Мертвый город

Небо в этот вечер, казалось, было самым жутким из всех, какие Джеку довелось видеть или помнить. На горизонте, частично просвечивающем через деревья (живые и зеленые, и мертвые и сухие), довольно быстро уходило, скрывалось из глаз багряное солнце, цветом почти как кровь. Его, уже «обрезанный», светящийся круг слабо дрожал в душном мареве, ещё не успевшем остыть после знойного дня. Над солнцем расходилось у горизонта жуткое, багровое сияние. Оно становилось чем дальше и выше от «тонущего» в далеком отсюда море небесного светила, тем бледнее, постепенно выцветая, чтобы ещё выше перейти, как в переходах оттенков в акварельной живописи, в совсем жуткие чернильно — серо — синие крупные тучи. Тучи эти быстро неслись по небосклону, то и дело плавно, но довольно стремительно меняя свою форму из одной в другую. Но каждый раз напоминая что-то зловещее, опасное, как образы ужаса из подсознания в тяжелых и удушающих страхом кошмарных снах. Воробушек старался не смотреть на это небо, усиливавшее и без того немалый страх. Пирату начинало казаться, что его враг, помимо всего прочего, ещё и управляет погодой подобно опытному дирижеру, для того, чтобы вогнать свою и без того запуганную жертву в состояние ещё большего ужаса. Ветер с силой гнул верхушки живых деревьев, срывая с них часть листвы, и гоняя её по пустым, несколько веков как мертвым, улицам каменного древнего города. Сквозь хорошо подогнанные когда — то неизвестным мастером каменные плиты, которыми были покрыты все дороги и площади, в местах стыков прорастала трава, но деревья так и не смогли прорасти сквозь камень, оставляя пространство вокруг каменных строений пустым, не дающим укрытий от опасного, злобного вражеского взгляда. Джек задыхался не только от усталости, но и от удушливого страха. Эти древние руины и сами по себе могли внушить состояние полумистического ужаса перед чем-то потусторонним, небъяснимым, враждебным всему роду человеческому, что, казалось, вот-вот объявится и нападет на пирата из-за любого угла, приняв омерзительный и холодящий сердце облик, заставляющий его зайтись в ужасном крике. Руины, среди которых тут и там можно было наткнуться на скелетированные трупы, выбеленные кости в полуистлевшей одежде, местами покрытые мхом. Останки эти валялись и на улицах, и на площади, и в месте, бывшем когда — то местным храмом, и в подобии дворца местного правителя, и даже иногда попадались в лесу, там, где деревья росли уже вблизи вымершего города. Там кости лежали, почти полностью скрытые опавшими листьями и перегноем из них. Джеку было страшно представлять (но, Боже, до чего явно эта картина появлялась в его сознании!), что тут было, когда все эти многочисленные трупы несчастных людей и даже их домашней скотины только начали разлагаться… Без сомнения, окажись Воробей тут в то время, то вряд ли он смог бы заставить себя прятаться здесь. И это несмотря на то, что страшная, многократно усиленная, нестерпимая трупная вонь наверняка помогла бы ему спрятать свой естественный запах. Спрятать его и себя самого от мерзкой не то нечисти, не то ещё чего — то пока необъяснимого, которое упорно охотилось за ним сейчас, заставляя в панике убегать, будучи от дикого животного ужаса совсем не в силах для того, чтобы хоть попытаться придумать что-то спасительное. Сильный ветер свободно проходил по несколько столетий как опустевшим улицам, рождая где-то среди них жуткий, жалобный гул, похожий на вой кого-то или чего-то живого. А может, это были стенания неупокоенных призраков… Солнце уже опустилось за горизонт в море до конца, так что улицы вымершего города полностью погрузились в мрачную тень и прохладу, и тень Воробья, движущаяся недавно чуть впереди него, бесследно исчезла. Скоро стемнеет совсем, и ночь своими чарами сделает это место ещё более пугающим. Джек в очередной раз свернул, на этот раз налево, потом ещё раз налево… и уткнулся в тупик. Пират в панике попятился назад, буквально заставляя себя это сделать, ибо ему казалось, что эта жуткая тварь, Салазар, уже где-то в паре-тройке десятков метров от него. Холодея от страха и от резкого порыва ветра, пират выскочил на только что пройденную улицу, и кинулся вперед, аккуратно, насколько это получалось, перепрыгивая через скелетированные трупы, чьи черепа словно скалились ему вслед в вечных зубастых «ухмылках», и глядели пустыми темными провалами глазниц. Джек перешагивал их не только из уважения к человеческим останкам или боязни мести их душ, но и страшась издать шумный треск, если бы случилось всем весом встать на какую-нибудь кость. Сам пират напряженно прислушивался к тишине, едва слышно звенящей в ушах, и не нарушаемой даже криками тропических птиц. Пробежав ещё полсотни метров вперёд, Джек свернул направо, всем своим существом буквально ощущая, что его враг где-то совсем близко. И резко остановился, увидев неподалеку впереди, на своем пути, глухую, частично позеленевшую от времени и влажности каменную стену высотой метра в три, и шириной примерно в пять, перекрывающую всякий путь вперёд. Снова тупик! Джек чуть не вскрикнул от досады. И всё же вскрикнул, за секунду до крика крепко зажимая себе рот подрагивающей ладошкой, когда услышал где-то там, где недавно пробежал сам, отчетливо различимый, резкий, полоснувший по наряженному слуху треск ломающейся кости, на которую явно наступили нарочно. Специально давая жертве знать о своём присутствии. Воробушек, не сводя влажно блестящих от ужаса, больших темных глаз от прохода позади себя, медленно наклонился, нашарил дрожащими пальцами, и поднял до сих пор крепкую, иссушенную солнцем грязно-желтую берцовую кость. Чтобы тут же выставить её перед собой, как хоть какое-то подобие защиты. Что-то под коленками Воробья дрожало, а сами они почти подгибались. Сейчас несчастный пират хотел больше всего на свете лишь одного — оказаться как можно дальше отсюда! Но с тоской и горем осознавал, что его желание некому исполнить. Джек медленно отступал на неверных ногах назад, пятясь спиной, когда из-за угла улицы, наконец, показался его враг. Его широко ухмыляющаяся крупная, неприятная рожа, покрытая трещинами, выражала злорадство и торжество. Сияющие изнутри янтарно-желтым глаза хищно блестели. Из уголков рта медленно текла какая-то донельзя омерзительного вида черная жижа. Салазар сделал два плавных шага, полностью показываясь из-за угла. Его ноги, обутые в высокие черные сапоги, ловко перешагнули через очередной скелет, судя по размеру, детский. На груди бывшего когда-то очень дорогим, а сейчас потрепанного временем и взрывом камзола испанца, покачивались три серебрянных ордена за заслуги перед империей. Черные волосы свободно свисали по бокам от лица, не убранные в пучок или в хвост. Он медленно, не спеша приближался к Джеку, не сводя с него блудливый, заигрывающий взгляд маньяка. Воробей попятился назад, споткнулся, взмахнув руками, как вспугнутая из кустов куропатка крыльями, упал на спину, довольно сильно ударившись. Пират тут же дернулся со стоном боли, стараясь подняться и как можно скорей оказаться на ногах. Несмотря на то, что это мало что бы ему дало. Салазар, вопреки ожиданиям пирата, не попытался кинуться на него, воспользовавшись его падением. Лишь стоял почти рядом, и с интересом (со стороны даже напоминающим интерес мужчины к привлекательной женщине) смотрел. Воробей приподнялся на локтях, подобрался, чуть отполз назад. Затем всё же выпрямился, с трудом поднимаясь, сжимая в руке кость и глядя на мерзкую нечисть со страхом и ненавистью. Затем вновь попятился назад, припадая на ушибленную ногу, посылающую пульсирующие сигналы боли (возможно, даже вывих), и выставив перед собой поднятую кость. — Привет, детка! — наконец нарушил молчание, прерываемое лишь собственным хрипением, Салазар. Он произнес это мягко и как будто даже нежно — Что же ты так неаккуратно? Не сломал ножку, надеюсь? Лицо Воробья судорожно дернулось. Правый край рта на секунду резко приподнялся вверх, исказив красивое испуганное лицо гримасой, а левый глаз дергался, что было четко видно даже Салазару. Это было скорее результатом истрепанных нервов, чем наигранной, показушной мимикой. — Оставь меня в покое. — почти приказал твердым голосом пират, утыкаясь спиной в холодную, словно вытягивающую тепло и силы древнюю каменную кладку стены. Растерянно проходясь по ней левой ладонью. И держа перед собой вытянутую правую руку с сжатой, как оружие, человеческой костью.— Не смей меня трогать! Армандо медленно, так мучительно медленно приблизился. Его гульская сущность уже включила голод по человеческому мясу. Тем более, прямо перед ним стоял, загнанный в ловушку, такой аппетитный и желанный пират. Пока Салазар совершал последние шаги до своей главной жертвы, из его спины, пройдя сквозь давние дыры в грязном камзоле, медленно вышли четыре длинных и острых, извивающихся кагуне темно-фиолетового оттенка. Природное охотничье орудие проклятой морской нечисти. Салазар был в двух шагах от Джека, когда одно из его кагуне, повинуясь его воле, плавно потянулось вперед, обвило древнюю кость, зажатую в руке Воробья, и с чудовищной силой сжало её, ломая в рассыпающиеся осколки. Джек тихо испуганно вскрикнул, посмотрев на это, и медленно поднимая взгляд вверх, на лицо нечисти. Не зная, сколь умоляюще и беззащитно выглядит его собственный взгляд и он сам со стороны. — Нравится? — негромко спросил гуль, мерзко улыбаясь своей добыче. Он вновь шагнул вперёд, разрезая последнее разделяющее их двоих пространство, и медленно протянул вперёд свою крупную руку с острыми темными когтями, способными потрошить людей. Джек зажмурился, прикрыв рукой глаза, и весь внутренне сжавшись. В его голове не было ни одной малейшей мысли о том, как попытаться спасти себя. Салазар почти осторожно, едва касаясь, слегка провел пальцами по нежной шейке пирата. Затем пощекотал её когтями, способными глубоко вспороть её. Сделав это столь аккуратно, что не оставил даже легкой царапины на мягкой чувствительной коже. Воробей не выдержал, тихо хихикнул от этой щекотки, дернулся и оттолкнул руку испанца, судорожно почесав шею в месте его прикосновения. — Не надо… Не надо меня трогать, ты, выродок! — Придётся… — ответил Армандо каким-то извиняющимся тоном. Он очень медленно протянул свои четыре кагуне, по два с каждой стороны, по бокам от пирата. Их острые концы изогнулись подобно щупальцам древнего морского чудовища, нацеливаясь на беззащитное тело Джека. Воробей бросал судорожные взгляды то на эти жуткие «щупальца», то на лицо своего насильника и убийцы. Пират осторожно, не делая резких движений, обнял себя за локти, ощущая всем телом бьющую его мелкую дрожь. — Только не надо плакать… — немного раздраженно попросил гуль, и Джек медленно прижал кончики пальцев к своей щеке, проведя по ней, с удивлением ощутив, что её кожа в самом деле вся мокрая от слез. Сглотнув горький тяжелый ком в горле, Воробей медленно попросил заплетающимся языком, глядя прямо в жуткие глаза нечисти: — Давай… Убивай уже. Не тяни, пожалуйста, очень тебя прошу! Ты ведь всё равно пришёл, чтобы меня убить… Пират чувствовал, что, стоит ему начать сопротивляться, и тварь выпотрошит его этим своим гадким оружием, если попытается бежать — человекообразный хищник начнет жрать его прямо живьем. — Кхм… Ла-адно, — согласно, и, как ему самому казалось, милосердно, протянул испанец, опять протянув к Джеку руку, но всё же не став его трогать, и опустив её вниз. — Сядь на колени. Воробушек слегка кивнул, пискнув от ужаса, и осторожно опустился на колени перед врагом, медленно подняв ослабевшие ладони и спрятав в них своё хорошенькое измученное личико, и крепко зажмурив глаза. Он весь внутренне сжался, готовясь к сильной, но, он надеялся, короткой боли и затем вечному забвенью, навегда лишающему чувств и мыслей. Забвенью, навсегда спасающему от страданий и боли. Салазар в странной задумчивости и почти в растерянности созерцал дрожащего у его ног Джека Воробья, который в этот раз даже не пытался спастись. Армандо теперь видел воочию, до какого состояния безнадежного ужаса и отчаянья довел он свою бедную жертву. Воробей просил его, просил сам, поскорее убить себя, видимо, даже не надеясь на милосердие со стороны врага. Взгляд и сознание гуля медленно помутились, и он увидел перед собой вместо живого Воробья то, что могло вот-вот произойти в реальности. На каменных плитах, хорошо сохранившихся с тех пор, как этот город ещё был населен живыми людьми, на плитах, покрытых разводами старой грязи и пыли, лежал в сломанной позе умирающий Воробей. Его тело сильно трясло в предсмертной агонии, руки слабо пытались зажать глубокую рану на горле. Джек хрипло стонал от мучительной боли, его голова тряслась и билась затылком о плиту под ним. Камень обильно заливало кровью пирата. Глаза Воробья были широко распахнуты, но, кажется, уже почти ничего не видели. Перед глазами Салазара пронеслась на пару секунд ослепительная вспышка, как яркая молния, разрывающая темноту ночного небосклона в сильную грозу. Когда испанец вновь смог видеть, его взору предстал Воробей, но уже мертвый. Стеклянные, ничего не выражающие остановившиеся большие глаза равнодушно смотрели на Армандо, и сквозь него. Салазар видел себя, с диким воплем падающего на колени перед мертвым Джеком, и бережно приподнимающего его тело, чтобы прижать к себе, утыкаясь лицом в каштановую макушку и глухо, сдавленно рыдая от невыносимой боли в груди. Вспышка, подобная сильному удару. Армандо вновь видит то, что происходит в настоящий момент. Его пирата, сжимающегося в натянутый комок напряженных нервов, судорожно прижимающего ладони к лицу, чтоб не видеть монстра перед собой. И трясущегося от почти беззвучного плача. Но, главное, живого! Гуль в приступе ужаса, вполне сравнимом с ужасом его жертвы, готовящейся умереть, с хриплым, истеричным и едва ли не безумным воплем отскочил на несколько шагов назад от Джека, словно сам испугавшись беззащитного пирата. Конечно, нечисть боялась не пирата. А того, что только что едва не сделала с ним, по своей же воле. Или по жестокой тупости. Салазар улыбнулся дрожащими губами от облегчения, не зная, как теперь заговорить с пиратом. «Дьявол меня подери! Неужели я готов был поступить с ним так трусливо и подло?! Я же только припугнуть его хотел! Но слишком заигрался и чуть не совершил непоправимое, то, за что никогда бы себя не простил! Боже, спасибо тебе, что Воробей жив и не ранен! Я урод, мерзкая тварь, неужели я чуть не убил его?! Надо скорей успокоить его, и поскорее, не то ещё помрет от остановки сердца…» Пират, не выдержав мучительного, тошнотворно-страшного ожидания смерти, медленно отнял ладони от лица, услышав поехавший вой этой пугающей нечисти, в которую превратился Морской Мясник под воздействием проклятия. И увидел, как испанец с виноватым видом опускается рядом с ним на колени, так, чтобы их лица оказались почти вровень друг с другом. — Ч-что ты хочешь сделать? — смог выдавить из себя Джек, осторожно выставив перед собой распахнутые ладони в защитном жесте. — Прости… — прохрипел гуль, взволнованно заглядывая в печальные карие глаза напротив. — Прости, что заставил тебя так бояться! Господи, да я же в самом деле чуть не убил тебя! Говоря это, гуль медленно протянул к внимательно наблюдавшей за его действиями пташке свои руки и кагуне, предварительно удостоверившись в том, что его природное оружие изменило форму на неострые, безвредные щупальца. — Но ты же… ты же хочешь меня убить. — произнес Джек скорей утвердительным, чем вопросительным тоном. — Что это с тобой? — Я был неправ. Чудовищно неправ. — кагуне осторожно обняли Джека, медленно обвивая, немного сжимая и притягивая его к Салазару. Левая рука Армандо опустилась на талию пирата со стороны спины, плотнее привлекая его к себе, а правая легла на мягкую щеку Воробья, принимаясь успокаивающе, как гуль надеялся, гладить. — У меня было… как бы это назвать… видение, в котором я видел тебя мертвым на этом самом месте, и только в этот момент я понял, как это чудовищно несправедливо и гнусно. Ты ведь настолько слабее меня, и тогда, при нашей первой встрече, лишь пытался защитить себя и свою команду. Прошу, не бойся больше, я тебя не трону. Сейчас ты успокоишься, и я отнесу тебя на свой корабль. Воробушек слушал его с серьезной и недоверчивой задумчивостью, словно бы обиженно опустив уголки губ и глядя прямо в глаза нечисти. Армандо привлек его ещё ближе, прижав к себе, и пташка с удивлением ощутил, что и в самом деле понемногу перестает бояться и успокаивается, прижавшись к сильному мужскому телу рядом с собой. — Ты хочешь сказать, что возьмешь меня в плен? — спросил Джек, устало уткнувшись лбом в предплечье врага, чувствуя себя таким вымотанным, что готов был уснуть прямо здесь и сейчас, уже не обращая внимания на пугающий антураж вокруг. — Ну… по сути — да. Но не волнуйся, я буду заботиться о тебе и обеспечу тебе безопасную жизнь. — Ну спасибо, — полушутливо — полувозмущенно воскликнул Джек. — Мог бы подумать об этом перед тем, как так запугивать! Между прочим, я из-за тебя подвернул ногу, и она всё ещё болит! Армандо радостно улыбнулся, поняв, что пират, похоже, уже оправляется от нервного потрясения и шока, и постепенно перестает бояться его. — Я донесу тебя на руках, ладно? Не могу же я заставлять тебя идти на больной ноге, — спросил он, гладя прижавшегося к нему Джека по волосам, и с удовольствием вдыхая их запах. — В конце-концов, я только что взял тебя в плен и как нормальный мужчина теперь должен заботиться о тебе… Воробей усмехнулся и устало кивнул, не сопротивляясь, когда Армандо осторожно взял его на руки, и потащил прочь отсюда, с легкостью ориентируясь в прохладных, сиренево-серых сумерках, в которых утопали и словно растворялись древние руины вокруг. Воробей не заметил, как крепко уснул прямо в руках пленителя, от усталости уже не чувствуя страх и не изводя себя тревожными мыслями. *** А проснулся уже в ясный, солнечный полдень в пока ещё незнакомой каюте, не изученной каюте, в теплых объятиях Салазара, который, усыпив его ночью покрепче магией, осторожно вправил вывих в ноге. Джек потянулся всем телом, почувствовал, как рука испанца прошлась, оглаживая, по его талии и животу, и сам повернулся к Салазару с легкой улыбкой на губах, пока что больше не чувствуя страха перед ним. Решив, что они, наверно, смогут поладить…