Трудности.

Клементина, сидя на кровати в своей комнате, в которую её уже недели как две заселил Марлон, перебирает сейчас различные вещички в своем старом, с множеством заплаток, рюкзаке. Выбрасывает всё ненужное на пол, обещая самой себе потом всё поднять, но вдруг вздрагивает от громких и внезапно начавшихся звуков с улицы. За дверью и множествами деревянных преград школы слышатся крики, неразборчивые просьбы остановиться и звуки драки, которые не сулят ничем хорошим. Девушка, быстро вскочив и накинув на свои плечи рюкзак, со всех ног бежит на улицу: ведь её маленький растяпа остался там — вдруг ему грозит опасность? И, едва выбежав на крыльцо, раскрыв дверь ногой — первое, что видит впопыхах: лежащего на земле Марлона с окровавленным лицом, который держится за нос, нахмурившись, а поодаль от него разъярённого Митча, что прямо-таки брызжет ненавистью. Благо, его сдерживает Аасим. Кулаки агрессивно настроенного парня полностью покрыты кровью, предположительно, Марлона. Митч, грубо оттолкнув от себя на землю чуть зазевавшегося на Клементину Аасима, от ярости чуть ли не дрожа, сплевывает на землю кровавый сгусток слюны и быстро куда-то удаляется, сжав кулаки посильней. Видимо, на колокольню или в теплицу, чтоб успокоиться. Руби сразу же подбегает к блондину, протягивая руки к поломанному носу, а тот лишь с агрессией отмахивается от помощи добродушной девушки. Выжидающе смотря на всё это действо, Клементина не спеша спускается по каменистой лесенке, оглядывая всех детей, что собрались во дворе небольшой кучкой. Луиса и Вайолет, почему-то, не видно. — Что тут произошло? — подходит она ближе к маленькой массовке, которая потихоньку уже начинает расползаться. — Ну, эти двое сцепились между собой, как обычно, — вскользь отвечает Минерва, повернув голову к собеседнице и с особым интересом заглядывая в янтарные глаза Клементины. — Марлон опять завёл тему про семью Митча и… Знаешь, лучше этого никогда не делать. — Семья? — удивляется девушка, поправляя чуть съехавшую с плеча кожаную лямку рюкзака.  — Пошли вы все нахуй, — ненавистно шипит Марлон, отбиваясь от рук помощи и самостоятельно вставая с грязной земли, болезненно морщась. — Да, — тихо продолжает, заранее заслышав диалог, подошедшая к Минни и Клем Соффи. — Причина его отправления сюда. — Его ведь с самого детства не очень-то любили дома, — говорит вполголоса Минерва. — Если говорить коротко, то мать умерла слишком рано, а отец был наркоманом, скажем так, со стажем: постоянно избивал маленького Митча и издевался над ним. Это просто не передать словами, как ужасно, когда близкий человек с тобой обращается, как с ненужной вещью; ни во что тебя не ставит и ему попросту плевать на тебя… Заботилась о Митче лишь одна бабушка — мамина мать, которую отец, будучи в наркотическом опьянении, в итоге, зарубил топором в один из её приходов к ним домой, — девушка жалостливо морщится. — И его отправили сюда в 12 лет из-за проявления жестокости в своём характере… Он не смог ужиться с ребятами в обычном детдоме, так как вечно что-то норовил подорвать, — с печальной тоской тянет вторая близняшка. — Марлон, хоть и не ублюдок обычно, но сейчас здорово оскорбил его бабушку… — Соффи грустно отводит леденисто-голубые глаза наискось, глядя прямиком в землю — … а ведь только её Митч любил. — Ох… — Клементина со злостью смотрит в грязную от земли спину уходящего Марлона, что держится теперь уже за ребра. Видать, Митч нехило отделал его. — Как всё печально… — Послушай, Клем, — продолжает шептать Минерва, мягко положив руку на плечо мулатки. — Знаю, Митч выглядит суровым и колким, да и не подпускает к себе никого близко, кроме Вилли, но поверь… Соффи — точная копия Минервы, такого же роста и с такими же длинными до груди волосами — вторя сестре, также кладет руку, но уже на другое плечо Клементины. Всё же, как хорошо и слаженно близнецы ведут себя; идеально чувствуют друг друга. — Он очень хороший и, в глубине души, весьма ранимый человек. Мы уж это знаем точно. Одинаковые девчонки, отличающиеся лишь только пробором волос и цветами курток, ещё немного болтают с новоприбывшей подругой, а затем уходят куда-то, держа под ручку друг друга. Сама же Клем решает сделать отчаянный шаг. В первую очередь для неё самой: пойти успокоить разъярённого Митча. Чтобы попасть на колокольню, нужно пройти мимо теплицы, с чем Клем успешно справляется. Но вот только заслышав глухие стуки, прямиком из полуразрушенного маленького здания с прозрачной крышей, девушка быстро соображает, что лезть на «смотровую башню» ей не придётся: крики Митча слышны из теплицы даже на улице, и, судя по всему, он решает выплеснуть свою оставшуюся агрессию на и так уже временем покалеченных стенах. Подойдя ближе и застыв возле входа, она несколько минут, даже не дыша, думает над тем, стоит ли ей вообще влезать ему в душу, да и не убьёт ли он там её, пусть и случайно? Но ведь Клементина не тот человек, который оставляет своих «друзей» в беде. Бесшумно раскрыв давно ссохшуюся и слегка слезшую с петель деревянную дверь, девушка проскальзывает в темное помещение, прислушиваясь к томной тишине. Старается ступать бесшумно, но всё же задевает жесткой подошвой своих высоких берцев какую-то пустую консервную банку и, сморщившись, вытягивает губы в тонкую струну, понимая, что она уже сильно нашумела. Митч, на удивление, оказывается не такой уж и промах — быстро реагирует на появление чужого человека, развернувшись лицом прямо к ней. Дети часто по вечерам освещают своё жилище — возле школьных врат, даже сейчас горят яркие факела, излучая тепло и желтоватый свет, отчего сквозь полупрозрачные стены Клементина может заметить, как лицо Митча с подозрительного сменилось снова разъярённым. Она видит его появившийся злой оскал и сжавшиеся кулаки с окончательно разбитыми костяшками. — Зачем ты пришла?! — рычит он, отвернувшись от Клем. — Тоже хочешь сказать мне что-то «приятное», Клементина, да?! Его тон пугает. Но это ведь ничего, по сравнению с тем, что храброй героине пришлось испытывать раньше. — Я просто пришла поговорить, — спокойно гнёт свою линию утешителя та в ответ. — Не о чём мне с тобой разговаривать. Выметайся ко всем чертям, пока я и тебе пачку не разнёс, — выплёвывает Митч, расхаживая из стороны в сторону, по-прежнему не расслабляя сжатых рук. «Разговор идёт просто нахер» — подмечает Клементина про себя, простояв уже две минуты в кромешной тишине, нарушаемые лишь пышущим дыханием и шорохами обуви парня. Но вот он останавливается посередине комнаты и, опустив голову вниз, смягчает свой тон. — Пожалуйста, уйди. Я хочу побыть один. Хоть Митч переполнен агрессией — по его глазам, блестящим в полумраке сразу можно сказать, что он изнизан болью, раздавлен где-то там, подкоркой сердца. Его в очередной раз дернули за самые больные струны души, ограждённой колкостью ото всех окружающих; Марлону удалось найти маленькую щель его теплой изнутри сущности и въесться ядовитыми словами в тончайшую плоть. — Я просто хотела сказать, что это было очень жестоко со стороны Марлона, — выбрав самый аккуратный тон, своим нежным голосом Клементина пытается хоть так успокоить разбушевавшиеся юношеские чувства. Делает шаг навстречу к нему. Митч ухмыляется, не двигаясь с места. — Что, уже всё рассказали? — насмешливо шепчет он, расслабив, наконец-то, руки. Но напряжённость в его фигуре всё равно чувствуется. — Может быть, — она делает ещё один шаг. — Знаешь, я, на самом деле, не до конца могу представить, что ты чувствуешь, ведь такого в моей жизни не было, но… — Да что ты вообще знаешь?! — срывается тот снова, делая несколько уверенных шагов и уже возвышаясь над Клементиной. Его глаза сверху вниз сверкающими темными пуговицами, кажется, прожигают девушку насквозь, отчего у неё мурашки бегут табуном по спине с удвоенной силой. Такое чувство, что он сейчас точно её ударит, как можно больнее. — Зачем ты лезешь в мою омерзительную душу?! Чего ты хочешь добиться?! Клем старается не выдавать своего сильного волнения — не страха. Сглотнув застрявшую в горле вязкую слюну, она встает в как можно более самоуверенную позу, выставив одну ногу вперед, и глядит прямо в зелёные глаза. Однако, чувствует, как ноги предательски подрагивают: не очень хочется получить по лицу от этого рассерженного паренька. — Ничего, — в голосе проскальзывают нотки волнения. — Я пришла помочь. — Ты ничем тут не поможешь, Клем, — непоколебимым голосом отвечает Митч, скрестив руки на груди и глядя на неё по-прежнему свысока. — Ты. Ничем. Не. Поможешь. — Послушай, — уже с нетерпением говорит она, едва ли не затыкая парня, но осторожничает. — Ведь ты не один такой. У тебя не у одного была плохая судьба, да и жизнь в целом. Да, у меня действительно никогда не было отца-наркомана, но я потеряла родителей тоже рано. Все люди, которые заботились обо мне на протяжении всей жизни — умерли далеко не самой хорошей смертью, а одного… — на секунду она останавливается от захлестнувших эмоций; а вдруг она рассказывает сейчас лишнее? — Того человека, который спас мне жизнь, я убила собственными руками в восемь лет… — она подходит к нему ближе, замечая, что Митч уже со спокойным лицом наблюдает за ней. — Митч, поверь мне, ты не одинок. Вместо потока грубых слов, парень в ответ молчит. Метается взглядом от янтарных глаз к полу и обратно, хрустит суставами пальцев и сжимает с противным скрипом зубы покрепче, пытаясь побороть свою злость, проникшись откровению девушки. Без резких движений отворачивается от неё и кончиками грубых юношеских пальцев дотрагивается до светлых век, потирая закрытые глаза. Стуча подошвами остроносых туфель, расхаживает по деревянному полу взад-вперед и поначалу молчит, анализируя всё, что сейчас происходит. — Я… — с хрипотцой всё же вытягивает он из себя через некоторое время. — Я правда ценю твою честность, но… Чёрт! Митч снова ударяет кулаком в стену, оставляя на старом дереве кровавый отпечаток. Клем кажется, что она даже слышит скрежет его зубов. Совсем неожиданно начинает происходить то, что даже ей бы во сне не приснилось. Митч внезапно оседает на пол, закрывает лицо руками и, затаив дыхание, опирается спиной на всю ту же стену. В темном помещении, где из-за бликов огней с улицы видны маленькие пылинки, проплывающие по воздуху в помещении, Клементина слышит сдавленный чужой всхлип, отчего сердце в мгновение словно укалывают острой иглой. Клем даже и подумать не могла, что Митч способен заплакать. — Боже мой… Митч, прости меня, — шепчет она, виновато протягивая руки к опустившему голову полу парню. Маленькими шажками приближается к нему, а он даже и не шевелится; только слышно набирает в легкие побольше студёного воздуха, что витает в помещении без отопления. Меж ними двоими чувствуется повисшее напряжение, но Клементина не ощущает стыда. В сердце лезут совсем другие чувства; более похожие на те, что чувствуешь, когда страдает близкий по душе человек. Это ли не сострадание? Сочувствие? — Митч… — девушка вплотную подойдя к юноше, оседает рядом с ним на корточки. Ожидает грубого толчка, едва тот шевельнулся, но вместо этого может запечатлеть лишь мокрые глаза, которые Митч так тщательно сейчас пытается скрыть, чуть ли не падая лицом на пол. — Блять. Вот в какое дерьмо я всегда попадаю, чуть давая слабину, — глухо рычит он из-под своих рук сквозь сжатые зубы. Прищурившись, Клементина уставляется стыдливо в пол, понимая, что ей всё же не стоило влезать в дела этого парня. Под глухие удары своего сердца и абсолютно не понимая, что она делает, девушка холодной рукой безрассудно тянется к темным волосам Митча и мягко кладёт ладонь на затылок, поражаясь собственной глупости. Юноша, очевидно, тоже впадает в шок от такой близости. Он не знает, как ему реагировать: то, что кто-то чужой застал его таким жалким — уже даёт неплохую слабину по самомнению. Но всё же, как бы там ни было, так приятно чувствовать девичье тепло кожей головы… Митч хмурится, пытаясь отогнать от себя какие-то дурацкие мысли об этой девчонке, что сидит напротив и своими красивыми янтарными глазами беспокойно мечется из стороны в сторону; как её тонкая рука слабо поглаживает его по голове. Внутренние позывы кричат, что надо сбросить с себя это маленькое тепло, но Митч поступает ещё безрассуднее: он хватает Клементину за руку и едва ли резко тянет на себя. Маленького рывка вполне достаточно, чтобы смуглая девушка потеряла равновесие и плюхнулась прямо в руки парня. Она не хочет возмущаться, как бы это было при обычных стечениях обстоятельств. Она просто окончательно теряет ту тонкую нить реальности напару с Митчем, отчего всё кажется каким-то странным сном, похожим на явь. Просто не может поверить в то, что парень, крепко обхватив её, прижимает поближе к себе сейчас, словно зверь свою добычу. Клем хочется либо раствориться в этих странно-неожиданных объятиях, либо провалиться под землю; третьего не дано. Ну, а Митч, уставившись в одну точку, просто продолжает зажимать маленькую девушку в тиски стальных объятий. Дышит в кудрявую макушку и ему на секунду кажется странным, что Клементина хоть куда-то выскочила без своей кепки. Митч хочет ещё немного посидеть вот так вот; он даже и не замечает, что девушка почти не дышит — не то, что шевелится. Но в её голове вертится лишь один вопрос: «Какого хрена здесь происходит?» Однако, храбро обхватывает юношеский торс в отместку. Тишина, затесавшаяся между ними двоими, не гнетёт, а наоборот, будто бы расслабляет. Расслабляется вместе с ней и Клементина в руках Митча, и он это очень хорошо чувствует. — Спасибо, — слишком зажато и слишком сухо произносит он, но крепкие объятия, только чудом не ломающие ребра, говорят куда намного больше. — Я ценю твою поддержку. Клем чувствует, как её щеки наливаются пунцовым румянцем, чувствует, как Митч будто бы приложил свою щеку к её затылку, после чего, не успевая ответить, слышит рядом с ухом: — Мы можем ещё немного так посидеть? И до девушки в эту же секунду доходит, что всё это — просто жажда обнять кого-нибудь; прижаться посильнее к другому телу. Уловить чужое человеческое тепло, зацепившись за давно забытый лёгкий запах кончиками пальцев. Так же, как Митч обнимал свою бабушку. Так же, как Клем обнимала Ли. — Конечно, — шепчет она, расслабляясь окончательно и давая Митчу прочувствовать всю мягкость её тела. Вот только когда через полчаса они выходят из теплицы, парень снова включает самого себя — вспыльчивого мудака. Но мудака, который улыбается, говоря: «Если кто-то узнает — ты труп».