Минутная слабость

      Зевс сегодня был не в настроении, и Гермес понимал, что злить его, возможно, не лучшая идея, но он не мог ничего с собой поделать.       Говорят же, что боль толкает людей на необдуманные поступки? Так вот и у бога наконец-то заболела его прогнившая душа. Он шёл по месту, которое полукровки называли кладбищем. Сами мёртвые тела они заворачивали в саваны и сжигали, а после закапывали прах и устанавливали памятник, чтобы отдавать почести погибшему и беречь их память, а также не забывать.       Для Гермеса здесь было довольно много дорогих ему могил, но в данный момент его интересовала лишь одна единственная. Новая. Могила его сына Луки.       Бог осмотрелся и, убедившись, что никого нет, упал на колени рядом с цветами. Глаза бесцветно смотрели на выгравированную на могильном камне надпись: «Здесь покоится Лука Кастеллан. Герой-полукровка, одержавший победу над Кроносом и отдавший за это свою жизнь в возрасте двадцати трёх лет. Вечная ему память».       Кроме посаженных — видно, детьми Деметры — цветов, здесь были и сорванные розы, тюльпаны, колокольчики, ромашки и даже шишки (видимо, последние три вида растительности принесли самые младшие жители лагеря). Они лежали на могильном камне. Почти все свежие, видно, что полукровки убирали все увядшие, мёртвые, подстать месту, цветы и хорошо заботились о месте упокоения их падших товарищей. Трава была аккуратно, коротко подстрижена, на небольших холмиках песка не было никаких сорняков или опавших листьев. Всё выглядело чисто и аккуратно. В этом месте было бы даже уютно, если бы не замогильный, потусторонний холод, шумный ветер, гуляющий по кладбищу и навещающий могилы, завывания которого похожи на стоны мёртвых, бьющихся в агонии. — Ну, что ж, у меня наконец-то появилось время прийти и навестить тебя, — сказал наконец Гермес. — Всё же ты был прав насчёт богов — мы эгоисты. Заливаем раны на Олимпе, в то время как наши дети страдают, а ведь им намного тяжелей. Ряды богов, в отличие от полукровок, не порядели. Зевс, безусловно, был бы в гневе, узнав, что я здесь и это говорю, но сейчас у него столько проблем, что ему не до того, что тут происходит. Знаешь, я никогда не говорил этого, да и почти ничего не говорил, но я всегда любил тебя, так же, как и твоих братьев и сестёр. Мне сейчас действительно очень тяжело, столько писем и посылок, всем от меня что-то надо. Я действительно осознаю, какой я дурак, ведь на могиле собственного сына я говорю, как мне тяжело. Я говорю о своих переживаниях. Гермес надолго замолчал. Ему было больно говорить об этом. Несколько часов он просто сидел на могиле с непроницаемым лицом и вспоминал детство Луки, в котором сейчас так хотелось бы принять участие, но, увы, было уже поздно.       Где-то вдали раздался плач. Гермес увидел, как девочка положила на одну из недавних могил четыре белых розы и ушла, обливаясь слезами. Бог поднялся, вмиг оказался около той могилы и задумался, кем же ей мог приходиться этот мальчик. Может, это был её парень. А может быть, брат или друг, неважно. Важно лишь то, что его больше не будет рядом, что он не сможет одарить свою возлюбленную ласковой улыбкой. Всё. Жизнь кончена. Он мёртв.       С тяжёлым сердцем Гермес вернулся на могилу Луки. Тут же на ней появился большой, но довольно скромный букет лилий. Несчастный отец рассудил, что розы — слишком пышно. Они скорее для праздников, нежели для покойников, а вот лилии — самое то. Они красивы и очень подходят воину на могилу. — Сейчас, да и раньше, я думал, что, если бы ты выбрал сторону света, несмотря на обиду, что бы было, будь я хорошим отцом для всех детей, что бы… Да к чёрту! Этих «что, если» и «что было бы» может быть много! Что, если бы трон царя мира заняли Посейдон или Аид, что, если бы боги были добрее, что, если бы Кронос был хорошим отцом, и Гестия, Деметра, Гера, Аид, Посейдон и Зевс не захотели бы свергнуть его… Но это бесполезно. Всё, что было, уже прошло, и в этих «что, если» нет никакого смысла. Эти высказываня ничего не изменят, зато разбередят старые раны… Знаешь, после того, как этот идиот Посейдон провёл некоторое время с возлюбленной смертной и начал забывать свои обязанности, владыка Зевс запретил нам, богам, видеться со своими детьми, но мы всегда следили за вами. За вашими успехами и неудачами, радостями и горем. Но возможно, дело не только в приказе. Ведь мы, боги, хотя и бессмертны, но далеко не бесчувственны. Нам очень больно смотреть, как погибают наши дети, возможно, именно поэтому мы стараемся не сближаться с ними, отталкиваем их и почти никогда не даём о себе знать. Как говорится, нет человека, нет проблемы. Но, увы, и это не помогает справляться с чувствами до конца, только порождает всё новые и новые трагедии. Возможно, бег от собственных детей и чувств уже стал частью образа жизни, превратился в привычку, но… Ах, как же трудно высказывать сейчас всё это, ведь я никогда раньше никому не открывал свою душу. Это особая дань уважения тебе, хотя… Не знаю. Я ведь нагружаю тебя собственными проблемами… В общем, не думал, что когда-то кому-то скажу это, но… Я сильно любил и всегда буду любить тебя. Прости меня, пожалуйста. По щеке бога скатилась одинокая слеза, знак того, что проклятое сердце наконец-то начало оттаивать. В тот день в первый раз за много лет в Элизиуме пролились слёзы.