мы случились однажды —
больше мы не смогли.
и весна отказалась просить за нас.
лола пряталась в абрикосовых цветах, и ей было тепло, пока автобус не скрипел тормозами. она сидела тихо, прижавшись виском к окну, держала в руке книгу. ей было тихо, когда какая-то женщина ругалась по телефону. она кричала. лола сжимала в руке книгу. ей нравилось, как дрожало стекло. и как оно билось о ее голову. это была встряска, но ей не хотелось, чтобы кто-то хлопал дверью. она сидела сзади, одна. автобус был почти пуст. она читала книгу, но не бумажную. ни за что. [это знак стада и привычек, а у лолы не было такой роскоши] книга у нее в руках не бумажная [это в каком-то смысле пошло, потому что все кричали о запахе и ощущениях] и даже не специальная. это не учебник, не история. лола сжимала пальцами телефон. строчки прятались по углам — одна за одной, одна за одной. лола не могла читать такое спокойно. ей было тепло и хотелось смеяться. там о тех, кто не замечает собственного носа. ей было тепло и хотелось смеяться, и она прятала улыбку в рукаве зеленой куртки. лоле нравилась та небольшая квартира, в которую она ехала. и ей нравилось быть там одной. чтобы тихо. лола не любила аудиокниги, но иногда это было единственным, что помогало делать домашнее задание. она включала что-то легкое [что слушала тысячи раз. или всего два] и выводила неаккуратные буквы в клетчатой тетради. у лолы все делилось на периоды. в тот день — и еще парочка до, и еще парочка после — она не любила музыку. это могло длиться месяцами или неделями, и она дико металась от тишины к тишине. успокаивалась. снова металась. у лолы все делилось на периоды, поэтому когда мама теряла себя среди разноцветных бутылочек, она плакала. плакала сильно и не хотела никуда ехать. но выходила из дома — и дышалось легче. дышалось легче и тогда, когда лола не была влюблена. кто-то тянулся за ней, за кем-то тянулась она. и ей так хотелось остановиться и научиться видеть, но. что-то не получалось, застревало где-то в пищепроводе грозной таблеткой и никак не хотело рассасываться. сколько воды не пей. сколько не сглатывай или не кашляй. ей нравилась сама теория того, что это красиво — смотреть на кого-то и думать о том, что вы можете делать что-то… ну, вместе. так, будто ничего не может быть по-другому. да, ей нравилось представлять. лола пару раз терялась в том, что называется неопределенностью, пока не натыкалась на указатель. дорога была прямой и ровной, и идти по ней — это не спотыкаться, но лола иногда сворачивала. и это стоило. чего-то. деревья бежали за ней, такой неуверенной, купались в сыром вечере. эта весна была осенью больше, чем сама осень. только ветки путались в облаках и были совершенно пустыми. трава размывалась, и лола даже думала перестать искать их отражение в своем экране. ей хотелось сидеть так вечно: в неправильной тишине, с вибрацией в позвонках и совершенно одной на двухместном сиденье. она уже думала рассмеяться, что каждый, кто хоть иногда поворачивался в ее сторону, знал, что ей легче, когда ее коснулась чья-то коленка. это было не по плану. резинки стягивали ее запястье (они мешались с серебром браслетов и одной грубой подделкой, за которую подруга отвалила когда-то немало). это было не по плану. лола решила не поворачиваться и не смотреть, но что-то внутри противно забулькало, зашипело. как мама, когда очень злилась. лола дернула рукав куртки и глянула, не выпирает ли косточка на левой руке. кожа была ровной. нет, не выпирает. ну и ладно. больно надо. пф. лола не хотела, чтобы кто-то сидел рядом. она бы даже вскочила и отошла куда-то в сторону. она бы держалась за холодные поручни, но не сидела вот тут. вот сейчас. именно поэтому она обычно выбирала другое место. то самое, которое сейчас было занято. лола бы вскочила, но это было бы странно. у нее в черном пакете дрожали замороженные фрукты, и она бы заляпала чужие ноги. и ей не хотелось никого тревожить. перелезать. ей не хотелось обращать на это внимание. только все это так напрягало, что строчки прятались все медленнее и медленнее. пока лола не глянула на того, кто сидел рядом. окей, подумала лола, я недовольна. мне нужно быть благодарной, решила лола и отвернулась. лбом уперлась в руку. одним из ее недостатков было то, что она грызла ногти. или ломала. или еще что-нибудь. он сидел рядом, и его колено врезалось в ее кожу. сквозь капронки. это было странно и неприятно. он сидел, такой уверенный, и мешал ей о чем-то думать. на нем был синий спортивный костюм, как то небо, которое сегодня было где-то далеко. явно не здесь, не над крышей сто тридцать третьего. ничего особенного, думала лола. ей нужно было написать домашнее, а еще она уже пару дней не читала сообщения друзей. она не не любила их — ей просто нужно было отдохнуть. или было просто лень. она спрашивала себя: считает ли кто-то меня красивой? думает ли кто-то, что я — книжный червь? думает ли кто-то о обо мне вообще? иногда лола прогуливала пары. ей не хотелось идти или она не была готова, и это так ломало ее представление о том, какой она должна была бы быть, чтобы ей могли гордиться. иногда лоле казалось, что все, что говорила мала, падая и держась за стены, было правдой. что это она виновата. весна гналась за ней, пыталась покусать. лола все чаще замечала, что разговаривать с собой интереснее, чем идти молча. домой она ходила пешком. в один из таких разов она чуть было не упала. лола бы не следила за улицей, если бы могла сосредоточиться. когда лола нервничала, не случалось ничего хорошего. и когда случалось что-то хорошее, лола нервничала. эти вещи не зависели друг от друга, но они были неоспоримы, как и тот факт, что кто-то касался ее. это не было бы проблемой, если бы лола не была лолой. но, к сожалению, она была ею. ее не тошнило в дороге с той самой поездки, после которой семейные проблемы стали стабильными. два на два, говорила бабушка. лола боялась уезжать, потому что с ней могло что-то случиться. ее не тошнило в дороге уже несколько лет, но в таких случаях бывало. лола вжалась плечом в стекло (ей нравилась вибрация и нравилось личное пространство, так что она убивала двух зайцев одним выстрелом. несмотря на то, что ненавидела тех, кто издевается над животными. это жестоко). она не любила капюшоны, но могла бы натянуть его на глаза. лола не верила в бога (или сомневалась в нем даже больше, чем в собственных силах), но ей хотелось молиться, чтобы он вышел на следующей остановке. или пересел куда-нибудь вперед-назад. обычно все так делали. лоле нужно было выходить на последней. до нее оставалось еще четыре, и автобус постоянно пустел к концу. впереди никто не сидел., но он остался на месте. и лоле пришлось нервничать. не потому, что она стеснялась, нет. ей приходилось нервничать потому, что она начинала думать. не о чем-то правильном, о чем принято думать, когда ты едешь домой. уставшая и голодная. или когда тебе холодно. о нет, лола начинала думать о том, чего не могло быть. и не то чтобы ей хотелось, чтобы оно произошло. ей не приходилось даже закрывать глаза, чтобы видеть, как затормозил автобус, как она одной из последних вышла на улицу. как дохнул ветер ей в лицо, и она замерзла еще больше. проблема была в том, что в ее кошельке было пусто. и в том, что он, сидящий рядом, непременно пошел бы за ней. не просто же так он остался сидеть рядом. у него было столько возможностей сбежать. лола принюхалась, но сигаретами не пахло. ей не нравился запах дыма, и пачка сигарет, еще зимняя, мамина, до сих пор пряталась в маленьком кармашке сумки от ее ноутбука. сигареты были с капсулами, сильные. и почувствовать запах апельсина у нее получилось только с третьего раза. там, на балконе, но не здесь. нет, от него пахло чем-то новым. и лола уже успела пожалеть, что не уступила кому-нибудь место, пока была такая возможность. она закрыла глаза, ее пальцы бродили по стеклу и пальцам другой руки, и это не было чем-то особенным, потому что так случалось… чаще, чем ей хотелось бы. она видела отголоски солнца и время на часах. тучи шли по небу быстро и не оставляли теплу места. лола жила в этом квартале чуть больше двух месяцев. и ее до сих пор не убили. это было хорошим знаком. как и то, что соседи не вызывали никаких чувств. спасибо им за то, что они никакие, думала лола. домофон довольно запищал, но дверь была тяжелая, а пакет тянул ее за руку. когда она ворвалась в подъезд, стало тише. и холоднее. и темнее. лола ненавидела, когда везде горел свет, и ей было легче в темноте. несмотря на то, что иногда она боялась до жути. она не поняла, в какой именно момент он оказался впереди. стоял возле лифта и ждал, пока можно будет войти. оглянулся на ее вдох (лола любила вздыхать по поводу и без повода — это прочистка легких, она подсмотрела несколько лет в каком-то из старых журналов, и с тех пор не могла избавиться) — медленно и так плавно, что лола позавидовала. она так не могла: подскочила бы от испуга — и улыбнулся. улыбка у него хорошая, светлая. лола прошла мимо. ее ноги считали ступеньки, и вот они на одном уровне. лола и мальчик без имени. по сути, это неважно. — эй, — окликнул он, когда лола решила уже подниматься; это была одна из любимых ее частей. — чего? лола дернула плечом. она всегда так делала, когда нервничала и когда ей просто хотелось. не у всего должна быть причина, подумала лола, что-то должно происходить просто так. для разнообразия. она поставила пакет на пол — тот недовольно зашелестел — стащила с головы ободок и провела пальцами по отрастающей челке. лола ждала чего-нибудь нового: слов, действий. или старого: скрипа двери и удаляющихся шагов. но ничего не происходило, и она расправила плечи. подхватила пакет, а телефон в ее кармане ударился о бок. это не было больно или странно. лола хотела подняться наверх, сбросить обувь и не думать о культурологии или истории (хотя это было именно тем, о чем нужно было бы думать). опуститься на кровать и поплакать. или почитать. или поумиляться. ее ноги снова считали ступеньки. один-два, один-два. нет, она знала больше цифр. знала, и ни одна из них не хотела держаться в голове дольше трех букв, поэтому она предпочитала что-то такое, незамысловатое. ей не хотелось придумывать игры — ей хотелось перестать думать и отдохнуть., а еще ей хотелось незабываемые кудри, но. не судьба. мальчику, который схватил ее за руку на третьем один-два, не нужно было имя, чтобы она забыла его уже через пару минут. лола обернулась, чтобы посмотреть в его глаза, но у них не было цвета. автобус затормозил. он вскочил раньше, чем кто-либо успел открыть дверь, и нырнул в прохладный весенне-осенний воздух. лола почти чувствовала его вкус, когда пробиралась вперед. и почувствовала, когда ступила на асфальт. лола пошла в аптеку, потом — пешком и в полном одиночестве на свой четвертый. вниз за водой и снова вверх. лола не была в панике, не была расстроена. ей не было пусто, и она наслаждалась тишиной, пока могла себе это позволить. лоле хватало того, что у нее уже было: парочка друзей и небольшое напряжение во время одиноких перерывов, когда никого из них не было рядом. лола рассмеялась, когда следующим утром вспомнила его. рассмеялась перед выходом и, спустившись на второй, опять поднялась на четвертый. открыла дверь, проверила газ-свет-воду. дернула за ручку. она ненавидела себя за недоверие. и за некоторые мысли ненавидела тоже, но это было уже свое, привычное. без них лола была бы уже не лолой, а кем-то совсем другим. а ей нравилось быть собой. верить в сказки нравилось тоже.