В горах

      Я сейчас где-то в горах. Тут морозно и очень красиво. Так давно не видел белого снега, что теперь сомневаюсь в его реальности. Он не такой, каким я его запомнил – слишком белый и плотный, совсем не блестит. И холод от него ощущается совсем иначе. В каменной гробнице на дне проклятого всеми богами пристанища мрачного бездыханного ужаса – Чёр Гоме – холодно. А здесь, странно говорить, совсем не чувствуется этого. Лежишь на краю белого поля в окружении изогнутых деревьев и чувствуешь непонятное тепло, колющее в спину. С неба загадочно смотрит луна, своим неоконченным образом давая мне какие-то тайные символы в надежде, что я потрачу всё выделенное время на поиск решений. Но разве нужны они мне? Сейчас, напротив, всё выглядит яснее, чем раньше. Оковы стягивали не только мои конечности, но всё моё сознание, и бесконечная ярость заслоняла его от понимания истины. Рефлекторно, необузданно, истерично я хотел расплаты. Превозмогая боль и желание заснуть, воображал себе все возможные способы свершения мести, такое простой, ставшей за всё это время, будто бы, единственной определяющей меня чертой – я видел себя таким. Не моим выбором было поселить в себе всю эту ярость, и не я стал причиной её бурного проявления. Они до сих пор где-то там, на задворках подсознания – жертвы той бойни. Врываются наружу в моменты моей слабости и корят за то, что я сделал. Но нет моей вины в случившимся.       В лесу гуляла девочка с набитой соломой куклой. Встретив меня, она испугалась, но затем проявила интерес. Мне казалось, что где-то я уже видел её – слишком неправильны были черты её лица, такие очень прочно оседают в памяти. Но имя мне ничего не дало – Мари. Странное, и я не преминул ей об этом сказать. Ребёнок насупился, готовый вступить со мной в спор. Так она решает проблемы… Боевое лицо, расставленные ноги, руки упёршиеся в бока – она ничего не может сделать: ни ударить, ни защититься, ни оскорбить. Только жалобно звать на помощь, если я возьму её за горло, такую глупую, доверчивую, простую. Мне так понятно её состояние – кичится, пытается выглядеть смышленее, чем она есть. Но это всё бесплодно. Повзрослев, она поймёт, что ничего не может решать, что всё её существо было выковано ошибками и упрёками. Сжимает крепче куклу и чинно вопрошает, как же зовут меня. Имя, ей нужно имя, чтобы парировать моё неуважение. Будто для неё это действительно имеет смысл. Я говорю. Она задумывается на секунду и отвечает, что где-то его уже слышала. Неужели, мной пугают маленьких детей, чтобы те слушались родителей и не убегали далеко от дома. В таком случае, этот ребёнок – самый смелый и самостоятельный из всех. И самый самонадеянный, конечно, и беспечный, и безрассудный.       Она жила в деревне, что за пять километров от места, где я её встретил. Там началась «большая драка», по её словам. Ребёнку надоело слушать крики, и она просто ушла, забрав с собой всё необходимое – куклу. Она называла её «паппи», с двойным «п». Видно, я вызвал у неё ничем не обоснованное доверия, так как получил ряд вопросов, пытающихся раскрыть мою личность. Спрашивала про дом, про друзей, про отца. Что я мог на такое ответить? Мой дом сгорел в пожаре безответственности и глупости, мои друзья вернулись к праху, породившему их, а отец…       Она схватила меня за руку совершенно неожиданно, преодолев расстояние между нами за одно мгновение. Мне захотелось инстинктивно отбросить её, но она не стала ни обниматься, ни что-то жалостливо лепетать, как это любят делать дети, а только произнесла: «Я встречу Паппи, когда заберусь повыше в горы. Он ждёт меня там. А ты останешься один». После этого она протянула мне куклу, добавив, что та может заменить отца, раз мой потерялся. Потерялся. Ели бы так просто, если бы только потерялся, но ведь нет, он ещё и меня потерял. Так небрежно. Я беру куклу и рву её пополам. Снопы соломы валятся на снег, напоминая внутренности животного. Девочка делает шаг назад и так спокойно смотрит в мои глаза. Ни слёз, ни всхлипов, ни страха. Я не был зол в тот момент, но абсолютно ничего не понимал. Куда ушло от меня всё осознание, которому я так радовался, покинув, наконец, стены своего мрачного карцера. Всё на снегу – тонкие снопы соломы, перевязанные фиолетовыми ленточками, но почему же так они похожи на кровь? На всё то, что овладевало мной в Чёр Гоме? И мои руки все в грязи и пепле. Всё снова горит, все снова кричат. Какой отвратительно холодный снег, и какой тяжёлый воздух. Мари мнётся с ноги на ногу, видно, что хочет что-то сказать, но ждёт пока я приду в себя, не понимая, что я не знаю, куда мне приходить. В голове расплылись все цели. Солома на снегу, солома внутри, и здесь, на руках. Так необычна природа памяти, возвращающая меня назад рывками, не давая полностью уйти из реальности. «Наверно, тебе просто нравится пепелище, - говорит Мари.- Оно такое простое и понятное. Оно и цель и средство. Вот только не причина. Звери не осознают всех последствий своего выбора, всех сложностей взаимоотношений. Что есть сын, а что отец? Один терзает голову, другой сердце. Ничего нельзя найти в этом мире, если глаза постоянно закрыты. И ничего нельзя простить, если простор для общения утерян. Вот стоит барс, а вокруг солома. Вот лежит панда, а вокруг сожаление. И что им от этого? Звери без голоса, звери без слуха».       Она смотрит на меня, и глаза её делаются совершенно знакомыми. Я видел их в далёком прошлом, когда не знал слов и не чувствовал боли. Они смотрели на меня сверху вниз, без укора, без страха, без отвращения, но с глубокой любовью и надеждой. Почему они исчезли, и я совсем о них забыл? Что произошло? Почему я остался один? Ответов нет. Ни вокруг, ни внутри. Девочка смотрит на меня, затем снова хватает мою руку и говорит: «Давай вместе пойдём к Паппи. Он будет рад тебя видеть». Идти? Забыть всё и просто уйти? Всё, что было: убитое детство, разрушенные мечты, упрёки без причины, предательство. Забыть предательство? И зачем я тогда жил, зачем держался в кандалах, зачем большую часть своего существования стоял на коленях?       Я отталкиваю девчонку в снег, бросаю в её сторону разорванную куклу. Мари молчит, поднимается и отряхивает с себя снег. Её лицо выражает глубокую грусть, какую я никогда не видел. Это не разочарование, так хорошее знакомое мне, но тоже тяжёлая эмоция. Мари молчит, смотри в моё лицо, собираясь со словами. Я вижу, что она многое хочет мне сказать, что в её голове вертится несчетное число мыслей. За что она зацепится? Накричит на меня? Заплачет? Назовёт грубияном? Смешно. Как же это всё нелепо. Стою, и никак не могу понять, когда же мир стал таким. Не мог же я так сильно измениться, чтобы потерять связь со всем. Сам не мог. А вот Шифу… Он оборвал мне эту связь. И та черепаха… Старый идиот. Никуда я не уйду, пока не встречусь с ними.       Мэри опускает голову и идёт мимо меня, совершенно не замечая. Так всегда было. Как же она права, звери – немы, они ничего не могут сказать, никак не могут выразить своего отношения. Только, я бы добавил, они ещё и пусты. Пусты внутри. В них нет ничего, что помогало бы жить. Вся напускная духовность, весь лакированные порядок – просто ширма, за которой сокрыт мёртвый океан. Звери здороваются без пожелания здоровья, звери улыбаются без истинных эмоций, звери влюбляются без любви. Ходят по улицам, засеивают поля, умирают в одиночестве. Бросают детей, обманывают себя, стерегут водрузившуюся на них обыденность. Бесплодные в своём естестве, пытаются вырастить загубленные зёрна, удивляясь плохому урожаю.       Вот и вся природа зверей. Из неё исходят все ошибки и все потери. Это, наверно, и хотела сказать Мэри, просто не смогла. Идёт сгорбившись, словно старуха, и волочит по земле разорванную тушку «паппи». И вдруг остановилась. Была уже в десятке метров от меня, и, видно, что-то вспомнила, а может, наконец, собралась с мыслями. Осторожно повернулась и просто сказала: «Прости».       Началась сильная метель, я укрылся в пещере. Под её сводами ветер завывал приятный мотив, расслабляя тело, отгоняя прочь дурные мысли. Я представил себе Долину – тихую и мирную, живущую в размеренном ритме. По тесным улочкам снуют торговцы с неповоротливыми тележками, на двориках лапшичных кипит суетливая жизнь: играют в маджонг, пьют, веселятся. Шифу в нефритовом дворце учит тебя дисциплине и боевому мастерству. Ты хорошая ученица? Не важно, исход будет один. Там по-прежнему красиво? Уверен, что да. Помню величественные залы дворца, все эти чудные древние экспонаты, свиток в зубах дракона на потолке… Чудесный вид открывался на всю Долину Мира со смотровой площадки. Я-то думал, что буду её защитником, но вышло что-то совсем иное. Ярость и злоба, отчаяние. Шифу, Угвэй… Тогда я ненавидел их самым чёрным образом, желал показать им всё моё свирепство, культивировавшееся ими на протяжении всего моего детства. Но теперь я спокоен. Я просто убью их, а ты, наверное, покончишь со мной. На том и порешим. (25.04.2019)