Тalk to me

Dylan O'Brien, Thomas Sangster (кроссовер)
Слэш
G
Завершён
23
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
23 Нравится 5 Отзывы 9 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Дилан бросает неловкий взгляд на настенные часы — пять утра. В такое время приходить способен только он. Человек, который никогда не будет для О’Брайена чем-то большим. Их беседы всегда одинаковы — Томас приходит на рассвете, с сухим и максимально неэмоциональным взглядом, по которому ничего толком понять нельзя.       И сейчас Сангстер не стал отступать от традиции, даже несмотря на то, что их не связывает больше ничего. Н и ч е г о. От этих мыслей по спине Дилана проходится табун мурашек. Предмет его вечной тревоги сидит за столом, напротив, как-то стыдливо опустив голову.       — Знаешь, — спустя время начинает он, чуть подняв взгляд. Такой холодный, такой… совсем иной. У О’Брайена спирает дыхание. Сангстер никогда не говорил так безразлично. — Я сделал предложение своей девушке, — он не называет её имени, лишь криво усмехнувшись, подтянув к себе стакан с водой. Дилан знает его, досконально, так, как иногда может не знать родная мать. И что же? Как много это дало? Кроме того, что теперь он вынужден слушать то, как самый близкий для него человек совершает, возможно, величайшую ошибку. Впрочем, теперь это не его дело. Не его. Совсем. Ещё немного этой давящей тишины, и он начнёт биться головой об стену.        Томас знает. Он всегда знает. К сожалению, у него есть «способность» прекрасно понимать, что ещё чуть-чуть и Дилан не выдержит. Он бы хотел ободряюще улыбнуться, так, как делал это всегда, тихо, почти шёпотом, сказать: «Она не нужна мне». Безусловно, его избранница крайне талантлива, она с трепетом изучает биографии великих художников, с упоением восторгается картинами Ван Гога, пьёт тёплый чай, такой, чтобы именно тёплый. Она странная, носит соломенные шляпы, кислотного цвета сумки через плечо. Она живая. Но она — не Дилан. И есть ли смысл сравнивать их? Есть ли грёбаный смысл врать, что ему нужен кто-то другой? Сангстер запутался. Он чертовски запутался. Эти их былые встречи с О’Брайеном… в один момент он просто посчитал, что хватит. Хватит издеваться друг над другом, мучать беззаботными, но искренними улыбками, которые теперь, скорее всего, будут ранить похлеще любого ножа.       — Я рад за тебя, — Дилану ещё никогда в жизни не приходилось врать так нагло. Но разве нужно сейчас говорить, что без Томаса Сангстера он просто, чёрт возьми, погибнет? Зачахнет, потухнет, исчезнет. И пусть их отношения последние несколько месяцев мало походили на «тёплые», нужда осталась. Ей никуда не деться. О’Брайен до сих пор не нашёл в себе силы, чтобы взять и повернуться от окна в сторону когда-то родного человека. Не может. Сейчас бы просто обнять этого серьёзного англичанина, налить им обоим виски, что стоит в холодильнике уже неделю, и забыть. Забыть все разногласия как кошмар. Но им проще уйти. Молчать. Они не привыкли говорить о своих чувствах. Слова излишни.       — Я идиот?       Конечно. Дилан хочет по-доброму улыбнуться, отшутиться и снова до поздней ночи провести этот день где-нибудь на балконе, в компании очаровательного светловолосого юноши. Но поперёк горла вновь и вновь встаёт ком. А Томас так сильно хочет, чтобы он остановил его. Сказал, что всё это лишь глупости, что они нужны друг другу.       — Ты просто влюбился, — сам не понимает, что пытается сказать, а Сангстер внимательно разглядывает его спину, нервные постукивания пальцами по подоконнику. Голос у него такой хриплый, и у Томаса появляется желание поругать О’Брайена за то, что тот в очередной раз спит с открытым окном. — Такое бывает, — и он, самому себе внушая собственные слова, кивает головой, прикрывая веки. Чувствует на себе взгляд, но оборачиваться не станет. Это может всё испортить. Нельзя. Ему нельзя рушить чужое счастье. И если Томас Сангстер счастлив с этой девушкой — так тому и быть. Даже несмотря на то, что сам Дилан вряд ли сможет смириться с этим фактом.       Томас допустил ошибку. Он думал, что сможет насытиться морально, заглушить боль неудачного расставания с помощью девушки. Так сильно он ещё никогда не ошибался. Зачем он пришёл снова? Пришёл впервые за два месяца. А О’Брайен всё тот же. Он никогда не меняется. Чуть уставший, но такой эмоциональный. Они всегда дополняли друг друга — до невозможности спокойный Сангстер и слишком резкий, местами грубый Дилан.       — Да, наверное, так, — Томас зачем-то отвечает, покачав головой в сторону. Всё та же тёмная кухня, где они завтракали, много выпивали. Очень много. Но это они. Настоящие. Именно такие — со своими недостатками, чувствами, достоинствами. А теперь Томас Сангстер не пьёт. Он, со своей новой возлюбленной, активно бегает по утрам, больше не ест фастфуд и ложится спать слишком поздно. Такой неправильный «идеал». С Диланом они спали до обеда, а после ходили завтракать в ближайшее кафе. — Мы не виделись два месяца…       Зачем он говорит это? Они ведь оба прекрасно знают. Томасу просто нечего сказать больше. Он уже начинает жалеть, что вообще пришёл сюда. Чего он ждал? Что Дилан бросится обнимать его, умоляя, чтобы он остался? Как глупо.       — Я знаю, — бросает так сухо, что Сангстер даже на мгновение задерживает дыхание, потерянно возвращая свой внимательный взгляд к парню, всё ещё стоящему у окна. Неужели это всё? Так просто? Так легко, быстро, без душевных бесед о прошлом? Ему стоит уйти? Да, скорее всего так и надо. Но не может даже пошевелиться… — Когда у вас свадьба?       — Через месяц, — на самом деле они так и не решили. Он сделал предложение своей девушке всего неделю назад, после чего почти сразу пожалел. Теперь он пожалеет дважды. — Я вышлю тебе приглашение.       Дилан не придёт и Томас это знает. Но всё ещё таит надежду на то, что О’Брайен твёрдо заявит ему, что свадьбы не будет, ведь он не собирается отпускать единственного человека, который заставляет его жить. Но он молчит. И душа у Сангстера выворачивается, а желание сброситься с балкона пересиливает здравый смысл. Но так и должно быть. Так нормально.       — Не стоит, — Дилан качает головой. И Томасу кажется, что именно сейчас его разорвёт эта сосущая под рёбрами, жгучая боль, но он может только бессмысленно сжимать в руке стакан. Запустить бы его в стену, но для чего?       Знал бы этот чёртов Сангстер, как же тяжело Дилану сдерживаться, чтобы не упасть перед ним на колени, с жалостью кладя голову на слишком худые ноги Томаса. Ему нравится в этом грёбаном английском джентльмене буквально всё. Его запах, всегда прекрасно уложенные волосы, непринуждённая улыбка, которую он дарит всем вокруг, а тёплыми летними вечерами — только О’Брайену. Подумать только, раньше он улыбался только для одного человека. А теперь делает это для своей невесты. Они ломают друг друга уже два месяца. Они убивают друг друга уже несколько лет. Несколько лет этих мук, вперемешку с незабываемыми днями. У них никогда не было таких отношений, о которых пишут в самых слащавых романах, поют песни, снимают фильмы. Они всегда уничтожали друг друга, стирали в порошок любые здоровые взаимоотношения и возвращались в эту точку, которая в один момент стала пороховой бочкой. Но в этот раз не произошло ничего. Всё забылось. Как самый страшный, но в то же время восхитительный сон.       — Наверное, мне стоит уйти.       Нет. Дилан слегка оборачивается, но всё ещё не смотрит на виновника своей разрушенной жизни, пока Томас без особого интереса рассматривает деревянный чуть поблёскивающий стол. Ему не нужно уходить. Зачем он говорит об этом? Хочет? О’Брайен опускает голову. Ну конечно. Теперь у него есть другая. Та, которой позволено касаться Сангстера, целовать, говорить, как сильно она любит его.       Им не вернуться назад, не исправить тех глупых ошибок, не попросить друг у друга прощения. Уже и не нужно. Они разрушены, без единого шанса на восстановление. Как глупо всё получилось. Томас, пожалуй, даже усмехнулся бы, что судьба и впрямь может быть такой злодейкой, если бы тревожность не сковывала каждое его движение, каждый необходимый для жизни вдох. Какой жизни? Разве этого он хотел? Разве об этом мечтал? Мечтам не суждено сбываться… мечты нужны для того, чтобы разбиваться на осколки, как несчастный стакан, который всё же полетел в стену. Прямо возле Дилана. А тот и не дёрнулся, надеясь, что стекло злосчастно вопьётся в его кожу, навсегда решая все проблемы.       Они не умеют расставаться. Никогда не умели. Каждая ссора заканчивалась громким скандалом, ведь они не способны держать все эмоции внутри. Как же часто они ругались по бессмысленным причинам… и как часто возвращались обратно. Молча. Потому что не умеют извиняться. Каким бы чёртовым интеллигентом ни был Сангстер, в их «любви» извинений и не было нужно.       Томас… для всех — пример сдержанности, воспитанности. Современный джентльмен, словно сошедший со страниц старых книг. Знали бы их общие друзья, какое обилие самых невообразимых бранных слов он знает. Знали бы они, что даже самый спокойный человек может сорваться. И Дилан понимал это, как никто другой. Он никогда не удивлялся, если Сангстер бросал в стену посуду на его кухне, которую после великодушно покупал вновь.       Мимолётно цепляется своим отрешённым взглядом карих глаз за разбитый стакан на идеальном паркете. Точно также только что разбился и он. Насовсем. Без шансов на счастливое будущее. Мать сказала, что его новая девушка просто превосходная… так правильно… Она хорошая, даже слишком. Она изредка поёт на ломаном французском, который изучает уже полтора года, а иногда на шумной улице без стеснения громогласно читает Уильяма Блейка, рассуждает о романтизме в старых веках и никогда не говорит о политике. Идеальная.       Но Томасу всё равно кажется, что она не для него. Он не заслуживает того, чтобы юная девушка, которой только-только исполнилось двадцать два, по первому его ночному звонку, мчалась к нему, принося с собой книги в старом переплёте, рассказывала о эпохах настоящей и светлой любви. Он не заслуживает её. Он слишком неправильный. До отвращения, до одури. Но именно таким его принимал Дилан. Со всеми изъянами, которые всегда казались О’Брайену волшебными изюминками. О такой любви не принято говорить в народе. Такая любовь вообще неправильная. Они взаимно тянули друг друга на самое дно, упиваясь этим, наслаждаясь, причиняя боль. Сангстер думает, что это всё слишком ненормально. Эти их прошлые каждодневные ссоры, крики, а после — мягкая постель, где они до самого утра обсуждали всё на свете. Пожалуй, это немного странно, но Томасу нравились эти чувства, эти эмоции.       — Думаю, мне пора, — в очередной раз проговаривает скорее для себя самого, внушая, что нужно уйти. Его ждёт новая жизнь, несомненно правильная. Эта девушка будет любить его… и она будет страдать. Ведь Сангстер не сможет дать ей в ответ того же.       — Да, — кто бы знал, как Дилану тяжело говорить это слово. Из лёгких будто в одночасье вышибает весь воздух, а голова тяжелеет. Он бы наверняка уже давно сел на пол, вышел на балкон с бутылкой какого-нибудь алкоголя, задыхался бы от сигаретного дыма, медленно и постепенно убивая в себе всё. Ведь морально он уже мёртв, уже разлагается на частицы, уже исчезает из этого мира. Осталось лишь исчезнуть физически, раствориться в собственных роем кружащихся мыслях, в пустой квартире, тёмной, раздражающей. Всё здесь так и кричит о нём…       — Да, — Томас кивает, таким непроницаемым и стеклянный взглядом посмотрев на Дилана, а тот, к сожалению, улавливает эту некую упрятанную куда подальше печаль, отчего сердце будто сжимается, причиняя ещё большую боль. Ему уже плевать. Им обоим всё равно. Они совсем недолго смотрят друг другу в глаза, но не говорят ни слова. А внутри лишь расщепление на атомы, молекулы. А внутри лишь образ, уже расплывчатый, словно уходящий навеки… Они вряд ли увидятся вновь. Сангстер обручится и будет счастлив, а О’Брайен от одной мысли, что Томас не с ним, просто сгниёт здесь, в тихой квартире, где отовсюду так и несёт перегаром, от которого можно коньки отбросить.       Томас поднимается, совсем бесшумно, невесомо, так аккуратно, не желая тревожить Дилана, пока тот всё ещё пропадает где-то в дебрях своего сознания, плохо понимая, что эта встреча последняя. Именно такая. Лишённая тепла, хоть каких-то чувств. Сухая, местами глупая и несуразная. Они не видят жизни друг без друга, но уже не могут вернуть всё назад. О’Брайен плетётся следом, раздумывая над тем, стоит ли говорить о том, что он не выживет без своего воздуха, имя которого чертовски режет слух, но всё ещё заставляет помнить.       Они доходят до коридора, останавливаясь у самой двери. Дилан не включает свет, а Томас даже не думает просить его о собственном спасении, хотя мысленно по-прежнему борется не на жизнь, а на смерть. Он хочет, чтобы этот принципиальный американец остановил его сейчас, не давая совершить непоправимую ошибку, оплошность, но… О’Брайен угрюмо смотрит куда угодно, только не на Сангстера. Он с ума сойдёт. Просто свихнётся без него…       Томас прокручивает дверной замок, недолго помявшись на месте, после чего, кое-как пересилив себя, делает шаг на выход. И в висках почти сразу начинает пульсировать напряжение. Такое, которое способно убить. Было бы гораздо проще, не приди он сюда в такую рань. Не приди он сюда совсем. Чего он добился? Надеялся. Он всегда надеется, потому как сам боится. И Дилан боится тоже. Поэтому не говорит ничего, когда Сангстер с последней надеждой разворачивается, но не делает ни шага. Просто стоит. И смотрит на того, кто сломал ему всю жизнь. Сломал точно так же, как и подарил однажды. Между ними порог, который только переступи и всё… но в действительности между ними гораздо больше. Самая настоящая преграда, не позволяющая быть прежними. Быть счастливыми.       — Ну, — Томас начинает первый. Он так хочет сказать: «Позволь я останусь». Но не скажет. — Прощай, Дилан О’Брайен.       Его собеседник пропускает через себя эти слова, окутывающие его полностью, тянущие в омут разбитых вдребезги надежд. Он уставшим взглядом смотрит на Томаса, пока тот сутулит спину, выглядя ещё более побитым. Они оба знают, что нужны друг другу. Но они слишком отвыкли, слишком многое произошло за эти два месяца.       — Ты всегда можешь прийти на нашу свадьбу, — продолжает парень, рассчитывая на то, что вот-вот всё изменится и Дилан обнимет его, скажет, что это всё была лишь глупая шутка, и они никогда не расстанутся боле. Но он молчит. Всё ещё молчит. Пока в душе надламывается последняя ниточка, удерживающая его на поверхности.       — Ладно, — О’Брайен кивает пару раз, после чего вдыхает глубже, в надежде высказать этому чопорному англичанину все свои мысли на этот счёт, но все слова так и застывает где-то в груди. — Прощай, Томас Сангстер…       Томас кивает. Так отстранённо взглянув на Дилана, что тому вдруг показалось, будто этот парень готов в любую секунду броситься под поезд. Он делает шаг назад, когда дверь закрывается прямо перед ним. Это говорит о многом. Например, о том, что теперь Сангстера ждёт иная жизнь, с другим человеком. Без него.       И он уходит, сунув руки в карманы пальто. Выходит из подъезда, совсем теряясь во времени, в пространстве. Редкие, но крупные капли дождя неприятно касаются его взъерошенных волос, пока пасмурное небо сильнее сгущается, затягивается, усугубляя моральное состояние. Он безразлично подходит к одной из машин, называя водителю адрес, после чего растерянно стреляет взглядом на окно, где живёт Дилан. И уезжает. На этот раз навсегда. О’Брайен наблюдает, а когда Томас смотрит прямо на него, то он разом умирает, желая убиться как можно скорее. Столько боли, столько сожалений он ещё никогда не видел в глазах Сангстера. Отрывает холодильник, откуда достаёт бутылку виски, а после идёт прямиком на балкон, захватив со стола пачку сигарет. Он просидит так ещё, быть может, целую вечность.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.