Вдох

Когда раздаётся раскат грома, в душу закрадывается беспокойство. Она не хочет признавать, что боится этого странного ощущения светлой души, в которую ворвался бес. Она знает только одного человека с настолько чистой душой, что становится тошно. Кричит ворона. Плохой, плохой знак. Мёртвый голубь на дороге. Ещё хуже. Александра и Мерцедес с филфака знает весь университет по эпичным словесным баталиям на латыни. Беглая импульсивная речь на мёртвом языке иногда пугает даже преподавателей, поскольку сложно представить, что существуют в мире люди, способные так жарко дискутировать и так правильно произносить все слова. Около них постоянно собирается толпа народу — ну очень интересно слушать. Но мало кто может знать, о чём они постоянно спорят. И хорошо, что не знают. Она находит его. Вечно чистая и застегнутая на все пуговицы рубашка до жути грязная и, кажется, жмёт хозяину в области шеи. Тело дёргается в уродливых конвульсиях, лицо кривится то ли от боли, то ли от помутнения сознания, ладони исцарапаны асфальтом и покрыты кровью. Мерцедес тысячу и один раз проклинает судьбу, что забыла дома книгу. И пускай она понятия не имеет, есть ли там что-нибудь для изгнания, — всегда может заключить сделку с Дьяволом, лишь бы избавить вечного противника от страданий. Мама говорит, что в детстве её было трудно запугать. Никакие страшилки не действовали, девочка не приходила ночью в родительскую спальню из-за страхов и кошмаров. Она подружилась с тьмой ещё в те времена и с ней не расставалась. Тьма, как мудрая наставница, всегда помогала и покровительствовала девочке. Но именно сейчас уже выросшей Мерцедес страшно, хочется схватиться за мамину юбку рукой и закричать, топая ногой и отказываясь связываться с ужасным бесом. По венам течёт лёд, сердце, будто впервые ожив, бешено стучит в груди. Она боится опоздать, боится сделать лишнее или чего-то не сделать. В рюкзаке Александра всё разложено по кармашкам, так что нахождение креста, который при одном прикосновении жжётся, не составляет особого труда. Рука трясётся, перелистывая страницы священной книги. Мысли в голове путаются, кажется, что мозг начисто забыл правила произношения латинских слов и всю грамматику, хоть и сталкивается с языком каждый чёртов день. И пускай этот дурак сильно раздражает тем, что пытается направить силу Мерцедес «в правильное русло», пускай мешает выполнению заказов, девушка уже привыкла к нему и его тошнотворному стремлению к чистоте и недостижимым идеалам. Они язвят в разговоре друг с другом, кривятся, как только один из них добивается успеха, тяжело вздыхают, когда оказываются в паре на каком-нибудь задании. Пускай они абсолютно разные и почти ненавидят друг друга, это совершенно не мешает юной чернокнижнице сидеть перед молодым экзорцистом на коленях и, пытаясь вытерпеть боль, читать молитвы. Гладкая поверхность креста режет нежную кожу, кровь вперемешку со слезами и каплями дождя капает на ткань серых брюк Александра. Мерцедес больно. Больно видеть юношу таким: беззащитным, слабым, теряющим связь с самим собой. Больно понимать, что почти каждый, кто с ней сталкивается, мучается. Больно осознавать, что сойти с тёмного пути очень и очень сложно. Больно говорить, ведь святость слов прожигает горло. Болью. Больно. Она почти кричит слова на незнакомом прохожим языке. Они, не имеющие лиц, не желают даже остановиться возле необычной парочки. Кто-то насмешливо хмыкает, думает, что всего лишь фанатичная девчонка почитать молитвы пытается таким способом вылечить эпилептический приступ своего друга. Но здесь всё намного серьёзнее, здесь не нужно медлить. Всё равно, что каждый думает, что помогут другие, так даже лучше — никто и не посмеет помешать. Никто не будет приставать с расспросами. Никто не будет ничего трогать. Как иронично — девушка, ввиду своего рода занятий высмеивавшая экзорцизм как явление, прямо сейчас проводит обряд. И, что удивительно, он работает. Мерцедес радостно замечает, что конвульсии ослабевают и Александру становится намного лучше. Но бес всё ещё в нём. Видимо, сильный, раз так не хочет покидать светлое тело. Или это из-за того, что тёмной душе в светлом деле не место. Так и хочется бросить обряд и на правах протеже тьмы вытянуть это чёртово адово существо. Однако начатое прерывать нельзя, иначе зараза вцепится сильнее. Девушка всё больше и больше слабеет, её силы на исходе. Тёмная энергия бьётся с той, что в святых молитвах заключена. И Мерцедес кажется, что она скоро выгорит, вся и без единой капли, кажется, что Александр проснётся и увидит перед собой лишь кучку пепла, кажется, что вот он — ад на земле. Она хотела так много сказать и сделать, а сейчас нет никакой гарантии, что парень останется живым, — прошло непозволительно много времени, а бес всё ещё не выходит. Цепкая тварь. Лёгкие уже почти кровоточат внутри, сердце гнилью покрывается, каждая мышца становится искуственной, не своей. Но Мерцедес продолжает читать, читать и читать, хоть глаза уже не видят букв из-за слёз. Мысли, словно атомы, двигаются настолько хаотично, что ни одну поймать невозможно. И лишь одна наиболее яркая и заметная: «Живи». Она раньше действительно ненавидела Александра за чрезмерную правильность. Его перфекционизм становится затычкой в каждой бочке. Был момент, в то время у Мерцедес имелся кавалер, он даже учил её целоваться идеально, чтобы не выбиваться из образа хулиганки-сердцеедки. Придирался к любой мелочи, будто хорошо целоваться — это настоящее искусство, а не обычный навык. Но касался её будто самой желанной девушки в этом огромном мире. И теперь ей сложно думать о ком-либо другом и не вспоминать те «уроки». Сейчас Мерцедес абсолютно не хочет признавать то, что Александр стал чуть ли не самой важной частью жизни. И не только рабочей, связанной с заказными тёмными ритуалами, или учебной, которая поражает всех своей идеальной латынью, а самой обычной, когда они просто сталкиваются в магазине или в кафе, когда они фыркают, обнаружив друг друга с какими-то половинками, когда они вызывают вещий сон и обнаруживают, что он у них на двоих. Сейчас девушка боится потерять и это. А ведь она столько всего хотела сказать. Дождь прекращается, над головой летит синица и потом садится на ветку кем-то посаженного три года назад миндаля. Мерцедес, мокрая от воды и крови, склоняется над Александром. Птичка поёт какую-то весёлую песню. Руки дрожат, дыхание так и норовит остановиться, а вот сердце успокаивается. Всё получилось. Он жив. Александр открывает глаза и видит прижавшуюся к нему Мерцедес: дрожащую, грязную, плачущую, но с улыбкой на лице. Руки обнимают хрупкие плечи, а глаза с удивлением замечают покрытый остатками крови крест и открытую на середине священную книгу. Лучшая на свете девушка, наплевав на принципы, перетянула все его страдания на себя.