Полуночник

Ржавая дверь ангара открылась с тихим скрипом, впуская в помещение свежий ночной воздух, который быстро разогнал тучи пыли. Пин закашлял и бросил ненужный гаечный ключ на землю, закрываясь белым шарфом от запаха гари. Опять он что-то не так начертил или ошибся во время сборки устройства, что привело к таким неприятным последствиям в виде возгорания. Нужно понять, в чем была сделана ошибка, и внести ее в журнал, пока он не забыл. Впрочем, это может и подождать. Изобретатель поежился от холода, пряча руки в карманы и медленно подходя к шумящему морю. Волны пенились и опускались на песчаный берег, унося на дно мелкие ракушки и камушки, хотя совсем недавно они же их сюда и принесли. Мужчина склонился над водой и начал рассматривать свое отражение, через пару секунд уже отмывая лицо от сажи и масла. Он отчаянно тер нос, на котором было небольшое черное пятно, но через пару минут бросил это занятие, вставая и вытирая мокрые ладони о штаны. Еще немного постояв на берегу и посмотрев на ярко мерцающие звезды, он тяжело вздохнул и пошел в противоположную от дома сторону. Совунья советовала ему совершать по вечерам прогулки, чтобы успокаиваться и крепко спать ночью, но она не учла, что вечер для ее пациента наступал именно ночью, когда в их долине все затихало, а ее жители отправлялись в царство сна, исключая лишь юного поэта и неугомонного ученого-астронома, которые могли заработаться и даже не заметить, что солнце давно село. Он осторожно перешел по мосту через речку и обошел вокруг небольшой домик Ёжика, издалека замечая, что у его живущего рядом друга горит свет. «Почему Крош не спать в такой поздний час?» — немец неуверенно потоптался на месте и пошел дальше, проходя по каменному крыльцу обратно на берег моря, где кто-то совсем недавно рисовал и писал на песке всякие глупости, медленно смываемые водой. Если честно, он не хотел рассматривать чужое творчество, но сердечко и неправильно написанные в нем слова заставили его тихо засмеяться и покраснеть, а после вспомнить, куда он вообще идет. Веселый смех превратился в нервный, а после и вовсе стих, оставляя после себя неприятный осадок. Посмотрев на тропинку и приближающийся домик Копатыча, Пин решил немного срезать дорогу, пройдя напрямик через небольшую ромашковую поляну. Он с опаской наступал на мнущуюся траву и спящие цветы, смотря вверх и неожиданно спотыкаясь обо что-то. Упав на теплое и мягкое нечто, мужчина закрыл глаза и задержал дыхание, чувствуя под собой слабое шевеление. — Друг мой… задумчивый, Вы не могли бы встать с меня?! — раздался приглушенный сонный голос. — Лосяш? — тот медленно поднялся с распластавшегося на земле ученого и протянул ему руку. — Oh, mein gott, что ты здесь делать в такое время? — Тот же вопрос я могу задать и Вам, коллега. — Я первый спросить! — Ой… — он покачал головой, отряхиваясь и беря в руки лежащие совсем рядом сачок и трехлитровую банку. — В целях научного эксперимента я решил поймать бабочку из нашей местности, ведущую ночной образ жизни, и наблюдать за тем, как она будет вести себя вне природы, чтобы написать об этом научный труд, — астроном почесал затылок, отводя взгляд. — Да и мне давно хотелось поймать это красивое насекомое из отряда чешуекрылых. — А… А у меня сложиться ощущение, что ты заснуть, — изобретатель тихо засмеялся, видя недовольство на лице товарища и замолкая. — Можно составить тебе компания? Его друг задумчиво посмотрел на него, через минуту улыбнулся и одобрительно кивнул. Они молча присели на примятую траву и стали смотреть на звездное небо, изредка встречаясь взглядами и тут же возвращаясь к разглядыванию темного небосвода. Полная луна освещала мир вокруг своим холодным белым светом, из-за чего становилось немного не по себе. Создавалось ощущение, что сейчас из леса может выбежать дикий волк, хотя оба прекрасно знали, что в их краях таких зверей не водится и никогда не водилось. Невидимые сверчки тихо стрекотали, нарушая ночную тишину, а летающие по всему полю светлячки были похожи на опустившиеся сверху звезды и ярко мерцали, иногда залетая в открытую банку, обследуя ее скользкое дно и вылетая обратно на волю. Во всем этом разнообразии живности Пин, который устал высматривать в бесконечном космосе что-то родное и близкое его сердцу, так и не заметил бабочек, переводя взгляд на уже лежащего ученого, быстро уплетающего непонятно откуда взявшийся бутерброд. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Лосяш предложил товарищу свой надкусанный поздний ужин и пожал плечами, когда получил отказ, доедая его за три укуса и довольно улыбаясь. Вообще-то, Совунья советовала ему не наедаться на ночь и в принципе поменьше есть, но он лишь махнул на это рукой, утверждая, что его вечно работающему мозгу нужно много энергии для совершения великих открытий. Кроме того, он все равно очень часто устраивал себе разгрузочные дни, забывая обо всем на свете, включая и еду. — Вы так и не ответили на мой встречный вопрос, — астроном рассматривал свой старый сачок, зевая. — Не знаю, — мужчина снял с головы пилотную шапку и начал расчесывать пальцами темные волосы. — Я часто так ходить ночью по округе, если ничего не получаться. Ты же знать, мне нельзя нервничать. — Да. Видимо, вид моего дома Вас очень успокаивает, поэтому Вы уже какую ночь бродите рядом, дремлете на моем гамаке и рассматриваете через телескоп звезды, — он тихо засмеялся, видя удивление на лице друга. — А что Вы думали, коллега? Я уже давно все видел. — Почему ты ничего не сказать мне? Ученый лишь тяжело вздохнул, приподнимаясь на руках и смотря на изобретателя. — Я думал, что это Вы хотите поговорить со мной, Рапира, — он невольно прикусил губу. — С того случая мы совсем мало общались. И, мне кажется, что это фатальная ошибка. Разве Вы… ты не хочешь обсудить все то, что мы наговорили друг другу в порыве… неконтролируемой радости? — Ja, — после недолгого молчания ответил немец. — Только я не знать, как это начать… Кстати, что-то я не наблюдать твоих прекрасных создания, за которыми ты охотишься. — О, одно из них прямо здесь. — Где? Неожиданно Лосяш схватился за сачок, надел его на голову Пина и улыбнулся, смеясь над его глупым выражением лица. А тот совершенно ничего не понимал, удивлялся и смущался, находясь в полном замешательстве и даже не замечая, что с его головы убрали сетку. Изобретатель действительно не до конца понимал своего друга и пытался собрать все услышанное и увиденное воедино, то приходя к совершенно абсурдным выводам, то просто теряя нить собственных размышлений в куче сумбура и не свойственного ему бреда. — Она у меня на голове? — наконец спросил он, закрывая глаза, чтобы не видеть, как астроном бьет себя по лицу. — Феноменально… Я конечно знал, что Вы тугодум в делах сердечных, но не настолько же, друг мой! — он возмущенно скрестил руки на груди. — Мои методы флирта более чем хороши, в конце концов, я оттачивал их в молодости, кроме того, сейчас, судя по нашим красным лицам, сбившемуся дыханию и заторможенности, в наших организмах происходят реакции, которые свойственны первому этапу под названием влюбленность и… — Gut, помолчать немного! — мужчина закрыл чужой рот рукой, наслаждаясь тишиной и через несколько секунд убирая ладонь. — Иногда ты слишком много болтать не по делу. — Просто я нервничаю. И я хочу понять, был ли я прав или же все, что я тут наговорил, просто мои выдумки и мечты. Он заметно погрустнел, видимо, потеряв всю свою решительность, что было даже к лучшему, так как теперь его друга ничего не сбивало с мыслей, которые, в свою очередь, наконец упорядочились, давая ему два четких варианта и их примерные последствия. Изобретателю нужно было время на обдумывание и выбор правильного ответа, хотя ему уже было известно заранее, что он скажет. Точнее, что он сделает, чтобы успокоить уже приготовившегося к худшему ученого. Пин осторожно обнял его и почти неощутимо поцеловал в щеку, чувствуя постепенно утихающую дрожь в теле. Но внутри все продолжало трепетать от каких-то доселе незнакомых ему эмоций и чувств, сейчас переполнявших и пьянящих его непривыкший к подобному мозг. Лосяш же наоборот, совершенно потерял связь с реальностью и самим собой, просто отвечая на объятия и утыкаясь носом в колючий мех пилотной куртки товарища. Когда они наконец пришли в себя, небо окрасилось в алые цвета, а последняя звезда исчезла с него, уступая место яркому солнцу. Птицы громко переругивались, летая у них над головами и выискивая еду для своих птенцов, пчелы жужжали, ища раскрывшиеся цветы, а бабочки порхали вокруг, присаживаясь на неподвижных коллег. А те продолжали обниматься, понимая, что им пора уходить, иначе их могут заметить, но они были не в силах отстраниться друг от друга, наслаждаясь этими удивительными минутами и до сих пор не веря, что это не сон.