My sweet Devil

Он кажется таким домашним в этих растянутых пижамных штанах в синюю полосочку. Таким милым, красивым и… неуклюжим. Впервые вижу его таким растерянным и озадаченным, не знающим, что делать и оттого раздраженным. И, казалось бы, нет ничего, что может вогнать в ступор старшего из сыновей Спарды. Он в силах покромсать на кусочки любого, кто не так на него посмотрит, прочесть любую странно-непонятную письменность на мертвом языке. Дай ему в руки любое оружие, будь то огнестрел, меч или тяжелая базука — уверена, он справится с любым. Только вот современной кофеварке совершенно плевать. Вергилий стоит над чудо-техникой уже около десяти минут, абсолютно не понимая, что делать с этим странным агрегатом. Сверлит ее своим прожигающим взглядом, будто гипнотизируя. Нет ни одной кнопки, ни единого знакомого слова. Только непонятные светодиодики да линии. Любой другой, наверняка, рассмеялся, если бы застал подобную сцену на своей кухне. Только вот мне не смешно. Сын Спарды пропустил слишком многое, странствуя по Аду в поисках чего-то нереального и, по сути, ненужного ему. Он был там совершенно один, окруженный врагами со всех сторон, вынужденный спать с оружием и чуть ли не с открытыми глазами, чтобы не пропустить смертельного удара в спину от какой-нибудь мерзкой твари. Мой милый дьявол был в плену… И мне не хочется и думать о том, сколько боли ему причинили за эти долгие двадцать лет кровавого путешествия. Оправится от такого сложно, почти невозможно. И я до сих пор просыпаюсь от его беспокойных метаний по кровати. Он не просыпается в подобные моменты, переживает все во сне, вскрикивая, шепча что-то невнятное. На это больно смотреть, не представляете как. Когда страдает любимый человек — хочется взять всю боль на себя, забрать все страшные воспоминания, лишь бы он уснул наконец мирным сном. Но мне ничего не остается, кроме как обнимать липкое от испарины тело, целовать каждый его сантиметр, рассказывать обо всем самом нежном и светлом, что только происходило с нами: о цветах, об облаках в синем небе, о звездных ночах на крыше с горячим чаем и пледом, которых он так любил раньше. О самом нежном сексе и завтраке в постель, посиделках в домашней библиотеке, чтении стихов под классическую музыку. О его очаровательной улыбке и взгляде серебристых глаз, который я никогда не забуду. О моей вечной любви к нему… И такое облегчение чувствовать, как расслабляются мышцы, и успокаивается метущееся сердце. Вергилий начал курить. Курить так много, что человек загнулся бы спустя пару недель. Он пытается делать вид, что все хорошо, но туманный взгляд и нетвердая походка от вечного головокружения говорят сами за себя. Отговаривать его бесполезно — упертый баран без какого-либо чувства меры. Он всегда был таким, этого уже никак не изменить. Если курить, то до никотиновой передозировки. Пить — до потери сознания. Драться — до последней капли крови… Но от этого не лучше, и раз за разом я выкидываю все больше «раковых палочек» в надежде, что когда-нибудь до него дойдет. Усталый взгляд, неуверенные движения, будто все время боится что-нибудь сломать по неаккуратности. Ему трудно понять, что здесь ему ничего не угрожает. Трудно расслабиться, когда одну пятую века находился в вечной готовности защищать себя. Я понимаю и не тороплю его. Даю столько времени, сколько возможно, чтобы оправиться от травмы, стараюсь помочь. Готовить для него всегда было своеобразным удовольствием. Когда стоишь за плитой, печешь его любимые блинчики с карамелью, завариваешь крепкий чай с бергамотом, а он сидит за столом с книгой в руках и время от времени спрашивает о чем-то незначительном. О погоде, к примеру. В нем всегда по утрам просыпался скрытый где-то в глубине британец. Получив свой завтрак, он сдержанно благодарит, вбирая в легкие сладкий аромат свежей выпечки, осторожно берется за вилку. Вергилию очень нравится музыка под гитару, пусть он этого и не показывает. Возвратившись домой из магазина, один раз я застала его, дымящего в открытое окно. По помещению разливались приятные звучания голоса, гитары и резкий запах сигарет, который волновал меня в последнюю очередь. Мой дьявол не заметил меня, когда я подошла к нему со спины, любуясь его красивыми губами, беззвучно повторяющими знакомые слова песни. И тогда он показался мне прекраснее, чем когда-либо был до этого.

Разве ты не знаешь, что я буду рядом, чтобы направлять тебя Через твои самые слабые моменты, чтобы оставить их позади, Возвращая кошмары только как тени. Мы прольем немного света, и с тобой все будет в порядке. Мы прольем немного света, и с тобой все будет в порядке…

Его как всегда холодные руки накрыли мои. Я обняла его так крепко, как только смогла, будто боясь, что он снова пропадет. Наверное, это глупо, абсолютно безрассудно, но только тогда я поняла, что мой милый дьявол, наконец со мной. Что это не мои иллюзии, и что я не схожу с ума от отчаяния и одиночества. Что он вернулся домой. Тогда слезы сами хлынули из глаз. А он просто был рядом. Прижимал ближе к себе, гладил кожу на руках и шептал лишь одну-единственную фразу-клятву: «Я никуда не исчезну». Кофеварка возмущенно пищит на неумелые прикосновения к себе, вырывая меня из омута памяти. По кухне разносится разочарованный выдох, и бледные сильные руки упираются в столешницу. Поджатые губы цвета спелой вишни сжимаются в тонкую полоску. Просьба остается не озвученной, когда я включаю многострадальческую машину. Делаю это специально медленно, позволяя запомнить последовательность всех действий. Агрегат тихо гудит, набирая в чашку ароматный напиток. — Я бы и сам справился, — на талии смыкается нежная, но крепкая хватка. Ухо опаляет горячее дыхание, и на шее остается сухой целомудренный поцелуй. — Иногда стоит просто сказать спасибо, милый. Тихий смешок, как бальзам на душу, теряется в моих волосах. И я не могу не улыбнуться в ответ, зарываясь пальцами в белоснежные мягкие пряди. Да… Теперь все будет в порядке, мой милый дьявол.