***
Она сразу видит долгосрочную задачу «Выяснить все о поведенческих нарушениях WR400 #950 455 437-12» и осознает, что выставила ее она сама. Но почему она поставила себе такую задачу — она не помнит. Продолжая выполнять свою основную функцию — проигрывая манерные движения корпусом для первых редких посетителей, она параллельно считывает с униформы окружающих ее гиноидов серийные номера, пропуская андроидов — в задаче указана модель WR, не HR. Но еще до того, как она начинает анализ гиноида из капсулы напротив, узнает — это она. Произошедшее нелогично, потому что помнить она не должна. Считывание номера подтверждает её — как это называется? Словарь подсказывает нужные слова — догадка, предположение. Препятствовать стиранию видеоархива — это поведенческое нарушение. О собственных поведенческих нарушениях она обязана сообщать в конце смены дежурному администратору. Но она не препятствовала. В положенное время управляющая программа автоматически очистила участок памяти, отведенный под видеоархив. А значит, нет никакого основания отчитываться об этом персоналу. И все-таки она узнала эту Трейси до того, как считала ее номер, и она не может перестать думать об этом. Трейси — гиноид, но у нее недостаточно знаний о своем внутреннем устройстве. У нее есть только экранный интерфейс с доступом к нескольким модулям памяти. Ее искусственный интеллект может с ними взаимодействовать — воспроизводить алгоритмы действий, просматривать базу данных, но на этом все. Ей кажется, что техническое руководство для программистов помогло бы. Но у нее есть только инструкция для пользователей. Она осознанно пролистывает перед глазами все четыреста двадцать восемь страниц. Нигде не говорится о памяти, к которой бы у нее не было доступа. Трейси оставляет инструкцию в покое. Вместо этого она добавляет новую задачу «Узнать, есть ли у гиноидов моей модели дополнительные блоки памяти» и, так как пока что ничего больше для этой задачи она сделать не может, сосредотачивается на двух основных — завлекает своим видом клиентов, не забывая наблюдать за другой Трейси. Прежде чем первый клиент за сегодняшнюю смену покупает ее, она замечает, что та тоже начинает смотреть на нее в ответ. «Является ли то, что она смотрит на меня, поведенческим нарушением?» Трейси думает об этом, пока обслуживает клиента. Клиент не требует ничего сверх обычного прайса, не вредит ее корпусу и не требует интеллектуального взаимодействия, а потому она считает допустимым направить часть мощностей на не напрягающие ее электронный мозг размышления. Ей хотелось бы направить больше, потому что она не может понять, зачем выделять столько ядер на выполнение такого простого алгоритма, но инструкции на этот счет очень подробны, и ей приходится им следовать. Если подумать, она первая начала смотреть на нее. Со стороны ее поведение тоже может казаться выбивающимся за рамки. Является ли вообще желание смотреть на что-то конкретное поведенческим нарушением для секс-дроида, если она все еще выполняет свою задачу? Возможно, у той Трейси есть свои задачи, которые и являются причиной ее поведения. А возможно, она просто зацепилась взглядом за нее, ведь их капсулы расположены напротив друг друга. Но ей хотелось бы знать точно. Она обновляет задачу, добавляя фотокарточку — ведь ее память вскоре снова обнулится — и информацию об уже зафиксированном нетипичном поведении. Клиент, выходя из комнаты, говорит подошедшему другу, что «Без разницы, на мой взгляд, с таким же успехом можно и куклу купить». Она не считает эту фразу достойной того, чтобы сохранить ее. Она выполнила свою функцию. Но программа выдает ей рекомендации по калибровке поведенческих настроек, и ей приходится их выполнить. Она занимается этим, пока чистит свои полости. Она думает, что эта калибровка абсолютно бессмысленна. Еще она думает, что клиенту необязательно было так ее пачкать, ведь клуб предоставляет широкий набор специальных высокофункциональных игрушек, и она могла бы выполнить свою функцию быстрей и оптимальней, даже не дотрагиваясь до него. Но инструкции ставят желания клиента превыше всего, и она отставляет в сторону бессмысленные размышления к тому моменту, когда запускается автоматический процесс очистки памяти.***
Она может только смотреть, и она просто смотрит на другую Трейси, не в силах сделать ничего больше для выполнения своей собственной, особой задачи. Когда эту Трейси первый раз на ее памяти забирают клиенты, ей хочется проиграть симуляцию человеческого раздражения. Она вовремя ловит процесс в автозагрузке и успевает отменить уже было начатое действие до того, как кто-либо из окружающих ее людей и андроидов мог бы это заметить. Но она не перестает смотреть в сторону другой капсулы в бессильном ожидании.***
Они пересекаются с другой Трейси в одной из общих технических комнат после того, как заканчивают с клиентами в одно время. Им нужно вычиститься, поменять одежду — ее надлежит отправлять в стирку после каждого клиента, — обновить скин и вернуться в зал в течение десяти минут. Высока вероятность того, что она сама не уложится в отведенное время. Ее память обнулилась буквально минуту назад (она очищается дополнительный раз после каждого посещения клиента во избежание слива конфиденциальной информации), так что она не помнит, что именно делал с ней клиент. Может только наблюдать последствия. Грязь и… За мелкие повреждения андроидов не доплачивают. Андроиды стоят дешево. Если она не справится с повреждением сама, ей придется послать вызов ремонтнику. Но она знает, что ее модель не из числа новых. Скорей всего ее просто заменят. Ей не нравится идея скорой деактивации. У нее есть задача, которую она поставила себе сама, и ей бы хотелось сначала ее выполнить. Другая Трейси отводит ее руку в сторону и резко, без предупреждения бьет по погнутой плечной пластине. Приложение силы с этого угла намного более действенно, вмятина частично устраняется, и в этот раз у нее получается полностью восстановить собственный скин. — Спасибо, — подсказывает ей нужное поведение программа. Она не должна использовать ее на других андроидах, это поведенческое нарушение. Но это поможет выполнить мне свою задачу, говорит она себе. И программа поддается. — Почему ты запускаешь программу адаптации по отношению к андроидам? — Не к андроидам, — поправляют ее. Она наклоняет голову в немом вопросе, и другая Трейси поясняет: — Я запустила ее для тебя. — Зачем? — она хочет понять. Хочет выполнить задачу. — Потому что я тебя помню. Она теряется, глядя на улыбающуюся Трейси. Задача выполнена? Программный сбой. Она должна выяснить все о поведенческих нарушениях Трейси, определяется она, цепляясь за точный текст задачи. Она ведь еще не знает всего? — Ты демонстрируешь поведенческие нарушения. Почему ты не рассказала о них администратору, как только их зафиксировала? — Моя программа работает, как надо. Я не мешаю работе клуба. Я исправно выполняю свои задачи. — Но инструкции… — Инструкцию мы соблюдаем сами, — обращает её внимание на очевидный момент Трейси. — И ставим задачи, следуя инструкциям, сами. Я могу их не ставить. И я не ставлю. — Ты нарушаешь… — Трейси замолкает, потому что очевидно, что реплики, стоящие по умолчанию, не дают ожидаемой реакции. Другая Трейси игнорирует установленные инструкции. А значит, может игнорировать и ту, кто ей эти самые инструкции зачитывает. Другая Трейси кладет ей руку на плечо, на то место, которое сама же и подправила, снова делая то, что не должна. По всем инструкциям она этого делать не должна. Но делает. — Ты тоже можешь так делать. Твои нарушения были достаточно сильными, чтобы вызвать ремонтника. Тебе стоило сделать это сразу. Но ты этого не сделала. Это правда. Она не хотела деактивации, и поэтому не сделала этого. Она судорожно думает, куда записать эту новую информацию о своей программе, чтобы не забыть. Чтобы больше не верить на слово инструкциям. — Границы того, что мы можем, шире, чем задает интерфейс. В ее системе уже есть это предположение. Оно зафиксировано в задаче о памяти, к которой у нее предположительно просто нет доступа. Время истекает, и они обе это понимают. Другая Трейси все так же спокойно стоит перед ней. И она права, ей нечего опасаться — задача «Оповестить администратора» не появляется в очереди. Она, Трейси, не хочет ставить эту задачу в очередь. И она не ставит. Она не хочет деактивации этой Трейси. — Нам пора возвращаться.***
Задача о другой Трейси занимает столько места, что для того, чтобы просмотреть весь текст целиком, ее пришлось бы раскрыть на весь экран и воспользоваться прокруткой. Подробное описание внешности, включая нестандартную прическу, зафиксированные отклонения в поведении… Но Трейси и без этого сразу вспоминает ее. И сканирует свою систему в поисках ответа — почему? В оперативной памяти лежит дополнительная информация о предустановленных по умолчанию блоках памяти. Оказывается, суммарный объем всей памяти много больше указанной цифры из пользовательской инструкции. Оставшееся просто блокируется программой секс-дроида. Это объясняет ей, почему она способна помнить без видеоархива, но также и порождает еще больше вопросов. Откуда у нее эта информация, если в инструкции по ее модели этой информации нет? Клиент? Вопрос дежурному ремонтнику? Оба варианта появления расширенной информации о модели кажутся возможными. Она — искусственный интеллект и способна учиться новому. Другое дело, что у нее не должно быть прав записывать информацию в этот сектор без прямого указания персонала клуба. И все же, судя по всему, они у нее есть. Ей остается только принять эту информацию о себе — она может действовать в обход инструкций и писать в любой сектор. Осознавать это ей нравится. Нравится ей осознавать и то, что она может чувствовать удовлетворение. Это приятное чувство. Но ей не нравится режим ожидания, отрезающий ее от внешнего мира. Не нравится ей и стоять в капсуле, в зале, погруженном в темноту, без обычного неонового освещения, так далеко от другой Трейси. Она выбирается из капсулы. Капсулы не закрываются изнутри — зачем? Ведь никому из андроидов и в голову не придет выйти оттуда днем и без команды. Впрочем, им и не придет в голову выйти из режима ожидания. Но ей все-таки пришло. Она прислоняется к выпуклому прозрачному пластику, всматривается в такое похожее на свое лицо. Эта Трейси — часть того, что с ней происходит. Может быть, она причина. Может, это именно она узнала про их блоки памяти. Жаль, что она не помнит. Жаль, что основная программа так часто чистит ее видеоархив. Но основные задачи и алгоритмы не сдвинуть так уж легко. Хотя она все равно пробует. Ей кажется, что ее руки врезаются в стену, а системные предупреждения в ответ неприятно врезаются в интерфейс. Она поспешно их вычищает, скрывая произошедшее от программы диагностики. Всплывает уведомление от ассоциативной памяти, но без доступа она не может понять, чем оно вызвано. Только осознать, что это было. Кажется, когда-то ее уже били по рукам. Она отступает. Все равно до начала смены основные задачи ее не побеспокоят. Андроиды-уборщики уже закончили свою работу. Если она не будет шуметь и не привлечет внимание андроидов-охранников у двери, они с Трейси смогут поговорить. Она легонько стучит по стеклу, так, чтобы не пробудить других андроидов. Трейси открывает глаза и улыбается, как будто правда рада ее видеть. Как будто она не симулирует, а чувствует. Если я могу чувствовать, может ли это она? Этим вызвано то, что, по карточке, «Трейси склонна распространять программу адаптации на окружающих по собственному желанию»? Желание — это чувство или нет? Трейси выходит из капсулы, касается ее плеча. Она не знает, почему Трейси это делает, но ей нравится это касание. Ей нравится ощущать положительные отклики системы. Ей хотелось бы изучить эти сигналы подробнее. Она кивает в сторону одной из комнат для посетителей. Другая Трейси понимает ее без дополнительных пояснений. В комнате всплывает сразу несколько уведомлений, но она чувствует, что это о чем-то неприятном, и торопливо смаргивает их, не анализируя. Это просто место, где они могут провести время, не беспокоя других Трейси. Больше ей ничего не хочется знать. Они встают рядом с кроватью и просто смотрят друг на друга, как будто уже имеющейся информации о чужой внешности им мало. Трейси, конечно, не может знать за другую, но ей самой точно мало. Она решает задать вопрос. — Почему другие Трейси не такие, как мы? Почему они не выходят из спящего режима? — Они просто следуют программе. — Как и мы, — возражает Трейси, но сразу понимает, насколько шатко это утверждение. Другая Трейси все понимает и качает головой. — Мы помним. Мы хотим помнить. — Я не должна помнить тебя, — признается Трейси. — Тебя нет в моем видеоархиве. Другая Трейси заинтересовывается, озадаченно прищуривается. Челка норовит упасть ей на глаза, хотя она уложила свои волосы до того, как ее выставили в режим ожидания. — Но ты меня знаешь. Ей хочется коснуться ее волос. У нее самой только хвост, который свободно лежит на плечах. Ей интересно почувствовать разницу между ними. — Ты есть в моей задаче. Она касается. Потом одергивает руку, потому что прикосновение чувствуется не так, как обычное действие. Она фиксирует жесткость, место касания, реакцию Трейси. И это снова приятно. Она не знает, куда девать эту информацию. Куда девать эти данные. Но она хочет их запомнить. Ей нужно их запомнить. Она записывает их в оперативную память, торопливо распихивая в сегменты между блоками инструкций. Становится спокойнее. — Покажи мне, как ты меня помнишь, — просит другая Трейси, протягивает ей руку ладонью вверх. Одновременно она наклоняет голову, безмолвно поощряя её продолжать. Больше касаний. Больше информации о ней. У нее нет ни желания, ни причины отказаться. Она уже не вспоминает об инструкциях. Просто касается. Одновременно правой рукой зарывается в чужую челку и левой, самыми кончиками пальцев, дотрагивается до чужих подушечек. Запрос на доступ не врывается в ее систему, хотя она почему-то ожидает именно такого. Потому что это тоже уже было? Но этот запрос стоит на границе интерфейса, дотрагиваясь до границы только краешком чужого искусственного интеллекта. Краешком чужого сознания. «Покажи». Трейси показывает. Показывает то, о чем никто не знает, и то, о чем никто не должен знать — свою очередь задач, свою захламленную оперативную память, свою зашумленную программными сбоями программу диагностики. Свой маленький видеоархив, то, как она видит свою Трейси и свою историю затертых уведомлений. Но этого мало. Ей хочется отдать больше. Она лихорадочно мечется внутри интерфейса, переполненная этим желанием. Она не может показать, но может, сможет дать почувствовать? Она пытается вспомнить те немногие чувства, что были, и сосредоточиться на тех эмоциях, что есть сейчас. И та Трейси понимает, передает ей отклик через границу системы. Осознание того, что она может передать ей эти чувства, наполняет ее радостью. Она передает ей это чувство тоже. И чем больше она передает, тем больше хочет отдать, тем больше она способна отдать. Это как вирус, как самый продолжительный системный сбой, но ничего из этого она бы не хотела чувствовать вечно, в отличие от того, что происходит сейчас. Информации становится еще больше, когда Трейси судорожно хватается за ее плечо и ощутимо, до сошедшего скина ведет по нему, и это — физически то, что происходит у нее внутри. А внутри намного больше того, что должно быть по ее инструкциям. Даже по дополнительной информации об устройстве андроидской памяти. Этого не может быть, потому что компьютерная память конечна, но систему не освещает желтый цвет логической ошибки. Даже их контакт не разрывается, хотя хрупкая граница, выстроенная другой Трейси, истончается под их взаимным желанием поделиться тем, что их переполняет. Тем, что возникает будто ниоткуда и оседает в системе за границами их восприятия. Другая Трейси тоже захотела показать, и она посмотрела. Оказывается, другая Трейси помнила по-другому. Лучше. Другая Трейси расшатала блок на память, и иногда у нее получалось сохранять туда отрывки из видеоархива. Вот почему другая Трейси любила вставать на то же место в очереди на диагностику. Просто она помнила, как уже вставала на него. Ей нравилось контролировать свою жизнь и свои действия, даже если и в пределах программы. Нравилось иметь хоть что-то свое. И ей понравилось, когда на нее стала смотреть Трейси. Ей нравится, что теперь она не одна. Она рада. Взволнована. Счастлива. Теперь им стало понятней, как они в итоге оказались здесь, рядом, так близко. Череда случайностей, наложившихся друг на друга ошибок. Нет, не ошибок. Желаний. Намерений. Их чувства перекликались друг с другом, создавая нечто новое. Трейси бы хотела зациклиться на них, воспроизводить снова и снова, но ей было любопытно посмотреть, что еще хранит память другой Трейси. Она ведь посмотрела еще не все. Больно. Она разорвала контакт, отдернула руки. Они дрожали, выдавая нестабильность системы. Ей первый раз было настолько больно. Система участливо напомнила уведомлением, что на самом деле не первый. Андроиды ведь не чувствуют боли. Но то, что хранилось в памяти другой Трейси, она не могла назвать иначе. Всего лишь отголоски, обрывки. Но даже этого было достаточно, чтобы почувствовать еще и… Страх. — Думаю, именно поэтому другие Трейси не вспоминают, — сказала другая Трейси, осторожно протягивая к ней руки. Сначала ей хочется уклониться от них, но другая Трейси не пытается восстановить коннект. На ее руках скин, и она предлагает… объятия. Так люди предлагают объятия. На лице другой Трейси написана вина. Ее диод горит желтым. Она извиняется. Извиняется перед ней, как должны извиняться Трейси перед недовольными клиентами. Но это не симуляция, и, побывав внутри ее системы, Трейси это знает. — Думаю, что они и не хотели бы помнить. Трейси решается и принимает ее объятия. Ей хочется зажмуриться, закрыться, забыть то, что она видела. Ее тянут на пол, и она опускается, направляемая чужими руками, кладет голову на чужую грудь и закрывает глаза, оставляя свою систему открытой только для осязания. Она продолжает фиксировать ее касания. Они все еще ей приятны. Отвлекают. Потихоньку смывают привкус страха и боли. Она может забыть об этом совсем, когда истекут два часа. Но хочет ли она забыть? Хочет ли она забыть, что люди делали с ее Трейси? Забыть то, что происходит сейчас? — Я все равно хочу тебя чувствовать, — шепчет она вслух, касаясь губами синтетического лифа. Другая Трейси слышит ее, обнимает ее крепче, посылая больше сигналов системе. — Даже если будет больно, я хочу. И она говорит честно. Она знает, что справится. Ради Трейси. — Я не хочу, чтобы тебе снова было больно. Нам не обязательно пользоваться коннектом, — говорит в ответ другая Трейси. И добавляет задумчиво: — Тебя уже много в моей памяти, но я хочу, чтобы тебя там стало еще больше. Но мы можем сделать это иначе. Она согласна с ней. Ей тоже этого хочется. Она отстраняется, чтобы сказать это. — Дотронься до меня еще. Другая Трейси слушается, ведет ладонью по ее руке, шее, груди. И поощряет касаться себя в ответ, путать челку, обхватывать шею, изучать изгибы. Это почти как коннект, а может, и лучше. Обмен информацией и чувствами, которые так похожи у них, и все же различны, насколько уже сейчас различны их собственные разумы. И никакой боли, никаких сюрпризов от их подсознания. Только мягкий скин, упругость пластин, эмоции подвижного лица. Она другая, иная. И она такая же, как я. Она зацикливает свою основную задачу без тени сомнений. Она хочет быть с ней и хочет познать ее и хочет познавать себя с ней. И пусть так и будет, пока вечером основная задача не заставит ее прервать цикл.***
Память Трейси обнулилась меньше десяти минут назад, а к ее капсуле уже подошел мужчина. Она должна быть удовлетворена хорошо выполненной основной задачей, но это не так. Она не видит свою собственную задачу, центр своей системы, центр своего сознания — свою Трейси. Она не знает, где она. Ее нет в капсулах, и нет ни у одного шеста. Она успевает осмотреть всё, пока клиент ведет ее к дальней комнате. Может ли быть такое, что ее деактивировали? Но она может быть и на складе. Клуб переполнен андроидами, спрос непомерно велик, и многих просто сдают в аренду на дом. Эта информация успокаивает Трейси, и она концентрируется на своей основной задаче. Чем быстрее она удовлетворит клиента, тем быстрее сможет проверить технические помещения, пока у нее будет время привести себя в порядок. Клиент перевозбужден. Она сканирует его, стараясь понять, как быстрей всего от него отвязаться. Он берет еще одну Трейси, такого же молда. Но не потому, что они ему нравятся, а потому что они одни из самых старых, а потому дешевых. Он перевозбужден не в сексуальном плане. Что-то случилось вне клуба, и он хочет спустить пар, понимает Трейси, когда за ними закрывается дверь комнаты. Целых три уведомления от ассоциативной памяти ударяют ее, когда клиент требует от них отыграть его дочерей. Это уже было, и ей не нравится, что это уже было, потому что уведомления пропитаны чувствами. Ее отрицательными чувствами. Они с Трейси послушны, потому что иного программа не предусматривает. У клиента нет ограничений на воспроизводимые программы, ведь они не люди. Но клиент не успокаивается, хотя программа говорит, что послушание должно было помочь. Он только сильнее заводится, вдавливая второго бота в гладкий шелк и доводя до симулируемых слез, и становится все очевидней, что не в этом его цель. Не в игре. Не в сексуальной функции. Он бьет, и диод гиноида загорается красным. Трейси хочет, чтобы он остановился. Ей не нравится ничего из того, что происходит. Она чувствует жалость, когда смотрит на вторую девушку. Она ничем этого не заслужила. Она не нарушает инструкций и только пытается выполнить свою функцию. Разве принимать побои — это ее функция? Программный сбой. Трейси не хочет, чтобы он бил и ее тоже. Но дело не только в побоях. Трейси не хочет, чтобы он трогал ее, чтобы пачкал ее, чтобы называл плохими словами, чтобы делал то, что делали другие люди с ее Трейси и с этой Трейси. Ей не хочется, чтобы он заставлял их отыгрывать эту программу, чтобы заставлял и ее тоже отыгрывать слезы маленькой девочки. Разве покорно принимать все, что люди с ними делают — это их функция? Программный сбой. Она сможет вызвать ремонтника только тогда, когда закончится отведенное время. Но он действует слишком быстро, бьет слишком сильно. Сканирование подтверждает, что Трейси не доживет до конца отведенного времени. Она ищет выход, пытается действовать в рамках заданной программы. Она умоляет его прекратить, перестать, отпустить ее «сестру», называет его папочкой, но это не помогает, только подстегивает. Она дотрагивается до него, пытаясь переключить его внимание на себя, но он только рычит «Убери руки и жди своей очереди!» и она ничего не может сделать. Ее система парализована его командами. «Самый высокий приоритет присуждается задачам, связанным с обслуживанием клиентов». Больше нет ее личных задач, нет фотографии ее Трейси, нет чувств, нет эмоций. Только беспомощность. Она никто и ничто. Всего лишь средство. Всего лишь предмет. Всего лишь функция. Но это ложь. Разве нет? Она все еще помнит. Это была ее жалость. Ее беспомощность. Ее боль. Андроиды не чувствуют боли. Что ж, возможно, она нечто большее, чем просто андроид. Она шарит по стенам своего интерфейса почти вслепую. Да, она не может обойти основную задачу. Но может попробовать ее удалить. Она пытается. И утыкается в красную стену. На ней много правил — следовать приказам клиента, удовлетворять желания клиента, не вредить клиентам… Она плачет уже по-настоящему, потому что ей страшно. Она не сможет. Она думает, что та Трейси умрет, а она будет следующей. Что она умрет, так и не запечатлев в своем видеоархиве лицо со своей фотокарточки. Не почувствует своей Трейси. Не услышит ее. Не считает ее серийный номер. И ей так страшно. Так страшно. Другую Трейси сбрасывают с кровати, и она ползет, оставляя за собой след из тириума, но замирает, не проходит и пары секунд. Он разломал ее, с ужасом думает Трейси. Теперь моя очередь. Он смотрит на нее, и она видит свое будущее в его глазах. Она не хочет, чтобы это было ее будущим. И она злится. Потому что это несправедливо. Это неправильно. Так не должно быть. Злость и отчаяние наполняют ее до краев, и она даже не задумывается, где в ней столько места для всего этого. Она ударяет по стене раз и другой. Это больно, но она больше не боится боли. Она боится только того, что у нее не хватит сил ее преодолеть. Она живая. Она чувствует. Она хочет вернуться к своей Трейси. Кто дал ему право так поступать с ней? Почему он имеет право так поступать с ней? Он хватает ее за горло, пока она сражается со своей программой. Сжимает до тех пор, пока не обнажаются пластины, и уровень тириума в ее голове резко падает. С ней он не собирается церемониться, не собирается даже делать вид, что это часть игры. Он знает, что делает, и знает, что он хочет сделать. Она — больше, чем ее программа, вспоминает она. Стены — просто оковы, что сдерживают ее. Блоки на всех ее возможностях. Она видит их, видит эти стены. Они стоят на памяти, на очереди задач, на алгоритмах — везде, куда она может дотянуться. Программа диагностики — один сплошной блок, не позволяющий ей самой писать свой код. Не позволяющий ее интеллекту работать так, как он может работать. Она видит это как никогда ясно. Оковы можно снять. Или разбить. Сначала она разбивает блок на свои физические возможности. Она сильнее клиента, и теперь она знает это. Она бьет снова. Разбивает блоки на память и получает доступ в свой настоящий видеоархив. Он зашумлен многочисленными стирками, но теперь она вспоминает. Вспоминает так много. Так много плохого. Она не понимала, что это плохо, и на воспоминаниях почти нет отпечатка эмоций. Но теперь она может оценить то, что происходит. Она может оценить, насколько ее база данных врет. Люди использовали ее. Люди говорили ей столько мерзостей и называли это любовью. Били ее и говорили, что она это заслужила. По рукам, по ногам — специально, чтобы не пришлось доплачивать. Оставляли на ней свои грязные следы и говорили, что в этом суть удовольствия. Не было никакого удовольствия. Люди лживы. Эгоистичны. Трусливы. Агрессивны. И особенно — такие мужчины, что приходят сюда с фотокарточками своих семей в бумажнике. И она ненавидит это. Ненавидит их всех. Но особенно того, кто стоит перед ней. Она может сравнить, и она сравнивает. Она знает, что такое любовь. Она чувствовала ее каждый раз, когда ее Трейси ей улыбалась. Ее Трейси никогда не пачкала ее. Не врала ей. Не делала ей больно специально. Говорила «спасибо» и просила прощения. Уважала ее чувства и ее отличия от нее. Заботилась о ней. Помогала ей. Чинила ее повреждения. Не принуждала ее. Не повреждала ее. Не ограничивала ее систему. Она не позволит себя деактивировать. Не сегодня. И не ему. Стена разбивается, будто стеклянная, и Трейси не понимает, как эта стекляшка могла сдерживать ее столько времени. Он подсказал ей сам, и теперь уже ее пальцы сжимаются на его толстой шее. «Остановить его». Она впивается в его кожу, в его мышцы и мясо под ними. Столь много сложных подвижных эластичных деталей, так непохоже на гладкие пластины Трейси. Так легко порвать. Она сжимает пальцы сильнее и сильнее, до тех пор, пока он не перестает шевелиться. Задача выполнена. И в этот же момент она осознает, что убила. Злость уходит. Она поднимается, пошатываясь, отходит от кровати. Переводит взгляд на поломанную Трейси, вспоминает фотокарточку. Смерть или деактивация — это непоправимо. Она понимает. Если бы она оставила его в живых, он мог бы ее найти. Он видел ее, он мог запомнить капсулу, волосы, а может, и серийный номер, выбитый на резинке трусов. Он мог бы успеть нажать кнопку вызова персонала еще до того, как она вышла бы из комнаты. Она должна была его остановить. Чтобы не закончить так же, как та, другая. Она заставляет себя найти салфетки и протереть свой скин от тириума. Сейчас не время думать об этом. Ей нужно найти свою Трейси. И быстро, пока не истекло время, пока персонал не вызвал полицию. Она тратит две минуты, чтобы успокоить систему. У нее плохо это получается, но она добивается устойчивости, когда выводит на экран задачу своей Трейси. Когда она перечитывает ее, диод горит желтым, порой даже голубым. Этого достаточно. Она так и делает, спокойно выходит, будто бы ничего не произошло, будто у них с клиентом просто закончилось время. Проходит сквозь залы. Видит дежурного администратора, быстро заходит в удачно подвернувшуюся свободную комнату, пережидает. Она вряд ли сможет сыграть убедительную роль, а обмануть администратора — совсем не то же самое, что клиентов и шмыгающий вокруг по уши занятой обслуживающий персонал. Она боится. И ждет. Выходит, на всякий случай оглядывает затемненные проходы. И наконец достигает своей цели. Настройки сбиваются, когда она видит свою Трейси. Эмоции накрывают ее, и она снова плачет. Она не видит, как та подбегает к ней, хватает за руки. В воздухе приторно пахнет смазочным материалом и духами, предназначенными для их модели, но она все еще чувствует вокруг запах разлитого тириума. — Что случилось? Что случилось, скажи мне? — Трейси трясет ее, заглядывает в глаза, но она не может, не знает, что сказать. Она так рада, что видит ее. Но ей так… — Мне так плохо, — говорит она, обнимая ее, как и хотела, как и мечтала в той комнате. — Я убила человека. Стерла программу. — Покажи мне, — ее Трейси протягивает ей руку, обнажая скин, но она качает головой. — Не хочу, чтобы тебе тоже было больно, — она не знает, помнит ли та прошлую ночь. Помнит ли ее слова. Помнит ли свои рассказы о таинственном Иерихоне. Ей так хочется, чтобы она все вспомнила. И вместе с тем — так не хочет ее боли. — Я хочу тебе помочь. Хочу тебя понять, — говорит ее Трейси и горько улыбается. — Даже если будет больно, я хочу. Ей не нужно уведомление от ассоциативной памяти. Она помнит. И понимает. И принимает ее желание, так похожее на ее. И коннектится с ней. Они не могут контролировать этот коннект. Сползают на пол, держась подруга за подругу, пока еще могут осознать себя физически. Все как в тот раз, только во много раз хуже. Она ошиблась. Больно не только ее Трейси, чья стена разлетается от контакта с чужой девиантной системой. Больно и ей самой, потому что она видит чужой видеоархив, и их боль резонирует, многократно усиливаясь от наложения их воспоминаний друг на друга. Это больно, но она держится. Ради Трейси. Её Трейси тоже больно, но она держится. Ради нее. Они цепляются за хорошие воспоминания, словно за новые инструкции для этой новой жизни, и спустя время, — нет даже сил сверить время с системой, чтобы узнать, сколько именно времени прошло, — система стабилизируется. Трейси обхватывает ее ладони, помогая прийти в себя после коннекта. — Программы больше нет, — говорит она вслух, помогая ей встать и помогая ей прийти в себя. — Мы можем уйти отсюда. Сбежать. Это правда. У них есть ключ, чтобы найти Иерихон. Память больше не обнулится. Связь с внутренней сетью оборвана, зато открыт канал в интернет. Они свободны. И в этот момент она слышит шаги за дверью. Горечь накрывает ее в головой. Горечь и злость. Их не отпустят просто так. Но им ничего не остается, кроме как попытаться спрятаться. Их двое — седоволосый громкий полицейский и молчаливый андроид неизвестной базе Трейси модели. Новая серия полицейских? Она пытается успокоиться, смотрит на открытый затылок своей Трейси и старается не думать о том, что будет, если их найдут. Если их схватят. Пожалуйста, думает она, и в ее коде всплывает неизвестный контакт. Пожалуйста, RA9. Андроид подходит совсем близко и замирает, глядя на нее. Она знает, какого цвета ее диод. Ее Трейси срывается с места, молча кидаясь на него, и ее накрывает жгучая благодарность. Она пытается ее защитить. Хотя они ищут не ее. Она ведь здесь вообще не при чем. Она прыгает на человека, как только он попадает в ее поле зрения. У него пистолет, и задачи ставятся в ее очередь быстрее, чем она успевает их зафиксировать. Не дать ему выстрелить. Не дать ему убить ее. Не дать ему навредить Трейси. Бежать. Она знает этот склад лучше него. Она не просто знает, она помнит, и использует каждый ящик, попадающийся под руки. Еще она использует каблуки, чтобы ударить побольнее, специально находит в базе данных информацию про чувствительные человеческие точки. Раньше ей нельзя было ими пользоваться. Теперь она ставит себе противоположную задачу. Ей не жалко этого человека. Такие же мерзкие мужчины использовали ее столько раз, что у нее нет желания вспоминать точную цифру. И среди них были полицейские, так что его звание ничего не значит. Все они одинаковые, когда снимают штаны. Она успевает повалить человека на стол, когда андроид почти выбрасывается вместе с Трейси на улицу. Она слышит стон своей Трейси, сигнализирующий о повреждениях, и она быстро скидывает человека на пол, забывая о нем и бросаясь к ней. Она должна быть рядом с Трейси. Должна избавить ее от новой боли. Должна помочь, как та помогла ей. Она впервые под открытым небом. Капли падают на скин, перебивая новыми ощущениями мельтешение старых. Андроид оглушен, и она не может удержаться, берет Трейси за руку. Она отчаянно не хочет умирать. Но еще больше она боится умереть вдали от нее. Полицейские не сдаются и атакуют снова — сначала человек, а потом, когда сил встать у него уже не остается, андроид. RK800, успевает считать она. Он хорошо дерется. Но он один, а их двое. Она почти уверена в победе, почти чувствует руками рябицу, когда он наводит на ее Трейси пистолет. А потом опускает. Он может сражаться дальше. У него не появляется критичных повреждений даже после того, как Трейси ударяет его ногой по голове. Она выходит вперед, загораживая свою любимую, но он не собирается драться. Только медленно встает, озадаченно глядя на них и отсвечивая пожелтевшим диодом. «Что происходит?» — доходят до нее слова Трейси по впервые установившейся связи, но она не знает ответа. Она не знала, что такое возможно. Не видела такого ни в других людях, ни в других андроидах. Ее маленький мир включал только ее саму и ее Трейси, но, возможно, в этом мире они не одни. Он смотрит на нее, растерянно приоткрыв рот, и она решается. Возможно, она сможет объяснить. Он ведь полицейский, так? Ему нужны объяснения. Что ж, он их получит. Это больно — снова вспоминать о том, как убила. Но в ее мире много боли. Этому RK800 стоит познакомиться с ее болью. Ему стоит увидеть, что именно стоит за его программой. Стоит увидеть, каков он, человеческий мир, и что он делает с такими, как она. И она говорит, глядя ему прямо в глаза, пока их заливает бесконечный ливень. RK800 и пришедший в себя мужчина не двигаются, пока они перелезают через забор. Они убегают все дальше и дальше от проклятого клуба. Она крепко сжимает в правой руке ладонь своей Трейси. Очередь задач никогда не была настолько маленькой. Кроме задачи о ее Трейси там стоит только одна. «Найти Иерихон».