Однажды в начале августа.

Lana Del Rey – Born to Die Lana Del Rey – Radio Кожа горела так, что казалось, вот-вот, подобно воску на свечи, потечет вниз тяжелыми каплями. Его губы такие сухие. Его язык такой горячий. От него головокружительно пахнет доверием, силой и, пожалуй, пылью большого города. А я чувствую, как плавится тело, то ли от его шершавых ладоней, то ли от нагретого солнцем капота, к которому уже приварилась моя задница. Мне не укрыться от него, от этих прикосновений. А он чувствует это, и его губы растягиваются в довольной улыбке каждый раз, когда он проводит ими по моему лицу. Мои волосы шевелят слабые порывы раскаленного воздуха, они везде: на лице, в глазах, во рту. Они липнут к покрытой испариной коже, мешают сделать глоток горячего сухого воздуха. Но он никогда не позволит их отрезать, даже если они будут душить меня по ночам. Иначе он лишится удовольствия сушить их феном, перебирая спутавшиеся пряди между пальцами. Хотя, мне кажется, ему просто нравится направлять потоки воздуха мне в лицо. Он такой ребенок. Но разве дети так себя ведут? Разве могут так нагло расположиться между моих ног? Целуют так неторопливо? Разве способны подарить такое наслаждение? Как оказалось, что этим летним жарким днем в начале августа я сижу на капоте его темно-синей машины, за много километров от шумного города? Легкие обжигает раскаленный воздух, но по всему телу бегут мурашки, когда его пальцы ненавязчиво забираются мне под майку. Наши тела такие липкие. Я чувствую его возбуждение. Но если он сейчас возьмет меня, я изжарюсь заживо. Потому что он горячее, чем воздух, чем нагретый пластик, чем слепящее солнце. Мне нужно остыть. -Я хочу на море. Он замирает, слыша мой хриплый голос. Его губы, только что скользящие по моей шее едва ее касаются, когда он произносит: -Именно на море? -На море, в озеро, речку, лужу. Хочу к воде. Я закрываю глаза и чувствую, как он отстраняется. Бедра тут же пронзает противная боль, потому что больше ничего не прижимает их к машине, и, увлекаемые собственным весом, они скользят вниз. Я с детства не любила прилипать к табуреткам. Тело дышит, как губка впитывая окружающий воздух. Слишком много места. Недостаточно горячо. Хочу его тело рядом. Хочу его сухие губы и горячий язык. Я хочу его. Хочу так, что голова кружится. И нет, мне не напекло темечко. На затылок медленно льется тонкая струя слишком холодной, по сравнению со всем остальным, воды. Ручейком она скользит по спине, пропитывая хлопок майки, смешиваясь с потом, проникает под короткие шорты, и я уже готова соскользнуть с капота, как с горки. Я приоткрываю губы и запрокидываю голову в надежде ухватить хоть каплю живительной влаги. Вода омывает лицо, губы, нежно касается нескольких веснушек, затекает в нос. Меня вновь целуют слишком грубо, слишком нетерпеливо. Я захлебываюсь. Я задыхаюсь. Но сквозь пелену желания и едкой боли от воды в носоглотке пробивается торжествующий голосок: «Не удержался». Подсознание ликует. Я желанна. Я требую защиты. Я любима, наверное. Я лежу на скользком, влажном капоте глубокого, синего цвета. Его губы уже миновали место, где остановились в прошлый раз. Тело пронзают сладкие судороги каждый раз, как он прикусывает тонкую кожу. Моя мокрая майка болтается на одном из дворников. Он остановился. Поганец. Его лоб холодный и влажный, как нос у собаки. А мой? Наверное, горячий, потому что меня лихорадит от нехватки его прикосновений. Его губы зовут меня по имени, обдавая лицо сбитым дыханием. Я путаюсь пальцами в его густых волосах, которые, несмотря на многочисленные эксперименты стилистов, навсегда останутся прямыми, черными и слегка колючими. Обеими руками, притягивая его еще ближе. Наши носы касаются друг друга. -Ты скучала по мне? Я невольно улыбаюсь, чувствуя, как он боялся задать этот вопрос. -Дай-ка подумать…- счастливая улыбка выдает меня с головой, и я чувствую вздох облегчения с его стороны, когда он скользит кончиком носа по моей щеке. Я взвизгиваю и пытаюсь вырваться, когда он щекочет мою шею, но сильные руки, по которым вздыхает так много фанаток, крепко держат запястья, не давая выбраться из-под него. Я прикусываю его плечо, когда пытка прекращается и глубокий низкий голос шепчет на ухо: -Я люблю тебя. А секундой позже он уже во мне. И моя кожа покрывается пузырями и ожогами, потому что он и правда, горячее солнца. Я не боюсь расцарапать его плечи. Я вдруг понимаю, что больше всего на свете мне нужен этот голос, эти руки, этот парень. Без него я зачахну, опустею, задохнусь. Но сейчас я задыхаюсь от нереального наслаждения. Да, я скучала. Скучала по этим родным пальцам, которые грели мои каждую зиму, по нелепым шуткам, по россыпи родинок на животе. И я сделаю вид, что не заметила, что сказала это вслух. -Как мой лифчик оказался на ветке?! – я рвала и метала уже около двадцати минут, стараясь не набросится на смеющегося парня. -Скорее всего, ветер унес. -Достань! – я указала на кружевного красавца, мирно раскачивающегося над моей головой. Мою грудь, просвечивающую сквозь майку, наградили оценивающим взглядом. Ответ был краток и категоричен. -Нет. -Ах так? Забудь все, что я тебе сказала! – я обиженно отвернулась от его горящих глаз, оценивая расстояние до ветки. Ему-то достаточно было бы встать на носочки чтобы до нее достать, а мне придется прыгать. Зуб даю, он это и хотел увидеть. Первый прыжок успехом не увенчался. За второй меня могли бы наградить медалью на олимпиаде, но до дерева я все равно не достала. Я почти уже смирилась, что мой ненаглядный будет теперь веселить проезжающих туристов, когда во время третьего прыжка подхватившие меня руки помогли дотянуться до свисающей застежки. -Помочь застегнуть? – на меня умоляюще посмотрели два больших щенячьих глаза. Ваш парень умеет застегивать бюстгальтер? Этот придурок – нет. Ему легче его сломать. -Прости, видимо, это была судьба! – кричал он, убегая от меня прочь. -Пак Чанель, я убью тебя! Пак Чанель, я люблю тебя.