Ну что же сделать? Я вновь бегу за тобой, А ты по привычке бежишь от меня.
Максименко плывет тихой поступью, мягко царапая влажную кожу предплечья, несколько раз оборачивается и вдыхает холодный воздух, прежде чем скрыться в тепле подтрибунного помещения. Он сглатывает привычную тяжесть натруженных мышц, присаживаясь на скамейку, устало оглядывает парней и бегло мажет по Джикии. Медленно стягивает футболку. Шелест чужих движений и приглушенные разговоры проносятся стороной, отрешенной невзрачностью плывут перед сонным унынием. Сашка нарочито усердно натягивает улыбку, прощаясь с партнерами рукопожатием, давится скомканной вседозволенностью и остается один на один, когда все, кроме него и Джикии, неторопливо расходятся по домам. — Ничего сказать мне не хочешь? — произносит после долгой паузы, упрямо сверля согнутую спину Георгия, пару раз щелкает пальцами и заметно вздрагивает, когда плечи мужчины напрягаются. Джикия отстраняется от спортивной сумки и оборачивается, присаживаясь напротив. — О том, что было недавно. Саша ерошит волосы, отводя взгляд, сжимает руки в кулак и совершенно не отступает, будто находит в себе новый запал, стреляет уверенностью и снова смотрит в упор и с вызовом. Провоцирует. Георгий чувствует, как страх — именно страх — липкими лапками царапает по живому, пролезая в уши и нос, раздирает горло и легкие, выпуская со свистом порции сорванных выдохов. Он сжимает челюсти, мнет в руках теплый свитер и режет Сашку презрением, режет неприкрытой агрессией и отчаянным наступлением, глупо и по-детски задавая нелепый вопрос: — А что было недавно? — голос срывается. От этого Джикия особенно бесится, чувствуя на себе открытый и насмешливый взгляд, разлагается и ухает вниз, с трудом заставляя себя подняться и сохранить лицо. Зачем-то повторяет еще раз, словно проводит работу над ошибками, ожидая, что новые интонации заставят Максименко капитулировать. Но вопрос все еще звучит как-то выстрадано и жалко. — Ну? И что было? Георгий смотрит со злобой, разрубает между ними пространство, накаляя воздух до максимума, честно надеется, что, почувствовав явный тупик, Максименко встанет, обиженно выйдет, и ситуация снова чудесным образом разрешится сама собой. Но Сашка, как назло, будто бы набирается сил. Чужая напускная агрессия, которая совершенно не выигрышно подчеркивает бушующий страх, только лишь распаляет и развязывает язык. — Ты прижал меня к стене в душе на прошлой неделе. И укусил шею, — Максименко сам себе удивляется, как получается сочетать кипящую лаву внутри и грохочущий холод снаружи. Он прячет руки в карманах брюк и даже не дергается, когда Георгий рывком поднимется с места и замирает как вкопанный, чувствуя себя так, будто его впервые ударили по лицу. — А еще ты поймал меня на парковке и обнял со спины. Я не видел (ты стоял сзади), но мне показалось тогда, что ты чуть ли не плакал. Георгий давится злобой — теперь уже именно злобой, а не прежними страхами — в остервенении загнанным зверем делает пару шагов, становясь к Максименко вплотную, ударяет ладонями по шкафчику у его головы. Джикия давится им слишком долго, разжевывает, зажмуриваясь и не давая себе прочувствовать вкуса, кричит в пустоту: «Отрава-отрава-отрава», а выплюнуть совершенно не может. По пустой раздевалке проносится ужасающий грохот — Джикия ударяет по шкафчику сжатыми кулаками, — и Максименко, глотая вдох, давится и заходится кашлем. Сашка упрямо идет напролом, используя отчаянный метод, потому что вечное замалчивание и подобные порывы чувств от Джикии сначала дарят надежду, сводя с ума, а потом пропадают бесследно, превращая в бред сумасшедшего любые проявления чувств. — А еще ты меня поцеловал, помнишь? — Сашка чуть ли не плачет. Сашка использует последнюю мину, подрывая чужое терпение: Джикия тут же хватает его за горло, припечатывая затылком о дверцу. Максименко судорожно вцепляется пальцами в его руку, краснея и пытаясь дышать, потерянно смотрит прямо перед собой, на грани сознания улавливая пылающий взгляд и бешенство своего капитана. — Заткнись, — Джикия убивает, растворяет и плавит, погружая в серную кислоту, сам опускается следом, зажмуривая глаза, давится бессильным отчаянием. Тяжело дышит, горит и трясется, стоя над беззащитным парнем, огненно смотрит в глаза и вдруг ослабляет хватку, отступая на пару шагов. Любить Максименко оказывается крайне неправильно, омерзительно и противоестественно. Георгий ударяет себя по лицу, разрывая на части иллюзию выдержки и напускное, глупое хладнокровие, вскрывается и оголяет нутро, стоя перед Сашкой ослабленным, мятым и злым. Максименко затравленно ухмыляется, растирая саднящее горло, заходится хриплым дыханием, роняя обильные слезы, плавится жгучей обидой и ненавидит — ненавидит — такого Георгия Джикию. Раздевалка давится тишиной, сужается и врезается в плечи, норовя обрушить на их головы потолок. Сашка немного приходит в себя, рывком поднимается на ватных ногах и подходит вплотную, хватая Георгия за грудки, сильно встряхивает и открыто заглядывает в глаза, вынуждая сфокусировать взгляд и попробовать вернуться в реальность. — Чего ты боишься, Джи? — Сашка как-то сразу добреет — его сумасшедшая тяга пожирает зачатки ненависти — минуя сопротивление, насильно прижимает к себе, больно врезаясь пальцами в волосы. Джикия сопротивляется яростно, кусает за шею, Сашка болезненно вскрикивает, но не отпускает, напористо удерживая в объятиях, толкает вперед и вдавливает Джикию в стену, вставляя колено между раздвинутых ног, заламывает руки над головой и загнано дышит в губы. — Я влюблен в тебя. Так что взаимно все, слышишь? Георгий пару раз дергается, норовя вырвать руки из хватки или стукнуть ногой, но Максименко вжимает его всем телом и больно кусает за ухо, опаляет жарким дыханием и, задыхаясь в пылу потасовки, несвязно и сбивчиво говорит: — Черт возьми, Джи, почему ты все так усложняешь? Ну, нравимся мы друг другу, зачем все эти твои закидоны? — Сашка хочет сказать что-то следом, но вдруг отлетает на пару шагов, когда Георгий все же подбивает его ногой и, пользуясь минутной заминкой, с силой отталкивает назад. Джикия хочет ударить, но замирает на месте, еле дыша, дрожит и вспенивается изнутри, наблюдая за реакцией Сашки. Максименко медленно отходит, будто сдается, сереет в лице и делает последнюю жалкую и бессмысленную попытку. — Серьезно, Джи, хватит этих твоих тупых стереотипов. Правда, не могу так больше. Или не смей приближаться и давать мне повод на что-то надеяться, или просто смирись с тем, что тебе мужик нравится, в конце-то концов!Знаю, что вместе ничего не ждет И каждый раз чувствую, что я сыт. Я бы оставил тебя для себя…
Максименко даже не замечает, когда Джикия оказывается непозволительно близко. Только его голова безвольно клонится влево от сильного удара кулаком по лицу. Сашка сплевывает тягучую кровь, отираясь рукавом белоснежной рубашки, зачем-то кивает и подхватывает рюкзак, медленно направляясь к двери. — Не смей больше подходить ко мне с этим, мудак, — Сашка выплевывает через плечо, тут же хлопая дверью. Джикия остается в раздевалке один, подносит к лицу напряженный кулак и долго всматривается в онемевшие пальцы. Если бы он имел власть над собой, не подошел бы с этим ни разу. Но этот мальчишка ломает его, скручивает и рассыпает себе под ноги обилием огнедышащих чувств. Джикия горит изнутри, режет собственные желания чувством тотального — и по большей части надуманного, фальшивого — омерзения, ходит по раздевалке кругами и ударяет по шкафчикам сомкнутым кулаком.Новый день снова меня валит с ног, Наверное, это теперь мой рай. Время наивно бежало в песок, Время наивно кричало: «Бросай».
Максименко просто разлагает его нутро, проходится кипящим маслом по кровеносным сосудам и взрывается диким огнем, когда в его сторис появляется милая девушка. Георгий давится публикациями как осколками битой посуды, каждый раз омерзительно больно разрезает себя по частям и сначала абсолютно уверенно не реагирует, не поддается на провокацию. Он откидывает телефон на смятые простыни и опускается головой на подушки, накрывая лицо ладонями, тщетно пытается дать себе отдохнуть, но реальность холодными лапами отгоняет его ото сна, и миловидная девушка в чужом инстаграме почему-то занимает все нездоровые мысли.На самом деле, ты беги, Лишь бы не мимо, Но заканчивай быть Невыносимо холодной льдиной…
Через несколько дней ситуация только усугубляется. Георгий бродит грозовой тучей по раздевалке, пару раз срывается без причины на Зобнина, а потом подходит к Роме побитой собакой и скомкано просит прощения. Джикия теряет работоспособность, теряет уверенность и концентрацию. Тедеско отмечает ухудшившиеся показатели и просит быть чуть внимательнее. Джикия безвольно кивает и срывает футболку. Минуя душ, спешит побыстрее скрыться из виду, по возможности полностью игнорируя Максименко. Но когда сам Максименко показательно игнорирует его самого, Джикии кажется, что у него отняли способность чувствовать что-либо кроме тягучей и липкой, до тошноты омерзительной злобы на собственную неспособность подчиниться своим же желаниям. Еще через неделю Сашка выставляет фотографию из уютной кофейни, и Георгий, сжимая смартфон, проваливается куда-то в бездонную пропасть, сохраняя возможность видеть лишь, как Саша обнимает девушку за плечо, и как его пальцы касаются ее оголенной кожи. Джикия сам себе кажется отвратительным. Он откидывает телефон в сторону, сидя на огромной кровати посреди тусклой, вымершей спальни, обхватывает голову ледяными ладонями и в ужасе глотает свою любовь столовыми ложками. Через месяц у Максименко спрашивают о новой избраннице, и заголовок крупной газеты на следующий же день пестрит яркой и разрушающей новостью: Россия потеряла завидного жениха. Вратарь Спартака в отношениях. Джикия смеется в пустой квартире. Джикию тошнит, и он наклоняется над унитазом, сворачиваясь пополам и зажимая живот, давится жгучими криками и ломается изнутри. Неужели правда? На следующей тренировке Георгий смотрит на него излишне внимательно. Следит за каждым движением, улавливая сосредоточенный взгляд и вовлеченность в игру: Сашка выкладывается, отдается процессу и просто живет футболом, в то время как Джикия живет самим Максименко. Сашка не проявляет к нему ни малейшего интереса. И это просто лишает доступа к кислороду. Неужели все так серьезно?Ты вяло таешь на ходу, Мне не противно. Я тебе не противник, Да и ты не бежишь уже так активно…
У Джикии потеют ладони. Он подскакивает на измятой кровати, больно ударяясь о тумбочку, роняет на пол смартфон и, наклонившись, снова подносит его дрожащими пальцами к огненному лицу. Новое сторис сводит с ума. Джикия опускается на пол, врезаясь лопатками в изголовье кровати, возводит взгляд к потолку и повержено, оглушительно стонет, чувствуя, как что-то холодеет в душе и, кажется, полностью умирает. Он снова вглядывается в экран, увеличивая громкость до максимума, и вспыхивает бессильным отчаянием, размеренно ударяя ступней о мягкий ворсистый ковер. Девушка машет в камеру, очаровательно улыбаясь, в коротком халатике садится к Максименко вплотную и мягко целует в щеку. И Джикия не выдерживает.Ночь меняет день, Ты меняешь все мигом…
Стоя на лестничной клетке, барабанит в закрытую дверь. Отчаянно желая уйти, упрямо стоит на месте и просто врезается в агонию собственных страхов и неподдельного ужаса от потери любимого человека. Он не имеет права находиться здесь и теперь на что-то рассчитывать. Смотрит на Сашу пару секунд бешеным, дико горящим взглядом, а потом снова — как в тот единственный раз, не имея на это совершенно никакого морального права — бьет по лицу наотмашь.Закрыта дверь, Но однажды к тебе найду выход…
Максименко не удивляется. Джикия даже давится заготовленными проклятиями, натыкаясь на выражение его лица: Сашка мягко и тепло улыбается, отирая горящую щеку, победоносно заглядывает в глаза и делает шаг навстречу. — Так сильно ревнуешь? Если честно, я уже отчаялся и хотел прекратить весь этот цирк. На периферии что-то искрится, трескается и гаснет, чтобы в следующую секунду загореться опять. Георгий рывком закрывает за собой дверь, потому что захватить пространство Сашки становится для него задачей номер один. Он подходит вплотную, облепляет чужое лицо, грубовато гладит ладонями щеки и сорвано дышит, хаотично скользя одурманенным взглядом, загнано, просительно выжидает, и Максименко не мучит его. Сашка рывком одергивает руки Джикии и подхватывает мужчину подмышки, скрещивая пальцы в замок за его спиной, горячо целует шею, мокро проходится языком по солоноватой коже за воротом куртки, притирается носом и с жадностью впитывает в себя его запах. — Джи, боже, ты такой глупый. Сашка позволяет ему обнимать себя излишне болезненно: Джикия, кажется, норовит переломить ему позвоночник, толкает в сторону комнаты и накрывает собой, вынуждая лечь на диван. Георгию прямо сейчас, сию же минуту нужно что-то противоестественное и совершенно неправильное. То, что бы он никогда себе не позволил ни с кем, кроме этого мальчишки, выкачавшего из него кислород. — Саш, я тебе… — слово теряется. Оно просто еще не способно сорваться у него с языка, поэтому Джикия решает действиями выказать то, что не в силах озвучить вербально. — Саш, я сам… кое-что… Это сводит с ума. Просто ломает устоявшиеся стереотипы, будто вековая стена вдруг падает Джикии под ноги. Сашка лишь вскрикивает, жадно впиваясь взглядом, когда Джикия, сорвав с себя куртку, рывком спустив с него штаны и белье, немного помедлив, сразу заглатывает целиком, врезаясь губами у основания, давится и выпускает изо рта, кашляет. Странно, непривычно и пошло, как-то грубо, надрывно и преждевременно, сорвано и чувствительно. Именно так, как нужно. Сашка порывисто стонет, больно врезаясь ему в плечо, непотребно гладит по щеке и обожающе смотрит в глаза, пока Джикия, вне себя от калейдоскопа эмоций, мажет по всей длине, захватывает головку, посасывая, а потом снова насаживается наполовину, не двигаясь. У Джикии невероятно громко заходится сердце в груди. Воздух вокруг обжигающе горький, Сашка непроизвольно толкается бедрами, и Георгий послушно вбирает глубже, где-то на периферии сознания понимая, что он творит. Георгий просто запоздало, скомкано, торопливо и неумело возвращает свою любовь. Принимает свою любовь, с каким-то остервенелым старанием разрушая закостенелый стереотип. Он давится, разносясь по квартире пошлыми звуками, шумно вдыхает носом и снова опускается глубже, неестественно для себя получая удовольствие от… подобного действия и чужого блаженства. Сашка толкается, придерживая затылок, кричит, не сдерживаясь, и Джикия иррационально чувствует себя хорошо. Отстраняется и жадно следит за тем, как Сашка парой движений доводит себя до оргазма. Джикия тут же тянется к нему ближе и обхватывает руками лицо, пошло и нездорово, с какой-то откровенной горячностью вылизывает его рот, пока сам Сашка, изогнувшись, опускает руку ему в штаны. Это так же грязно, как и необходимо. У Джикии кружится голова. Георгий кусает его губу и кончает, навалившись всем телом, устало целует лицо и вяло соображает. — Слушай, Джи, — еле придя в себя, Сашка тут же обхватывает его руками и ногами, слишком сильно, даже болезненно придавливая к себе, а потом вовсе укладывается сверху, будто боится, что Георгий сейчас же очнется и, снова ударив его по лицу, попытается убежать. — Только попробуй теперь сделать вид, что ничего не было. Георгий не отвечает. Он просто вяло пытается отстраниться, потому что становится слишком тесно уживаться на узком диване и с Сашкой, и с собственным роем накативших мыслей и страхов. Он только лишь мокро целует его в плечо и натягивает штаны сначала на себя, а потом и на Максименко, сонно ворочая языком: — Спи уже, а, — и все же сдается. Все же дробит последний камень разбитой стены извечных стереотипов, не больно хватая Максименко за шею. Вдруг огненно, собственнически заглядывает Сашке в глаза и шепчет с надрывными нотками в голосе, — только попробуй теперь разыграть очередной спектакль в своем инстаграме. Сашка с готовностью кивает в ответ, расслабленно улыбается, и Джикия постепенно успокаивается, затихая у него на плече.Я тебя выиграл.*