Сражаюсь с собой. Плечом к плечу.

      Говорят: надо победить своих демонов, прикормить их так, чтобы никогда не вылезали больше в самый неподходящий момент, а если не получится – уничтожить. Говорят, что ты становишься чище, когда избавляешься от грязи в своей душе, – но почему смешивают понятия «демон» и «грязь»? Это вовсе не одно и то же.       Но говорят и другое, – убеждают, кричат: убивая своих демонов, ты рискуешь потерять лучшую часть себя. И чаще всего так и получается: люди слишком ленивы или испуганы, чтобы отличить мерзость в своей душе от собственной силы, они без разбора выгребают и то, и другое, – и становятся до тошноты правильными, чистенькими, прилизанными. Скучными. Мертвой оболочкой себя прежнего.              ***              Ронни в очередной раз смотрит в разбитое зеркало в собственной ванной, – после проигрыша Кэхиллу он запустил в него бритвой, потому что захотелось услышать любой другой звук, не связанный со снукером, звук разрушения, нанесенного собственной рукой. Ракета тяжело дышит, а из осколков выплывает его искаженное, потемневшее лицо, левый край губ немного оттягивается в сторону, напоминая Джокера. О‘Салливан со злобой отшвыривает осколок и опускается на пол.       «Проиграл любителю», «вылетел в первом круге чемпионата мира», «а кто-то вещал тут о том, что здоровый образ жизни пошел на пользу игре», – все эти комментарии обманутых, разочарованных, злых фанатов крутятся в голове. Да, все-таки надо завязывать с соцсетями, – дерьма начитаешься будь здоров, никто церемониться в сети не будет…       «Слил, однозначно…»       «Да кто такой этот Кэхилл?!»       «…племянник Хендри…»       «Вернее, его жены…»       «…бывшей»       «Не племянник, а любовник…»       «Чей?»       «Жены…»       «Вообще-то, говорят, что самого Хендри…»       «А, может, и Ронни? Парень-то ничего, – может, Ронни и клюнул на приманку…»       «Да Стивен ему заплатил, стопудово, – вот Ронни и слил..»       «Кому заплатил?»       «Обоим – и «племяшу», и Ронни…»       И прочий бред, – да, почитать на ночь чужие твиттеры было плохой идеей. Хорошо хоть Лайла ничего подобного не пишет…              ***              Лайла – умная женщина, она не постит фотографии Ронни с матча против Джеймса и не отвечает на комментарии поклонников, которые пытаются добиться у нее ответа: что же случилось с их Ракетой? Как их безумно любимый Ронни мог «слить» игру?       Лайла – умная, но она ничего не пишет и Ронни, вообще ничего – ни колкостей, ни утешений. Сейчас она сосредоточена на своей работе, – находится на съемках в Афинах, через пару дней вернется в Англию.       А еще Руасс активно обсуждает последствия пожара в Соборе Парижской Богоматери, размещая посты в своем инстаграме. Собор, видно, ее больше беспокоит, чем проигрыш жениха.       А, может, это сублимация?       Ронни зло смеется: воистину, этот чертов апрель запомнится двумя катастрофами – гибелью целого пласта истории и проигрышем некоронованного чемпиона мира (по версии поклонников и прессы). Так что нет ничего удивительного в том, что страстная Лайла умело маскирует свою злость и боль, обсуждая собор.       Сам же Ронни прокручивает в голове каждый фрейм, удар за ударом, шар за шаром. Того, что случилось, просто не должно было случиться, несмотря на все заверения Салливана, что он фактически «готов завязать со снукером», «ушел на пенсию, не дожидаясь шестого чемпионского титула», «счастлив вылететь в первом круге ЧМ».       Ронни, давая интервью, врал себе – и знал, что врал. Как бы там ни было, он хотел выиграть, хотел уйти не так, а чемпионом, – но перед прессой трепался, чтобы отвести беду, – отводи, заклинай, береги и берегись, – ведь, как известно, никогда не показывай объекту желаний, что ты хочешь именно его, и уж тем более – насколько сильно хочешь. А в сторону титула чемпиона мира лучше вообще не смотреть, не дышать и даже не думать о том, что можешь выиграть, до первого подхода к снукерному столу.       Беда не отвелась, прием не сработал: игра Ронни поняла, что он соврал, и начала мстить. А ведь когда-то Ронни с ней заново подружился…              ***              Здоровый образ жизни, изменение режима питания, спорт, никакого бухла, сигарет и любых запрещенных веществ, – о да, первое время это было прикольно, Ронни чувствовал себя лучше и даже играл лучше, – по крайней мере, он связывал улучшение игры именно с изменением образа жизни. Разница только в том, что все это было фальшивым изначально.       О’Салливан увлекся ЗОЖ и прочим именно «по приколу» в духе «А чего бы и … ДА!», как он увлекался практически всем, что делал. «А почему бы не попробовать стать хорошим и правильным? Этого я еще не курил… пардон, не пробовал. О’кей, вызов Ронни от Ронни принят», – примерно что-то подобное крутилось в голове у Ракеты, когда он начал заниматься собой.       Но демоны не дремали, – каждую ночь они напоминали о себе пьяными, бредовыми снами, где Ронни то выигрывал шестой чемпионат мира, будучи ужратым в стельку, то участвовал в «Формуле-1», чтобы прямо с нее попасть на очередной снукерный турнир, то отжигал на рок-концерте в качестве еще одного гитариста «Роллингов». В этих снах Ракета вел свой обычный образ жизни – безумный, дебоширный, без привязки к диетам и модным гаджетам со счетчиком калорий и уровня сахара в крови.       Убедить себя в том, что игра улучшилась именно благодаря изменению образа жизни, было легко, заставить и игру в это поверить – тоже. Но это было ненадолго: талант – вещь капризная, она сразу распознает ложь.       Проблема была не в пресловутом ЗОЖе, а в том, что натура Ронни не вписывалась в те рамки, которые он себе поставил – ему было тесно, то, что давало ему силу, задыхалось и душило его, а сны становились все более безумными.       Ронни опять смотрит в холодные осколки.       Ты тоже фальшивый. Ты тоже разбит.       Зеркало когда-нибудь убьет тебя, – когда фальшь превысит допустимую норму.       На пол рядом с ним опускается черная фигура в плаще. Приглядевшись, Ронни замечает, что это не плащ, а сложенные крылья.       – Ну, здравствуй, чемпион недоделанный, – сарказма в голосе призрака было хоть отбавляй. – Помнишь меня?       – Кто ты? – выдавливает О‘Салливан.       – Я – тот, кому ты обещал выиграть у Стивена Хендри году так в две тысячи шестом. Помнишь, что ты сделал? Ты ушел с матча. Ты просто взял и ушел. А я все еще жду, и тебе от этого плохо. По ночам ты вспоминаешь тот турнир и жалеешь, что не остался и не поборолся. И ты себя ненавидишь.       – Незавершенный гештальт, – бормочет снукерист, борясь с желанием треснуть призрака о стену, – но какой смысл бить бестелесное?       Призрак усмехается.       – О, каких слов мы нахватались у твоего психолога, – язвит он. – Но признай же, что прав я, а не твой врач. Признай, что тебя мучают все проигранные турниры, и ты хочешь отмотать время назад, чтобы исправить, – просто признай.       Крыть нечем, – и Ронни сдается:       – Признаю. Только уйди.       Черные крылья на мгновение размыкаются, задевая грудную клетку Ронни, вспыхивает дикая боль, – но когда Ракета приходит в себя, ванная снова пуста, и на груди ни царапины.       Ронни закрывает лицо:       – Опять галлюцинации. Ненавижу! Ненавижу эту хрень! Я же справлялся! Я же…       – Ты же держался, дорогой, – мягкий женский голос у уха заставляет Ронни вскочить с пола. – Чего ты боишься? Я – все те шалавы, которых ты не оттрахал и которых продолжаешь ебать в своих снах, – да, я все знаю, потому что именно я насылаю их на тебя.       Женщина в зеленом плаще, гибкая, как змея, выходит из-за плеча Ракеты.       – Признай: ты никогда не хотел быть примерным семьянином? Ведь так, милый? Ты всегда хотел новой женщины рядом с собой.       – Своих детей я люблю и никому не отдам, – глухо произносит снукерист. – Они – моя семья.       – При чем тут дети? – цедит зеленая. – Я говорю о моногамии, о том, на чем сдался Хендри, когда развелся с Амандой, и что никогда не получалось у тебя: один человек на всю жизнь. Согласись же, что скучно? Ну?       – Соглашусь, блядь! – срывается Ронни. – Да! Мне скучно с одним человеком! Довольна? А теперь уходи!       Женщина сбрасывает плащ и остается обнаженной. Она подходит к Ронни и шепчет:       – Ночью мы опять с тобой встретимся. Не скучай, – и исчезает, оставляя аромат опиума.       Ронни опять сползает на пол. Нет, только не клиника, пожалуйста…       В проеме ванной показывается еще одна фигура – Ронни вздрагивает и…       – Ронни? Малыш? Сынок, что ты здесь делаешь? – спрашивает он.       Мальчик, как две капли воды похожий на сына О’Салливана, молча подходит к нему. Ронни протягивает пальцы – но его ладонь встречает пустоту, а очередной призрак превращается в самого Ронни в детстве. Снукерист отшатывается – а фигура вдруг становится его отцом, потом опять сыном, потом самим Ронни, и в голове Ракеты вдруг всплывают обрывки текста Брэдбери, где мальчик тоже менял восковые лица, становясь для жителей города самыми дорогими, но уже ушедшими, людьми <**>… Вся эта круговерть кошмарных превращений завершается одной фразой призрака:       – Будь собой. Найди не свою маску, а себя <*>.       – Кто ты? – выдавливает Ронни.       – Я твоя душа. Твоя одинокая, бесприютная душа. Пойми наконец, чего ты хочешь, и перестань себя душить. Себя не переделаешь, а ты – псих, безумец и одиночка, но никак не правильный вегетарианец, помешанный на ЗОЖ и советах молодому поколению, что съесть, чтобы выиграть турнир.       При упоминании «молодого поколения» Ронни против воли опять смеется – ему вспомнилось, как перед чемпионатом мира он упомянул о том. что хотел бы тренировать Трампа, наладить игру, чтобы тот стал стабильней.       «Да уж», – думает он. – «Налажу, как пить дать, – особенно как вылетать в первом круге с рейтинговых чемпионатов. И Трамп не дурак, ко мне точно не пойдет теперь. Да кто вообще пойдет?!»       Призрак наблюдает за ним.       – Вначале пойди сам к себе, тренируй сам себя. Остальные тебя не волнуют, – они тебе не нужны, тебе нужен только ты.       – У меня, вообще-то, есть тренер, психолог и диетолог, – заикается Ронни, но мальчик перебивает его:       – А теперь найди еще и себя. Вот будет прикольно, а?       – Найду, – кивает Ронни. – Обещаю.       Мальчик исчезает, а Ронни вдруг становится легче. Иррациональынй страх перед галлюцинациями отступает, и Ронни встает на ноги, глядя на свое разбитое отражение сверху вниз. Он начинает говорить с собой, честно и открыто.       «Итак, ты псих, одиночка и безумец, ты хуже всех, кого ты знаешь, – ну, может, кроме Алекса Хиггинса и Уайта, – но ты не Хиггинс, ты не кончишь, как он, не бойся, – если ты дашь твоим демонам тебе помогать, а не будешь душить их. Ты не веган и не моногамный, примерный семьянин, ты ненавидишь порядок, как у Хендри, ты обожаешь женщин и внимание публики, ты тщеславен и обидчив, как дитя, твоя игра нестабильная, – но ты гений, ты родился с талантом к этой игре, ты, если хочешь, проклят снукером, – но я бы предпочел формулировку «отмечен, поцелован». Незавершенные гештальты выматывают, когда ты перестаешь на них учиться и закрывать их в реальных, повторяющихся ситуациях, хороший секс дает энергию, мясо – силу и соображалку, а попытки обрести себя через разные, отдельные от бильярда занятия (да-да, то самое «Опять Ронни в гонки/бизнес/тренерство ударился, никак не может найти дело по душе») помогают постигать собственные желания и возможности. Хватит казнить и жалеть себя. Ты лучший, и поебать на все чемпионаты мира, поебать на Кэхилла с Хендри! И да, ты можешь уйти сейчас и не возвращаться, – а потмо, через десяток лет, устроить шикарный камбэк, да так, что все охуеют. А можешь и не устраивать. Твое право.       Тебе никогда не быть правильным, «хорошим мальчиком». Смирись уже с этим и будь настоящим».       Ронни подмигивает своему отражению, оно мигает в ответ и хмуро улыбается.       Сражаюсь со своими демонами. Плечом к плечу.              <*> Мариам Петросян. «Дом, в котором…», отсылка к фразе: «Найди свою маску, Македонский!»       <**> Рэй Брэдбери. «Марсианские хроники», глава «Марсианин»