Стальная Искра

Слэш
NC-17
Завершён
315
автор
Размер:
27 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
315 Нравится 28 Отзывы 80 В сборник Скачать

Стальная Искра

Настройки текста
Когда пришельцы проникли в наш мир, они явились из глубин Тихого океана. В расселине между литосферными плитами открылся портал между двумя измерениями — Разлом. Первый кайдзю вышел на сушу в Сан-Франциско. К тому времени, когда танки, истребители и ракеты уничтожили его, спустя шесть дней три города лежали в руинах. Десятки тысяч жертв. Люди почтили память погибших, воздвигли памятники в их честь и стали жить дальше. А затем, спустя всего лишь полгода, второе чудовище напало на Манилу. Третий монстр атаковал Кабо-Верде, а потом четвёртый — и тогда стало понятно: это не прекратится, это только начало. Возникла нужда в новом оружии. Все страны сплотились, объединили свои ресурсы, забыли о былой конкуренции ради общего блага. Чтобы победить чудовищ, они создали своих чудовищ: огромных человекоподобных роботов. Так родился проект "Егерь". Поначалу не обошлось без жертв. Одному пилоту оказалось не под силу совладать с нейронным интерфейсом. Тогда была разработана двухпилотная система управления: левое и правое полушарие — по одному на каждого. Между собой они связывались посредством слияния сознаний — дрифта. С его помощью достигалась полная синхронизация действий, что позволяло эффективно сражаться с пришельцами. Люди получили преимущество. Егеря били кайдзю повсюду. Но без человека егерь — всего лишь машина, так что пилоты мгновенно стали звёздами. Опасность превратилась в орудие пропаганды, а кайдзю — в детские игрушки. Человечество здорово преуспело, даже побеждало. А затем всё изменилось. * * * Завтрак в общей столовой проходил по обычаю громко. Военные сидели за столами на длинных узких скамейках, разговаривали о разных мелочах, старательно не касаясь единственной: недавнего инцидента. Именно так, не сговариваясь, назвали тот случай, после которого у каждого обитателя кампуса остался неприятный осадок горечи и страха. Никто не упоминал о нём, никто не обсуждал, по крайней мере, во всеуслышание. Обычно определённая тема поднималась лишь за закрытыми дверями личных комнат, где трудно было что-то услышать через слой бетона и толстой стали. Инцидент произошёл восемь месяцев назад. Очередное явление кайдзю не стало сюрпризом, даже особо не взволновало. Рейнджеры егерей в нетерпении ждали приказа отправляться на вылазку, чтобы уничтожить его. За долгое время медленной войны между человечеством и пришельцами в армии завязалось негласное соревнование: на чьём счету больше убитых врагов, тот побеждает. С самого начала, когда в боях только стали использовать огромных механических роботов, и до сих пор в бессменных лидерах ходил экипаж Искры: дослужившийся до подполковника Маэс Хьюз и недавно получивший повышение полковник Рой Мустанг. О них говорили повсюду, практически в каждом выпуске новостей мелькали их лица. Мир должен был знать своих героев, поэтому ни одно нападение пришельцев не обходилось без упоминания этих двоих, знаменитых пилотов одного из первых егерей третьей серии, питавшегося от энергии двух ядерных реакторов. Они присоединились к армии в разное время, никто даже не подозревал, что им предстояло стать командой наравне с остальными рейнджерами, уже воевавшими в тот период. Обычно дрифт-совместимыми людьми оказывались родственники: братья, сёстры или родители с детьми. Однако отыскать даже среди них тех особенных, которые смогли бы не только успешно синхронизироваться разумами, но и управлять огромным человекоподобным роботом на нейронных сетях, было очень непросто. Поэтому, когда это удалось двум абсолютно чужим друг другу солдатам, не имевшим ни общего прошлого, ни опыта работы с егерем, случай мгновенно вошёл в историю. Ещё большую популярность Маэсу с Роем принесло удивительное спасение двух маленьких мальчиков, братьев-погодок, чья семья погибла из-за кайдзю. Ведь впоследствии чудом выжившие дети, пройдя через откровенный ад тренировок и военной подготовки, тоже стали рейнджерами. Самыми юными в истории, начавшими пилотировать в тринадцать лет. Старшему, Эдварду Элрику, правда, вскоре исполнилось четырнадцать, но этому уже никто не придал значения. Второй, Альфонс Элрик, помимо прочего, имел отношение к постройке их боевого робота, запрограммировав множество управляющих систем. В компьютерах он разбирался легко, словно интуитивно зная, как что будет правильнее работать. Бессчётные строки кодов, написанных им, получили чуть позже широкое распространение среди учёных, занимавшихся безостановочным усовершенствованием новых поколений егерей. Эдвард же, больше склонявшийся к биологическим исследованиям данного вопроса, внёс свою лепту в модернизацию системы синхронизации разумов людей между собой и с машиной. Благодаря его исследованиям дрифт-совместимых пилотов ощутимо прибавилось. Безусловно, это не отменяло пугающий процент их смертности на вылазках, зато замены выбывавшим из строя находились намного проще. За заслуги перед человечеством гениальные братья получили награды, несколько премий на научных выставках и первое в их жизни повышение в звании аж на два ранга: из рядовых сразу до прапорщиков. Правда, действительно оно было исключительно в случае зачисления в ряды армии. Только Рой с Маэсом, буквально вырастившие этих детей, пожалуй, знали, насколько безразлично те относились к высоким оценкам своих достижений. — Зачем нам тратить время на все эти глупые церемонии? — спросил как-то Эдвард на праздничном семейном ужине по случаю очередного их награждения, устроенном в апартаментах Хьюзов. Они включали в себя три комнаты вместо одной, столовую и санузел. Такие выдавались исключительно семьям солдат, изначально проживавших в кампусе. Грейсия, жена Маэса, была военным врачом. Свадьбу они сыграли накануне памятной вылазки Искры, откуда пилоты вернулись уже с двумя сиротами, которых новобрачные усыновили, не раздумывая. Собственный ребёнок, прелестная малышка Элисия, родилась у них буквально через полгода. Мальчишки, вопреки расхожему мнению, никогда не ощущали себя чужими или лишними в приёмной семье. Искренне любили неродных родителей, хоть никогда не называли их мамой и папой, а младшую сестрёнку — вовсе обожали. — Действительно, пусть просто используют то, что мы придумали, чтобы поскорее победить уже этих монстров, — поддержал тогда брата Альфонс, посмотрев на всех присутствовавших. На ужине у Хьюзов собрались не только члены семьи, но и некоторые близкие друзья. Помимо Грейсии, кормившей Элисию с крошечной ложечки молочной кашей, за столом сидели оба Элрика, Маэс с Роем и Пинако Рокбелл со своей внучкой, биомеханики автопротезов для военных, потерявших в бою заменимые части тела вроде рук или ног. В тот день взрослым пришлось долго объяснять двум детям важность полученных ими наград. Но они всё равно остались при своём мнении, полные желания продолжать начатые исследования, а по достижении наконец десятилетнего возраста — минимального, в связи с военным положением, порога вступления в кадетский корпус подготовки пилотов — присоединиться к армии. Впрочем, Эдвард уже мог бы туда податься, но ждал, пока младший брат его догонит, чтобы пойти вместе. Как только они исполнили свою мечту стать рейнджерами, у легендарной Искры появился достойный соперник. Братья дали своему первому егерю пятого поколения, созданному на основе их собственных разработок, громкое имя «Стальной Алхимик». С позволения командования так и записали в документах. Уже пробный выход новичка, ещё со страховкой в виде Искры на подхвате, произвёл настоящий фурор. Братья действовали как единое целое, на рекордном уровне синхронизации, уложив кайдзю второй категории с минимальным уроном для гигантского робота. Рой с Маэсом, вставшие в пару, будучи почти на десяток лет старше них, только удивлённо присвистнули — помощи Алхимику явно не требовалось. Вернувшиеся с победой юные пилоты получили очередное повышение, став лейтенантами. С тех самых пор между двумя экипажами завязалось личное соревнование. Рой с Эдвардом, как обычно случалось, затеяли несерьёзную ссору, итогом которой стало пари: Алхимик в течение пары лет перегонит счёт побед Искры. В случае выигрыша братьев старики должны были подать в отставку, а егеря отправить на переоборудование для новых рейнджеров. В случае же их поражения громкое имя Стального Алхимика следовало заменить на издевательское "Горох". Элрики быстро набирали очки, но и Маэс с Роем не отставали, стараясь не потерять изначальное преимущество. В бою каждый егерь показывал себя с наилучшей стороны, но Искра, к сожалению, простаивала на ремонте намного чаще, из-за чего у Алхимика имелось больше работы, которую некому оказалось перепоручить. Остальных переправили на другие заставы вместе с рейнджерами, справедливо рассудив, что две команды спорщиков отлично справятся с защитой Тихоокеанской. И они действительно справлялись. До злополучного инцидента. Это должна была быть обычная вылазка, ничем не отличавшаяся от множества предыдущих. Искра, лишившаяся накануне одной механической руки, снова обреталась в ангаре, а пилоты подлечивали кто ссадины с синяками, кто — лёгкое сотрясение. — Сегодня мы вас сделаем, — довольно сообщил Эдвард, специально подойдя к Рою накануне посадки в егеря. Счёт между ними уже успел сравняться, и предстоявший бой обещал братьям заветное очко победы. Названые отцы провожали детей каждый раз, чтобы пожелать удачи, следя за ними из командного пункта на протяжении всего времени, пока они не возвращались обратно. Иногда с мужем была Грейсия с малышкой Элисией, уже научившейся ходить и говорить. Повзрослевшие Элрики неловко улыбались в подобные моменты, крепко обнимали сестрёнку, обещая быть снова дома в кратчайшие сроки. Обычно они легко держали данное слово, что, впрочем, не мешало приёмным родителям волноваться за них. — Смотри не облажайся, мелкий, — усмехнулся тогда Рой в ответ, окинув внимательным взглядом собеседника в чёрном костюме из плотной ткани со щитками из кевлара, закрывавшими наиболее важные части тела, чтобы предотвратить серьёзные травмы внутренних органов. — Не надейся даже, — фыркнул Эдвард, подросший за минувшие годы. Теперь ему уже не приходилось сильно задирать голову, чтобы поговорить со старшими товарищами — он лишь чуть приподнимал подбородок. Младший брат и вовсе стоял уже почти наравне с остальными, опередив своего единственного родственника едва ли не на десяток сантиметров, из-за чего тот дико раздражался. — И не смей называть меня мелким, ископаемое! — возмутился привычно, нахмурив светлые брови. Рой только рассмеялся, потрепав его по волосам, которые Эдвард почему-то упрямо отказывался стричь. Светлые густые пряди, ещё немного по-детски мягкие, были заплетены в аккуратную косичку, достававшую до лопаток, чтобы не мешать надевать шлем. А прищуренные от обиды золотистые — совершенно удивительного оттенка — глаза его метали молнии. Когда он вернулся после вылазки, в них стояли отчаянные слёзы, а задорный огонёк потух, сменившись пеплом боли. Что и в какой конкретно момент пошло не так, никто не смог понять. Просто кайдзю второй категории оказался неожиданно живучим. Юркий, несмотря на огромные размеры, быстрый — быстрее ловкого, проворного Алхимика — он изрядно потрепал егеря длинными когтями, вскрывавшими титан, словно специальный консервный нож. А незадолго до гибели снёс шипастым хвостом часть головы робота, где находились братья. Альфонса буквально проглотил, извернувшись, отхватив заодно правую руку Эдварда, которой тот до последнего пытался удержать брата. Каким образом, оставшись один в кабине, юный пилот сумел не потерять управление, чтобы добить врага, осталось загадкой. За победу, однако, пришлось заплатить ещё и левой ногой, которую, норовя вытащить второго рейнджера, монстр оплёл языком. Пока он отвлёкся на это занятие, последняя верхняя механическая конечность Алхимика пробила ему брюхо. Плазменная пушка, сработавшая уже изнутри, разметала пришельца на куски, утонувшие в океане. Впервые в истории двухпилотного егеря обратно вёл всего лишь один человек, совсем ещё мальчишка, смертельно травмированный не только физически, но и морально. Когда его выносили из кабины, он кричал, как ненормальный. Звал погибшего брата, требовал дать ему другого робота, чтобы вернуться и закрыть Разлом голыми руками. Орал от боли, не прекращая попытки вырваться. Обморок вследствие обширной кровопотери из оторванной по самое плечо руки стал спасением для всех свидетелей произошедшего. Однако в гораздо большей степени — для самого Эдварда. Левую ногу пришлось отнять, потому что её постепенно, следом за штаниной защитного костюма, разъедала неизвестная кислота с языка кайдзю, действие которой никак не удавалось остановить иным способом. Стальной Алхимик отправился на долгосрочный капитальный ремонт. Случившуюся трагедию нарекли просто: "инцидент", — и старательно обходили в повседневных беседах. — Поговори с ним, — попросил напарника Маэс по прошествии двух недель. — Почему я? — глупо и предсказуемо отозвался тот. — Он ни на что не реагирует — просто лежит целыми днями, смотрит в потолок, — зачем-то озвучил известный факт собеседник. О том, что Эдвард впал в апатичную прострацию, знали исключительно близкие люди да врачи. За пределы госпиталя информация не распространялась, чтобы сохранить боевой дух других солдат. Рой входил в число посвящённых, о чём, признаться, немного жалел. Он чувствовал долю своей вины в случившемся, потому что был подстрекателем рокового спора. Понимая, впрочем, глупость подобных мыслей, отделаться от них никак не мог. Равно как войти в одноместную палату-изолятор для тяжелобольных, где содержался юный пациент. Не хотелось видеть его пустой взгляд потухших глаз, прежде ярких, полных планов и надежд. Не хотелось знать, как он стал выглядеть, лишившись не просто руки с ногой — огромного куска души, выдранного наживую вместе с погибшим братом, последним, единственным родственником, который всегда был рядом. Честно признаться, Рой боялся смотреть на то, что осталось от бойкого, смелого, самоуверенного, наглого, никогда не унывавшего мальчишки, вечно кругом совавшего свой нос, не умея сдерживать любопытство. Мальчишки, которого во второй раз ему спасти не удалось. — Только у тебя всегда получалось его расшевелить, — добавил Маэс, прервав его тягостные мысли. — Боюсь, сейчас не тот случай, — вздохнул Рой, припомнив, сколько раз их с Эдвардом неявную вражду окружающие использовали против них же подобным образом. Стоило вскользь в разговоре упомянуть об успехах одного, как второй находил в этом стимул стараться усерднее, чтобы не ударить в грязь лицом. Любая попытка диалога между ними неизменно приводила к обмену колкостями на грани оскорблений, а затем становилась откровенным скандалом, если оппонентов не успевали вовремя развести по разным углам, причём, порой буквально, потому что в воздухе начинало пахнуть дракой. Невзирая на возраст, Эдвард был очень эрудированным, многое знал и умел. В том числе, грамотно аргументировать свою точку зрения, заваливая собеседника фактами. Зачастую поднимались темы, в которых Рой оказывался не сведущ, что злило уже его. Но споры от этого не становились менее жаркими, продолжаясь порой несколько дней с перерывами на тренировки, службу, еду и сон. Последним приходилось пренебрегать в угоду просвещения по вопросам пробелов в обсуждаемых областях. Благодаря подобным интеллектуальным баталиям Эдвард смог усовершенствовать систему управления егерями, а его противник досконально изучил её устройство, функционал и принципы работы. Если вдруг случались плохие дни, оба не брезговали выяснить отношения в рукопашной, где Эдвард — казалось бы, едва научившийся ходить, не спотыкаясь — почти не уступал опытному военному. Он, как выяснилось позднее, занимавшийся с трёх лет разными единоборствами, умел превращать в преимущество свой невысокий рост, изматывая врага скоростью, чтобы потом повалить его на пол, где справиться с ним было уже намного проще. Однако к чести полковника регулярной армии, тот ни разу не проиграл мальчишке. Всё-таки силы и опыта заметно не хватало. Впрочем, за годы кадетской подготовки Эдвард ощутимо подтянулся по обоим фронтам. А теперь лежал безвольной разломанной куклой без пары конечностей на функциональной кровати в госпитале, потеряв смысл жить. Рой не знал, как следовало поступать в подобных ситуациях. Не знал и не хотел знать, поэтому предпочёл вовсе не соваться, отклонив просьбу напарника, вместе с которым в далёком прошлом пытались подбодрить маленьких братьев, испуганно сжавшихся в углу кабины пилотов Искры. Но там, тогда ситуация была совершенно иной. Мальчишки, чудом выжившие под обломками разрушенного здания, держались друг за друга, стараясь не дрожать от страха, чтобы не мешать рейнджерам вести егеря обратно в ангар с места недавнего боя. Они остались вдвоём, одни в целом мире, полном дерьма ото дна океана до небес, но вместе. Убедить их обоих в том, что не всё потеряно, всё наладится со временем, не составило огромного труда. Сейчас, в сложившейся ситуации, будь он на месте Эдварда, Рой сам бы в похожий бред не поверил даже с учётом полученного недавно сотрясения. — Предлагаешь подождать более подходящего? — неудачно попытавшись скрыть злость в голосе, спросил Маэс, предупреждающе прищурившись. С самого инцидента он находился на пределе. Грейсия тяжело переживала утрату Альфонса, ставшего ей поистине родным сыном за семь лет, лечила Эдварда, регулярно наблюдая его жуткое состояние, а потом плакала дома часами, не в силах сдерживать накопившиеся эмоции, рвавшуюся из глубин души боль за каждого из её маленьких мальчиков. Элисия настойчиво — насколько это мог делать исключительно шестилетний ребёнок — интересовалась, когда же её братья вернутся, ведь они обещали и ни разу не обманывали. А Маэсу как любящему мужу оставалось глотать собственное горе, встававшее поперёк горла, чтобы успокаивать жену. Как заботливому отцу ему приходилось объяснять малышке-дочери, почему этот конкретный раз отличался от предыдущих. День ото дня легче не становилось. Неудивительно, что сдерживавшийся при родных любящий муж и заботливый отец готов был теперь сорваться на лучшего друга. — Что ещё должно произойти с ним, чтобы случай показался тебе подходящим? Ты хоть понимаешь, какую глупость сказал?! — Рой молча отвёл взгляд в сторону. Каждое слово болью воздавало ему по заслугам, а слушать он умел. Вспышка Маэса отнюдь не стала для него неожиданностью. Удивила скорее формулировка. — Ему нужна помощь, Рой! Нужна прямо сейчас, а не когда ты наконец отрастишь яйца, чтобы решиться зайти в его палату! Или признаться в том, что ты боишься туда идти, тоже смелости не хватает? Ты пилот егеря, чёрт тебя подери, а боишься столкнуться нос к носу с реальностью. С кайдзю не боишься, значит, а с ребёнком боишься? Я был о тебе лучшего мнения, — практически выплюнул Маэс напоследок в напряжённое лицо напротив, не получив ни единого ответа. Развернулся на пятках, скрипнув по полу резиновыми подошвами военных сапог, и ушёл, чеканя шаг. В какой-то момент Рою захотелось рассмеяться от абсурдности ситуации в целом, а потом расплакаться — уже от бессилия. Но вместо этого он около получаса простоял на месте, не шелохнувшись, уставившись в стену. Вспомнил ту самую первую встречу с братьями, когда заметил под ногами егеря крошечную светлую точку на фоне тёмного раскуроченного асфальта, усыпанного обломками стен рухнувших домов. Она подпрыгивала, быстро перемещалась из стороны в сторону, слабовато пищала. Пришлось заставить Искру очень низко наклониться, чтобы рассмотреть привлёкший внимание пилота золотистый блик. Маэс понял, о чём вообще шла речь, только спустя несколько десятков метров — очки ему не особо помогали, внешняя камера кабины — тоже. Рой первым увидел его, плакавшего мальчишку, махавшего руками и звавшего на помощь. Оказалось, у Альфонса застряла нога между обломками бетона, которые они даже вдвоём не сумели сдвинуть. А Эдвард просто до смерти перепугался, что огромный робот раздавит его брата, поэтому кричал и бегал туда-сюда — ведь движение издалека всегда проще заметить, чем статичную точку. Познакомились они уже в кабине, куда напарники принесли детей на руках. Маэс — младшего со сломанным голеностопом, Рой — старшего, переставшего плакать, как только освободили его последнего родного человека. — Спасибо, дядь, — прошептал он тогда в стык шлема с горловиной защитного костюма, обняв незнакомого мужчину за шею. — Ну... за брата. — Не за что, — усмехнулся тот, крепче прижав к себе дрожавшего ребёнка. — Меня, кстати, Рой зовут. — Я Эдвард, — ответили ему, удобно устроившись в сильных руках. Потом была долгая дорога на базу, когда дети, испугавшись высоты, забились в дальний угол, держась за руки. Странный разговор, начавшийся с вопросов, а закончившийся первой стычкой Роя и Эдварда. Тогда они оба случайно узнали слабые места друг друга: возраст — для одного, рост — для второго. А Маэс с Альфонсом долго смеялись над ними обоими. Так и повелось. Задумавшись, Рой обнаружил странный факт. Несмотря на вечные разногласия, когда что-то случалось, Эдвард первым делом бежал к нему. Обсудить свежие новости или новую теорию, показать идеально точные чертежи усовершенствованной системы синхронизации разумов, пожаловаться на старших ребят, которые не воспринимали совсем ещё ребёнка всерьёз, поинтересоваться последней вылазкой, просто поделиться мыслями. С первых дней в кампусе он приходил по любому поводу именно к Рою, а не к приёмным родителям, хотя последние были рядом почти постоянно. Вероятно, Маэс заметил эту тенденцию намного раньше напарника, которого она касалась напрямую, вот и решил попросить его о разговоре с Эдвардом. Вскоре перед визитёром уже поблёскивала в ровных лучах потолочных ламп ручка нужной двери. Сомневаться было поздно, поэтому Рой надавил на неё, шагнув через порог в лёгкий полумрак палаты. Увиденное заставило внутренности скрутиться в холодный ком. Эдвард лежал на широкой кровати, откровенно теряясь на фоне белого постельного белья, будучи сам примерно схожего цвета, замотанный в белые же бинты от горла до одеяла, закрывавшего остаток тела по середину живота. Под ним угадывались очертания обрубка левой ноги рядом со второй, целой и прямой. Светлые волосы, имевшие мягкий золотистый оттенок — не жёлтый, от которого вечно пытались избавиться крашеные блондинки, — казалось, выцвели в стремлении слиться с окружающей обстановкой. Стоило подойти ближе — ком стал туже и болезненно запульсировал. Глаза Эдварда были мутными, словно в них напустили дым, а взгляд расфокусировался, остановившись в выбранной наугад точке. Как и предполагал, Рой понятия не имел, чем мог помочь ему. Но стоять столбом рядом, чтобы тупо смотреть на него, тоже не собирался. Банальщину вроде попыток докричаться, задать вопрос, растормошить физически, ухватившись за здоровое плечо, остальные наверняка уже перепробовали. Судя по статичности подопытного, безрезультатно. К Эдварду всегда требовался особый подход, который Рой нашёл семь лет назад абсолютно случайно, даже не ища. Оставалось лишь переложить его на нынешнюю ситуацию. Попытка — не пытка, так ведь? — Я тут подумал на досуге, — произнёс он медленно, практически нараспев. — Ты же обо мне совсем ничего не знаешь, а у меня почти вся твоя жизнь перед глазами прошла. Не припомню, правда, чтобы из тебя хоть раз получился благодарный слушатель, но сейчас вроде не перебиваешь даже. — Рой нашёл силы на кривую усмешку, обошёл кровать, прихватив по пути низкий табурет, и уселся на него возле изголовья со стороны уцелевшей руки. Такой же белой, как всё остальное здесь. — В общем, слушай. Он говорил долго, монологом, делая вид, что смотрел на одеяло, будто читал со шпаргалки, однако, на самом деле краем глаза внимательно следил за реакцией единственного слушателя. Рассказывал про собственное детство, погибших родителей, тётку, взявшую на воспитание осиротевшего сына младшего брата, идиотов в новой школе, поступление в кадетский корпус при Тихоокеанской заставе, знакомство с Маэсом. Бесконечный поток информации лился из него как из рога изобилия, монотонный, скучный, под завязку напичканный лишними подробностями. Всё-таки он не был настолько стар, чтобы история вышла действительно долгой при лаконичном изложении. Приходилось максимально растягивать, вспоминать или придумывать диалоги, ситуации, зачастую глупые до смешного. Первый отклик проявился в дёрнувшемся подбородке. Позже — настолько, что Рой успел решить, будто прежде ему показалось — поджались губы. Затем нахмурился высокий лоб под светлой челкой. Последней дрогнула рука, собравшись в кулак. — Ты чего несёшь? — хрипло спросил Эдвард, продолжив лежать на месте. — Да вот, как раз рассказывал, как Маэс кошку пытался в казарме завести, — отозвался Рой безразлично, внутренне возликовав. — Нахера? — прежним тоном уточнил собеседник, всё ещё не шевелясь. — Решил, что тебе может быть интересно послушать что-нибудь о твоём приёмном отце, — флегматично пожал плечами Рой, наконец подняв взгляд от складок одеяла к лицу напротив. Оно медленно повернулось к нарушителю спокойствия, прошуршав волосами по подушке. Растерянное, хмурое, злое. И глаза горели яростью, не оставив ни следа от недавнего тумана. — Интересно? — прерывисто выдохнул Эдвард, не нуждаясь в ответе. — Ты думаешь, мне это интересно? Да чем ты думаешь вообще, кусок тупого дерьма?! Нихрена мне это не интересно! — взорвался он, рванувшись в сторону Роя, ухватил его за ворот кожаной куртки, наброшенной поверх серой безрукавки, чтобы заорать уже ему прямо в лицо. — Я брата потерял! Его сожрали у меня на глазах! А ты мне тут какую-то хрень городишь?! Да пошёл ты в жопу, Рой! Ненавижу тебя! Бесчувственный ублюдок! Эгоистичный хрен! Сука! Альфонс умер из-за меня! Слышишь ты или нет?! Мой брат мёртв!.. Альфонс... Он... Блядь!.. Запал угас так же быстро, как вспыхнул. Эдвард обмяк, выпустив плотную ткань из ослабевших пальцев, но Рой успел перехватить их, осторожно сжав в собственной ладони. Свободной рукой потянулся вперёд, сев на край кровати, обхватил младшего друга поперёк поясницы и, не дав ему завалиться обратно, крепко обнял. До пришибленного шоком мозга наконец-то дошло осознание произошедшего. То, что его брата действительно больше не было в живых, что этот кошмар произошёл наяву, а не во сне. И Эдвард разревелся, как не делал уже очень давно. Отчаянно, навзрыд, глуша несдержанные крики в широкой тёплой груди. Той же самой, на которой дремал однажды, уставший, в их первую встречу семь лет назад. Рой не успокаивал — не умел. Лишь молча держал в руках искалеченное тело, которое колотила крупная дрожь, стараясь не касаться его правого плеча и левого бедра, чтобы не сделать больно. Единственное, что он мог сейчас — оставаться рядом, сколько потребуется. Позволить выплеснуть проснувшиеся эмоции, оттаявшие и затопившие берега, как река в половодье. Промолчать, когда Эдвард, случайно больно оцарапав ключицу, зубами ухватился за его куртку, чтобы заткнуть собственные подвывания. — Сколько я тут?.. — спросил он тихо, не предприняв попытки вывернуться из знакомых рук. — Две недели, — ответил Рой ему в макушку, наугад, потому что уточнять суть казалось неуместным. — Надо же, не заметил, — почти спокойно среагировал Эдвард, устроившись на чужой груди, как на большой твёрдой подушке. Упёрся в неё плечом, чуть сместившись корпусом, откинулся назад, где держало кольцо объятий, уложил голову на ключицу с небольшой свежей ссадиной, оказавшуюся под щекой. — Это я виноват, — сказал на выдохе, запоздало обнаружив собственную ладонь в другой, приятно шершавой, надёжной, с такими же неровными, приплющенными от частых ударов костяшками, как у него самого. — Надо было по сторонам смотреть внимательнее. Расслабился. Думал, всего лишь второй — мелочь, легко будет, а он... — Я, признаться, про тебя до первой нашей драки тоже так думал, — улыбнулся Рой, в следующую же секунду не сдержав болезненного стона, когда светлая макушка снизу врезалась ему в челюсть — аж зубы клацнули. — Кто тут мелюзга, по-твоему?! — взвился Эдвард по старой привычке, но быстро остыл, обмякнув в не дрогнувших от его резкого выпада руках. — Хотя, до первой драки, наверное, был, — добавил покладисто, шевельнув пальцами единственной руки, спрятанными в ладони собеседника. — Я так и не смог набить твою наглую рожу, — пожаловался вдруг со вполне искренним разочарованием. — А теперь уже никогда не смогу. — Рано сдался, — фыркнул на него Рой, сжав тонкое запястье. — Рокбеллы тебя уже заждались. — Но... — И титановым протезом по наглой роже получать гораздо больнее. Когда Эдвард, осознав смысл услышанного, слабо рассмеялся, Рой мысленно отпраздновал ещё одну маленькую победу. А о том, что просидел в не самой удобной позе больше пяти часов, опасаясь тревожить уснувшего пациента, решил благополучно не думать. С того дня минуло восемь месяцев. Тридцать две недели очередного ада, который Эдвард пытался пройти в одиночку, учась заново ходить и жить. Вроде бы протезы установили только вместо руки с ногой, а по ощущениям казалось, будто на дыру от смерти брата в сердце тоже заплатку шлёпнули. Титановую, прочную, как броня — и эмоции заглохли. По первости особых изменений заметно не было: Эдвард обоснованно часто молчал, замыкался, уходил ото всех в технические тоннели кампуса или просто сидел на улице с закрытыми глазами. Иногда по несколько часов. Всё это списывали на последствия инцидента и не обращали внимания. Из военных его никто не трогал, не подходил, не пытался заговорить — шарахались, как от прокажённого. А ему только легче было от этого. Хоть не доставали. Эдвард ненавидел, когда чего-то не получалось сразу, особенно при свидетелях. А он почти не мог двигаться из-за боли в протезированных конечностях, но старался, стиснув зубы. Пробовал заново, будто вернувшись в раннее детство, когда мозг толком не управлял телом, а мышцы путались в сигналах. К тому же, сделанные из высокопрочного титана, искусственные рука с ногой ощущались не просто тяжёлыми — неподъёмными. Крепления, привинченные к костям, создавали фантомный эффект смещения скелета для компенсации веса. На самом деле Эдвард слишком рано встал с постели. Не отошедший после сдвоенной операции организм, дополнительно ослабленный серьёзными ранениями, полученными накануне, всего лишь намекал, что с активностью стоило бы повременить. Рой узнал об этом от Пинако, махнувшей рукой на попытки образумить своевольного мальчишку. Да и лучше так, чем наблюдать, как он постепенно сливался с белой обстановкой палаты-изолятора. Приглядывать за Эдвардом оказалось непростой задачей. Они скандалили пуще прежнего, настаивая каждый на своём. Однако Рой не отступал, буквально по пятам следуя за младшим товарищем. Он не позиционировал собственную навязчивость как заботу или волнение, хотя именно это было правдой. Эдвард верил, что ему назло действовали на нервы, добавляя необходимой мотивации. Вкупе два самообмана работали отлично, идеально дополнив и сгладив друг друга. За месяцы, которые тот повторно учился двигаться, постепенно привыкая к протезам, Рой многое узнал. Например, что стыки титановых креплений с телом иногда кровоточат, массаж снимает напряжение со спины, подстраивавшейся под образовавшийся дисбаланс, Эдвард громко ругается, когда падает, но тихо ворчит и неловко прячет взгляд, когда ему без предупреждения помогают подняться. Заметные изменения в его характере проявились ближе к концу реабилитационного периода. Он практически перестал разговаривать с приёмной семьёй, которая пыталась поддерживать неродного сына. Попытки Маэса достучаться до Эдварда проваливались одна за другой. Домой он в итоге не вернулся, подав в письменной форме заявление о переезде в отдельную комнату, которая априори полагалась каждому рейнджеру. Они все были наперечёт, но свободная нашлась. Учитывая ситуацию, начальство пошло ему навстречу, оформив нужные бумаги и одобрив прошение. Малышка Элисия расстроилась сильнее всех, несколько раз успев сбежать от родителей к брату, чтобы убедить его вернуться с ней. Никто так и не узнал, что именно Эдвард нашёл сказать не по годам сообразительному ребёнку, однако она впредь заглядывала к нему исключительно в гости ненадолго. Их взаимоотношения не испортились, как ни странно. Они по-прежнему часто общались, иногда даже играли вдвоём, иногда к ним даже присоединялись Рой с Маэсом, якобы случайно проходившие мимо. Впрочем, учитывая, что в крыле личных комнат первый жил буквально напротив Эдварда, это действительно могло быть обычным совпадением. Сопилоты достаточно много времени проводили вместе, отчего Грейсия порой безобидно шутила, что с одним мужем ей в комплекте достался второй, каждый из которых в итоге принёс ей по сыну. После инцидента, правда, подобные шутки больше не звучали. Привыкнув к протезам за полгода в противовес стандартным двум, уходившим на адаптацию у взрослых людей, Эдвард возобновил тренировки. На спарринги по рукопашному бою зачастую вытаскивал своих бывших сокурсников по кадетскому училищу, пока ему не предложили взяться за воспитание новых рекрутов. Пилотировать Стального Алхимика в одиночку всем казалось самоубийством, поэтому на вылазки он не выходил. Попытки начальства подыскать для одинокого рейнджера напарника проваливались с треском, когда доходило до пробного дрифта. После каждого неудачного испытания Эдвард неизменно возвращался в свою комнату с жуткой головной болью и отвратительным настроением. Роя с его попытками поговорить, молчаливым жестом посылал в известном направлении, буквально на пальцах объясняя путь. В связи с согласием стать инструктором, ему присвоили звание капитана. Семья, потерявшая сразу двоих детей, пусть одного — лишь номинально, волновалась за него, вроде бы внешне живого, но медленно умиравшего изнутри. Маэс часто подсаживался к Эдварду во время обедов, Грейсия осматривала свежие ссадины с синяками, казалось, не заживавшие толком из-за постоянных тренировок. Но никому не удалось вытянуть из приёмного сына ничего сверх того, что они уже знали. Он отвечал односложно, иногда сетовал на глупость своих подопечных, многие из которых были старше него, довольно искренне интересовался, как обстояли дела дома. От тем, не желательных к обсуждению, быстро научился уходить, да так ловко, что собеседники осознавали прокол в выбранной ими тактике лишь спустя некоторое время после окончания неторопливой беседы. Однажды, в очередной раз запоздало поняв, что его мастерски обвели вокруг пальца, Рой решил дальше не церемониться. Все эти пляски вокруг одного мальчишки надоели ему до чёртиков. Общие опасения за Эдварда вышли уже за любые возможные рамки приемлемой нормы. Каждый боялся задеть или обидеть, неосторожным словом напомнить об Альфонсе, снова спровоцировать депрессию. Пора было заканчивать с этим. Отыскать самого юного рейнджера удалось легко. Рой изучил его расписание, поэтому из столовой направился в сторону кадетского корпуса. Тренировка новобранцев ещё не успела начаться. Воспользовавшись моментом, он предложил Эдварду устроить демонстрационный бой. Почувствовал тот подвох или нет, сказать было трудно, но своё согласие дал. Сбросил на лавку у стены красную кожаную куртку, разулся, проследил, как оппонент повторил те же нехитрые действия, и вышел в центр площадки на утоптанные маты. Друзья сцепились, словно давние враги, искренне старавшиеся поубивать друг друга. Удары сыпались градом со всех сторон, скорость просто зашкаливала. У невольных зрителей вскоре зарябило в глазах от их мельтешения, но они продолжали смотреть, разинув рты. Различить противников удавалось лишь по волосам да безрукавкам: Эдвард носил чёрное, будто в знак затянувшегося траура по брату, потому что никогда особо не жаловал мрачный цвет, а Рой предпочитал светлые вещи, сегодня с утра надев бледно-голубую. Со стороны их спарринг легко было ошибочно принять за серьёзную дуэль, но на деле это был разговор. Впервые за долгие месяцы открытый и искренний, без увиливаний от ответов, резкой, но незаметной смены тем. У обоих накипело достаточно, чтобы наконец выплеснуть всё хоть куда-нибудь. Оставалось лишь внимательно слушать, ничего не упустив. Единственный раз за семь лет Рой проиграл, оказавшись прижатым к полу титановым коленом, давившим на грудь. А Эдвард с нехорошей ухмылкой от души врезал ему кулаком протеза в челюсть, как давно мечтал, поставив жирную точку в диалоге и спарринге. Зато долгожданные ответы, получить которые остальные заинтересованные лица почти отчаялись, расцвели ярким синяком на одном конкретном. Всё оказалось намного проще. В следующий раз давние товарищи пересеклись только вечером в коридоре между своими комнатами. И Рой больше не видел в Эдварде напуганного ребёнка, росшего на его глазах, шебутного, неугомонного, импульсивного. Он наконец рассмотрел повзрослевшего серьёзного юношу, сумевшего перешагнуть через тяжелейшую утрату, пожертвовав детской беспечностью, через горький опыт научившегося ответственности за жизни других, которых старался оградить от нового себя, менее эмоционального, сдержанного, собранного, готового идти на любые риски ради спасения близких. Тот, уловив понимающий взгляд тёмных глаз напротив, усмехнулся неожиданно тепло и скрылся за своей дверью. Они ошибались, каждый из членов их странноватой семьи, когда продолжали считать его ребёнком. Выбирали неправильные подходы, поэтому ничего не понимали. Сбросив оцепенение, Рой решился постучаться к нему, чтобы обсудить произошедшее теперь вслух. Его впустили сразу, без лишних вопросов, будто ждали на пороге, когда же он соберётся с мыслями. Предложили горячего чаю, чтобы немного разрядить обстановку. Разговор получился долгим, основательным, на шестнадцать кружек. По странной иронии Рой именно тогда вспомнил крайне важную деталь: через неделю у Эдварда должен был быть как раз шестнадцатый День рождения. Неудивительно, что многие рекруты, опередившие его по возрасту, сомневались в компетентности руководителя. Он казался им совсем ещё мальчишкой, которого тот похоронил глубоко внутри вместе с младшим братом. А всеобщую неправоту доказывал на тренировках. Сегодня Рой на личном опыте убедился в собственных давних словах: титановым протезом по наглой роже получать было действительно гораздо больнее. Хорошо хоть, только физически, потому что морально ему стало намного лучше, когда они всё прояснили. После долгого, основательного разговора, затянувшегося до середины ночи, Рой уложил в голове много новой информации. Подробности инцидента, которые до сих пор никто не слышал, рассуждения Эдварда о собственной дальнейшей жизни, причины его поступков и изменившегося поведения. Всё это, по сути, лежало на поверхности, он ничего не скрывал. Просто ждал, когда кто-нибудь поймёт или спросит напрямую, не обходными путями. Рой оказался единственным, поступившим правильно. Лёжа без сна остаток ночи уже в своей комнате, он никак не мог перестать думать об Эдварде. Его потяжелевший, но не потухший взгляд, осторожные улыбки, уверенные движения, новые жесты, спокойный тон изменившегося голоса, привычная искренность в словах, заботливо наполняемая свежим чаем кружка — все эти детали отпечатались в мозгу помимо воли. Как и нарочно долгое прикосновение холодной титановой ладони к горячей, опухшей от удара скуле вместо прощания. Вкупе с прямым нечитаемым взглядом оно заставило Роя замереть. Оказалось, Эдвард стал с ним почти одного роста, а он даже не заметил когда. Впрочем, он многого не заметил сразу. Например, отсутствия между ними личного пространства, неловкости в обществе друг друга, недоверия или сомнений. Зато возникшее вдруг мягкое, обволакивающее, уютное тепло буквально вышибло почву из-под ног. Слишком оно было неправильным, но приятным. Провалились попытки напомнить себе, что Эдварду скоро только шестнадцать, что между ними пропасть в четырнадцать лет, что это вообще ненормально — ощущать тягу к подростку, которого практически воспитал, причём, тягу не безответную, судя по проведённому вечеру. Почему-то ситуация вдруг стала слишком сложной, и Рой откровенно не знал, как следовало поступить. Чужие советы в подобных вопросах обычно только мешали. Да у кого их спрашивать, в конце концов? У Маэса с Грейсией? Или, может, сразу сходить к Пинако Рокбелл, чтобы по завету Эдварда получить другим титановым протезом по роже ещё раз? Глядишь, голова прочистилась бы от глупостей. При мысли о тяжёлом металле сработала тактильная память. Рой вновь, как наяву, почувствовал последнее прикосновение Эдварда, приятно охладившее сильный ушиб снаружи и согревшее изнутри. Дело было явно не в чае. Глубоко, у самого сердца в тот миг словно разгорелся ровный костёр, от которого трещали рёбра, не в силах удержать его в рамках. Стало почти больно, но слишком хорошо, чтобы отстраниться. Хотелось податься к искусственной ладони, удержать её своей, остаться стоять вот так же, почти вплотную. Рой даже успел дёрнуть рукой в намёке на нужное движение, однако вовремя одумался, открыв дверь за спиной и выскользнув наружу, не попрощавшись. Что это был за внезапный порыв — внезапный ли? — понял, лишь рухнув на прохладные простыни казённой койки в привычной комнате. Небольшой, знакомой до мелочей, обжитой, хоть до сих пор с исключительно уставной мебелью. Приговор выглядел слишком очевидно, долгое время находясь на виду, как любая вещь в этом помещении. Сколько оно пряталось в его голове? Почему раньше не замечал? И что следовало делать с открывшейся правдой теперь? Возможно, визит к Пинако не был совсем уж плохой идеей. Рой заглянул-таки к ней сразу после празднования Дня рождения Эдварда. Отмечали прежней дружной компанией — одного Альфонса не хватало, чтобы все собрались. Грейсия приготовила еды на целый взвод, стол ощутимо трещал каждый раз, когда кто-нибудь передвигал большие блюда. Осталось, вопреки опасениям, в итоге меньше половины: каждый гость заранее ожидал чего-то подобного, поэтому с самого утра ни крошки в рот не брал. После тяжёлого дня, полного тренировок, приятной будничной суеты и привычных нервотрёпок, плотный ужин был настоящим подарком. Рой успел поздравить именинника первым, ещё до подъёма разбудив его громким стуком в запертую дверь. Когда та чуть приоткрылась, без разрешения вошёл в чужую комнату, крепко обняв сонного Эдварда, ещё горячего после целой ночи под тремя одеялами. А потом с довольной улыбкой огрел его большой — в человеческий рост — узкой прямоугольной подушкой по голове. — С Днём рождения, мелкий, — произнёс нараспев в тон общеизвестной мелодии, следя за тем, как Эдвард, отступив на шаг, забавно нахмурившись, стягивал с макушки объёмный, но лёгкий подарок. — И что это? — спросил он ожидаемо, переводя заинтересованный взгляд с подарка на дарителя. — Дакимакура, — ответил Рой на выдохе, словно целую ночь учил, как правильно звучало название. Впрочем, правда, учил, вот и заявился в несусветную рань, одетый в праздничный костюм из чёрных прямых брюк с белой рубашкой, где место пиджака всегда занимала наброшенная на плечи коричневая кожаная куртка. Только вместо более логичных лакированных туфель на ногах у него красовались начищенные до матового блеска армейские ботинки на шнуровке. Даже обычный художественный беспорядок из коротких чёрных волос на голове выглядел как-то торжественно. — А? — нехитро уточнил Эдвард, приподняв светлые брови. В противовес нарядному Рою, нарочно готовившемуся к раннему поздравлению, он сам стоял перед первым гостем в том же, в чём спал: автопротезах и плюшевых пижамных штанах, босиком на бетонном полу. — Дакимакура, — медленнее повторил Рой, почти разбив длинное слово на слоги. — Это такая большая подушка, чтобы обнимать её, когда спишь. Ну или просто обнимать, — пояснил подробнее, изо всех сил стараясь не уронить взгляд ниже светлых глаз напротив, где под свободно растрёпанными волосами виднелась жилистая шея с обозначившимся недавно кадыком, широкий разворот плеч с сильными сухими мышцами, покатая грудь и плоский живот с наработанным за годы постоянных тренировок прессом. Оказалось, коса, которую Эдвард заплетал ежедневно, изрядно укорачивала настоящую длину отросших прядей. Сейчас они уже полностью закрывали лопатки, стремясь к пояснице, а те, что лежали спереди, чуть прикрыв живую ключицу и титановое плечо, доставали приблизительно до солнечного сплетения. Выглядело весьма соблазнительно. Особенно при учёте факта недавних объятий, ощущение которых Рою никак не удавалось сбросить. Он и не подозревал, что так долго умел сохранять в памяти чувства прикосновений. Зато в другом был уверен точно. — Ты постоянно мёрзнешь из-за протезов, а они только тепло из тела тянут, — упомянул наконец назначение своего подарка. — Чтоб их нагреть, надо жить на батарее — вечно же холодные. К тому же, на дворе зима, а в кампусе с отоплением с самой его постройки всё плохо. Ну и заодно помягче будет спать, если обнять эту подушку: она достаточно толстая, чтобы ты перестал наконец набивать себе синяки на ногах и боках. — Ха, — задумчиво выдохнул Эдвард, посмотрев на подарок с новой стороны, теперь — с довольной улыбкой. Сжал его в руках, оценив пружинистость, которая не позволяла нащупать одну руку другой сквозь плотный слой синтепона. — Спасибо! — поблагодарил искренне, довольно обняв дакимакуру, словно хорошего друга. Рой, улыбнувшись в ответ, не сдержался и, сократив до нуля расстояние между ними, обхватил его одной рукой за плечи, целомудренно поцеловав в лоб у линии роста волос. Замер без движения на целый выдох в светлую макушку, а потом, прошептав тихое "поздравляю", удалился так же быстро, как заходил, прикрыв за собой дверь. Через секунду за ней хлопнула вторая, напротив. А Эдвард ещё пару минут стоял в прострации, машинально коснувшись живыми пальцами горячего следа на голове, и глупо улыбался пустой комнате. Когда потом они увиделись на официальном праздновании, закончив принимать поздравления от остальных присутствовавших, он уже сам подошёл к Рою. — Я опробовал твой подарок, когда ты ушёл, — сообщил нейтрально, спрятав ладони в карманы классических брюк тёмно-серого цвета. Рукава чёрной атласной рубашки были закатаны до локтя, но воротник остался застёгнут под горло, плотно обхваченный узким галстуком в тон. Всё-таки официальная часть ещё не закончилась, а расслабиться получится только после подарков и первого круга тостов за виновника торжества. До тех пор Эдвард всегда выглядел примерно, как сейчас. — Забавная штука, знаешь, — добавил он с усмешкой, со значением посмотрев в глаза собеседника. — Особенно на ощупь. — Надеюсь, подошёл по размеру? — невинно спросил Рой, фоном отметив, насколько двусмысленно звучал со стороны их диалог. А ведь ничего такого в виду не имелось. Даже сейчас он лишь вполне искренне беспокоился за функциональность большой подушки. Если не доставала до пяток или не полностью прикрывала при этом плечо, то толку от неё будет не очень много. Однако воспринять формулировку можно было по-разному. — Я всё переживал, что не попаду в рост, — признался Рой, чуть склонив голову на бок. — Ты так незаметно вырос. — Ага, за семь лет — прям ни разу не заметно, — фыркнул Эдвард, встав чуть ближе к собеседнику. Едва ли на полшага подвинулся, но эффект получился ярким: Рой буквально почувствовал волну жара, окатившего его с головы до ног. Словно на него ведро кипятка вылили. — Я уже месяца два как почти одного роста с тобой, — продолжил Эдвард, не заметив реакции на нарушение личного пространства. — Так что с размером отлично угадал, мне — в самый раз. Особенно между ног. — Рад слышать, — искренне улыбнулся Рой, одновременно подумав о двух противоположных вещах. Мысленно облегчённо выдохнул, потому что подарок не просто понравился — пришёлся как нельзя к месту. И отчаянно застонал, осознав, что чем дальше — тем сильнее от него ускользала истинная суть разговора. — Что ж, тогда ещё раз с Днём рождения, — произнёс дежурно, решив закончить на этой приятной ноте. Эдвард, видимо, решил иначе. Сделал последний шаг по направлению к собеседнику, положил живую ладонь ему на плечо, едва дотронувшись, и, тщательно сохраняя оставшиеся крохи расстояния между их телами, легко поцеловал в левую щёку, всё ещё болевшую после удара титановым протезом, но выглядевшую уже на порядок лучше. Роя будто током ударило, заряд прошёл от чужих губ вниз, собравшись огромной шаровой молнией в груди. Показалось даже, что заискрило внутри. — Спасибо, — прошептал Эдвард, ненаправленно задев тёплым дыханием часть шеи и ухо Роя. Второе ведро кипятка, судя по ощущениям, оказалось целой цистерной, а под рёбрами теперь явно что-то замкнуло от перенапряжения, потому что сердце сбилось с ритма в момент, вообще не уверенное, стоит работать дальше или без него обойдутся. В коридоре кампуса, у двери в апартаменты Хьюзов, приятно веяло зимними сквозняками. Если комнаты военных отапливались хотя бы как-нибудь, то места общего пользования практически не прогревались. Иногда в особенно крепкие холода на полу намерзала тонкая корочка льда, а по стенам расползалась густая паутина инея. Остудиться после случившегося Рою не мешало — было даже крайне необходимо. Ухо, едва прикрытое короткими волосами сверху, горело изнутри, и он мог поспорить на месячное жалование, что оно сейчас имело оттенок куртки Эдварда. Половина шеи, к слову — тоже. Даже пульс с левой стороны бил под кожей намного ощутимее, чем с правой. Только лицо, по-прежнему разукрашенное четырёхцветным фингалом, внешне не вызывало подозрений. Однако кость, где прямо под глазом врачи после осмотра обнаружили трещину, почти перестала болеть, будто излечившись чудесным образом. Как конкретно обозначить неожиданный поцелуй, пусть короткий, вполне невинный, но чувственный до мурашек, Рой не понимал. То ли это было извинение за исполнение давней мечты, то ли — обычная благодарность за удачный подарок. О чём-то третьем он упрямо запрещал себе задумываться, хотя порой непослушная мысль забредала в укромный уголок — и сердце снова заходилось. На следующее утро первым делом его путь лежал в вотчину механиков автопротезов. Пинако ему всё-таки врезала, правда, куском необработанного металла по затылку, когда он изложил ей суть проблемы. А потом — ещё раз, для профилактики, как сама же объяснила. Но в целом визит помог намного больше, чем Рой предполагал. Старушка, воспринимавшаяся всеми как родная бабушка, видела намного больше, чем прочие. Она напомнила Рою, кто именно спас детей семь лет назад, неизменно участвовал в их воспитании, постоянно баловал подарками, напрочь игнорируя предупреждения Маэса, потакал капризам, никогда не обделял вниманием, готовый явиться по первому зову мальчишек даже среди ночи, оторвав от кровати ленивый зад. Прежде заставить его, едва проснувшегося, подняться была способна лишь экстренная тревога. С появлением в кампусе братьев у тревоги появилось имя, шебутной характер, широкая улыбка и удивительные золотистые глаза. А ещё у тревоги появился мобильный телефон, который использовался порой без особого повода. Поэтому звук на своём Рой перестал убавлять вообще, чтобы в любой момент ответить на звонок или сообщение. Помимо прочего именно к нему Эдвард вечно таскался за советами, просьбами и разговорами. Именно их споры помогли юному гению придумать, как усовершенствовать систему синхронизации для управления егерем. Именно их спарринги дали талантливому мальчишке хорошую боевую подготовку, подняв на несколько ступеней выше остальных кадетов. Именно Рой — никто другой! — смог вытащить Эдварда из апатии после смерти младшего брата. Действительно, чего он ожидал после такого? — Ладно, с ним я вроде понял, — кивнул осторожно, поправив холодный компресс на затылке, и посмотрел на собеседницу. — А я-то как вообще умудрился в него влюбиться? Он же совсем мальчишкой был. Да и вообще меня как-то к женщинам всегда тянуло, — сказал негромко, сам удивившись своей откровенности. Видимо, последнее сотрясение мозга вылечилось не до конца, а жёсткий удар титаном по голове окончательно развязал язык. Или, скорее всего, просто накипело. — Ой, дурак ты, парень, — горестно вздохнула Пинако, покачав головой. Сунула в рот трубку со свежим табаком, затянулась, выпустила густой дым в сторону и снова взглянула на Роя через маленькие круглые очки. — Если бы ты с самого начала ничего к нему не чувствовал, разве реагировал бы так на все его подколки и провокации? — Нет, — честно признался тот больше для себя, чтобы наконец разобраться в странной ситуации. — Волновался бы за него так же, когда он выходил на егере встречать кайдзю? — ровно продолжила Пинако, делая паузы на глубокие затяжки, чтобы дать время подумать над ответами. — Нет, — снова коротко отозвался Рой, нахмурившись. Иногда он совершенно не понимал, к чему клонила их семейная бабушка, и это раздражало. — Ты видел своё лицо, когда его из кабины Алхимика вытащили? — вдруг сменила она направление мысли, но Рой лишь отрицательно покачал головой, уже опасаясь перебивать. Вопрос был явно с подвохом. — Связь с ними тогда пропала, когда егерю половину головы снесли, — услужливо напомнили ему то, что совершенно не хотелось вспоминать никогда. — Так ты побелел, как молоко, а потом орал громче всех, требуя, чтобы тебя на помощь отправили. У самого-то башка едва пополам не треснула, когда о приборы в Искре приложило, координации никакой, а в бой рвался, как здоровый. Чуть на маршала Армстронг не набросился, когда она приказала тебе успокоиться. Помнишь, что ты ей сказал? — Вообще ничего не помню, — пожаловался Рой, отведя взгляд от собеседницы, чтобы уронить голову на руки, облокотившись на металлический стол перед собой. — Неудивительно, она ж тебя тогда в нокаут отправила, — усмехнулась Пинако, сделав значительную паузу на перекур. — Ты сказал: "Он же не справится! Его там на куски разорвут, а Вы запрещаете нам помочь? Да Вы, блядь, издеваетесь!" В висках засвербило, словно извилины чересчур ощутимо пошевелились. И правда, нечто подобное Рой вроде припоминал. Очень смутно, обрывками, но припоминал. — Все тогда решили, что ты Стального Алхимика имел ввиду, в смысле, егеря, — пояснила Пинако, приподняв одну бровь, когда на неё взглянули тёмные глаза с застывшим в них вопросом. — Ты-то сам хоть понимаешь, кого ты собирался спасти? Оттого у тебя и отлегло, когда ты Эда живого увидел. Все запаниковали, забегали, засуетились, а тебя Маэс потом в сторонке нашёл. Стоял там один, косяк подпирал, плакал и улыбался, как дурак. И не говори мне, что это было нервное. — Блядь, — позволил себе ругнуться Рой, опустив голову обратно на руки. — Частенько у людей любовь становится привычкой, — отвлечённо изрекла Пинако поучительным тоном. — Но иногда случается наоборот: за привычкой не удаётся заметить любви. У вас двоих же всё через задницу вечно было. Так чего удивляться? — Не хочу повторяться, но... блядь, — проворчал собеседник, сдвинув ладони перед лицом, закрыв его. Компресс, успевший нагреться и стать бесполезным, лежал возле локтя. — К тому же, он уже взрослый совсем, шестнадцать лет, — рассудила Пинако, снова закурив. — Я в его возрасте уже замуж вышла. А ты, старый пень, вспомни себя в те годы. Чем ты занимался? — Кадетом тут был, как раз поступил только, — неохотно отозвался Рой, не убрав рук ото рта. — Последний вопрос у меня к тебе, а потом можешь идти на все четыре стороны, — прежним тоном сообщила собеседница, отложив трубку. — Ты когда последний раз на женщин вообще смотрел? Это был контрольный выстрел. Отвечать Рой не видел смысла, потому что он даже не помнил, смотрел ли на них вообще когда-нибудь. Они на него — постоянно, но обычно без намёка на взаимность проявляемого интереса. Сперва, ещё в молодости, подобное внимание льстило, и он даже умудрился набегаться по свиданиям на целую жизнь вперёд, однако ни один короткий роман не заходил далеко. Почему-то интереса не было, даже исследовательского — чистая физиологическая потребность. На серьёзные отношения без искреннего желания Рой никогда не соглашался, поэтому их не было. А из-за обширного количества пассий за ним прочно закрепилась слава ловеласа, разбивавшего дамские сердца. Теперь только слава-то и осталась, поистёршаяся со временем, блёклая без новых историй о его любовных похождениях, державшаяся на сплошных слухах, придуманных солдатами от скуки. — Из-за этого он, кстати, косичку свою не стриг никогда, — тепло усмехнулась Пинако, скрестив руки на груди. — Ты ему однажды сказал, что у него волосы красивые — он запомнил и растил. Скоро всю спину закроют уже, а отрезать отказывается. — Когда это я такое говорил? — оживился вдруг Рой, зацепившись за новую тему, как за спасательный круг. К предыдущей возвращаться совершенно не хотелось. — Когда его мальчишки постарше задирали, — объяснили ему, напомнив конкретный момент шестилетней давности. — Дразнили его, говорили, что на девчонку похож, а он в драку лез. Ты и сказал ему тогда, что они идиоты, потому что завидуют его красивым волосам. Ну или как-то так. Усмехнувшись, Рой поднялся со стула, на котором сидел весь их разговор, поблагодарил Пинако за потраченное на них, видимо, двух дураков, время и ушёл на тренировку. А из головы никак не выходило понимание: косичку Эдвард отпустил специально для него, чтобы ему нравилось. Сработало — волосы ведь, правда, были очень красивые. И посмотреть приятно, и ладонью провести. Та сама вечно тянулась к светлой макушке, чтобы осторожно растрепать аккуратную причёску. Главное же, Эдвард ни разу не попытался вывернуться из-под руки, пусть потом иногда приходилось переделывать всё заново, чтобы не выглядело неряшливо. А после инцидента Роя единственного допускали до длинных уже волос. Он помогал их мыть в глубоком тазике, подсушивал полотенцем, бережно расчёсывал и сам заплетал тугую косу. Пару раз даже подровнял кончики, чтобы выглядели живее. Больше никому Эдвард подобного не позволял. На душе стало как-то слишком тепло, спокойно — не к добру. И Рой оказался прав в своих опасениях. Не дошло ещё до обеда, как протяжно взвыла сирена. Очередной кайдзю вышел из разлома. Искра была единственным егерем на всю заставу. Второго достроить ещё не успели, хотя пилоты уже нашлись. Стального Алхимика никому не предлагали — никто не настаивал. Больно дурная слава за ним тянулась из-за братьев Элриков. Разочарованно нахмурившись, Рой поспешил в свою комнату за защитным костюмом. В кармане ожил телефон. Он, не глядя, ответил на звонок, собравшись сказать Маэсу, что скоро будет на месте посадки, но не успел. — Рой, ты где? — раздался в трубке голос Эдварда, вибрировавший то ли от напряжения, то ли из-за помех связи. — Почти у себя, иду за костюмом, — отозвался Рой, прибавив шаг. Если они успеют столкнуться до вылазки, он наверняка сделает какую-нибудь глупость. Или они оба. — Чёрт, — ругнулся собеседник, проведя ладонью по лбу от бровей к макушке, задрав пушистую чёлку наверх. Это была его вечная привычка, бессознательно срабатывавшая, когда он сильно нервничал. — У меня тут один придурок ногу сломал во время спарринга. Я как куратор обязан лично доставить его в лазарет и дождаться результатов, — пожаловался разбито, прищёлкнув языком. — Наверное, не успею вас проводить, но встречу обязательно! — пообещал торопливо, взяв себя в руки. — Передай отцу от меня пожелания удачи. И вернитесь, пожалуйста, поскорее. Оба, — уточнил с нажимом, намеренно повысив голос. — Будет сделано, командир, — отшутился Рой, постаравшись разрядить обстановку и увести разговор в сторону, чтобы не ткнуть собеседника носом в то, как именно он сейчас назвал Маэса. Услышь тот приёмного сына, расплакался бы от счастья. — Я вас жду, — зачем-то повторил Эдвард, вероятно, не решаясь сказать другое, более важное. — Рой, я... — быстро начал он, но незнакомый голос на заднем плане окликнул его, сбив с настроя. — Удачи, — закончил смазанно, совершенно не так, как собирался. — Мне пора. — Мне тоже, — неохотно согласился Рой, влетев в комнату и на ходу сорвав с плеч неизменно наброшенную на них куртку. — До встречи, мелкий. — Да, — обронил напоследок Эдвард, скинув звонок. От волнения даже забыл среагировать на ненавистное обращение. — Мы скоро вернёмся, — пообещал вслух Рой, быстро раздевшись догола и впихнув себя в плотный, обтягивающий костюм с красными щитками. Проводить их Эдвард не смог. Как предупреждал, не успел из-за кадета. У Грейсии был пациент — возможно, тот же самый, — поэтому она тоже не пришла. А малышку Элисию просто не отпустили одну. Маэс стоял в кабине слева от напарника, напряжённый и хмурый. По его же словам, снедало нехорошее предчувствие. Чтобы отвлечь друга, Рой передал ему пожелания Эдварда, дословно. Даже специально повторил, сделав акцент на нужной части. — Он отцом тебя назвал, дружище, впервые за семь лет, — улыбнулся он и в следующую секунду оказался в крепких объятиях действительно расплакавшегося Маэса. Тяжёлый настрой как рукой сняло. А потом сняло крышку шлема егеря, но уже другой рукой. Кайдзю четвёртой категории трижды почти уже умер. Задние лапы его не шевелились, длинный хвост, состоявший из множества тонких, напоминавший плеть, распластался по дну, но верхняя половина туловища монстра отчаянно стремилась выжить. Пилоты старались, как могли, но огнемёт, встроенный в одну механическую ладонь, помогал мало, а длинное лезвие во второй недавно сломалось об твёрдый панцирь на голове пришельца. Оставалось лишь тянуть время, уворачиваясь от его хаотичных атак, в ожидании перезарядки плазменной пушки. Когда она наконец сработала, длинный коготь зацепился за край кабины управления, раскрошив кевлар на груди и животе Маэса в щепки. Тот захлебнулся собственной кровью, закашлявшись, отчего распоротая кожа под костюмом разошлась в стороны, обнажив внутренности. Рой истошно завопил, почувствовав ту же самую боль через дрифт. Кайдзю, наконец рухнувшего замертво, никто не заметил. Безликое, но ёмкое определение "инцидент" в этот день обзавелось порядковыми номерами, поделившись на первый и второй. Похороны устроили сразу же, наскоро соорудив гроб. Маэса, как прежде Альфонса, повысили на два ранга посмертно. Его знали почти все в кампусе. Вечно улыбчивый, добрый мужчина, до невозможного предела обожавший свою семью. Его знали и любили. Поэтому на церемонии прощания не плакали только двое: лучший друг и приёмный сын. Эдвард высох ещё после гибели младшего брата, сейчас не в силах выдавить из себя ни единой слезы, хотя изнутри рвался на части. Рой же попросту не успел отойти от шока, раз за разом повторяя заново последние мгновения жизни сопилота, которые разделил с ним на двоих, пока не вылетел из распавшегося дрифта. Несколько следующих часов прошли, как в тумане. Не вспомнить, что говорил или делал, куда шёл или зачем стоял. Не ощущал мягко направлявшую ладонь, почти постоянно державшуюся за правый локоть. Ему было плевать, даже если его отправили бы на убой к очередному кайдзю. Прямо так, в траурном костюме, без защиты и егеря. — Рой, — настойчиво звали со стороны. — Рой, ты слышишь? Рой! А потом вспыхнула боль. Ровно в месте, где ещё оставалась эхом другая, фантомная, чужая — от распоротых мышц. Рёбра натужно сдавило вовнутрь, дыхание хрипло вылетело из глотки, а лёгкие словно сдулись, превратившись в две бесполезные горошины. Ноги ослабли, заставив рухнуть на пол перед невидимым врагом, глухо ударившись о бетон. Острое дежавю выбросило Роя обратно в реальность, как штормовые волны — потрёпанный корабль на берег. Первым, что он увидел, были армейские ботинки с высокой шнуровкой, затянутой по-разному на каждой ноге. Поднял глаза чуть выше, застряв на коленях, одно из которых чуть топорщилось сверху через тонкую ткань тёмных костюмных брюк. И тут оппонент сам присел аккуратно рядом на корточки, заглянув в откровенно серое лицо напротив. — Рой? — снова окликнул Эдвард, внимательно прищурившись. Когда Рой вернулся к происходящему в следующий раз, то обнаружил себя в кольце неожиданно крепких разных рук: титановая держала под лопатками, холодя спину даже через два слоя ткани, а живая ласково гладила по волосам, сгибом локтя обхватив его плечо, не позволяя завалиться на бок. А сам он тихо плакал в чужую ключицу, где под рубашкой с пиджаком не мешались болты, фиксировавшие на костях крепление протеза. Не причитал, не дрожал — просто слёзы сдержать не мог, будто кран сорвало. Эдвард тоже молчал, поддерживая исключительно своим присутствием, как умел. Изредка чересчур резко вдыхал, как перед прыжком в воду или, наоборот, после долгого нырка, сильнее прижимал к себе Роя и тепло выдыхал в растрёпанный висок. Но, в основном, просто рассеянно водил ладонью по чёрным волосам. Когда-то ситуация была совершенно обратной. Теперь им пришлось поменяться местами. — Когда Ала сожрал кайдзю, мы с ним тоже были в дрифте, — сообщил Эдвард, прервав висевшую между ними тишину, звеневшую невысказанными словами. Они уже успели добраться до комнаты, в которой Рой без удивления узнал свою, и выпить пару стаканов виски. На закон, запрещавший употреблять алкоголь несовершеннолетним, по обоюдному согласию не обратили внимания. Ситуация обязывала. — Я не только чувствовал его боль со страхом, но и слышал его мысли, — продолжил Эдвард, сделав ещё глоток, даже не поморщившись. — Он тогда боялся не за себя, а за меня, что меня тоже сожрут следом за ним, а потом кайдзю доберётся до берега — и погибнет ещё дохрена людей. Я пообещал ему, что не допущу этого никогда. — Рваный вдох, пауза, выдох. — И не сдержал слово. — Говоривший осушил остатки выпивки крупным глотком, запрокинув голову, чтобы залилось прямо в глотку. Пару раз дёрнулся под кожей плавный изгиб кадыка. Стакан со стуком опустился на тумбочку, а Эдвард, вернувшись в изначальное положение, в упор посмотрел на собеседника абсолютно ясным взглядом. Они сидели напротив друг друга, один — на стуле, другой — на кровати, разделённые низкой тумбочкой. — Я никому не рассказывал, потому что никто не понял бы. — Я понимаю, — возразил Рой, запоздало осознав посыл. Безусловно, он понимал, потому что сам недавно испытал похожее чувство. Но ведь Эдвард говорил не про нынешний момент и был прав: ещё недавно ему бы даже не поверили. — Сейчас — понимаю, — поправился Рой, горько усмехнувшись. — Хотя, если честно, не хотел бы. — Как и я. — Короткий кивок в ответ. — Но уже поздно. Дальше надо жить, это ты понимаешь? Кто-то должен заботиться о Грейсии, помочь воспитать Элисию, убивать этих тварей, наконец, — Эдвард подавился собственной злостью и, сделав паузу, отхлебнул виски прямо из горлышка бутылки. — Я один не справлюсь. — Он был моим лучшим другом, — излишне по-детски пожаловался Рой, опрокинув в себя остатки содержимого своего стакана. — Самым близким человеком. — Я потерял сегодня отца, — жёстко припечатал Эдвард, зыркнув на него исподлобья. — Второго по счёту, но он был мне даже роднее, чем первый, биологический, потому что всегда был рядом, потому что любил нас с братом ни капли не меньше, чем Элисию. А я потерял ещё и Ала — последнего, кто был мне ближе всех здесь, вместе взятых. Думаешь, блядь, мне легко? Или, может, думаешь, тебе хуже? Ну?! — Да, тут я проиграл по всем фронтам, — наигранно развел руками Рой, наполнив оба пустых стакана до краёв. Хотелось залиться до крышки черепа, чтобы забыть, как исчезала под комьями земли крышка гроба. И он вполне справедливо считал, что не ему одному. — Пока ты жив — ты не проиграл, — резонно заметил Эдвард, вцепившись в стеклянную посуду. — У нас не конкурс, кому от жизни больше дерьма досталось. У нас война. Некогда сопли распускать, поэтому сегодня мы нажрёмся, как поганые свиньи, а завтра пойдём в дрифт. Вместе, — подвёл он странный итог, залпом осушив половину стакана. — Это не лучшая идея, — честно спасовал Рой, зеркально повторив действие собеседника. — Слишком много... всякого в голове будет ещё, — добавил задумчиво, повертев запястьем в воздухе на уровне плеча. — Оно там теперь всегда будет, можешь мне поверить, — невесело улыбнулся Эдвард, и руки его крупно дрогнули, прежде чем сжаться в кулаки на коленях. — Шестьдесят четыре попытки синхронизации и ни одной удачной. Это всего лишь цифры. Я уж молчу про тех бедняг, которые меня с тех пор по широкой дуге обходят. Правильно делают, в общем-то, — произнёс он негромко, потерев живой ладонью лицо, заведя её под конец на макушку, растрепав заодно густую челку. — Говорят, одна змея другую не укусит, — сообщил пространно, бросив короткий взгляд из-под ресниц на собеседника. — Возможно, это касается и наших ситуаций. Мы оба потеряли важных нам людей при похожих обстоятельствах, поэтому у нас два варианта: либо мы к чертям сойдём с ума, либо сможем в дрифт. — Кроме нас, опытных пилотов здесь больше нет, правда ведь? — риторически поинтересовался Рой, не ожидая ответа, но ему всё равно кивнули. — Значит, мелкий, вариант у нас только один, — подвёл неутешительный итог, печально посмотрев на виски в ладони. — Но сперва мы нажрёмся. — Выживем после этой попойки — сможем и в дрифт, старик, — додумал Эдвард за него, беззвучно усмехнувшись, и получил такую же болезненную усмешку в качестве реакции на свои слова. Конечно, никакой пробной синхронизации на следующее утро не случилось. Они даже не смогли нормально встать с постели, на которую перебрались после третьей выпитой бутылки, где отключились после седьмой. Будильник никто не услышал, как и настойчивого долгого стука в дверь. Первым проснулся Эдвард, обнаружив себя крепко прижатым лицом к чужой груди, омерзительно провонявшей виски, пронесённым накануне ночью мимо рта. А когда Рой выдохнул сверху перегаром, вообще замутило не на шутку. Вывернувшись из расслабленных во сне рук, он рванул в ванную комнату, где его мучительно стошнило остатками алкоголя, не успевшего перевариться за несколько часов. До безумия хотелось пить — обычной воды, хоть из-под крана — или сдохнуть, потому что голова грозилась разлететься на куски, как фарфоровая. Но вместо этого Эдвард разделся и залез под душ, нарочно играя температурой из крайности в крайность, то шпарясь кипятком, то промораживаясь ледяной. Иногда, находя золотую середину, действительно пил, стараясь заглушить противную сухость во рту. Когда к унитазу наведался Рой по той же причине, что его вчерашний собутыльник, тот ещё не вылез из ванной. Они обменялись парой глупых фраз, после чего Эдвард послал товарища по несчастью к себе в соседнюю комнату за полотенцем, зубной щёткой и какой-нибудь одеждой, потому что официальные костюмы оставалось лишь нести в химчистку. А лучше — вовсе выкинуть. Рой поворчал для порядка, но чужую просьбу выполнил, едва передвигая ватные ноги. После такого же контрастного душа ему ощутимо полегчало. Вместе они с Эдвардом разобрали постель, сменив бельё и перевернув матрас, чтобы снова улечься в обнимку уже под одеялом. В этот раз им удалось проспать до позднего вечера. Минула неделя, прежде чем Рой первым напомнил об их небольшом уговоре. В конце концов, Эдвард сказал верно: кроме них, некому было защищать Тихоокеанскую заставу. Значит, выбирать не приходилось. Как обычно случалось, всё пошло наперекосяк. Пробная синхронизация развалилась, толком не начавшись, когда программу только запустили. Эдвард сбросил шлем, припав на колено, схватившись за голову, как шестьдесят четыре раза до этого. Рой подлетел к нему через секунду, ухватив за плечи и аккуратно встряхнув. Реакция последовала спустя долгую минуту, тянувшуюся хуже жевательной резинки. Распахнулись золотистые глаза, посмотрев старшему товарищу прямо в душу. Изорванную, обглоданную до костей, как его собственная где-то под дополнительным слоем титановых автопротезов. В самом же деле, похожи. — Извини, — выдохнул Эдвард, отведя взгляд. Он прекрасно понимал, в чём была проблема. В его окрепшей с годами, пропитанной горечью со стыдом, больной, неправильной любви, которую боялся доставать на обозрение, потому что считал уродливой. Она всегда приходилась не к месту, но, появившись однажды, не исчезала больше ни на миг, сохранившись по сей день. Выросла вместе с Эдвардом, пережила все утраты, сама не утратив главного — искренности. А признаться, даже догадываясь о взаимности, было всё равно страшно. Вернее, страшно было именно из-за этой догадки. Ведь сейчас, когда Рой едва начал оправляться после собственного инцидента, чересчур свежего в памяти, вываливать на него лишние эмоции казалось неуместным. Снова, как всегда. — Это из-за меня, — добавил Эдвард, зажмурившись. — Всё в порядке, — попытался успокоить его Рой, погладив по плечам — обоим, словно забыл, что титановое ничего не чувствовало. Кроме, пожалуй, адской боли в самом начале, сразу после операции по установке креплений. И изредка — фантомной — в суставах, которые заменили искусственными. — Нихрена не в порядке, — зло выплюнул Эдвард, резко мотнув головой. Тяжёлая светлая коса, описав в воздухе небольшую дугу, перекинулась вперёд, несильно ударив по уху, упав на грудь. Рой тронул её кончиками пальцев, задумчиво погладив переплетения густых прядей. Но за закрытыми веками его действия остались незамеченными. — Я просто не могу никому позволить увидеть... узнать... это, — насилу выдавил из себя Эдвард, закрыв лицо ладонью протеза, специально приложив её с хлопком, чтоб ощутимее, чтоб больнее. — Никому это не нужно. Не могу я впустить к себе в голову даже тебя. Помолчав, Рой ненавязчиво потянул его за косу, привлекая внимание. Снова пробежался пальцами по мягким изгибам стянутых волос, дождался растерянного взгляда глаза в глаза. — Это тоже было никому не нужно, — произнёс он приглушённо, и голос почему-то подвёл, прозвучав с хрипотцой. Рой прочистил горло, но повторять фразу целиком не стал, выделив главное. — Никому, кроме меня. И ты же запомнил. Едва ли не впервые в жизни Эдвард откровенно покраснел, смутившись услышанных слов, но не отвернулся, не убежал — не дёрнулся даже. Стоически выдержал внутренний приступ паники, проглотив его вместе с комком волнительного неверия, получив в награду ласковую улыбку. Несмело потянулся рукой к чужой ладони, придерживавшей собранные светлые волосы, накрыл сверху, сжав тёплые пальцы в своих, и медленно кивнул. Рой поднялся первым, потащив Эдварда следом. Они недолго постояли вот так, просто рядом, глядя друг на друга, словно вели безмолвную беседу, а потом снова разошлись по площадкам для пилотов, бессознательно заняв стороны тех, кого потеряли. В дрифт их затянуло резко, будто рванули за позвоночник. В голове пролетали калейдоскопом воспоминания — свои и чужие, — переплетаясь, смешиваясь, путаясь, становясь едиными для обоих. У них имелось достаточно опыта, чтобы знать, как работать с этим. Однако помимо знаний под панцирем самоконтроля разлагалась необоснованная неискупимая вина. Они застряли в ней, словно в болоте, одновременно, погрузившись с головой. — Что происходит? — строго спросила у оператора маршал Оливия Мира Армстронг, наблюдавшая за экспериментом из командной рубки. Сильная, волевая женщина, строгая, но справедливая к каждому из вверенных ей подчинённых, она едва не проткнула фамильным мечом Эдварда, когда тот на днях нагло заявил, что выйдет в дрифт с полковником Роем Мустангом или выйдет пешком на кайдзю с голыми руками. Буквально требовал не устраивать им кастинги из прочих совместимых пилотов, чтобы иметь возможность собраться для эксперимента. Ведь и у первого, и у второго была почти одинаковая проблема — для них не удавалось подобрать нового напарника из-за инцидентов. Либо кандидаты сбегали, едва прознав, к кому их собирались направить, либо отсеивались самими рейнджерами по причине невозможности дрифта. Примерно так Эдвард объяснил озвученную просьбу, почти задушенный медвежьей хваткой командира. И она в итоге позволила. А сейчас следила за тем, что приборы никак не могли считать. — Очень высокий процент мозговой активности, мэм, — отрапортовал оператор, сравнив имевшиеся показания. — Они ещё не в дрифте, но уже не здесь. Не могу только понять, как связь не прервалась. Остановить эксперимент? — Нет, — отрезала маршал Армстронг, положив ладонь на эфес меча, побарабанив по нему пальцами. — Если у них не получится друг с другом, то не получится ни с кем, мальчишка правильно сказал, — неохотно признала она, нахмурившись. — И тогда мы потеряем сразу двух отличных пилотов. Так что продолжайте, солдат. — Есть, мэм! Приборы мелко сбоили из-за зашкаливавших показателей, давно превысивших допустимый максимум. А Эдвард с Роем спускались всё дальше, к самому дну своих болот. В какой-то момент их головы повернулись друг к другу и замерли в оцепенении. Каждый видел другого на месте утраченного напарника. Но картинки накладывались, становились полупрозрачными, дымчатыми. Сразу было не отличить, где чья часть памяти. Обычно, когда один из тестируемых цеплялся за конкретный момент жизни, другой следовал за ним тенью и по возможности вытаскивал обратно в реальность. Связь при этом распадалась, зато никаких более серьёзных последствий не прилагалось. К чему могло привести подобное же, только у обоих пилотов одновременно, никто точно сказать не мог. Поэтому наблюдателям оставалось молча ждать результата. Стоило Эдварду увидеть на месте Роя самого себя, он сразу понял, где застрял. Ощутил по новой старый страх, прекрасно зная, что опять, как наяву, придётся прожить момент, переломивший его жизнь. Только уже не беспомощно смотреть со стороны, а стать непосредственной жертвой. В конце концов, они с братом были в дрифте тогда, поэтому ему не пришлось представлять, каково это — оказаться разорванным и проглоченным кайдзю. Он знал наверняка. Смотрел на себя из воспоминания Альфонса, слышал его мысли, готовый взвыть от отчаяния, потому что только здесь тот был ещё жив. Насилу закрыв глаза, Эдвард сознательно потянулся к другому разуму, чьи отголоски улавливал на грани чувств. Запахи вдруг изменились, гул в ушах заглох. Осторожно взглянув на происходившее, он узнал кабину Искры с оторванной уже крышей, заметил Маэса слева, сосредоточенного, внешне непробиваемо спокойного. Впервые Эдвард увидел его как солдата и поражённо выдохнул в пустоту. Этот человек, тщательно просчитывавший любое действие егеря или кайдзю, напрочь игнорировавший опасность, разительно отличался от другого, более привычного — домашнего, весёлого, безоглядно обожавшего свою немного странную семью. Здесь, на вылазке, он был подполковником Хьюзом, защитником человечества и героем множества боёв, а там, в кампусе, становился просто Маэсом, добрым другом и заботливым отцом. Разница, достойная восхищения. Оказалось, Эдвард многого не знал о нём, хотя стоило всего лишь внимательнее смотреть. А теперь — выбраться из смешавшихся в сплошную кучу воспоминаний. Как только Рой осознал себя в пилотской кабине Искры, перестав слепо повторять прошлые события, голова навязчиво загудела. Он наперёд знал, что произойдёт дальше, и не хотел переживать смерть лучшего друга по второму кругу, сейчас будучи на его месте. Одного раза прочувствовать всё от начала до конца хватило, а на самого себя смотреть было противно. Поэтому Рой зажмурился, пытаясь нащупать реальность сознанием, которое прямо сейчас связывалось с другим, пока не настолько знакомым, как предыдущее, въевшееся в мозг на уровень подкорки за годы совместных вылазок. По крайней мере, хотелось бы верить, что только "пока". Ведь, если у них ничего не получится, обоих наверняка спишут в запас, отправив натаскивать свежих рекрутов. Когда Рой открыл глаза, кабина пилотов стала другой, а место справа занял Альфонс. Напуганный, но державшийся изо всех сил, чтобы не впасть в панику. За одно только то, как он незаметно стискивал зубы, тщательно контролируя дыхание и каждое движение, идеально совпадавшее с движениями напарника, его стоило наградить дополнительным орденом. Жаль, что уже — посмертно. Ведь, если забыть о рангах, воинском долге, боевом опыте, оба брата были ещё совсем детьми, когда стали рейнджерами. Их следовало беречь, держать подальше от творившегося в мире безумия, чтобы сохранить им право на нормальную жизнь. Но никто: ни родные родители, ни приёмные, ни друзья — не смогли этого сделать. В итоге одного мальчишку уже потеряли. А второго Рой поклялся себе защищать любой ценой. И, чтобы исполнить клятву, следовало сперва выбраться из плена общей памяти. Вдруг мир коротко дёрнулся, очертания фигуры рядом зашевелились, изменяясь, становясь безошибочно узнаваемыми. Кабина Стального Алхимика исчезла, словно пыль, смытая водой. А через несколько секунд перед Роем стоял Эдвард, на вид вполне настоящий, не очередная часть красочных картин прошлого. Они, не сговариваясь, потянулись руками друг к другу, неловко столкнувшись пальцами. Неощутимо вздрогнули от неожиданности, зеркально улыбнувшись забавной оплошности. Через мгновение до них дошло осознание: получилось. Вот оно, то самое, неповторимое чувство синхронизации разумов, когда двое думали и делали, как один, без лишних слов. Именно таким в идеале должен был ощущаться дрифт. Правда, как им удалось в нём удержаться после провала в воспоминания, никто не знал. Эдвард про себя поставил галочку разобраться со странностью при первой же возможности. Рой, услышав прямо в голове мысль, выразил желание присоединиться к очередной его исследовательской работе. На том и порешили. Опустили наконец едва ли соприкасавшиеся руки, выровнялись на площадках управления егерем, переглянулись с идентичными победными ухмылками. А механические ладони, повинуясь пилотам, сжались в кулаки, стукнувшись друг об друга титановыми костяшками. На выходе из тренировочного симулятора их встречала вся операторская бригада во главе с маршалом Армстронг. — Не потрудитесь объяснить, что это такое сейчас было, господа? — строго поинтересовалась она, скрестив руки на груди. — Не можем знать, мэм, — в один голос отозвались Рой с Эдвардом строго по уставу, вытянувшись в струнку и вскинув ладонь к виску. — Вы родственники? — последовал другой вопрос прежним тоном. — Никак нет, мэм, — снова синхронно откликнулись пилоты, не сменив позы. Оба старательно смотрели прямо перед собой, выше плеч старшего командира, чтобы не переглянуться ненароком между собой. Безусловно, их случай с пробной синхронизацией получился исключительным, но то, что они до сих пор продолжали действовать и говорить слаженно, словно вели бой в егере, вызывало интерес. Ощущения, меж тем, были крайне похожими. Как будто думали единым сознанием на двоих. — Любовники? — продолжила допытываться маршал Армстронг, мрачнея с каждым следующим озвучиваемым предположением. Она смеривала каждого из допрашиваемых внимательным взглядом, чтобы уловить подвох или обман, но ни того, ни другого не находила. Ситуация становилась всё более непонятной. — Никак нет, мэм, — ровно произнесли Рой с Эдвардом, даже не дрогнув. Каждый военный знал, что подобные отношения между напарниками были запрещены уставом во избежание множества сопутствующих проблем. Обычно дрифт-совместимыми становились родственники, что практически исключало нарушение правила. Но в случае становления в пару посторонних друг другу людей, могли начаться те самые проблемы. Их пол или возраст здесь вообще не имели значения. Из-за размолвок личного характера уровень синхронизации неизменно падал, управление егерем часто выходило из-под контроля. Хорошо, если это случалось на тренировках, но если в бою — пиши пропало. Стоило пилотам отвлечься во время вылазки, как потом даже хоронить обычно было нечего. Но подобные итоги всё же оставались редкостью. В основном, пары распадались, а подыскать каждому нового напарника стоило огромного труда. В частности, из-за их зацикленности на конкретном человеке, с которым ходили в дрифт множество раз. Таких рейнджеров считали профнепригодными и списывали в запас. Обычно они становились кураторами для новобранцев или тренировали кадетов. Правило, запрещавшее романтические отношения между сопилотами одного егеря, ввели не сразу. Лишь проследив тенденцию. Зато после этого дополнения в уставе случаи с развалом синхронизации почти сошли на нет. За его нарушение наказывали по всей строгости вплоть до понижения в звании с занесением в личное дело и отстранения от вылазок на неопределённый срок. — Тогда какого чёрта вы только что сделали? — умерив пыл, снова спросила маршал Армстронг, положив одну руку на эфес меча, а другую — на бедро, взглянув на подчинённых уже без злости, но с интересом. — Не можем знать, мэм, — повторили они свой первый ответ, а после небольшой паузы Эдвард заговорил уже один. — Если Вы разрешите мне взглянуть на запись и ознакомиться с результатами, возможно, я смогу найти объяснение. — Капитан Элрик несколько лет назад лично усовершенствовал систему синхронизации разумов, с которой сейчас работают пилоты всех стран, — вклинился Рой, чтобы подбодрить напарника, но друг на друга они по-прежнему не смотрели, замерев рядом в одинаковых позах — даже руки в салюте держали под равным углом. — Так вот, почему мне знакомо это имя, — задумчиво произнесла маршал Армстронг, тронув ладонью подбородок. — Мне казалось, капитан Элрик погиб год назад. — Это был мой младший брат, мэм, Альфонс Элрик, — пояснил Эдвард, вновь ощутив укол совести при воспоминании о своей давней потере. — Он занимался программированием егерей и оптимизацией управления. Мои же исследования касались напрямую системы связи разумов пилотов, улучшения и упрощения дрифта. — Понятно, — задумчиво кивнула собеседница, вдруг обратив внимание на Роя. — А от тебя была какая-нибудь польза помимо того, что ты пилот? — Боюсь, что нет, мэм, я ведь солдат, а не учёный, — откликнулся тот, едва проглотив смешок. — Значит, теперь будет, — решительно заявила маршал Армстронг, отступив на шаг. — Капитан Элрик, поручаю Вам исследования сегодняшнего случая. Полковника Мустанга назначаю Вам в помощь. Думаю, это упростит задачу, если под рукой всегда будет второй участник произошедшего для проведения дополнительных опытов. — Есть, мэм, — отреагировали оба с едва заметными улыбками. — Большое спасибо за доверие, — добавил Эдвард, прямо взглянув на командира. — Если Вы его оправдаете, получите повышение до майора, — ответила та с короткой ухмылкой. — А я? — осторожно спросил Рой, удостоившись лишь холодного взгляда. — А Вы, полковник, получите себе отличного напарника, которого вряд ли достойны, и нового егеря в полной боевой готовности, — отчеканила она, развернувшись на пятках, и, отдав необходимые указания команде операторов, ушла. — Не густо, — иронично обронил Рой, получив обидный подзатыльник от Эдварда, который ещё долго потом смеялся над ним. Исследования они вели вместе. Им предоставили всю имевшуюся информацию, которая могла пригодиться. Дни напролёт проходили в анализах данных, старых и новых, сравнениях результатов пробных синхронизаций других пилотов. Под тихую ругань Эдварда Рой иногда дремал на стуле рядом. Пользы от него действительно было немного. По крайней мере, на первый взгляд. Ведь никто из сторонних наблюдателей не знал, что по ночам тот, пренебрегая сном, изучал выкладки напарника, строил собственные теории, которые наутро высказывал, заходя в чужую комнату, как в свою. Обе двери всё равно не запирались. Каждый день за час до подъёма Рой варил им кофе, будил Эдварда и заваливал его появившимися вопросами. Тот нехотя просыпался, выслушивал раннего гостя, заливал в себя горячий напиток, бодрости от которого прибавлялось не ахти, а потом, умывшись ледяной водой, просил напарника повторить всё сказанное ещё раз. Тот без возражений возвращался к началу. Порой они спорили, как в старые добрые времена, а потом Эдварду приходила очередная безумная идея, которую стоило проверить. Поэтому в выделенной им лаборатории, пока он был занят, Рой позволял себе небольшой отдых, справедливо полагая, что здесь его участие не потребуется. Зачастую ему доводилось просыпаться на нескольких сдвинутых стульях под тёплым пледом. В подобные моменты ощущение заботы согревало намного лучше, чем любое одеяло. О помощи Эдвард никогда не просил, но не отказывался, если предлагали. Обычно Рой просто бесшумно подходил вплотную, чтобы прочесть свежие данные с монитора компьютера. Вставал сзади и чуть слева, оперевшись одной рукой на стол возле чужого локтя, а вторую уложив на титановое плечо напарника в намёке на дружеское объятие. Тот бессознательно напрягался, задерживая дыхание от желанной, хоть до сих пор непривычной близости. Сосредотачивался исключительно на том, как горячо становилось спине, где в области лопатки к ней прикасалась грудь Роя. И не шевелился, чтобы посидеть так подольше, пока не настанет момент вновь вернуться к обсуждениям. Перед собой Эдвард оправдывался, что не хотел мешать своему невольному помощнику читать. Напряжение между ними крепло чем дальше — тем сильнее. Нарастало, как тайфун, с каждым не до конца осмысленным жестом. Например, когда Рой, задумавшись, начинал гладить искусственное плечо под ладонью, которое будто снова становилось живым в подобные моменты. Ведь иначе не получалось объяснить, почему Эдвард ощущал движения чужих пальцев до мельчайших подробностей. Или когда сам, забывшись, откидывал голову назад, чтобы задать вопрос, оседавший шлейфом тёплого дыхания на шее напарника, прикрытой сбоку лишь прохладным воротом кожаной куртки. Если же для подтверждения или опровержения новой теории приходилось использовать дрифт, оба потом долго не могли толком отдышаться, потому что их мысли касательно друг друга идеально совпадали в направлениях. Однако стеной между ними возвышался устав, нарушить который означало снова подбирать себе другого совместимого пилота. Учитывая же оба инцидента, это вряд ли было осуществимо. Да и опасения Роя насчёт четырнадцатилетней разницы в возрасте никуда не делись. Эдвард считал их глупыми, но спорить не брался, потому что это могло разрушить даже ту малость, устоявшуюся между ними. Игнорировать очевидное каждому казалось странным и неправильным, но удавалось, вопреки всему, просто отлично. Они сохраняли минимально приличную дистанцию, толком не понимая уже, зачем. Словно по инерции, в качестве дани давней привычке, когда оба ещё не понимали ни природы собственных чувств, ни их взаимности. Ответ на вопрос маршала Армстронг отыскался после появления следующего кайдзю. На вылазку отправили Стального Алхимика, которого вернули на вооружение по просьбе Эдварда. Испытывать на прочность психику Роя, посадив того в Искру, он не хотел. Прекрасно понимал на собственном опыте, каково ему будет в знакомой кабине без привычного напарника, который погиб в ней же. Самому, правда, тоже было совсем не легко, но у него на смирение с фактом смерти брата имелось, по крайней мере, больше времени. Эдвард уже не чувствовал себя здесь лишним и мог нормально сосредоточиться на сражении с врагом. Пожалуй, Рою это помогло не меньше. Он отлично понимал мотивацию напарника оставить Искру в ангаре до лучшего случая. Даже вне дрифта они читали друг друга без особых проблем. А потом случилось нечто, перевернувшее представления обоих о синхронизации разумов. В какой-то момент их словно стало в кабине четверо, усилив связь, открыв новый, более глубокий уровень. По возвращении в кампус, Эдвард рванул в лабораторию, даже не переодев защитный костюм. Рой последовал за ним, заранее зная, что его присутствие будет крайне необходимо. Опытный дрифт в миниатюрном симуляторе на этот раз подтвердил догадку. Никто не мог синхронизироваться с ними отнюдь не из-за инцидентов, а из-за их последствий. Каждый из напарников потерял своего второго пилота при похожих обстоятельствах. Но главным, безусловно, была неразорванная связь. Именно она помогла удержать управление егерем, когда одного из рейнджеров не стало. Она же сохранила часть сознания погибшего в голове выжившего, записав где-то на подкорке, незаметно и безболезненно. Учитывая уникальность обоих случаев, неудивительно, что никто не смог предположить подобного объяснения. А Эдвард оказался прав, когда сказал Рою о невозможности для них найти себе подходящих пилотов на замену. Только тоже немного ошибся в причине. После соответствующего доклада маршалу Армстронг их освободили от тренировок на неделю, позволив хорошенько отдохнуть. Одному выдали письменную благодарность, а второго, как обещали, повысили до майора. Не сговариваясь, тем же вечером, переодевшись, они засели в комнате Роя с символической бутылкой виски, чтобы отметить это. А заодно — помянуть двоих бывших напарников, которые, как оказалось, частично остались с ними, продолжив помогать даже после смерти. Эдвард, выдохшийся ещё за недели исследований, прошедших без нормального отдыха, заснул прямо на чужом широком плече, показавшемся ему удобнее любой подушки. Они полулежали рядом, умостившись на узкой армейской кровати в обнимку. Места на ней всегда с трудом хватало для одного, но на тесноту никто не жаловался. Правой рукой Рой приобнимал младшего товарища, а в другой держал стеклянный стакан. Бутылка стояла на тумбочке со стороны Эдварда, потому что ему было банально удобнее наливать — не на нём же лежали, придавив предплечье затылком и забросив живую ногу на бедро. Вечер выдался на удивление мирным. Разговор шёл неторопливо, затронув каждую тему вскользь. Они обсудили всё, включая инциденты, впервые не попытавшись увильнуть от болезненных воспоминаний. — Как думаешь, если бы я был старше, мы могли бы?.. — спросил вдруг Эдвард, когда возникла пауза. Он запрокинул голову, чтобы взглянуть в задумчивое лицо возле себя, и неосознанно замер. Сердце глухо бухнуло в груди, отскочив от чужих рёбер. — Устав бы никуда не делся, — максимально нейтрально отозвался Рой, пожав свободным плечом, на котором не лежала светлая макушка. Повернулся к собеседнику, поймав его взгляд, насилу сглотнув ком в горле. Их лица оказались слишком близко. Малейшее движение — и пути назад бы не осталось. Оба прекрасно это понимали, поэтому ни один не шевелился, хотя соблазн был велик. — Да, наверное, — тихо обронил Эдвард, и Рой ощутил его дыхание на собственных губах, едва не застонав от отчаяния. Всё-таки он не обладал железной волей, чтобы сдерживаться вечно. Однажды она даст трещину, разрушив их более-менее устоявшийся мирок на двоих. И не было никакой гарантии, что этот момент не настанет уже прямо сейчас. Эдвард, будто прочитав мысли, медленно опустил голову обратно на удобную грудь, тяжело вздохнув. — Это какой-то пиздец, — высказался от души, решив не развивать тему дальше. — И не говори, — со смешком согласился Рой, уткнувшись носом в его распущенные волосы. Поднял ладонь, согнув в локте руку, на которой лежал собеседник, и мягко погладил светлые пряди возле уха. Мягкие. Не настолько, чтобы принять за женские, но и не совсем по-мужски жёсткие. А ещё тщательно расчёсанные, словно специально, чтобы в них не путались пальцы. От тёплого ощущения ненавязчивой ласки Эдвард поверхностно задремал, через некоторое время провалившись в полноценный сон. Рой, задумавшись, пропустил этот момент. Как и второй, когда отключился сам, крепко прижав к себе напарника за плечи. Утром он проснулся в одиночестве. Видимо, Эдвард, как обычно, встал раньше, решив не будить его. Неделю заслуженного отпуска они провели вместе. Разок даже выбрались в город за заставой — развеяться. Неспешно прогулялись по малознакомым улицам, заглянули в пару небольших кафешек, где их никто не узнал. На секунду даже показалось, что они просто обычные люди, которым наконец удалось урвать совместный выходной, чтобы побыть наедине. Что не висел над ними устав дамокловым мечом, а жизни не были посвящены защите человечества от кайдзю. Поддавшись очарованию момента — ну или, может, Эдварда в лёгкой ветровке поверх футболки с глубоким вырезом, заправленной в голубые джинсы, штанинами прятавшиеся в армейские ботинки с высокой шнуровкой, — Рой осторожно приобнял его, притянув чуть ближе, чтобы последнего шага расстояния между ними не осталось. Приобнял впервые не за плечи, как делал раньше, а за талию, позволив себе не думать о том, как это выглядело со стороны. Эдвард напрягся, забыв вдохнуть, но не отстранился. Вытащил из кармана одну ладонь, ловко распустил аккуратную косичку, почти полностью закрыв волосами руку Роя на своей спине. Ту её часть, что виднелась из-под наброшенной небрежно на широкие плечи кожаной куртки, которую он вечно не надевал нормально, даже если ударяли сильные холода. Только безрукавка или рубашка — как, например, сейчас — сменялась на толстый свитер. Обратно в кампус они возвращались неохотно, когда совсем стемнело. И между ними снова появился злополучный шаг приличного расстояния. Очередной кайдзю появился слишком скоро. Месяца не прошло после окончания недельной увольнительной. Алхимика ещё не успели полностью отремонтировать, поэтому пришлось брать Искру. Враг оказался неожиданно силён, выжав из рейнджеров все накопленные силы. А, когда огромная когтистая лапа потянулась к голове егеря, у каждого сработало собственное дежавю. Они уже переживали подобное, каждый — с другим напарником. От мыслей, что это могло повториться снова, едва не потерялась синхронизация, которую удержали не иначе как чудом. Повернулись друг к другу одновременно, с ужасом сообразив, что оба собирались подставить под удар свою сторону кабины. "Назад!" — прозвучало в объединённом сознании, и они, едва ворочая потрёпанного егеря, завалили его на спину, прямо в воду, мощным пинком перекинув кайдзю через робота, выиграв себе время подняться обратно на ноги, чтобы встретить врага смертоносным залпом плазменной пушки из одной руки, а второй, где была цела только половина меча, срубить уродливую голову с открытой пастью. — Извините, Центр, мы отключимся: нам нужно поговорить, — скоро вернёмся на базу, — протараторил Эдвард, быстро нажав нужную кнопку на панели управления. — Какого, блядь, хрена это было?! — начал без предисловий, повысив голос. Их разговор, больше похожий на громкий скандал, продлился всю обратную дорогу до ангара. Рой пытался доказать, что не собирался умирать, хотя сам себе не верил, а Эдвард забористо матерился, напуганный до заметной дрожи в руках. Обоим было наплевать, что они могли общаться, даже не открывая ртов — через связь. Волнение со страхом на почве почти повторившегося опять инцидента искало выхода. Устного или физического — значения не имело. От кого-то из напарников даже поступило предложение подраться, раз уж не получалось разобраться иначе, но было без раздумий отвергнуто. Обстановка накалилась до предела. Казалось, скоро начнёт плавиться титан кабины от жара, огнём полыхавшего между пилотами. После высадки они, не сказав друг другу больше ни слова, направились в сторону комнат. Попытки встречавших что-то у них спросить или поздравить с очередной победой, разбивались о невербальную стену прерванного скандала. Они ещё не закончили. Когда оба наконец оказались в комнате, напряжение, дошедшее до предела, словно пустило искру. Как будто короткое замыкание случилось. Эдвард, незаметно проскользнувший под чужой рукой, успевший дойти аж до противоположной стены одноместных апартаментов, по-военному аскетичных, скудных на обстановку, больше похожих на отгороженную койку в казарме с парой свободных метров пространства да личной ванной комнатой, дёрнулся с места, преодолев крошечное расстояние между ними, и толкнул обернувшегося Роя в грудь, вжавшись в него всем телом, буквально впечатав в дверь спиной. Замер на долю секунды, взглянув на чужие губы, прежде чем наброситься на них отчаянным, жадным поцелуем. Привстав на мыски, он вцепился в знакомые широкие плечи, насильно языком заставив ошалевшего напарника приоткрыть рот, позволив продлить ласку, сделав её более чувственной, откровенной — совершенно ненормальной. В голове будто что-то треснуло, надломилось с оглушительным хрустом и рухнуло. Рой ответил, обхватив тренированное тело рядом в охапку, притиснув к себе ещё ближе, хотя было уже попросту некуда. Кевларовые щитки на костюмах скрежетнули друг об друга, плотная ткань натянулась до хрипа швов. Эдвард нетерпеливо застонал в горячие губы, поддавшись чужому напору, обвил руками его голую шею, подтянувшись на ней, как на турнике. Голову вело ещё после дрифта, до конца не отпустившего обоих пилотов, нелогичное возбуждение хлынуло сверху, затопив разум в непроглядную муть. Напряжение, оставшееся после едва оконченного боя, сковывало мышцы, но, в то же время, подгоняло, толкало в спины, напоминая каждому из них, что они не вечны. Расходный материал, который подлежал замене при выбывании из строя. Всего лишь обычные люди, каждый раз шедшие на вылазку против кайдзю, как на верную смерть. И жажда пожить хоть немного, успеть ухватить хотя бы малость от этой жизни взаймы заставляла отбросить мораль вместе с уставом, чтобы получить давно втайне желаемое. — Костюмы, — на миг вынырнув из их личного дрифта, прошептал Рой в приоткрытые губы рядом. — Кровать, — в тон ему ответил Эдвард, ловко расстегнув молнию на чужой спине, почувствовав, как другие руки сделали то же самое с его костюмом. Они давно, задолго до первой пробной синхронизации разумов, научились понимать друг друга без лишних слов. Чувствовали на уровне инстинктов, какого-то подсознания, бывшего словно общим на двоих. Когда это началось: с момента памятного спасения офицерами Тихоокеанской заставы двух осиротевших братьев или позже — никто не мог точно сказать. Оно просто было между ними — и этого казалось уже достаточно. Костюмы, снятые второпях, кое-как, свалились неаккуратными кучками возле порога, перепутавшись рукавами со штанинами, а их владельцы сплелись на одноместной узкой кровати, толком не разорвав затянувшийся поцелуй. Эдвард стонал от эмоциональной перегрузки, не зная, куда её девать, придавленный сверху горячим, как в лихорадке, телом. Хотелось кричать в полный голос, кусаться, цепляться сильнее, однако он из последних сил цеплялся только за собственную адекватность, почти потеряв ощущение самого себя в захлестнувшем обоих вихре. Словно Рой стал его частью, неотделимой, нужной, родной. А тот тонул следом за ним, слепо шаря ладонями по податливому телу на жёсткой армейской койке, вжимая колено в чужой чувствительный пах, на обрывках самоконтроля сдерживая дикие порывы. Когда и как в его руке оказалась смазка, он толком не заметил. Просто в какой-то момент осознал, что сжимал в пальцах небольшой тюбик. Реальность в тот же миг прояснилась, представив взору Роя расхристанного Эдварда с припухшими губами, растрепавшейся косой светлых волос, алыми скулами и абсолютно обнажённого, заведённого до состояния стянутой пружины, готовой лопнуть с пронзительным звоном. Золотистые глаза потемнели от возбуждения, затопив радужку чёрным почти по самые края. В этих глазах была первобытная, всеобъемлющая жажда, невысказанная просьба на грани приказа и немой вопрос. Единственное, чего в них не было точно — сомнения или страха. Словно Эдвард давно решил, чего хотел, а теперь требовал дать ему желаемое. — Прекрати думать, — выдохнул жарко в немного растерянное лицо напротив, — просто делай. И снова втянул Роя обратно в их дрифт — в долгий поцелуй, — обхватив его голову разными ладонями: живой, горячей и другой — титановой, заменившей потерянную во время неудачного рейда ещё с младшим братом. Она, как и искусственная нога, утраченная тогда же, согрелась сейчас близостью тел, почти раскалилась добела искрившей в воздухе страстью. Никто не устоял бы от соблазна получить то, о чём давно уже мечтал. Особенно, когда не просто предлагали — отдавали, буквально через любые протесты пихали прямо в руки — бери не хочу! И Рой взял. Грубовато, сзади, без долгой подготовки, развернув Эдварда на живот, прижавшись грудью к прогнувшейся дугой спине и вырвав из чужого горла длинный прочувствованный стон. Дыхание ушло вместе с напряжением, нараставшим между ними изо дня в день. Потерялось где-то между вдохом и выдохом, сковав лёгкие голодным пламенем. Забило глотку, словно дымом, затуманило рассудок. Не было плавности, нежности, ласки — остался лишь животный инстинкт, сплошная отчаянная необходимость в конкретном человеке, резкие рывки внутри под аккомпанемент коротких сдавленных вскриков, замешанных на удовольствии с привкусом боли. Каждому по-своему хотелось убедиться, что второй — вот он, рядом, близко, живой, до сих пор живой, несмотря на очередную почти удавшуюся попытку пришельцев прикончить их. Хотелось чувствовать не только телом, но и разумом, и душой. Понять наконец простую истину: всё обошлось, всё позади, они вернулись. Вместе. — Господи, блядь, твою мать, как же хорошо, — выдавил на протяжном стоне Эдвард, схватившись протезом за чужое запястье возле лица, помогая себе дойти до края второй рукой. Они двигались рвано, без ритма, но настолько чутко предугадывая действия друг друга, что казалось, будто в самом деле стали единым целым, неделимым. И ощущалось это намного глубже любого слияния сознаний в егере. Здесь, сейчас не находилось места понятиям "ты" или "я", из них собиралось нечто сумбурное, абсурдное, но до одури настоящее. Долгожданная разрядка накрыла обоих безумным шквалом, разметала на куски и собрала обратно, уже как будто по-другому, но всё-таки правильно. Теперь — точно, безоговорочно правильно. Особенно громкий крик Эдварда приглушила подушка, а Рой замер над ним, дрожа, с грудным стоном из напряжённого горла, впившись болезненным уксусом в кожу между чужих сдвинутых острых лопаток. Наконец в лёгкие хлынул кислород, закружив голову, мышцы, скованные сладкой судорогой, обмякли. Из тела словно исчез скелет целиком, вынудив обоих обессиленно распластаться на узкой неудобной армейской койке. Собрав остатки воли, Рой скатился вбок, выскользнув по нагретой трением смазке из Эдварда, и приложился взмокшей спиной к ледяной бетонной стене. Выдохнул в его титановое плечо, натужно, длинно. Попытался рассмотреть лицо, закрытое разлохмаченной светлой чёлкой, но не смог, пока тот сам не повернулся к нему, улыбнувшись устало и сыто, не способный на более серьёзные движения. Наконец накопившийся страх друг за друга разжал когтистые лапы, на смену ему пришло удовлетворение. Тёплым одеялом укрыло спокойствие, отделив их двоих от остального мира. — Как ты понял? — глупо спросил Рой, не желая выдавливать из себя стандартные "как ты?" или "всё в порядке?". Ответы во плоти лежали прямо перед ним, довольно щурясь и пытаясь восстановить дыхание. — Придурок, — беззлобно усмехнулся Эдвард, чуть сдвинувшись к краю кровати, чтобы освободить побольше места рядом. — Мы столько раз были друг у друга в головах: думаешь, я ни разу не заметил? — Тогда почему именно сейчас? — уточнил Рой, отстранившись от стены и обняв собеседника поперёк спины. — Припекло потому что, — расплывчато отозвался тот, прильнув теснее. — Нам обоим было необходимо сбросить напряжение. Но ты бы никогда это не признал, согласись. — Согласен, — фыркнул Рой, зарывшись носом в светлые волосы. — Вот и отлично, — довольно произнёс Эдвард куда-то в стык чужого плеча с грудью. — И это всё, кстати, тоже было отлично, — добавил без тени смущения, решив, что данный этап можно было уже оставить в прошлом. — Да, — подтвердил Рой с мягкой улыбкой в голосе, легко поцеловав его в макушку. — Теперь и сдохнуть в очередной стычке с кайдзю не так страшно, — признался вдруг Эдвард, беззвучно рассмеявшись. — Только что-то не хочется уже. — И не говори, — аккуратно кивнул Рой, сильнее прижав его к себе одной рукой. — Жить хочется, как никогда. — Значит, будем жить, — подвёл тот логичный итог, выпростав металлическую руку из-под чужого локтя, обняв в ответ. — А после вылазок вот так же стресс снимать, потому что только это, блядь, действительно работает. — Только после вылазок? — с намёком уточнил Рой, попытавшись заглянуть в лицо Эдварда, но смог увидеть лишь кромку уха под волосами. — Конечно, нет, идиот! — возмутился он, несильно боднув собеседника лбом в грудь. — Как будто сам теперь выдержишь такие перерывы, ага, я на это посмотрю. — Иногда у меня складывается впечатление, что мы где-то забыли выйти из дрифта, — шутливо пожаловался Рой, погладив расслабленную спину под ладонью. — Радуйся лучше, что я у тебя такой охуенный, — иронично посоветовал Эдвард. — Мне никакой дрифт не нужен, чтобы знать, какая хрень в твоей башке тупой творится. — Да уж, — выдохнул Рой, прикрыв глаза. — Никогда не думал, что скажу это кому-нибудь, но я рад, что ты настолько хорошо меня знаешь. — Как и ты меня, — лениво двинул плечом собеседник, и голос его прозвучал откровенно сонно. — Так что в расчёте, полковник. — В расчёте, майор, — покладисто согласился Рой, проглотив зевок. В продолжении разговора не было смысла. К тому же, пережитый стресс, усталость после боя дали о себе знать, придавив напарников к постели. Дрёма, видимо, прилагалась в комплекте. И, пожалуй, впервые ни одному из них в эту ночь не снились кошмары.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.