Погубить свое солнышко

      Ты помнишь, как я клялся тебе в любви, обещал всегда быть рядом? Помнишь, как обнимал и целовал?.. А помнишь, как я сделал тебе парочку неприличных комплиментов? Но я ведь всегда, невзирая, ни на что, уважал тебя, твои чувства и желания, поэтому не заходил дальше скромных ласк… Ждал… Ждал, когда ты будешь готов. Я бы ждал хоть всю жизнь…       Я не позволял себе или кому-либо еще обижать тебя, не считаться с твоим мнением. Для меня ты всегда был и останешься всем. Я был готов переломать все конечности и стереть в пыль любого, кто заставил бы тебя опечалиться. Твоя улыбка очень дорога мне. Нет таких сокровищ, которые были бы хоть приблизительно такими же ценными, как ты…       А помнишь, как ты знакомил меня со своим братом? Ох, как Папайрус был возмущен. И не удивительно. Ты ведь в избранники выбрал меня. Убийцу, садиста, сумасшедшего ублюдка… Но для тебя я был готов стать ручным, ласковым котенком.       Нам было все равно что кто-то против нашей связи. «Мы любим друг друга, так какая разница, какое у кого из нас прошлое? Я помогу ему с чувством греха» — Все время твердил ты улыбаясь. Я верил тебе…       Со временем, твой брат, наконец, успокоился, понизил бдительность. Даже общался со мной. И что было важно, отдал тебя в мои руки. Я был так счастлив, что, наконец, могу дать тебе заботу и любовь в полной мере, ничуть не меньше, чем ты мне. Черт…       Почему тогда ты лежал весь в ссадинах и синяках подо мной?! Плачущий и умоляющий меня отпустить тебя?! Почему я делал все это?.. Почему обидел?! Я так оберегал тебя… Боялся, что если неправильно дотронусь к тебе, ты рассыплешься, исчезнешь… Исчезнешь из моей и без того, печальной, запутанной, серой жизни.       Так почему же я срывал с тебя одежду, царапал девственно белоснежные кости, в тот момент запачканные… твоей кровью… Как я мог посметь кусать твои хрупкие, маленькие шейные позвонки и ребра?! Мне действительно было плевать на твои слезы, из-за которых ты едва ли не задыхался?.. Твои крики боли…попытки оттолкнуть меня, мольбы, чтобы остановиться… Теперь они навсегда отпечатаются в моей памяти…       А ведь всего час до этого, я свернул бы себе шею только за вскользь промелькнувшие мысли о подобном обращении с тобой… Но мою голову тогда затуманило…       Твое тело ведь жутко болело, и ты ощущал дикую обиду и унижение?.. Ты скручивался в калачик и пытался успокоиться, четно стараясь сдерживать слезы, щиплющие твои раненые щёчки…       Я тогда еще не осознал, что натворил… Взял тебя на руки, усаживая на колени, укрыл тебя курткой… Ты ведь чувствовал ненависть и отвращение ко мне?.. Прости, что причинил боль!.. Все что я тогда сделал, это прижал тебя к груди, оглаживая твоё восхитительное тело…       С того момента прошла ровно неделя, как я начал понимать что наделал и трусил прийти к тебе… Боялся услышать слова презрения, то самое заплаканное ненавидящее личико?.. Да…       Я слышал много слухов в это время. Говорят, ты не выходил из своей комнаты… Я не понимаю, как ты умудрялся успокаивать голос, отвечая на вопросы брата, стоящего по ту сторону закрытой тобой двери… Чертежи новой головоломки для человека?.. Он действительно верил в это или не хотел обременять себя твоими проблемами? Хотя… Ты же всегда уходил в это дело с головой…       С каждым днем, наверняка, ненавидел меня все больше и больше… Ты проклинал день нашего знакомства, и все что мы делали вместе? Ты ведь не спал долгое время?.. Твои чарующие глаза потеряли тогда свое искрящееся счастье и поблекли, становясь почти серыми?.. Ты ведь не думал ни о чем хорошем?..       Слышал, в последний раз, когда твой брат звал тебя выйти, чтобы он хотя бы увиделся с тобой за все эти дни, ты не отвечал. И он, очень обеспокоившись, не получивший ответ на свой зов, выбил, в конце концов, дверь…       Говорят, его крик было слышно аж до Руин и глубин Водопадья, когда он увидел твое безжизненное тело, лежавшее в темном углу комнаты… Ты убил себя своими же ручками?.. Это ведь сначала я убил тебя?..       Я наблюдал за твоими похоронами издалека… Все подземелье рыдало по тебе… Альфис обещала уступить место главы королевской гвардии, а Андайн напоминала об обещаниях, которые ты дал ей… Неужели они думали, что вернут тебя этим к жизни?.. Честно говоря… Я надеялся на это…       Папайрус был в безумной ярости… Он ведь понимает, в чем причина того, что ты угас?.. Откуда?.. Или следы, которые я оставил на твоем восхитительном теле говорят о слишком многом?.. Прости меня… Умоляю… Прости… Твой брат искал убийцу… Он хотел отомстить, но как это сделать, если не знаешь виновного?.. Я был готов и сам покончить со своей жизнью, не отказавшись от самых изощренных пыток Киллера. Но я понял, что если сделаю это, то слишком просто уйду от вины. А так я останусь и буду помнить все, что натворил… Солнышко… Солнышко, прошу, прости меня. Я не меньше тебя хотел бы, что б мы никогда не встречались. Я бы не убил тебя… Ты бы не страдал… Прости… — Все говорил и говорил Даст, сидящий около могилы с небольшим памятником невысокого скелета, на лице которого, запечатлели улыбку, в знак того, что он был их небольшим лучиком надежды на лучшее, который, к всеобщему горю, погас, — отвали Папс! Это ты виноват! Ты подтолкнул меня к этому греху! «Хочешь, возьми»?! Взял! Но лучше бы он мне тогда череп проломил! Иди на хуй! Нет, я не хотел этого! Я хочу его обратно… Обратно… — Сорвавшись с насиженного места, набрал горсть земли с надгробья, посмотрев на грязь в своих руках, откинул ее, принимаясь усиленно копать могилу. Стирая надкостницу ладоней до крови о попадавшиеся камешки, весь измазался.       Наконец заметив очертания гроба, осторожно выкапывал его, помогая в этом деле заостренной костью. Наконец закончив с высвобождением «коробки», которая, по мнению самого Пыльного, несмотря на весь богатый вид, казалась всего лишь ведром, не достойным его малыша. Сорвал крышку и лицезрел прекрасную, но такую отвратительную картину… — Малыш… — Приподняв бездыханное тело из окружавших его золотых лютиков, осторожно огладил скулы, замечая царапины на них, а затем в глаза бросились следы укусов и раны по всему телу, из-за чего, душа обливалась кровью, болезненно сжимаясь, замедляя свой ход и посылая по спине мурашки охлаждая все внутри, — Солнышко… — Бережно подняв тело, обнимая его, прикасаясь ко лбу возлюбленного своим черепом. Ему так больно и страшно смотреть в пустые глазницы…        Выбравшись из ямы с трупом на руках, уселся около памятника. Усадив тело у себя на руках, и прижимал к груди… — Прям как тогда в лесу… — Горькое воспоминание так и плавало в сознании, подбрасывая картины, не желая разжимать свои острые когти, — солнышко… Прости меня… я струсил прийти к тебе, когда ты был еще жив и не извинился… Я бы ползал у твоих ног, умоляя прощение, пусть ты ненавидел бы меня… Но, возможно, был бы жив… Пусть одаривал бы улыбкой кого угодно кроме меня, нашел бы себе кого-нибудь другого, но был бы жив…— Утыкаясь в оголенные ребра Блуберри, рыдал. Рыдал так, как не рыдал даже при смерти собственного брата и гибели вселенной, так, как рыдает ребенок, потерявший все и стоящий посреди пустой улицы во время грозы. Только вот слезы вместе с грязью, смывали капли дождя, который вечно льет в этих тихих просторах Водопадья. Эхо цветы, изредка повторяли слова убийцы, слабо отдавая голубым сиянием. — Прости… Прости меня… Солнышко… — Но никто ему так никогда и не ответил.