Kiss Me On The Mouth (set me free)

      — Да ладно, ещё один глоточек не помешает! — пропел Клаус, уже пододвинув другой стакан Пятёрке.       Его брат вздохнул, выразив явное раздражение, но, тем не менее, принял напиток и выпил его быстрыми глотками.       — Молод`ец!       Пятый послал в его направлении скептический взгляд; этого вполне хватило, чтобы Клаус заржал от вида мальчика, скривившегося от горького вкуса алкоголя. Его брови немного сдвинулись над глазами, кристально-голубыми, слегка затуманенными лёгким дурманом и… блядь. Ему действительно нужно было перестать так пристально смотреть на Пятёрку, на своего брата. Что с ним такое?       Прежде чем Клаус успел скатиться в бездонную яму самобичевания, Пятый попытался подняться: стоя у барного стула, на котором он сидел, мальчик споткнулся, еле держась на ногах.       Несмотря на то, что Клаус был таким же пьяным, может быть, даже пьянее, чем его брат, ему удалось обхватить Пятёрку, прежде чем тот упал на пол. Не удержав равновесие, Пятый врезался в грудь Клауса.       Он только присматривал за своим братом, — твёрдо заверил себя Клаус, всё-таки усомнившись в себе. Его сердце будто гнало по целой миле в минуту; голова Пятого уткнулась ему в грудь, а руки сжались на плечах, пытаясь сохранить равновесие тела. Поток неуместных мыслей пронёсся в голове Клауса, и он оттолкнул от себя брата, чтобы между ними было хоть какое-то расстояние.       Откашлявшись, он издал слабый смешок:       — Похоже, твоё тело не привыкло к алкоголю, старче, — поддразнил Клаус, молясь всему, что вообще может существовать, чтобы Пятый не заметил неуверенности в его голосе.       — Отвали, — Пять слегка отодвинулся, но не слез с рук Клауса. Их взгляды встретились, и Клаус наконец понял, что люди подразумевали под фразой «глаза — зеркало души». Глядя в эти лазурные радужные оболочки, он чувствовал, будто всматривается в его постаревшую душу. Душу того, кто видел больше, чем они, наверное, должны были увидеть за всю свою жизнь; такого измученного и одинокого. Но больше всего было заметно, что он жаждет отношений с человеком.       Он видел своего брата во всей красе, видел всю подноготную, и Клаус снова полюбил его.       Они всегда были близки, пока росли: аутсайдер и эгоист. Никто не понимал их отношений — это было чем-то, что не поддавалось объяснению. В отличие от других, они понимали друг друга без слов. Они были так же сочетаемы, как, например, шоколад и сыр. Не предназначенные для того, чтобы быть вместе, во многом противоречащие друг другу, но в то же время они были идеальным сочетанием противоположностей каждого, создававшим нечто удивительное.       Клаус уже не помнил, как долго они так молчали и кто первым решился наклониться вперёд; вдруг он заметил, что разрыв между ними значительно сократился. Так близко. Нос к носу. И Клаус почувствовал дыхание Пятёрки, танцующее на его лице; парень поднял голову выше, чтобы быть наравне с ним.       — Ты просто невыносимый наркоман.       — А ты — заносчивый старикан.       Насмешка; знакомое тепло, а затем — губы на его губах, рука, обхватывающая шею, пальцы в волосах и о, Боже…       Это было лучше, чем он мог себе представить; слаще, чем он надеялся, мягче, чем он привык; полное сдерживаемых эмоций, которые усиливались от алкоголя, затопляющего их тела. Его руки опустились на талию Пятого, осторожно притянув того ближе, пока они не вжались друг в друга второй раз за ночь — только в этот раз было намного лучше. Пятый ответил, глубже зарывшись пальцами в его волосы, и слегка раскрыл губы в безмолвном принятии. Клаус не терял времени — они уже достаточно его потеряли. Он протолкнул свой язык между губ мальчика и простонал, когда встретился с языком Пятого, танцуя с ним в этом обжигающем пространстве, созданном их соединенными ртами.       Рука, которая раньше лежала у него на шее, теперь переместилась на челюсть Клауса. Их губы продолжали двигаться друг против друга в словно бы не отрепетированном исполнении какого-то танца. Это всё было так мягко, так нежно, так неожиданно, так по-настоящему, что Клаус даже не заметил, как начал плакать, пока чужие пальцы не принялись вытирать его щёки, а губы не отстранились, шепча тихие слова утешения.       — Эй, всё в порядке, Клаус? Просто дыши, хорошо? — шептал Пятый, обхватив его лицо, слегка наклонив вниз, чтобы встретиться с размытым взглядом.       Клаус выглядел таким взволнованным: морщина на лбу — явный признак стресса, и губы с алыми кровоподтёками; щёки горели.       Клаус покачал головой. Из груди вырвался усталый вздох, и он заметил, как опёрся на руки, держащие его с такой любовью:       — Прости, бля, я просто… я так по тебе скучал.       — Ты думал, я не скучал по тебе? — раздражённо фыркнул Пятый.       Действительно, когда он вообще звучал не раздражённо?       — Да, именно так. Я подумал, что ты был рад избавиться от нас.       Пятый вздохнул и на секунду устремил взгляд в потолок, прежде чем утянуть Клауса в глубокий поцелуй.       — Ты — ёбаный придурок, Клаус, — пробормотал он в губы Четвёртому.       Клаус улыбнулся в поцелуй; солёные слёзы смешались со вкусами всех напитков, которые Пятый выпил этой ночью. Когда они расходились, Клаус прижался лбом ко лбу Пятого и закрыл глаза, просто пребывая в этом моменте, хранящем умиротворённость. Пятый не делал никаких попыток пошевелиться, только успокаивающе поглаживал его щёки, смахивая слёзы, что скатывались вниз.       Дела никогда не обещали быть лёгкими — реальный мир так не работает. Но, по крайней мере, с ним снова был Пятый, и он был в безопасности.