой ум, блестящие и коварные идеи рождались, казалось, каждую минуту. Я снова стал стремиться к власти, продумывать свой дальнейший план действий, звон колоколов постепенно затихал. И вскоре прекратился. Ягами Лайт умер вместе с L. На его месте остался подлый убийца.
Колокола долго не звенели так отчётливо. Лишь в тот день, когда я, окровавленный и простреленный со всех сторон, как побитый пёс, бежал по закоулкам, я слышал тот же звон и вспомнил всё. Но тогда уже было поздно.
