* * *
Целая неделя учебы в колледже пролетела в мгновение ока, и Воншику показалось, что он никуда даже не уходил. Не то, чтобы это было плохо. Он получал огромное удовольствие от занятий, и на тех немногих новых учителей, что у него были, нельзя было жаловаться. Теперь, когда закончилась первая неделя, дела, без сомнения, пойдут в гору, и это его вполне устраивало. Она до сих пор была полна введений и простой бумажной работы, и он с нетерпением ждал, когда действительно войдет в курс дела. Только во вторник его жизнь кардинально изменилась. Пришло время его третьей сессии в этом году, и теперь, когда формальности, связанные с началом учебного года, были закончены – как подписание копии правил колледжа, чтобы показать, что ты "обещаешь" соблюдать их, и напоминание о том, что их преподаватель был там для выслушивания любых их проблем, – он ожидал, что получасовые перерывы в его расписании до конца года исчезнут полностью. И действительно, как только тот зарегистрировал их и раздал хлипкий бюллетень со статьей и фотографиями для первой встречи, их отпустили, и он неторопливо вышел из класса. Казалось, остальные его одноклассники торопились куда больше, поэтому, когда он добрался до первого этажа, единственными звуками были его собственные шаги и эхо голосов преподавателей из групп, которым не повезло. Обогнув перила, он резко остановился перед выходом. С другой стороны стоял мужчина в плотных черных джинсах, идеально облегающих скульптурные бедра, и белой футболке, подчеркивающей золотистую кожу его бицепсов, когда он пробирался с огромной запечатанной картонной коробкой в попытках открыть дверь. В концентрации его язык высунулся, после чего он обвел им так, чтобы его зубы могли погрузиться в плюшевую нижнюю губу. У него были большие темные глаза и спадающие на лоб черные волосы, взъерошенные нежным ветерком, когда они светились на солнце, пробивающемся сквозь унылые облака над головой. На шее у него висело удостоверение, указывающее, что он преподаватель, но выглядел не намного старше Воншика. Разинув рот, парень уставился на него, совершенно уверенный, что этот человек — самое прекрасное, что он когда-либо видел. Мысленно спустив себя на землю, он на деревянных ногах двинулся вперед и толкнул дверь, отступив в сторону, чтобы пропустить его. Мужчина повернулся к нему и улыбнулся, на его щеках появились две идеальные ямочки, и Воншик понял, что это гейм, сет и матч. Его колени дрожали, а челюсть снова отвисла. — Спасибо, — сказал преподаватель мелодичным и в то же время мужским голосом. Когда мужчина зашел внутрь, все, что он смог сделать, это кивнуть, провожая его взглядом до тех пор, пока тот не исчез за углом коридора, и каким–то образом сохранив достаточно здравого смысла, чтобы не упустить шанс проверить его вид сзади. Да. Ему точно крышка.* * *
Воншик увидел его снова в тот же день, когда он, Хакен и Джехван во время обеда сидели в столовой. Мужчина вошел вместе с двумя другими преподавателями, которых Воншик знал только в лицо, и направился прямо в противоположный конец помещения, но проходя мимо, парень уже рассмотрел то, что раньше прятала коробка. Белая футболка, как оказалось, не только подчеркивала его руки, но и цеплялась за скрывавшийся под ней внушительный пресс. К несчастью для парня, когда его взгляд упал на это зрелище, он пил воду, поэтому попытался сглотнуть, задохнуться и захныкать одновременно, что привело к довольно неловкому приступу кашля, слезящимся глазам и всему остальному. Судя по группкам хихикающих девчонок вокруг, новый преподаватель был горячей темой. По какой-то причине, это было довольно неприятное осознание. Мужчины завернули за угол, где находилась витрина с едой, и через минуту вернулись со своими подносами (преподаватели обслуживались вне очереди), которые они забрали тем же путем, которым пришли. Воншик провел его взглядом, пока тот не скрылся из виду. После этого каждый день повторялось одно и то же, и парень удивлялся, как он раньше его не замечал. Если сияющая аура этого человека никогда не привлекала его внимания, то волна молчания (и последующее хихиканье), встречающая его приближение, должна была это сделать. Воншик точно не знал, когда это началось, но однажды понял, что, поскольку он не знал его имени, то начал называть преподавателя "Мистер Секс". Он никогда не произносил этого вслух, но прозвище было более чем подходящим. Ему просто хотелось узнать его настоящее имя. И лишь две недели спустя его молитвы были услышаны. В понедельник утром у него как раз начались форточки, и он сидел в кафетерии, а затем отправился в библиотеку, когда вошел мистер Секс с небольшой стопкой бумаг в одной руке и степлером в другой. Сегодня на нем были синие джинсы и красная футболка с каким-то выцветшим принтом "Марвел". Воншик наблюдал, как он повернулся к доске объявлений рядом с дверью и взял один из своих листов бумаги, размышляя, куда бы его лучше разместить среди всего множества объявлений. Все они были напечатаны на цветной бумаге и боролись за внимание, но его были просто черно-белыми. Бросив украдкой взгляд через плечо на группу сотрудников кафетерия, загружающих торговые автоматы, он шлепнул лист сверху и посередине, не обращая внимания на объявления внизу. В попытке скрыть дерзкую улыбку, его пухлые губы были плотно сжаты, но дрожащая ямочка его выдавала. Воншику пришлось сдержать свой смех. Разгладив бумагу и закрепив скобами по углам, мистер Секс выскользнул за дверь и исчез. Парень огляделся, нервно облизывая губы, но, удивившись, почему ведет себя так, смело подошел к доске. Наполовину закрыв объявление о благотворительной продаже тортов в ближайшую пятницу и вдохновляющую цитату Альберта Эйнштейна, объявление мистера Секса гласило:ЗАНЯТИЯ ПО ФОТОГРАФИИ 10 НЕДЕЛЬНЫЙ КУРС, 2 ЧАСА ЗАНЯТИЕ КАЖДЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК В 3:15, НАЧИНАЯ С 6 ОКТЯБРЯ РАССКАЖУТ: КАК ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЗЕРКАЛЬНОЙ КАМЕРОЙ, КОМПОЗИЦИЕЙ, СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕМ НАВЫКОВ И МНОГОЕ ДРУГОЕ Для записи или любых вопросов обращаться к мистеру Ли в A101 кабинет.
Слова сопровождались общим изображением фотоаппарата и пленкой. Фотография. Воншик удивился. Если уж на то пошло, он бы подумал, что мистер Секс больше подходит для того, чтобы находиться перед камерой в качестве модели. Ему казалось, что нахождение за ней было для него пустой тратой. Несколько долгих секунд он смотрел на объявление и перечитывал, размышляя, осмелится ли он. Потом он заметил внизу небольшую приписку:ДОСТУПНО ТОЛЬКО 15 МЕСТ
Он почувствовал, как у него екнуло сердце. Воншик не хотел казаться слишком нетерпеливым, но, если было только пятнадцать мест... Перспектива упустить такой шанс была почти невыносима. Прежде чем осознать свое решение, он прошел через двойные двери кафетерия и завернул налево, в художественный блок. Только когда показался вход, он замедлился. Мистер Секс (мистер Ли?) все еще ходил по колледжу, развешивая плакаты. Покусывая нижнюю губу, Воншик решил подождать на месте, небрежно прислонившись к стене и копаясь в телефоне. У него для пролистывания уже заканчивалось меню, когда мистер Секс, наконец, вышел из одного из зданий дальше и направился прямо ко входу в художественный блок, крутя степлер в одной руке. Воншик подождал еще минуту, а затем сделать глубокий вдох и вошел внутрь. В первом кабинете слева по коридору кипела жизнь. За мольбертами рисовало много людей, и они постоянно входили и выходили из буфета, но атмосфера была сосредоточенной и спокойной. Искусство было одним из предметов Джехвана, но парень был рад, что его класс находится дальше. Он не хотел, чтобы тот стал свидетелем того, что он собирается сделать, предпочитая рассказать ему об этом в свое время. Кабинет напротив – тот, в котором он нуждался, – был пуст. За исключением мистера Секса, стоящего спиной к двери, и лежащих на столе перед ним нескольких камер. Воншик не мог не заметить, как на его сильных плечах натянулась ткань футболки. Перед его лицом промелькнула картина, как он вонзает зубы в одно из них, когда мистер Секс нависает над ним, и он вздрогнул, с горящими щеками приходя в себя. Сделав тихий, успокаивающий вдох, он дважды постучал костяшками пальцев по открытой двери, и преподаватель посмотрел на него через плечо. — Мистер... Секс Л-ли? — спросил он, давая пощечину своему внутреннему "я". — Да? Теперь он повернулся к Воншику всем телом, так что парень мог безошибочно разглядеть изящные выступы на его животе, и почувствовал, как его глаза стали стеклянными. — Я по поводу занятий фотографией, — ответил он, вернувшись к реальности, хотя и с большим трудом. Мистер Ли сразу повеселел. — О! Ты хочешь записаться? Или у тебя есть вопросы? — Записаться. — Хорошо, — мистер Ли поспешил к письменному столу в дальнем конце кабинета, и Воншик последовал за ним, наблюдая, как мужчина вытаскивает лист бумаги из одного из ящиков. — Вы... — Воншик сделал паузу, чтобы облизать свои пересохшие губы. — Вы ведете занятия? — Да-да. Губы Воншика дернулись, собираясь сказать "хорошо", но, к счастью, он сумел сдержаться. — Ты будешь моим первым подопытным кроликом! — продолжил мистер Ли и, увидев озадаченное лицо Воншика, продолжил. — Я всего лишь студент университета, работающий здесь около года. Губы парня сложились в протяжном "о". Это объясняло, почему он выглядел так молодо. — Имя? — склонившись над столом и держа ручку над листком бумаги, мистер Ли смотрел на него широко раскрытыми глазами. — К-Ким Воншик. Он внутренне поморщился от невозможности произнести собственное имя, но у него хватило ума воспользоваться опущенными глазами мужчины, чтобы прочитать удостоверение, висящее у него на шее. Ли Хонбин. Помощник преподавателя. Он бессознательно произнес имя, подавив вздох, когда понял, как близок был к тому, чтобы произнести его вслух. — Ты посещаешь какие-нибудь курсы по искусству? — спросил Хонбин, аккуратно печатая имя Воншика. — Нет. — Что заставило тебя прийти сюда? — он поднял глаза и встретился взглядом со студентом, и благодаря его любопытному взгляду вышла правда. — Вы ... Ваше объявление... привлекло внимание, — он поморщился, на этот раз не так тайно в своей неуклюжести, хотя тот, похоже, не заметил. Вместо этого он рассмеялся, очаровательные ямочки расцвели на его щеках. Воншик уставился на него. — Такая скукота? Привлекло — не то слово, которое бы я использовал. Больше похоже на бельмо на глазу. Я не очень хорошо лажу с компьютерами, поэтому это все, что я мог сделать. Наверное, у меня должен быть помощник, но... раз оно привлекло чей-то взгляд, думаю, это не полный провал. Воншик молча кивнул, и улыбка Хонбина на мгновение погасла, прежде чем снова вернулась на место. — И я слишком много болтаю, — продолжил он извиняющимся тоном. — Уверен, у тебя много дел. Увидимся через пару недель. Парень снова кивнул, после чего развернулся и вышел из кабинета.* * *
— Фотография? — эхом отозвался Хакен со своего места рядом с Воншиком. В пятницу перед первым занятием фотографии было время ланча, и кафетерий наполнился жизнью: звон тарелок и столовых приборов, дикий гул разговоров и царапанье стульев по полу, наполнявший воздух вокруг них. По понедельникам после колледжа он обычно встречался с Хакеном и шел к нему домой ужинать, но в конце концов сообщил, на какие занятия записался. Было трудно набраться смелости заговорить об этом, но прошло две недели, первый урок вырисовывался все ближе, и он знал, что не мог больше откладывать. — Какого черта ты делаешь на курсах по фотографии? — подозрительно спросил Хакен. Воншик избегал смотреть ему в глаза и вместо этого принялся гонять ножом горошину по тарелке. — Я думал, будет интересно, — пробормотал он. Ни за что на свете он не признался бы Хакену, что мотивы его поступков были слишком пикантными. Глаза друга оставались прищуренными и смотрели в сторону парня, но он все-таки закрыл тему. Вот только Хонбин для посещения столовой выбрал именно этот момент, и Воншик невольно опустил голову. Впервые с тех пор, как он в него влюбился, это не ускользнуло от внимания его друга. — Что с тобой? — Ничего, — ответил он, словно защищаясь. Как обычно, Хонбин исчез за углом и через минуту вернулся с подносом. Подходя ближе, Воншик снова опустился на стул и тот уже собирался пройти мимо их столика, когда, к его ужасу, Джехван поднял руку и помахал ему. — Мистер Ли! Воншик дернулся, когда Хонбин подошел к ним, но смутился, когда тот поморщился. — О, Джехван. Тот рассмеялся. — Вы до сих пор не привыкли? — Мне двадцать один. Меня не должны называть "мистер", — ответил он с содроганием. Двадцать один. Воншику было почти восемнадцать. Разница в возрасте выглядела не так уж и плохо. Хонбин стоял во главе стола, глядя на них с приятной улыбкой. Его глаза встретились с глазами Воншика, и тот с чрезвычайным интересом уставился на вилку. — У Вас есть год ожидания, — произнес Джехван. — Не напоминай мне! — Хонбин ответил с преувеличенной гримасой, а затем вздохнул. — Что ж, оставляю вас. Не хочу, чтобы мой обед остыл, — кивнул он Джехвану, — увидимся в понедельник, Воншик. Парень в ответ неловко дернул головой и снова съежился, как только Хонбин повернулся к нему спиной. Он вспомнил его имя! Воншик начал перебирать в уме все, что это могло означать, но резко остановился, когда Джехван бросил на него ухмылку. Он прищурился в ответ, только сейчас сообразив, что тот позвал Хонбина, потому что точно знал, зачем он ходит на занятия. — Кто это был? — поинтересовался Хакен, мотая головой между удаляющейся фигурой Хонбина и кончиками покрасневших ушей друга. — Фотография, — самодовольно ответил Джехван, когда стало ясно, что ответа от Воншика не последует. — Он преподает после колледжа. — Нет! — взревел парень, широко раскрыв глаза и рот в радостной улыбке. — О.Мой.Бог, Воншик! Вот это шок-контент! — Заткнись, Хакен, — прошипел тот, ткнув старшего локтем в живот; его крики привлекли внимание всей столовой. Хакен отпрянул с удивлением, но это не остановило его от поддразниваний. — Маленький извращенец! — он громко зашептал на ухо Воншику, и тот оттолкнул его. — Не понимаю, о чем ты, — пробормотал он. — Ты надеешься немного расширить свой кругозор? Узнать об экспозиции? — присоединился к нему Джехван, шевеля бровями. — Джехван! — не в силах больше терпеть, Воншик заскулил, когда двоих его старших друзей согнуло от смеха. Именно такой ситуации он мечтал избежать. Он почувствовал, как его лицо потемнело от воспоминаний о словах друга, которые пронеслись у него в голове, заставляя покалывать кончики пальцев. И другие части. Он не был ханжой, но сексуально говорить о ком-то, с кем ему действительно придется встретиться взглядом (и притом учителем!), вгоняло его в краску. Мысль о встрече с Хонбином заставила его поежиться, опасаясь, что старший мужчина каким-то образом сможет залезть ему в голову. — А как же ты? — спросил парень у Джехвана, стараясь увести разговор в сторону. — Ты же не фотографируешь, откуда его знаешь? — Если ты посещаешь занятия по искусству, невозможно его не знать. Войдя в здание, тебе нужно пробиться сквозь толпу его поклонниц, — Джехван загадочно посмотрел на него. — Поверить не могу, что тебе удалось найти лазейку. — Но откуда он знает твое имя? — настаивал Воншик, молясь, чтобы в свете этой новой информации никто не заставил его признаться, что он первым записал его имя. — Я представляю класс по искусству, помнишь? Мистер Ли присутствовал на собраниях. Воншик вздрогнул от внезапного приступа зависти к другу. — Не могу поверить, что ты ходишь на занятия фотографией только для того, чтобы совратить препода, — хихикнул Хакен. — Подожди, я пока расскажу Тэгуну. Парень открыл рот, чтобы яростно отрицать обвинение, но закрыл его со вздохом поражения. Кого он обманывает? Именно это он и собирался сделать.* * *
Наступил понедельник, и во время обеда Воншик впервые не увидел Хонбина. Он еще больше разволновался, когда обеденный перерыв закончился, а Хакен захихикал. — О, парень, все очень плохо. Воншик был настолько опустошен, что не мог даже ответить. — Он сегодня здесь, — заверил его Джехван. Несмотря на все усилия друга, это было дурным предзнаменованием, и остаток дня прошел в облаке дождя, плывущем над его головой. Его последний урок закончился в два часа, так что обычно он был свободен. Вместо этого, имея в запасе чуть больше часа, он решил провести немного времени в библиотеке, пытаясь приступить к домашним заданиям по другим предметам, хотя концентрации не хватало. Звонок прозвенел в три, напоминая об окончании дня, и, хотя Воншик знал, что занятия начнутся не раньше чем через пятнадцать минут, он не мог занять себя ни секундой дольше. Он попытался идти неторопливо, но все равно за десять минут добрался до художественного блока. Через окно он с облегчением увидел, как Хонбин, скрестив руки на груди и подчеркивая бицепсы, беседует с преподавателем, который его курирует. Воншик с трудом сглотнул, окидывая его взглядом. Он был одет в простую черную футболку, которая, опять же, прилипла к его торсу во всех нужных местах, и черные джинсы с ремнем с заклепками, который был виден только потому, что его рубашка была заправлены за пряжкой. На шее у него висела тонкая золотая цепочка, спускавшаяся под вырез рубашки спереди. Всего этого было бы достаточно, чтобы поставить Воншика на колени, но это было ничто по сравнению с его волосами. Он выглядели, как и в тот раз, но там, где обычно были гладкими, были искусно уложены отдельными прядками. Парень закрыл рот, когда Хонбин заметил его через окно. Он поманил Воншика внутрь. Мысленно ругая себя за то, что начал дрожать, он вошел в здание и остановился в дверях класса. — Присаживайся, — сказал Хонбин, указывая на множество стульев в комнате. Теперь, когда окно больше их не разделяло, Воншик увидел, что внешность Хонбина была не просто ошеломляющей. Она была абсолютно противозаконной. Его одежда безупречно сочеталась с глубокими темными глазами и блестящими волосами, а кожа, казалось, светилась. Даже губы у него покраснели, распухли и стали еще более манящими. В общем, он выглядел так, будто только что участвовал в особенно жаркой встрече. Это сравнение никак не повлияло на рассудок Воншика. Он впервые задумался о том, было ли хорошей идеей записаться на курсы. Ему уже было необходимо вылить на голову ведро холодной воды, а занятия еще даже не начались! Он взгромоздился на табурет у стола, до сих пор не сняв свой рюкзак, словно он будет работать в качестве некой защиты от ослепительной внешности преподавателя, а вес — для сохранения его спокойствия. Хонбин проверял камеры, которые, как предполагал Воншик, они будут использовать, а второй преподаватель маячил позади. О нем рассказывал Джехван, который всегда пел ему дифирамбы. Он также преподавал искусство и был довольно популярен, очевидно, не обращая внимания, если кто-то пропускал занятие или два. Воншик жалел, что у него нет такого преподавателя. Вскоре тот извинился и сказал Хонбину, что, если ему что-нибудь понадобится, он будет в офисе и время от времени будет их навещать. Хонбин кивнул, чувствуя себя совершенно свободно, и сел за стол, как только он ушел. — Ты рано, — заметил тот спустя несколько секунд молчания. — Не хочешь сделать перерыв и перекусить? — У меня была форточка, — пробормотал он. — Значит, ты закончил в два? Но добровольно остаешься до четверти шестого? — в голосе Хонбина звучало удивление, и он улыбался дразнящей, хотя и добродушной улыбкой. Он и правда сумасшедший, не так ли? А теперь Хонбин еще и думал, что у него нет личной жизни. Что ж, если ему нечем заняться, кроме как потакать своему увлечению, то так оно и есть. Перспектива закончить работу в пять утра вовсе не казалась рутиной. Вскоре появились и другие ученики, и Воншик испытал наполовину разочарование, наполовину облегчение. Получить полное внимание Хонбина было именно тем, о чем он мечтал, но сердце его не благодарило. Это также давало ему возможность свободно на него пялиться. Преподаватель уже знал всех студентов по именам и отметил их, как только те вошли. Воншик почувствовал, как внутри у него все сжалось — он не был особенным. Проверка студентов показала, что все остальные были девушками. Часть его хотела истерически рассмеяться в ответ, но более адекватная — заставила его уныло съежиться на стуле. Внимание этих девушек будет ему гораздо интереснее. Когда все расселись, Хонбин, не теряя времени, начал урок. Он в общих чертах описал курс, объяснив, что они начнут с изучения основ зеркальной камеры и составлении композиции, а затем перейдут на портреты и в конечном итоге смогут выйти с камерами на улицу. Он сказал, что из-за времени года они ограничены естественным светом, но это даст им возможность поиграть с экспозицией (Воншик здесь неловко сглотнул), которая может произвести некоторые интересные эффекты, особенно со штативом и движущимся источником света, таким как автомобильные фары. Далее он продемонстрировал, как пользоваться зеркальной камерой, типы пленок, функции кнопок. Воншик немного растерялся, когда Хонбин заговорил о скорости затвора и разных объективах, но тот заверил их, что они поймут его, когда перейдут к практике. Он посоветовал им опробовать полученную информацию с помощью цифровых камер или обычного телефона. Парень предполагал, что отключится, как только начнется урок, и будет просто смотреть на Хонбина и впитывать его голос, с нетерпением ожидая, когда он заговорит. Однако его страсть к фотографии оказалась заразительной. Он внимательно слушал, жадно следя за всеми жестами преподавателя, и ему не терпелось взять в руки камеру. Примерно через полчаса Хонбин сообщил, что у них есть шесть камер, и каждая из них уже заправлена пленкой. Он указал на закрытую дверь слева от комнаты, объяснив, что она называется фотолабораторией и что там они на следующем уроке проявят несколько фотографий. Когда пришло время разделяться на группы, Воншик был более чем доволен, что девчонки разбились по двое и по трое, оставив его с камерой наедине. Хонбин направил их к шкафу, где хранились некоторые предметы для натюрморта в художественном классе, которые будут центром их фотографий. — Я знаю, что это не очень интересно, но полезно для небольшой практики, — объяснил Хонбин, и все девочки столпились у шкафа. Воншик потащился следом, выбирая из того, что осталось. Он взял вазу с искусственными цветами и чуть не уронил ее, когда обернулся и увидел облокотившегося об дверной косяк Хонбина, который за ним наблюдал. Он скрестил руки на груди, снова демонстрируя мышцы, и Воншик почувствовал, что краснеет, всем сердцем желая Хонбину выйти за дверь. Он не мог встретиться с ним взглядом, опасаясь, что тот прочитает его мысли. Он попытался проскользнуть мимо, но Хонбин с места не двинулся, заставив его протиснуться между ним и дверным проемом. Тот повернулся, когда Воншик прошел мимо него, его пресс оказался в опасной близости, и парень не смог удержаться, чтобы не вдохнуть поглубже. Не поднимая глаз, он направился к своему столу. Ему потребовалось время, чтобы собраться с мыслями после этой сладкой пытки. Он поставил вазу и опустился на табурет, глубоко вдыхая свежий воздух, пытаясь избавиться от подавляющего запаха Хонбина. Решив, что готов, он взял фотоаппарат. Но он не решался начать, слишком хорошо понимая, что эти фотографии невозможно удалить. Кроме того, у камеры не было экрана, к которому он привык, так что ему пришлось довольствоваться тем, что Хонбин назвал видоискателем, и надеяться на лучшее. Краем глаза он следил за преподавателем, пока тот обходил комнату, проводя по нескольку минут с каждой группой. Его беспокойство росло по мере его приближения. — Мистер Ли? — позвала одна из девушек. Воншик заметил в глазах Хонбина вспышку дискомфорта, и с трудом подавил смех. Неужели он действительно так ненавидит, когда его называют мистером? Хонбин облокотился на стол девушки, чтобы ответить на вопросы, но Воншик не слушал их. Вместо этого он был зачарован тем, как тот, нагнувшись и натянув ткань футболки на лопатках, опирался всем своим весом на прижатые к столу ладони. Он не мог не представить, каково это — оказаться между ними, обхватив ногами его талию, когда он... С колотящимся сердцем он отвел взгляд и, чтобы успокоиться, сделал глубокий вдох, хоть и не мог долго сдерживаться. Когда он снова оглянулся, Хонбин продолжал терпеливо отвечать девушкам, и он чувствовал, как его сердце трепещет при виде ямочек на его щеках. Этот вид никогда ему не надоест. Он взял камеру и повернул объектив, сосредоточившись не на цветах перед собой, а на Хонбине в другом конце кабинета, и, прежде чем он это понял, его палец нажал на спуск затвора. По его телу пробежала дрожь, когда он резко вдохнул. Оооой. С трудом сглотнув, Воншик закрыл глаза и перевел дух. Он просто повернул зум не в ту сторону и случайно нажал на кнопку, вот и все. Легко ошибиться. За исключением того, что на протяжении всего занятия он сделал ту же ошибку как минимум сотню раз. Единственный момент, когда Хонбин был в безопасности от любопытных линз Воншика, он стоял позади него. Руки парня дрожали от их непосредственной близости, и Хонбин протянул руку, чтобы успокоить их. — Все в порядке, — выдохнул Хонбин ему в ухо. Воншику казалось, что старший не находился так близко к другим студентам, но и не жаловался. — Камера не кусается. Но мне бы хотелось. Воншик подавил стон, услышав голос в своей голове, который Джехван и Хакен передразнили. Но ничего не мог поделать. Хонбин все еще дышал ему в ухо, теплый воздух каскадом стекал по шее, и он чувствовал, как его веки трепещут при мысли о том, что если тот наклонится вперед всего на несколько сантиметров, его зубы могут коснуться мягкой кожи за ухом. Запах лосьона после бритья Хонбина кружился вокруг него, руки мужчины были теплыми, пальцы сильными и уверенными, когда он умело крутил ручки, украшающие верхнюю часть камеры. Он все время болтал о своих методах, но Воншик не мог разобрать ни слова. Все закончилось тем, что один из пальцев Хонбина прижал Воншика к спуску затвора. Потом его руки исчезли, и парень почувствовал холод и пустоту. Он повернул голову и посмотрел на мужчину, все еще стоявшего у него за спиной, надеясь увидеть улыбку с ямочками на щеках, но ощутил, как от непроницаемого выражения лица внутри у него все сжалось. — Продолжай пытаться, — сказал Хонбин, после чего без слов направился в другой конец класса. Чувствуя странное уныние, Воншик последовал совету Хонбина, но после еще четырех фотографий – только на одной (может быть, на двух) был изображен преподаватель. Пытаясь прокрутить пленку, она натянулась, и он понял, что это сигнал, о котором говорил Хонбин, означающий, что пленка закончилась. Он бросил несколько взглядов в его сторону, но обнаружив, что старший слишком занят, чтобы его заметить, он все-таки поднял руку. — Мистер Ли? — позвал он, раздраженный тем, что ему пришлось обращаться к Хонбину так, как он ненавидел, но в то же время гордый тем, что вспомнил, что они с Хонбином еще не общались по имени. — Кажется, моя пленка закончилась, — продолжил он, завладев вниманием мужчины. — Давай посмотрим, — Хонбин взял у него фотоаппарат и подтвердил свои подозрения. —Ты помнишь, что делать дальше? — спросил он, протягивая Воншику камеру. Он нерешительно ее взял, но тут же вспомнил, что объяснял Хонбин. Нажав на то, что, как он думал, называлось кнопкой обратной перемотки, он начал поворачивать рукоятку в направлении, указанном стрелкой, и продолжал так делать, пока повороты не стали немного жестче. Он вопросительно посмотрел на Хонбина, и тот кивнул. — Продолжай. Мгновение спустя рукоятка легко повернулась, и он понял, что успешно перемотал пленку. Он открыл камеру, вынул ее, сунул в контейнер, которую протянул ему Хонбин, и закрыл крышку. — Думаю, на сегодня хватит, — взглянув на часы, сказал он, и Воншик увидел, что до конца занятия осталось всего десять минут. — Если ты напишешь здесь свое имя, — продолжал он, сгребая стопку стикеров со стола, — мы приклеим его на твой контейнер, и тогда сможем приступить к работе на следующей неделе. При упоминании о проявке фотографий Воншик почувствовал, как от его лица отлила кровь, а края контейнера больно впились в руку. Он не хотел ее отдавать. Глубоко вздохнув, он повторил про себя слова Хонбина. Небольшое количество. Они выберут только пару штук, и он сможет убедиться, что ни на один из кадров тот не попадет, и все не будут знать о его неловких провалах в фокусе. Он нацарапал свое имя на одном из стикеров и наблюдал, как Хонбин понес контейнер в дальний конец комнаты, чтобы оставить на ней пометку "ACC-H". — Увидимся на следующей неделе, — Хонбин отпустил его с улыбкой, и Воншик почувствовал себя неловко, когда вспомнил свои детские фантазии на протяжении всей недели, чтобы уйти последним и побыть с ним наедине. Он знал, что это было слишком жирно, учитывая, что он уже получил свое желание до начала урока, но не мог не хотеть большего. — До свидания, — пробормотал он, но Хонбин уже отвернулся, чтобы позаботиться о другом студенте. На мгновение он задержался у стола, а потом с тяжелым сердцем вышел из кабинета. И даже не понимал, почему так разочарован. Он провел последние два часа, слушая, как Хонбин рассказывает о своей страсти, и мог пялится на него почти столько, сколько хотел. На что именно он надеялся?* * *
Прошла еще неделя, всего две встречи с Хонбином, не считая обычного перерыва на ланч. Первая была в начале утреннего перерыва в среду, когда он проходил мимо художественного блока. Хонбин как раз уходил, и их пути пересеклись поспешным приветствием, поскольку каждый из них следовал за потоком других студентов в противоположных направлениях. Мужчина поздоровался, в то время как Воншик просто разинул рот. Другая была в конце пар в пятницу, когда Джехвану нужно было забрать свои рисунки из кабинета, и Воншик нашел предлог для сопровождения. Хонбин покидал класс как раз в тот момент, когда они выходили из здания, и Джехван остановился, чтобы попрощаться с преподавателем, с которым работал. Тот застегивал элегантный двубортный пиджак, поправлял наушники, чтобы они свисали с воротника, и натягивал ремень сумки через голову. Воншику захотелось просунуть руки между и обхватить Хонбина за талию, чтобы старший уютно обнял их обоих. Он подавил вздох тоски. Как только Хонбин был готов встретить унылую, ветреную октябрьскую погоду, он зашагал рядом с ними. — Какие планы на выходные? — спросил он, и Джехван тут же начал перечислять, но Воншик был так поглощен более естественным переставлением своих ног, что не расслышал ни слова. Его руки вцепились в лямки рюкзака с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — А что насчет тебя, Воншик? — поинтересовался Хонбин, слегка наклонившись вперед, чтобы разглядеть его за другом. — Что? А, ничего, — его ответ сделал разговор болезненно скучным, и, если бы его не сопровождал Джехван, он так бы и закончился. Как бы то ни было, у парня был талант завести разговор абсолютно с кем угодно и о чем угодно, и ему удалось сохранить неловкую атмосферу, когда Воншик плелся рядом с ними, как черная дыра. Хонбин проводил их до входа в колледж, и они замедлились, подойдя к воротам. — Мне в ту сторону, так что увидимся на следующей неделе, — сказал Хонбин, указывая на автобусную остановку в нескольких метрах вниз по дороге. — Хороших выходных, — выдавил из себя Воншик. — Тебе тоже, — ответил тот, и его улыбка обожгла ему щеки. Когда они шли в противоположном направлении, невозможно было не оглянуться назад на Хонбина, ожидающего автобус среди толпы студентов. Было уже темно, но он мог разглядеть старшего в свете фар проезжающих машин, с наушниками в ушах, изолируя себя от людей вокруг. Его внезапно осенило, когда он понял, какими юными они все ему, студенту университета, должны были казаться. Воншик помнил свои ощущения, когда впервые поступил в колледж и оглянулся на детей, которые еще учились в школе. Он представил, что нахождение в университете будет сопровождаться похожим ощущением. Разница в возрасте внезапно перестала казаться такой маленькой, а понедельник — таким привлекательным.* * *
Выходные прошли без особых приключений, и перспектива второго занятия с Хонбином не поднимала его упавшего духа. Эти два дня он думал о том, как в последний раз видел этого мужчину, не в силах отделаться от мысли, что Хонбин никогда не сможет увидеть в нем больше, чем ребенка. Его настроение испортилось еще сильнее, когда запищал тоненький голосок на задворках его сознания. Он даже не любит мужчин. Воншик сердито ткнул вилкой в кусок курицы и поднял глаза, когда за столом присоединился к нему Джехван. — Где Хакен? — спросил он, заметив, что его друг один. — Ты не слышал? Они с Тэгуном расстались. — Опять? — Воншик застонал. Он не мог поверить, что еще не слышал об этом. Было уже время ланча, но он впервые за весь день имел возможность увидеться с друзьями, потому что получили кучу домашки, так что только сейчас узнал об его отсутствии. — На этот раз окончательно, — ответил Джехван с видом человека, повторяющего чье-то заявление. — Они каждый раз так говорят. — Мммм. Воншик понимал полное отсутствие уважения со стороны Джехвана, но осознавал, что если в ближайшее время не свяжется с Хакеном, то попадет в чс. "Ты где? "— написал он ему. Даже не пришлось ждать и минуты, прежде чем он получил ответ. "дома" Полное отсутствие знаков препинания и смайликов заставило Воншик вздохнуть. А затем пришло второе сообщение. "я не хочу быть один" Воншик снова вздохнул, понимая, что хороший друг бросил бы все занятия и поспешил бы к нему, но ему было стыдно, что он считает состояние Хакена не таким уж и важным. Он знал, что Хакену будет плохо, но уже до конца недели они снова будут вместе. "Я заканчиваю сегодня в 2. Тогда и увидимся." Только после того, как он нажал "Отправить", ледяная рука схватила его за живот, и он резко выпрямился. Его фотографии! Они проявили фотографии! Он заставил себя сделать глубокий вдох. Занятие начиналось в три. Все, что ему нужно было сделать, — прибежать к Хакену, показаться ему, поухаживать за ним полчаса, а потом вернуться вовремя, чтобы перехватить пленку и сжечь ее, если понадобится. Но когда через пару часов он позвонил Хакену в дверь и его встретило красноглазое, сопливое и с дрожащим подбородком месиво, он понял, что в ближайшем будущем из дома не выйдет. Он последовал за своим шморгающим носом другом в его комнату и увидел, как Хакен завернулся в одеяло, словно в саван. Усевшись рядом с ним, Воншик обнял дрожащего Хакена за плечи, и они долго сидели так. — Ты слышал о Тэгуне? — в конце концов спросил он. Упоминание имени бывшего было встречено рыданиями. — Он такой ублюдок, — прошептал Хакен. — Я знаю. Воншик не мог оторвать глаз от часов, висевших на стене друга, слишком хорошо осознавая, как летит время, чтобы наоборот не торопиться. Часы показывали три, и он понял, что больше не может тянуть. — Хакен? У меня занятия по фотографии, так что мне надо идти, — неловко пробормотал он. Хакен икнул и повернулся к нему, широко раскрыв налитые кровью глаза, полные слез. — Ты уходишь? Воншик на него уставился, тело онемело, жизненные силы покинули. Бросить друга или бросить колледж? Судя по выражению глаз Хакена, у него не было выбора. Прошло три пятнадцать, как и четыре часа, и все это время он снова и снова, тупо уставившись в противоположную стену, повторял про себя "все в порядке", как мантру, в то время как Хакен в третий раз произносил легкомысленный аргумент, вызвавший всю эту неловкую ситуацию. Он оставит твою пленку в ящике. Он не собирается его трогать. Никто не узнает. Он просто заставит тебя проявить ее на следующей неделе. Успокойся. Приближалось пять часов, и Воншик знал, что родители Хакена скоро закончат работу. Его мать придет домой и, как обычно, предложит ему поужинать, и он не сможет отказаться. В пятнадцать минут шестого на его глаза навернулись слезы, и он уже готов был сорвать с Хакена одеяло и свернуться в нем для рыданий, когда в дверь позвонили. — Я открою, — ошеломленно объявил он. Воншик уныло скатился по лестнице, как лапша, и едва не расплакался, увидев за дверью Тэгуна. Он тут же махнул рукой, чтобы тот вошел, и опустился на пол, натягивая ботинки с такой спешкой, что шнурки запутались между пальцами ног и носками. Он даже не поздоровался с ним, просто подхватил сумку и, как фейерверк, вылетел из дома на улицу. Когда он, задыхаясь и дрожа, добрался до колледжа, было уже половина шестого. Большая часть кампуса была погружена в темноту, за исключением нижнего этажа здания драмкружка, где он мог мельком увидеть двигающийся туда-сюда пылесос. Обогнув главное здание, где располагались стойка регистрации и кафетерий, он почувствовал слабость в ногах, когда увидел, что в художественном блоке все еще горит свет, хотя не мог сказать, от облегчения или разочарования. Он осторожно взялся за ручку двери и легонько толкнул ее, почти уверенный, что дверь уже заперта. Она распахнулась, и он прокрался по коридору к первой двери справа, осторожно заглядывая в окна. Кабинет был пуст. Быстро оглядев коридор, он метнулся внутрь и направился прямиком к выдвижному ящику. Он скинул рюкзак, собираясь положить пленку внутрь, молясь, чтобы все прошло по плану. С замиранием сердца он дрожащими пальцами схватился за ручку ящика и дернул за него. По комнате пронесся вздох облегчения, когда он заметил свой одинокий контейнер, катающийся по дну. Он протянул руку, а потом почувствовал, что его сейчас вырвет. Потому что он был пуст. Он попытался дышать, но воздух был слишком разрежен, или легкие не знали, как справляться, потому что перед глазами все поплыло, и ему пришлось опереться рукой о стол, чтобы не упасть. После минутного размышления он понял, что у него остался только один выход. Он повернулся лицом к двери, ведущей в темную комнату, и направился к ней, покачиваясь, как на ходулях. В комнате стоял резкий запах уксуса — вероятно, результат воздействия различных химикатов, используемых для проявки фотографий, — и от этого тошнота не проходила. Зловещий свет красной лампы освещал сцену из его худшего кошмара. Все его фотографии Хонбина висели на веревке, протянутой через всю комнату перед дверью. Абсолютно все. Ни на одной из них не было цветов, которые он собирался запечатлеть. Были еще одни, которые он планировал выдать за ошибку, где Хонбин присел на корточки, чтобы поднять опрокинутую вазу с фруктами, где Хонбин стоял и смотрел в окно. Даже самую возмутительную, где он видел, как Хонбин приподнялся на цыпочки, чтобы достать книгу о знаменитом фотографе с полки в углу комнаты, ближайшей к столу Воншика. Он сделал ее как раз в тот момент, когда между краем футболки Хонбина и фиолетовым поясом боксеров, соблазнительно выглядывающим из-под джинсов, показалась полоска золотистой кожи. Он бы солгал, если бы сказал, что эти воспоминания не преследовали его всю неделю. Он стоял как вкопанный, раздумывая, то ли развернуться и убежать, чтобы никогда больше не показываться в колледже, то ли сорвать все и отрицать их существование. Но был избавлен от необходимости принимать решение, когда за ним захлопнулась дверь. Парень напрягся и сгорбился, прислушиваясь к шагам за спиной. И прекрасно понимал, что у него нет рюкзака. — Воншик, — голос Хонбина, низкий и полный чувства, которое Воншик не мог определить (хотя, вероятно, отвращения), заставил его ноги приклеиться к полу, не в силах повернуться. Он чувствовал себя несчастной мухой, запутавшейся в паутине чудовища. — Извините.... У меня возникла чрезвычайная ситуация, так что я не смог придти до конца занятия, — будь ты проклят, Ча Хакен! Шаги Хонбина послышались совсем рядом. — Это все, что я хотел сказать. До свидания! — он развернулся, стараясь держаться спиной к Хонбину, и стал лихорадочно нащупывать дверную ручку, но чья-то рука пролетела над его головой к двери и захлопнула ее. Он почувствовал, как душа его покинула. — Пропущенное занятие сделало тебя отстающим, поэтому я взял на себя смелость проявить твои фотографии. Надеюсь, ты не возражаешь, — в его ушах голос Хонбина звучал медом. — В-возражаю? Н-нет... Я... — У тебя настоящий талант к откровенной фотографии. Особенно мне нравится, как ты запечатлел мой профиль, — он почувствовал дыхание старшего у своего уха, когда тот издал легкий смешок. Хонбин смеялся над ним! Его уши горели от унижения, а на глазах выступили слезы. Он отчаянно дернул за ручку двери, но безрезультатно. Хонбин всем своим весом опирался на ладонь, все еще прижатую к лакированному дереву рядом с головой Воншика. На самом деле, его усилия заставили того продвинуться вперед сильнее, всем телом прижимаясь к парню. К тому моменту Воншик устал и едва не задыхался не только от нервов, но и от болезненного возбуждения. Он был заперт в темной комнате с мужчиной, которого очень хотел, прижатым к его спине, пугающе похожим на многие фантазии, которые он себе позволял (несмотря на предыдущие заявления, что такого рода мысли были плохой идеей). Не помогало и то, что от запаха у него кружилась голова. — Посмотри на меня, — прошептал Хонбин ему на ухо. Воншик крепко зажмурился и покачал головой. Ему хотелось остаться в этой темной комнате и никогда больше не видеть дневного света, чтобы он поглотил его целиком. Рука Хонбина отпустила ручку, чтобы схватить его за плечо, явно намереваясь развернуть лицом к себе, но это была главная ошибка. Воншик воспользовался своим шансом и рывком открыл дверь. Он пробежал через кабинет, захватив по пути рюкзак, и выскочил в коридор, не обращая внимания на свое имя, отдающее позади него эхом.* * *
В ту ночь он не спал. Беспокойство непрерывно бурлило под его кожей: что он снова увидит Хонбина, что он расскажет людям, что он доложит о нем администрации... нездоровое поведение. Тошнота, охватившая его с тех пор, как он нашел пустой контейнер, не прошла и на следующий день. Утром он не мог встать с постели, и мать, увидев его серое лицо, снова закрыла дверь. Завернувшись в одеяло, остаток дня он провел совсем как Хакен накануне. Хакен! Тэгун. Эта парочка вызвала у него бурю гнева, хотя он знал, что ситуация была результатом его собственного идиотизма. Он не должен был позволять себе поддаваться слезам друга. Он не должен был делать эти чертовы снимки! На тумбочке рядом с ним зазвонил телефон, но он не собирался смотреть. Это наверняка Хакен, спрашивающий, правдивы ли жуткие слухи, или Джехван, рассказывающий, что видел фотографии. От мысли, что их увидят другие, его бросало то в жар, то в холод. Он больше никогда не сможет показаться в колледже. Ему придется вечно избегать друзей. Эта мысль заставила его резко выпрямиться. Был почти час дня, а это означало, что через час с небольшим у Джехвана заканчивались пары. Что, если он напишет или приедет? Воншик без страха копался телефоном, но с удивлением обнаружил, что сообщения, которые он получил, были... обычными. Например: "Где ты? С тобой все в порядке? (ó ò ò｡)" Воншик заставил себя не обращать внимания на грызущие его сомнения, и послал одинаковый текст Хакену и Джехвану. "Я просто заболел. Не приходи. Не хочу, чтобы ты заразился." Тут же пришел ответ от Джехвана, от которого у Воншик скрутило живот. "Во время обеда мистер Ли спрашивал о тебе. Я подумал, что это немного тебя развеселит~!" "Нет, Джехван, конечно, нет", — с горечью подумал Воншик. Он не ответил, и после этого его друзья замолчали. Остаток дня он ничего не ел, даже когда мама приносила ему еду в комнату. Она проверила рукой температуру и сказала, что утром будет виднее. К счастью, ему удалось выкроить еще один выходной, но в четверг она разбудила его и заставила завтракать. — Сегодня у меня пары только с десяти! — заныл он. — Знаю, но если я уйду, ты вообще не встанешь. Напиши Джехвану и попроси его зайти за тобой. Да, прямо сейчас, — приказала она в ответ на его ворчание. Она нависла над его плечом и наблюдала, чтобы убедиться в его действиях. — На свежем воздухе тебе станет лучше, — пообещала она, нежно целуя его в щеку. Он не мог не затаить на нее небольшую обиду. Джехван появился в половине десятого, и они медленно побрели в колледж. — Ты и правда хреново выглядишь, — заметил Джехван. — Спасибо. — Нет, правда. Уверен, что не можешь снова остаться дома? Воншик вздохнул. Честно говоря, ничего бы ему так не хотелось (ну, кроме возможности стереть последние две недели из жизни), но он знал, что рано или поздно ему придется вернуться в колледж, а пока он этого не делает, его "болезнь" никуда не денется. Он ожидал, что все будут показывать на него пальцами и смеяться. Вместо этого, все проходило как обычно, и он мог спокойно пойти на занятия. Он лихорадочно высматривал Хонбина, но в остальном все было также. Если бы он мог продолжать в том же духе до конца года... Во время ланча он пошел в библиотеку, но до этого не сообщал друзьям о своем местонахождении. Возможно, он был слишком параноиком, но боялся, что Хонбин снова "спросит о нем", и единственный способ заставить их солгать — рассказать о ситуации. А этого точно не произойдет. К счастью, за весь день он видел Хонбина только один раз, и то из окна верхнего этажа, откуда старший не смог бы до него добраться, даже если бы тоже заметил. Он уже и забыл, как тот красив. Яркая улыбка, линия подбородка. Это причиняло ему боль. В пятницу утром он чувствовал себя более оптимистично, хотя и знал, что статистически более вероятно, что он столкнется с Хонбином, когда пройдет больше времени. Но скоро наступят выходные, и у него будет два свободных дня, чтобы собраться с мыслями и попытаться найти какое-то объяснение фотографиям. Первая часть утра прошла без происшествий, но по дороге на урок в одиннадцать часов ему пришлось пройти через двойные двери, где он впервые увидел Хонбина. Это было похоже на возвращение к сцене, где он вспоминал старшего и ненавидел себя за это инфантильное ощущение. Между ними ничего не было! Он поплелся в свой кабинет вверх по лестнице, и лицо преподавателя засияло, когда он его увидел. — Воншик! Он порылся в одном из ящиков стола и вытащил запечатанный коричневый конверт формата А4. — Это от мистера Ли. Воншик почти выхватил конверт из его рук и прижал к груди, покраснев до кончиков ушей. Он точно знал о содержимом внутри и был в ужасе от того, что Хонбин может быть так неосторожен. Кто угодно мог открыть его! Его преподаватель выглядел немного обеспокоенным его поведением, но ничего не сказал. — Он принес его во вторник и, кажется, отчаянно хотел, чтобы ты пришел к нему в кабинет. До конца урока мы не будем делать ничего важного, так что можешь идти сейчас. У парня не было ни малейшего желания встречаться с Хонбином, но он все равно вышел из класса, шаркая к двери, как краб, чтобы спрятать конверт от остальных. Он чувствовал, что все смогут видеть скрывающийся величайший стыд сквозь коричневую бумагу. Он выскочил на лестничную клетку и перегнулся через перила, проверяя, все ли этажи пусты, прежде чем забиться в угол и соскользнуть вниз по стене. Дрожащими руками он вскрыл конверт, желая убедиться в правильности своих подозрений. Это они. Все фотографии были внутри, и он медленно просмотрел их, чувствуя, как к горлу подходит тошнота. "Он видел их", — думал он снова и снова. Затем он добрался до своей фотографии и остановился, уставившись на нее в полном замешательстве. Это было напечатанное фото, вдвое меньше по размеру, чем проявленные, а значит, сделанное цифровой камерой. На нем он был в красно-черной клетчатой рубашке и смеялся, глядя куда-то влево. На заднем плане виднелась часть вывески с буквами "ЖАЛОВАТЬ". Фотография была сделана в первый же день в колледже, когда он стоял в очереди за расписанием, и, если он правильно помнил, именно в этот момент Джехван предсказал разрыв Хакена и Тэгуна. Он помнил хлипкий бюллетень, который его преподаватель раздавал на второй неделе. Он только мельком взглянул на него, но на первой странице было что-то об успешном первом дне для первокурсников, и там были фотографии самого события. Хонбину, должно быть, поручили его сфотографировать. Значит ли это, что Хонбин увидел его первым? "Мне нужно присесть", — подумал он дрожащим голосом и понял, что уже сел. Он перешел к следующему фото. Это была еще одна его фотография, с того же дня, на этот раз с невинной гримасой, когда он смотрел на что-то вдалеке. Вслед за ней был стикер на лице с подписью: "Это моя любимая." Было написано тем же почерком, который Воншик помнил по тому, как Хонбин записывал его имя. Он оторвал липкую бумажку, чтобы рассмотреть фото, на котором он зевал. Его щеки слегка распухли от попыток сдержать зевоту, а один глаз прищурился. Даже он был вынужден признать, что выглядит довольно милым. Теперь он покраснел, и в уголках его губ появилась блаженная улыбка. Следующая фотография вызвала у него новую волну потрясения. На этот раз это была проявленная фотография, подобно той, которую он сделал во время занятий фотографией. Как Хонбину...? Он вспомнил его показательное выступление, как пользоваться зеркальной камерой, и специально сказал, что в ней нет пленки. Затем нажал на спуск затвора. Подлый ублюдок! На фотографии было ясно, что он не обращает внимания на камеру, полностью очарованный фотографом. Последний кадр в стопке был странно романтичным. Это была фотография цветов, которую они сделали вместе, и один взгляд на нее отправил его обратно в класс: успокаивающее присутствие Хонбина позади, теплые руки рядом с ним и уютный аромат его лосьона после бритья. Он закрыл глаза, чтобы насладиться этим ощущением, но с грохотом распахнувшаяся дверь рядом вернула его в реальность. Он аккуратно положил фотографии обратно в конверт и прижал к груди. Улыбка расплылась по его щекам. Он старался не давать волю воображению, но это было так трудно. Здесь были фотографии, доказывающие, что Хонбин чувствовал то же самое. Что еще они могли означать? Зачем ему эти фото, сфокусированные исключительно на нем, когда он должен был фотографировать других людей (или вообще никого)? Закусив губу в попытке сдержать эмоции, он поднялся на ноги, зная, что больше не сможет избегать мужчину. На свинцовых ногах он доковылял до нужного блока, его руки дрожали в попытке открыть дверь. Войдя в класс, он остановился в проеме. Преподаватель по рисованию вел пару, а Хонбин сидел в дальнем конце кабинета. У Воншика перехватило дыхание, когда он взглянул на него, внезапно осознав, что такой красавчик не мог ответить на его чувства. Но уходить было уже поздно: Хонбин его сразу заметил. Старший резко встал, и преподаватель моментально замолчал. — Я попросил Воншика встретиться со мной по поводу его работы, — объяснил Хонбин. — Хорошо, — мужчина жестом пригласил его войти, но ноги Воншика не слушались. — Что ж, проходите, — нетерпеливо скомандовал преподаватель. Класс с любопытством наблюдал, как он, спотыкаясь, вошел в темную комнату вслед за Хонбином. На этот раз тот включил обычный свет. Воншик обрадовался: если бы это был тот жуткий свет, он наверняка вызвал бы у него какой-нибудь сбой. — Закрой дверь, — с каменным выражением лица приказал тот. Закрывая за собой дверь, Воншик дрожал, зная, что, как только она закроется, пути назад не будет. Как только дверь захлопнулась, Воншик громко ахнул, потому что Хонбин схватил его за шею и сцепил их губы в обжигающем поцелуе, от которого у парня перехватило дыхание. Он был рад, что никто не стал свидетелем такого позорного зрелища. И потому что он не должен был поцеловать преподавателя, помощника или..... Да. Конечно. Вот в чем была настоящая проблема. Хонбин мягко прижал его к двери, одной рукой обхватив нижнюю часть спины Воншика и притянув ближе, и ему уже было все равно, увидит ли его кто-нибудь. Он слабо вцепился в плечи старшего, стараясь не хныкать, когда Хонбин наклонил голову, чтобы поцеловать еще глубже. Когда они разорвали поцелуй, голова парня с глухим стуком ударилась об дверь. Они смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, ожидая, что кто-нибудь их проверит. И убедившись, что никто не идет, застенчивые улыбки облегчения тронули их губы, и Воншик не выдержал взгляда Хонбина. — Если бы ты повернулся в понедельник, мы добрались бы до этой части намного раньше, — прошептал Хонбин, поглаживая большим пальцем кожу за ухом Воншика. — Я думал... Хонбин одарил его еще одним поцелуем, дразнящими прикосновениями губ, которые Воншик нетерпеливо придвинул вперед. Это... действительно происходит? Он отстранился и изучил лицо Хонбина, от его ярких глаз до пухлых губ и ямочек на щеках, совершенно сбитый с толку тем, что ему захочется взглянуть на него больше, чем второй раз. Он никогда по-настоящему не верил, что его мечты сбылись. Тело Хонбина было теплым и твердым, и он не мог удержаться, чтобы не прижать руку к животу, восхищаясь твердыми мышцами под рубашкой. Он точно был настоящим. Хонбин рассмеялся и, приподняв бровь, посмотрел на Воншика. — Извини, — сказал он, быстро убирая руку, но тот положил ее обратно, а на нее свою. — Ты знаешь... сначала я подумал, что ты просто завидуешь моему телу. Настала очередь Воншика рассмеяться, хотя он и не поверил своим ушам. — Чего? — Ты всегда на меня пялился, — Воншик поморщился от такой грубости, — но было бы слишком надеяться, что ты действительно меня хочешь. Хонбин со вздохом поцеловал его еще раз, и парень понял, что они оба жалеют об упущенном без поцелуев времени. — Я не мог поверить в свою удачу, когда ты записался, — пробормотал старший. Воншик вздрогнул. Неужели Хонбин так же нервничал, когда записывал его на курсы? Он определенно этого не показывал. Помнил ли он его имя, потому что оно было для него важным? А как насчет того момента, когда он преградил ему путь? Быть может, потому, что хотел быть ближе? Губы Хонбина вяло зашевелились, язык высунулся, чтобы лизнуть Воншика, и он вдруг понял, что ответ на все эти вопросы вполне может быть "да". Парню казалось, что его сердце вот-вот выскочит из груди, когда он попробовал его на вкус, и не смог удержаться, чтобы одной рукой не схватить Хонбина за рубашку, а другой не запутаться в его волосах, застонав ему в рот, когда тот почувствовал, насколько мягкими были пряди. Хонбин отстранился, чтобы провести поцелуями по подбородку Воншика и вниз по шее, где слегка прикусил зубами и начал посасывать. — Хонбин! — прошептал Воншик, пытаясь отодвинуть его голову. Как это будет выглядеть, если он выйдет из комнаты с засосом, которого у него до этого определенно не было? Хонбин застонал, уткнувшись ему в шею. — Скажи его снова. — Что сказать? — Мое имя. Воншик даже не заметил, что произнес их, он уже привык мысленно обращаться к Хонбину именно так. Ему повезло, что он никогда еще не использовал их в более публичном месте. Во второй раз он едва успел выдохнуть, когда почувствовал вкус этих двух слогов на языке. Старший вздохнул и положил голову на плечо Воншика. Через несколько секунд он заговорил. — Прости, что напугал тебя, — тихо извинился он. — С фотографиями. Я не хотел, чтобы ты так волновался, — Воншик услышал боль в его голосе. — Я просто хотел удивить тебя, а потом показать, что чувствую то же самое. У меня с собой были твои фотографии. — Все в порядке, — возможно позже он найдет в себе силы разозлиться на него, но в тот момент его волновало лишь то, что он находился в объятиях Хонбина, а старший покрывал его подбородок трепетными поцелуями. — Я должен сделать еще одно признание, — отстранившись, сказал Хонбин, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я посмотрел твою пленку после первого занятия. От этого откровения щеки Воншика запылали. — Так ты знал всю неделю? — закричал он, и Хонбин поспешил прикрыть рот рукой, прикусив губу, чтобы сдержать смех. Это означало, что в пятницу, когда они вместе вышли из колледжа, Хонбин уже знал его позорную тайну. Он попытался припомнить все, что сделал Хонбин, что могло бы выдать его, но либо он был слишком сосредоточен на том, чтобы казаться нормальным, либо Хонбин ничего не упустил. — Простишь меня? — невинно спросил тот, хотя долго не мог сохранять серьезное выражение лица. Воншик попытался укусить его за ладонь, но Хонбин быстро отдернул руку. Парень поймал его и сцепил их пальцы вместе. — Знаешь... На самом деле, мне плевать на фотографию, — признался он. — Не думаю, что это так. Хонбин снова сжал губы, и Воншик закрыл глаза, но отстранился, чтобы добавить: "Если ты не увлечен." Он почувствовал, как губы Хонбина изогнулись в улыбке, а затем он надолго перестал думать, сосредоточившись только на ощущении старшего рядом с ним: мягкость его рта, тепло его тела, сила его плеч. Он был наэлектризован, огонь пожирал его изнутри, и Воншик не хотел его отпускать. Он был как нектар на языке и карта под кончиками пальцев, и когда его легкие поднимались, они наполнялись его запахом; он был окружен им и тонул. Поцелуй замедлился, хотя страсть не угасла, но время бежало. — Мы здесь слишком долго, — пробормотал Воншик Хонбину в рот. — Я понимаю, — Хонбин не переставал целовать его, и знал, что это переводится как "мне все равно". Еще через минуту тот отстранился и открыл глаза, чтобы посмотреть на Воншика с тем, что, по его мнению, можно было бы назвать обожанием, хотя эта мысль казалась ему совершенно чуждой, и жар на его щеках усилился. Затем улыбка Хонбина стала игривой. — Если ты не придешь на занятия на следующей неделе, мне придется тебя наказать, — прошептал он. — Такое желанное место было бы стыдно тратить на кого-то, кто не полностью увлечен. Воншик заставил его заткнуться еще одним поцелуем. Он будет на занятиях. Но, быть может, он все равно потребует наказания.