Turn Filth Into Grace

      Каждый, кто видел Тэхена, говорил, что он ангел. Юноша лишь смеялся на это и пытался как-то их отговорить. Люди не знали, что творилось внутри стен его кельи, а он слишком стыдился происходящего, и даже не перед Богом в первую очередь — как могло бы ожидаться от церковного священника — а перед самим собой. Он понимал, что дорога в Рай ему теперь заказана ни при каких условиях. Даже если Ким ванну примет, наполненную святой водой и будет молить прощения днями напролет, ничто не перекроет его проступка перед Всевышним. Ситуация забавна и иронична: как церковнослужитель, он помогает другим искупить свои грехи, но сам является одним из самых великих грешников.        Блондин поправляет перед зеркалом белую рясу, затягивает пояс и закусывает нижнюю губу, когда тянется к вельветовой коробочке, вытягивая оттуда крест. В комнате слышится негромкий, почти на гране различимости хлопок, и Тэхен напрягается. Он прекрасно знает своего гостя в лицо, но все равно скользит по зеркалу, предоставляющим обзор почти всю на комнату, ища его.        — Тебя не было три дня, Чонгук, — фыркает юноша. Это выходит по-детски обиженным тоном, отчего новопришедшему хочется жутко смеяться. Все-таки Ким так еще молод (действительно, куда уж сравниться восемнадцатилетнему юнцу с дьяволом, знающим мир еще с самого его становления).        — Я как всегда разгребал то, что натворил Азазель. Все в Аду слишком распоясались из-за того, что меня там долго не бывает, — Чон подходит ближе к священнику — сокращает расстояние между ними до самого минимума — но пока не касается ни единым участком тела. Только склоняется над чужим ухом, смотря в медовые глаза сквозь зеркало, и облизывает нижнюю губу. — Убери это божье отродье, — темноволосый шепчет это со всей соблазнительностью в голосе. Он чертовски соскучился по младшему. Крест не позволяет даже секундно дотронуться до Кима, прожигая кожу при абсолютно любом касании. Тэхен это прекрасно знает, и в первую секунду и правда дергает рукой, чтобы убрать его, но в последний момент все же крепче сжимает в ладони, а затем надевает себе на шею. Он издевательски усмехается, но в глаза Гука не смотрит — знает, что иначе не удержится.        — Я занят, Гукки, — провоцирует, обходя демона стороной и ведя кончиками пальцев по плечу того, зная, что оставляет ожоги. Последний стискивает зубы, но звука не издает, чувствуя, как регенерируют поврежденные клетки. — У меня служба сейчас. Тебе придется подождать, — юноша цыкает языком поправляя одеяния в последний раз, и оглядывает комнату, останавливаясь на Чонгуке несколько дольше, чем на любом остальном предмете интерьера. Он закрывает дверь с гаденькой ухмылкой, понимая, что заставил ждать самого дьявола. Кому рассказать, особенно здесь, в церкви, не поверят же, сочтут сумасшедшим, а потом так и вовсе прибегнут к помощи экзорцистов. Вот только Ким не учел одного факта: ждать темноволосый намерен не был. Он привык брать то, что ему хочется, сразу, хотя попытки паренька поиграть с ним всегда забавляли.

***

       — На этой священной земле… — Тэхен прочищает горло, прерываясь всего на секунду. Но чужой шепот над ухом заставляет увеличить это время раза эдак в три.        — Так ли она священна, раз я сюда смог проникнуть? — Чон усмехается, появляясь по другую сторону от возвышения, за которым стоит священник. Он упирается локтями прямо напротив него, наклоняясь ближе. Люди не видят нечисть, бесцеремонно прокравшуюся к ним, но его видит блондин, которому до дикости тяжело вести себя так, словно никто не перекрывает ему взор на собравшихся. — А ты рассказывал этим людям о том, что они ничерта здесь не защищены, и прямо сейчас они могут находиться с самим Сатаной в одном помещении?        — Сгинь, — шипит Ким, скрывая это за кашлем и поспешно извиняясь за это перед пришедшими. Он продолжает свою речь, а дьявол лишь склоняет голову и заходится в смехе.        — Отец Ким, — тянет он наимилейшим голоском, а Тэхена даже передергивает от того, насколько порочно это звучит из уст Гука. — Меня беспокоят Ваши связки. В Вашем голосе очень много хрипотцы, а еще Вы непозволительно часто кашляете. Неужто так и не отошли от прошлой ночи? — он склоняется ниже, заглядывая юноше прямо в глаза. Тот шумно сглатывает, но речь свою продолжает, игнорируя провокации.         — Молчишь? — смеется Чонгук. Это звучит так беззаботно, на самом деле, но только Тэхен может уловить в этом нотки того, что демон от него явно так просто не отстанет. — Ах, я, кажется, понял. Ты просто не помнишь, что было тогда. Какой непорядок. Я обязан тебе напомнить, — он обходит священника сзади, склоняясь над самим ухом. Дует на заднюю сторону чужой шеи, помня о ее чувствительности. Делает глубокий вдох, еле касаясь губами уха. Ему это особого вреда не приносит, но Ким замирает.         — Не нужно, — вырывается у него посреди его речи. Он обводит взглядом собравшихся. У последних на лице читается недоумение и полнейшее недопонимание от столь резкой прерванности мысли. Священнослужитель гулко глотает, а затем все же добавляет несколько более спокойно: — Не нужно поддаваться грехам, как бы искусительны они не были. Сдержанность обязательно воздастся вам на Вышнем Суде.        Темноволосый заходится в громком смехе от этого. Он чувствует иронию всей ситуации, и ему чертовски весело. Он ведет кончиком пальца по чужому паху. Больно и обжигает, но дрожь, прошедшая по телу Тэхена от подобных действий, действует лучше любого анальгетика. Чон делает паузы, позволяя собственной коже регенерировать, но потом вновь продолжает свою пытку.         — Сдержанность Вам воздастся, святой отец, — цокает языком демон. В голосе слышна ничем неприкрытая насмешка. Но спустя пару секунд она сменяется на соблазнительный шепот и прикусы чужой мочки. — Помните, как сами совсем недавно плавились в руках своего Дьявола? Вы были тогда очень несдержанны, я помню как вы прижимались ближе…       Тэхен пытается освободить руки, крепко прижатые к стене. Чужие ладони цепко держат кисти, не позволяя даже пошевелить им нормально. Он заглядывает в глаза напротив и видит в них похоть. Такую грязную, грешную, но чертовски привлекательную.        Чонгук целует, словно делает это в последний раз — прокусывает губы до крови, слизывая ее, борется с чужим языком за воображаемое первенство, имитирует своим толчки в гортань. Он никогда не отличался особой нежностью, не любил слишком долгих прелюдий, и всегда почти сразу же срывался на бешеный темп. Возможно, именно это когда-то, в свою очередь, и привлекло внимание юноши. Они — противоположности друг друга. Один купился на чужую невинность, а второго соблазнил грех. Их симбиоз противоречит всем религиозным устоям, но он притягателен и эмоционален.        Чон пробирается пальцами под пояс, ослабляя его, а затем и распуская вовсе. Он пропускает его между чужими кистями, обматывая каждую по очереди, сводя вместе. Блондин смотрит вроде заинтересованно за тем, что творит демон, но с другой стороны при этом пытается не позволить этому случиться, шевеля руками и пытаясь их как-то развести.         — Зачем? — интересуется он, все еще не прекращая своих попыток как-то вырваться. Они не виделись на протяжении недели, и Тэхену жутко хочется прикоснуться к Гуку. И когда последний связывает руки, желание словно назло усиливается только сильнее. Кажется, не зря говорят, что запретный плод сладок.        — Наказание, — Чонгук мажет губами по чужой шее. Он ведет языком вдоль пульсирующей сонной артерии, оставляя мокрую дорожку. Темноволосый легко дует на нее, создавая своеобразный контраст температур. Он кусает за ухо, оттягивая его и почти неслышно шепча: — За непослушание.        Он оставляет на нежной коже шеи засос, который стремительно краснеет. Киму, на самом деле, повезло с образом жизни: одежда, в которой приходится проводить большую часть дня, закрывает все подобные моменты. В противном случае, учитывая отвратительный собственнический характер демона, ему пришлось бы несладко от слова «совсем» с замазыванием всех проявлений как раз вышеупомянутой черты характера.        Чон ведет ладонями по чужому телу. Оно хоть и изучено уже до каждого миллиметра, но у него такое ощущение, что ему это никогда не надоест. Кожа у Кима очень мягкая и приятная на ощупь. Он всегда поражался ее нежности. Дьявол ведет по косточкам ребер, оглаживает их. Он ведет по бусинкам сосков, надавливая на них и несильно оттягивая. Он кусает ключицы, царапает кожу живота.        Гук стягивает рясу с чужих плеч, оставляя ее висеть на одних предплечьях. Он ведет по выпирающим косточкам, скользя к лопаткам, пересчитывая позвонки один за другим. Он ведет пальцем по резинке боксеров, проникая под нее на одну фалангу, но не больше — дразнится и только еще больше заводит. Чонгук тянет его за собой в кровать, опрокидывая того на мягкую перину и нависая сверху.        У Тэхена по телу дрожь от каждого чонгуковского слова. А последний — тот еще искуситель, использует совсем нечестные приемы. Он рассказывает каждую деталь с особым придыханием на ухо. Не касается никакой части тела, но умудряется возбудить лишь одними словами. У блондина капелька пота стекает по виску. Демон это замечает и не скупится использовать против себя. Он, несмотря на прожигающую боль, ведет по чужому паху, сжимая его.        — Искушение будет приходить отовсюду, но ваша главная цель — не поддаваться ему, — Ким стонет глухо, но достаточно отчетливо слышно. Он чувствует спиной ухмылку Чонгука, понимая, что это далеко не конец. И как же он чертовски оказывается прав.         — Святой отец, а вы помните, как выгибались подо мной? — темноволосый пробирается ладонью в полы ткани, оглаживая внутреннюю часть бедра, игнорируя болезненное жжение на ладони. — Вы тогда так сексуально стонали…        Тэхен выгибается, когда Чонгук входит в него. Он льнет ближе к чужому телу, обхватывая корпус ногами крепче. Пятки скользят по пояснице Чонгука, а последнего это непонятным образом заводит, заставляя сдавленно шипеть сквозь зубы. Он сжимает чужие бедра с силой. На них все еще с прошлой ночи видны старые, почти исчезнувшие отметины от пальцев. У темноволосого словно фетиш какой-то личный — оставлять на теле юноши как можно больше своих следов. Он считает, что они его красят — просто не хочет признавать свой собственнический характер.        Чон ускоряет темп, проезжаясь по самой простате и выбивая из младшего сладкие стоны. Они звучат лучше любой музыки, существующей в этом мире. В них словно смешано все, начиная от примитивного желания и заканчивая стыдом. Он склоняется ниже к тэхеновскому туловищу, обводя языком поочередно соски и кусая их, оттягивая зубами. Рука скользит к чужому члену, проводя по всей длине и почти сразу же синхронизируясь с толчками, которыми буквально вбивается в податливое тело.        Ким выгибается в спине каждый раз, когда дьявол попадает по заветной точке внутри него. Последний же всегда был достаточно скуп на проявление каких-либо признаков своего удовольствия, поэтому блондин старательно ловит каждый слышимый вдох и выдох и бережно хранит в памяти.        Первым кончает Тэхен, сжимая крепкие плечи Гука в своих длинных и изящно-прекрасных пальцах. Семя брызгает на живот. Чонгук продолжает вколачиваться в тело Кима, собирая белесую жидкость двумя пальцами. Он протягивает их юноше, готовый кончить лишь от того, как прихватил он фаланги губами. Ощущения с пальцев чудесным образом распространяются и на паховую область, сокращая время и без того близкой кульминации.        К концу произнесения своей речи, священнику кажется словно его лицом окунули в саму лаву. Руки подрагивают, а сам он совсем ничего не соображает, отчего случайно вместо прощания с прихожанами снова приветствует их, а после берет Библию кверху ногами, пытаясь прочитать написанное там.        В голове лишь одно: гребаный Чон Чонгук, который с такой издевкой усмехается, что хочется ему звонкую пощечину влепить, но это позже. Все позже. А пока отец Ким спешит в сторону своей кельи, радуясь всем возможным Богам, что в рясе не заметно сильного возбуждения. Он незамедлительно щелкает замком входной двери в свою обитель, стягивает с себя крест на молниеносной скорости, утягивая своего собственного демона в поцелуй и позволяя тому утянуть себя на кровать.

«Чонгук поселил в Тэхене скверну, а Тэхен поделился своей благодатью.»