Обещание

Лес настороженно наблюдал за вошедшим в его чертоги человеком. Казалось бы, совсем недавно слышался щебет птиц, стрекот цикад и скрип вековых и молодых деревьев, но, стоило только Аситаке сделать шаг в тень, окончательно скрываясь с поля зрения людей в лодке, что переправили юношу на другой берег от Железного Города, как все тут же мгновенно умолкло, оставляя человека наедине с тишиной. Но бывший принц племени Эмиси не обратил на это никакого внимания — он прекрасно помнил, что весь лес, вкупе с его обитателями, больше не доверял людям. Поэтому с каждым шагом, с каждым новым вдохом юноша словно бы безмолвно произносил, рассматривая стволы деревьев, уходящих почти к самому небу, что он пришел с миром. Где-то неподалеку, совсем близко, но не попадаясь на глаза, иногда мелькал небольшой дух кодама, шевеля траву по пояс и перепрыгивая через большие корни деревьев. Все же эти малютки были едва ли не единственными, кто безоговорочно радовался приходу Аситаки в Древний Лес. Солнечный свет мягко пробивался сквозь зеленую листву, впереди слышался звон ручья, и ощущение враждебности отступало назад, туда, где остались в лодке болтливые работники Эбоси и сам шумный Железный Город, полный удушливого воздуха, аромата гари и специй. Тут, в лесу, Аситака чувствовал себя как нигде лучше, только вот никто, кроме кодама не принимал принца как обитателя этого места.  — Ты снова пришел, — слова, прозвучавшие как грозный вызов. Вверху, на массивных ветках одного из деревьев мелькнул яркий отблеск подаренного когда-то принцу амулета — ныне принадлежавшего Сан. Сама девушка была снова облачена в шкуру неизвестного юноше зверя, волосы измазаны в какой-то грязи, а на руках — свежие подтеки крови. Но ничто в облике этой дикарки не оттолкнуло юношу — каждая ее черта, каждая линия, — все это было настолько прекрасным, реальным и живым, что где-то внутри переворачивался целый мир, открытый ее же руками.  — Пришел, — едва улыбаясь, ответил Аситака, осматриваясь вокруг: прошел он не так уж и далеко, но никто из тех людей, что прибыли с ним, не зайдет в этот лес. Пусть древние боги и оставили это место, но страх перед принцессой лесных просторов никуда не испарился, так же, как и ненависть некоронованной девушки, правившей этими землями. — Я пришел сказать тебе, что я…  — Замолчи! — резко прерывает его Сан, спрыгивая с ветки прямо на землю. В ее стремительных движениях, в резком голосе и даже облике нет ни грамма фальши. Все, что она делает — истинно и правдиво, настолько притягательно, что у Аситаки нет сил оторвать своего взгляда от ее фигуры. — Я уже наперед знаю, что ты мне можешь сказать, — недовольно фыркнула девушка, как только оказалась рядом с юношей. Плащ из звериной шкуры был немного разодран и чуть окровавлен, но юноша ни слова не сказал — знал, что она обязательно разозлится, если он попытается позаботиться о ней.  — Ты ранена, — единственное, что смог произнести юноша, всматриваясь в ее карие глаза, в которых блестела изумрудная листва леса. Где-то внезапно, разом, свалилась лавина звуков на лес: цикады стали снова стрекотать, разрывая мертвую тишину, запели птицы, перелетающие с ветки на ветку, в воде послышался плеск, когда чьи-то мохнатые лапы ступили в холодные потоки ручья. И именно в этот момент, когда лес ожил, запел свою песнь, Аситака легко коснулся щеки девушки своей рукой, смахивая с обветренной кожи крошку коры и мусор, прилипший от земли. Глаза Сан дрогнули, будто бы пламя свечи на ветру. В них отражалось все: и обида за то, что Аситака так давно не приходил, и нежность, захлестнувшая девушку с головой, выдающее ее рвано бьющееся сердце, и злость, копившуюся в душе на людей, и беспокойство. Но девушка только упрямо поджала потрескавшиеся губы, недовольно втянула воздух в себя, после чего произнесла, крепко сжимая руки в кулаки:  — Ты пахнешь людской вонью. Аситака только чуть шире улыбнулся, понимающе убирая руку от девушки — она всегда встречала его именно так, именно этими словами, не в силах сдержать своего презрения и отвращения к людям на другом берегу. Первое время юноше казалось, что она делает это специально, но спустя некоторое время осознал, что никто, кроме Мононокэ, не способен увидеть истинных чувств в сердцах людей.  — Как ты меня нашла? — спрашивает парень, делая шаг от места их встречи в сторону ручья, желая набрать воды для себя. Девушка почти страдальчески вздохнула, поражаясь столь глупому вопросу, но все же ответила, шагая наравне с юношей и совершенно не глядя на него:  — Я всегда могу почувствовать тебя, где бы ты ни находился. И найти тебя всегда могу, когда захочу. Тебе не скрыться от меня, — а голос переполнен серьезностью. Брови чуть сведены к переносице, словно бы девушка не может правильно подобрать слова, но она продолжает говорить, пытаясь выразить свою мысль. — Куда бы ты ни шел, ты все равно не принадлежишь миру людей. Как и этому миру, — девушка печально вздыхает, на мгновение прикрывая глаза. В ее вдохе — дыхание ветра по молодой листве, шуршание травы и свежесть ручья. Сан словно бы состоит из природы, каждая ее частичка — это окружающий ее лес, жизнь и движение.  — Знаю, — соглашается Аситака, рассматривая перед собой болотные цветы. Пожалуй, единственное место, которому мог принадлежать принц — это его далекая деревня. Но пути обратно не было, как не было и желания возвращаться. Пусть он не мог принадлежать миру, в котором жила его принцесса, но сердце упорно, раз за разом, тосковало о тишине леса, о резких словах девушки, облаченной в шкуры зверей, об ее острых, как клинки, взглядах и теплоте, искрами тлевших в ее глазах. — И все же, мне удается жить пока что между вашими мирами. А в ответ очередное фырканье, больше напоминающее тихий смех. Ее смехом отдаются щёлканье кодама, веселящихся за двух непохожих и странных людей. Где-то неподалеку слышится звук копыт по земле, где-то совсем недалеко — рык волков. Аситака набирает воду из ручья, а Сан молча наблюдает за ним, не произнося ни звука. В этом был весь смысл — общаться без слов, о чем-то говорить душами, мыслями, мечтать о чем-то недостижимом, словно бы нет ничего важнее. Затем Аситака пойдет через лес к полю высокой травы, а за ним, тенью — Сан, не знающая, чего же она больше желает — чтобы этот странный человек ушел или же остался? В груди отчаянно бьется сердце, на лице выступает лихорадочный румянец, но Сан только крепче сжимает губы, сводя брови к переносице, громче ставит ногу наземь, словно бы желает вытоптать свою слабость, и украдкой наблюдает за идущей впереди фигурой.  — Знаешь, я… — Аситака замирает на краю леса, рассматривая простирающееся перед собой поле травы. Оно живое — движется, дышит, зовет и поет свою песню, как до этого лес. Оно — часть грозной Мононокэ, ее душа и продолжение тела строптивой Сан. Как может человек, не имеющий дома просить о чем-то эту принцессу? — Я действительно люблю это поле, — произносит юноша, сам себе улыбаясь. И, если эти леса, эти поля и звери являются частью Сан, то он любит все, что с ней связано. А затем, совершенно не думая о том, что подумает молчавшая девушка, Аситака побежит в траву, нырнет в нее, как в море и громко рассмеется, раскидывая руки в разные стороны. Девушка только улыбнется столь мальчишескому поведению, но повторит все до единого движения: так же упадет в траву, рассмеется и, пьянеющими глазами рассматривая яркие блики в темных глазах напротив, всего на мгновение прижмется к широкой и сильной груди парня. В траве, вдыхая пряные, но не ударяющие в нос ароматы, Аситака снова не сможет рассказать принцессе, что он хочет уйти из этих земель, отложив это на другой раз, лишь крепче прижимая к себе девушку. А Сан, облегченно и немного раздраженно вздохнет, саму себя ругая за сентиментальность — с чего бы это ее волновало, что этот глупый мальчишка хочет уйти в другие земли? И с чего это сердце предательски болит, когда ей все равно? Сколько так проходит времени, пока они лежат без движения — не известно. Сан греется под солнечными лучами, вдыхая ненавистный аромат цивилизации и, приторно-сладкий, зеленой травы, а бывший принц размышляет о том, чего же на самом деле он желает: сбежать от проблем или же остаться с Сан до самого конца? Ветер будет трепать их одежду и волосы, а где-то вдали, кажется, виднелся силуэт Сисигами. Так время будет медленно течь до вечера: Аситака иногда будет рассказывать о чем-то незначительном, а девушка, злясь на себя или юношу, будет прекращать любые разговоры, кусая-целуя парня. Когда же первые звезды будут проступать на небе, юноша будет собираться уходить обратно в город, нехотя позволяя девушке покинуть его.  — Убирайся! — со свойственной ей горячностью прошипит Сан, прежде чем жадно поцеловать на прощание Аситаку, что уже собирался домой. Юноша лишь улыбнется, аккуратно и трепетно проводя по волосам любимой рукой, чуть крепче прижмет к себе ее хрупкое тело, после чего, низко поклонившись, уйдет из леса, на прощание обещая то ли себе, то ли самой девушке:  — Я приду еще раз, Сан. И тогда обязательно, я…  — Я буду ждать, — в ответ коротко, прежде, чем скрыться в тени деревьев, серьезно ответит девушка, относя этот ответ как к обещанию вернуться, так и к недосказанному обещанию рассказать однажды о том, как сложно Аситаке ужиться между двумя непохожими мирами. А до тех пор, она будет слушать ветер, стараясь различить звук знакомых до дрожи шагов. Будет внимательно втягивать носом воздух, мечтая ощутить горькость дыма и легкий аромат антилопы. И обязательно будет злиться на Аситаку, за то, что тот снова долго не будет приходить. И тогда, в следующий раз, она обязательно расскажет, что теперь уже не одно сердце бьется в ее теле. Обязательно.