* * *
Лехтэ готовила ужин, пытаясь одновременно унять волнение. Да, похоже и впрямь от присутствия рядом мужа она за эти эпохи успела отвыкнуть. До сих пор он был с нею лишь в воспоминаниях, мечтах, и к такому присутствию она в значительной мере успела привыкнуть. Но теперь, когда Атаринкэ вот так, как сейчас, вбегал в комнату, сердце вновь радостно выпрыгивало из груди, а роа бурно отзывалось на прикосновения, на самую невинную ласку. Мысли, чувства — все смешалось, спуталось в каком-то безумном хороводе, Лехтэ пыталась выстроить, упорядочить каким-нибудь образом этот хаос, но пока, если говорить откровенно, получалось не очень. Тэльмэ разожгла огонь в очаге, взяла сковородку и задумалась. Самое простое, что только может быть. Еда. Однако нет-нет да и промелькнет вопрос — а ему понравится? Что он любит теперь? Ведь столько времени прошло — вкусы запросто могли измениться. Могли появиться новые пристрастия, о которых она не знает, а к чему-то, наоборот, появиться отвращение. Однако готовить надо, и она решила пока просто полагаться на интуицию. В конце концов, если она что-то сделает не так, он ведь ей скажет, верно? Лехтэ потянулись за ножом и принялась нарезать мясо ломтиками. Melindo. Любимый. Сколько лет прожито вдали друг от друга. Оба теперь стали совсем другими. И обоим им, кажется, предстояло заново привыкнуть друг к другу. В последнее время Лехтэ часто ловила себя на мысли, что сравнивает. Сравнивает нынешнего Атаринкэ с тем, прежним, которого она провожала когда-то в Исход. И пытается совместить эти два таких разных в общем-то образа в один. Мясо аппетитно шкворчало на сковородке. Лехтэ потянулась за приправами. Да и сама она стала другой, она это хорошо понимала. Сам образ жизни, чувства, мысли… Что думает теперь муж о своей жене? Вот вопрос, ответа на который она больше всего боялась. Дверь отворилась, и на кухню вошел тот, кто занимал теперь с недавних пор все ее мысли. Лехтэ схватилась за ручку сковородки, поспешно отдернула руку, обжегшись, и сунула палец в рот. — Ужин готов, melindo. Одно она могла сказать точно — оба эти Атаринкэ волнуют ее. Обоих она любит.* * *
Выждав, как ему показалось, достаточное время, Атаринкэ прошел на кухню — если жена еще не закончила, он не будет мешать, просто посмотрит, как она готовит. Будет наблюдать, как ловко и быстро режет овощи нож в ее изящной руке, или как тонкие пальцы сначала месят тесто, а потом придают ему форму, а, может, как венчик, зажатый в ее ладони, что-то взбивает… что бы ни делала его любимая, получалось хорошо и красиво. Первое, что Курво услышал сразу, с порога были слова о готовности ужина. И это было бы просто отлично, если бы не одно «но» — они были сказаны поспешно, взволнованно и даже словно испуганно. Странная мысль мелькнула в голове Атаринкэ — Лехтэ его боится? Ее легкий вскрик от соприкосновения с горячей сковородкой заставил в два шага оказаться рядом и взглянуть на пальцы и ладонь. — Осторожнее, радость моя, куда ты так торопишься? — прозвучало на кухне, а после каждый пострадавший пальчик соприкоснулся с его губами. Ужин оказался вкусным, даже очень, немного непривычным, однако, поначалу вернувшимся из Чертогов вся еда казалась непривычной. Мясо же, приготовленное Тэльмэ, было и сочным, и ароматным. Далеко не всегда можно было найти все необходимые травы там, в смертных землях… их аромат сразу же напомнил о временах юности, того недолгого, но яркого счастья. Возможно, Лехтэ специально положила такие специи, а, может, они ей нравились до сих пор, ответ на этот вопрос так и остался загадкой. Они ели молча, и постепенно тишина за столом становилась все более напряженной. Нарушил ее Атаринкэ: — Как прошел твой день, чем занималась? Вопрос был немного искусственным, но что еще спросить у такой близкой и такой далекой любимой. Пора было прекращать молчать и начинать вновь узнавать себя и друг друга.* * *
Прикосновение губ Атаринкэ к пострадавшим пальцам было таким приятным, что от охватившего ее волнения Лехтэ даже задержала дыхание. Решив не отказывать себе еще в одном маленьком удовольствии, она бережно дотронулась пальцами другой руки до его лица, ласково обвела контуры, а потом запустила в волосы. Лицо тоже неуловимо изменилось. Черты, взгляд. Уже не юный эльда, но зрелый, многое повидавший мужчина. Очень красивый. Лехтэ улыбнулась благодарно и искренне: — Боль прошла. Спасибо тебе. Сели за стол. Еще одно обстоятельство, к которому снова надо привыкнуть — ей есть, для кого готовить. Есть тот, кого можно ждать, встречать и, обняв, спрашивать, как прошел день. Отвыкла она от этой радости за семь эпох. Все минувшие годы, когда Лехтэ возвращалась откуда-нибудь домой, там ее никто не ждал. Да и домом-то это назвать было сложно — просто жилище, оставленное прежними хозяевами, которое она заняла за неимением других вариантов — в опустевшем доме, где прошла ее короткая семейная жизнь, оставаться не хотелось, строить новый для себя одной было странно, а вернуться к родителям немыслимо. Возможно, это была нелепая и странная мысль, но ей казалось, что если она поселится у отца, то окончательно отречется от мужа. Этого она допустить не могла, даже в собственных мыслях. Даже если он считал иначе. И вот теперь, кажется, все это снова обрело смысл. Лехтэ с удовольствием смотрела, как Атаринкэ ест, и обдумывала вопрос. — Чем занималась? С утра пробовала читать, но читалось не очень. Немного погуляла, а потом думала. О себе, о жизни. О нас. В процессе немного порисовала. Думы сами крутились у нее в голове. Назойливые, неотвязные. Например, о том, что эту нынешнюю Тэльмиэль Лехтэ Атаринкэ, если разобраться, совсем не знает. Или нет? Во всяком случае, она получала вести о нем от тех, кто выходил из Мандоса. Они более-менее регулярно разговаривали по палантиру. Но ведь после того, как он погиб, прошло еще шесть эпох. И все это время с ней что-то происходило. В той такой далекой теперь уже, невозможно счастливой жизни они прежде всего постарались друг друга узнать. Так может быть и теперь стоит сделать нечто подобное? — Хочешь, покажу тебе те наброски, что сегодня сделала? — спросила Лехтэ, когда ужин был закончен. Ничего такого особенного на них, конечно, не было изображено. Просто поначалу, когда она села в комнате и принялась размышлять, в голове крутились воспоминания о том коротком периоде между Исходом и их первым разговором по палантиру, когда они все здесь ждали войны. И рука Лехтэ сама собой потянулась к альбому и принялась рисовать дозорную башню, которую она построила тогда практически в одиночку. Эльдар в то время в Амане осталось мало, а тех, кто понимал в этом деле, и того меньше. У Тэльмэ просто не было выбора. Башня сохранилась до сих пор, но использовалась уже для мирных целей. На втором рисунке руки запечатлели одну из увитых цветами беседок, построенных в последующие спокойные годы. Ну, а на третьем сумка с набором геологических инструментов и прислоненная к ней небольшая ручная арфа. Хоть Лехтэ и не очень хорошо по ее мнению играла, однако вечером у костра любила время от времени развлечь себя и брата музыкой. Все это она вкратце обрисовала Атаринкэ и протянула ему альбом. Что он скажет?* * *
Услышав предложение жены показать рисунки, он, кивнув и допив квенилас, взял в руки листы. Первым лежал набросок башни. «Это что? — чуть не вырвалось у Искусника. — Башня? Для красоты ее что ли строили?» Однако сам рисунок был хорош, поэтому, вовремя прикусив язык, Атаринкэ лишь спросил: — Арафинвэ распорядился построить это? Получив утвердительный ответ, лишь пожал плечами: — Что ж, если бы темное войско решилось на штурм Тириона, оно, возможно, оценило бы работу архитектора. И не удержавшись, все же съязвил: — Лепнины не хватает. Чуть скривившись, отложил рисунок и взял в руки второй набросок. — Красиво! — сразу сказал Искусник. — Беседка сохранилась? Очень хочется посмотреть на нее. Она… живая, если можно применить это слово к беседке, но, думаю, ты меня поняла. Ответ любимой порадовал — беседка стояла, во всяком случае, когда Лехтэ последний раз там проезжала, она была на месте и в отличном состоянии. Желание мужа посмотреть на ее работу воодушевило Тэльмэ. Чуть зардевшись, она правда сначала попыталась ответить что-то похожее на «Не стоит», но, перехватив его взгляд, улыбнулась и произнесла: — Обязательно. Съездим на прогулку, верхом, заодно и на беседку глянешь. Как тебе идея? Атаринкэ кивнул и взял в руки следующий лист. На третьей работе Курво сразу обратил внимание на арфу. Значит, не забросила, значит, еще играет. Не говоря ни слова о рисунке, Атаринкэ встал и подошел к Лехтэ. Он обнял свою любимую за плечи и тихо, на самое ушко, не забыв поцеловать его острый кончик, спросил: — Сыграешь?* * *
Ах ты ж! От неожиданности у Лехтэ даже слов не нашлось. Ну чем ему башенка-то не угодила? Дозорные были вполне ею довольны, и со своими функциями она справлялась, пока в этом была необходимость. Вот же язва. Однако именно в тот момент, когда прозвучало ехидное замечанье из уст Атаринкэ, в сознании Лехтэ произошел первый сдвиг, и между двумя образами, которые она пыталась связать, протянулась первая тонкая ниточка. Лехтэ незаметно покачала головой, однако вслух ничего говорить не стала, только где-то в глубине фэа стало чуточку теплее, и она даже удержалась от того, чтобы показать, как в юности, язык. А вот похвала в адрес беседки была приятна. Так же как и интерес к арфе. Правда, совсем как в юности накатило смущение, но отказываться Лехтэ не стала. Только сначала позволила себе просто постоять немного, наслаждаясь объятиями мужа и его поцелуем, потом подняла глаза, улыбнулась, даже не надеясь спрятать легкую робость, и ответила: — С удовольствием. Арфа лежала среди прочих вещей в походной сумке, как и всегда. Лехтэ ее достала, уселась на диване в гостиной и начала играть. — Правда, — заметила она, — чтобы посмотреть на беседку, нам придется покинуть Тирион. Усадьба, где я ее строила, примерно в дне пути, если ехать на северо-запад. Если ехать спокойным шагом, то к закату как раз будем на месте. Поначалу музыка ускользала из-под пальцев, так как Лехтэ думала не о ней, а об Атаринкэ, который на нее смотрел. Но вскоре она взяла себя в руки и заиграла уже спокойно и уверенно. Поначалу она просто перебирала струны так, что они пели про то, к чему лежала её душа, но выходило странное, поэтому Лехтэ оборвала мелодию и взялась за более привычный для себя мотив, который обычно исполняла, когда хотела подумать. Анар опускался все ниже к горизонту, Лехтэ играла, а заодно потихоньку любовалась Атаринкэ. Все еще никак не могла на него насмотреться. Хотя, как раз в этом ничего удивительного и нет. — А у тебя день как прошел?* * *
Куруфинвэ чуть прикрыл глаза и слушал, как играет Лехтэ. Для него звучала не арфа, а фэа жены, взволнованной, немного даже испуганной, но так искренне любящей его, такой близкой и родной, несмотря на разделившие их эпохи. Музыка лилась, менялась, кажется, Тэльмэ даже что-то спросила, вероятно, он что-то ей ответил и, скорее всего, даже на ее вопрос. Для Искусника остановилось время, он смотрел, как изящные пальцы супруги перебирают струны, как плавно работают ее кисти, как она временами наклоняет голову, будто прислушивается… к себе, к мелодии, к звучанию фэа. Когда смолкла последняя нота, извлеченная из струны, мелодия их сердец продолжала звучать. Не переставая любоваться женой, Атаринкэ осторожно забрал арфу у Лехтэ и отложил в сторону, тут же привлекая к себе любимую. — Не отпущу больше, никогда, — прошептал ей Искусник, покрывая поцелуями ее лицо. Он зарывался в ее волосы, целовал шею, плечи и, конечно, ее ушки. Вдруг замер, крепко обнял Лехтэ и несколько неожиданно для нее произнес: — Мы больше не расстанемся, обещаю… нет, клянусь, — замолчал на миг, — только если сама решишь оставить. И не давая Лехтэ возможности ответить, вновь начал целовать ее, до головокружения, до резкого вдоха и снова возвращался к ее губам.* * *
«Вот уж ни за что на свете! — хотела сразу же сказать Лехтэ. — Не для этого я тебя семь эпох ждала!» Но ответить ей не дали. Правда против способа, которым ей закрыли рот, она нисколько не возражала, и все же слова просились на уста. Что ж… раз так, то есть и другие способы. Роа живо отзывалось на прикосновения губ мужа. В памяти всплывали все одинокие ночи в холодной постели, после которых ей однажды просто пришлось убить желания подобного рода, отдав приказ своему телу. А еще мучения фэа, которые во сто крат страшнее, потому что их-то нельзя было заглушить ничем. Одним легким усилием Лехтэ отбросила все подобные мысли. К счастью, теперь всё в прошлом. Дождалась. И поскольку ей не дают высказать ответ, то пусть пеняет на себя. Кажется, о робости речь больше не шла. Поцелуи Атаринкэ сделали свое дело. Лехтэ открыла глаза и посмотрела прямо мужу в лицо, старательно пряча лукавый блеск на дне глаз. Решительно отстранившись, она пересела к Атаринкэ на колени лицом к лицу и принялась целовать. Целовала долго, старательно, словно пробуя на вкус, постепенно опускаясь все ниже. Ключицы, грудь. Кажется, мешавшую ей рубашку он все-таки снял сам, а вот пряжку его ремня расстегнула уже Лехтэ. Но перехватить инициативу все-таки она ему не дала. Так же как и снять до конца штаны. Кажется, тут кто-то говорил о возможности его оставить? Так понятно будет? Лехтэ встала на колени, губы ее сомкнулись… И из ее-то головы уж точно вылетели в этот момент всякие глупые мысли.* * *
Мелодия все нарастала, зовя за собой, ведя, подсказывая и направляя. Две фэар кружились в танце, огненном вихре искр, что взрывались вокруг них. Ощутив, как сомкнулись губы любимой, как они плотно охватили, а ее язычок принялся чертить невероятные узоры, Атаринкэ непроизвольно положил ей руку на затылок. Однако, переборов желание управлять и контролировать, он убрал ее с волос Лехтэ, откинулся назад, на спинку дивана, удерживая себя пока от более решительных действий. Жаркий ротик любимой сводил с ума, так что вскоре пришлось ее все же отстранить — разочаровать жену совершенно не входило в его планы. Гостиная. Незапертая. Диван. Узкий. Они двое. Почти одетые. Раскрасневшаяся Лехтэ, такая желанная, такая родная. Прочь сомнения (да и не дойти уже до спальни). Искусник опрокинул жену на ложе, вновь целуя и распуская шнуровку платья. — Ты прекрасна, — хриплым шепотом только и смог сказать ей Курво, покрывая поцелуями и закидывая ее ноги себе на плечи. Где-то мешало так и неснятое до конца платье, пряжка ремня грозила поцарапать, диван был жёстким — они не обращали внимания на такие мелочи. Они снова вместе, едины, их роар наслаждались друг другом, а фэар… а фэар в это время ликовали, сияли ярче света Древ, пылали жарче Анара в полдень. Чистое изначальное пламя, способное как сжечь, не оставив даже пепла, так и возродить, из него же. Огненные вихри кружились, переплетались, озаряя окружающий их мрак, пока не взорвались мириадами ослепительных искр. Атаринкэ практически рухнул на предплечья, чтобы не придавить любимую слишком сильно. С нежностью поцеловал ее плечо, нехотя встал с дивана, быстро поправив штаны и застегнув ремень, подхватил задремавшую Лехтэ на руки и отнес в спальню. В платье ее оставлять совершенно не годилось, поэтому, ослабив шнуровку, он аккуратно потянул его вниз. Как тут не поцеловать, не обвести языком, не прикусить, совсем чуть-чуть. Курво продолжал неспешно стягивать несколько упрямое платье, не оставляя обделенным вниманием ни кусочка на теле любимой. Отбросив ненужный сейчас предмет одежды, он поднял глаза и встретился с потемневшим взглядом жены. Улыбнулся и удобно устроившись, начал целовать ее живот, спускаясь все ниже и ниже. Огненный вихрь вновь возник в пустоте, пробился из ничего, как росток сквозь камни, даря свет и тепло двум истосковавшимся фэар.* * *
Радовало то, что больше не было необходимости сдерживать стоны, да и сил на это уже совсем не осталось. Еще не успевшее до конца успокоиться после минувших ласк роа снова живо откликнулось на новые сводящие с ума прикосновения любимого, которые дарили его губы, а фэа Лехтэ возликовала и потянулась к нему навстречу в стремлении слиться в одно неразделимое целое. Волосы Тэльмэ окончательно растрепались. Губы и язык Атаринкэ довели ее до такого состояния, что терпеть больше не было никаких сил, и, как мольба о пощаде, у Лехтэ вырвалось его имя. Тэльмэ решительно подалась навстречу и принялась расстегивать ставший вдруг непослушным ремень и стаскивать с него штаны. От волнения и нетерпения пальцы срывались, и в конце концов ему пришлось ей помочь. Огненный вихрь разгорался все ярче и ярче. Казалось, что жар этот сейчас испепелит их обоих, но подобные перспективы вызывали в душе Лехтэ одну лишь радость и бурное ликование. Хотелось видеть сейчас его глаза, чувствовать вес тела, поэтому она, обвив любимого ногами и крепко обняв, не позволяла отстраниться. В свете глаз Атаринкэ казалось сейчас запросто можно утонуть. Лехтэ смотрела в них, не отрываясь, и голова немного кружилась. Наслаждения роа и радость фэа наконец слились в единое, невообразимо прекрасное нечто, и ярко взорвались мириадом искр. Тэльмэ закричала, и на некоторое время, кажется, все же выпала из реальности. А потом, вечность спустя, когда смогла отдышаться и прийти в себя, уютно устроилась на плече у мужа, слушая его дыхание и биение собственного сердца, и, похоже, все-таки скоро уснула.* * *
Вероятно, во сне Атаринкэ перевернулся на бок, но не пожелал отпускать любимую ни на секунду, потому и проснулся он лежа на ее волосах, крепко прижимая жену к себе. Лехтэ еще спала, глубоко дыша и улыбаясь. Осторожно, чтобы не зацепить ее волосы и не разбудить, он встал и, быстро приведя себя в порядок, отправился готовить завтрак. Рубашка из гостиной волшебным образом перекочевала на дверь их спальни. Кажется, сегодня ему вновь предстоит встреча с хмурыми братьями. Кухня, к счастью, была пуста, что поспособствовало быстрому приготовлению. Поставив горячие сырники, варенье и свежий квенилас на поднос, Искусник поспешил вернуться к жене. Удивленно-огорченный взгляд Лехтэ, проснувшейся одной, быстро сменился на радостный, когда она увидела поднос. И мужа. — Доброе утро, мелиссэ, как спалось? — Курво улыбнулся жене, поставив поднос на стол. Ответом послужила счастливая улыбка Лехтэ: — Отлично, мельдо, давно так не спала, — сладко потягиваясь, сказала Тэльмэ. — Так уж и давно? — ехидно заметил Атаринкэ, однако взял себе на заметку. За завтраком вновь возникла некая неловкость — о чем говорить. Курво помнил, как в те далекие беззаботные годы он делился планами, рассказывал об экспериментах, откровенно хвастался результатами удачных. Они часто спорили о природе тех или иных вещей, пытались понять замысел Единого. Сейчас же ему хотелось просто смотреть на жену, радуясь, что она не сон и не исчезнет через мгновенье. Хотелось держать ее за руку, сделать так, чтобы она больше не познала горя, оберегать, быть рядом. Прожевав очередной сырник, Искусник спросил: — Сегодня едем? — и, поймав вопросительный взгляд, пояснил, — смотреть беседку. Сейчас не рано, но день ясный и теплый, мы сможем заночевать, а завтра вернемся. Или у тебя были другие планы?* * *
Других планов у нее не было, о чем Лехтэ с радостью и сообщила. А даже если б и были, то ради целого дня вместе с любимым она бы их с радостью поменяла. Лехтэ ела, слизывая с пальцев варенье, откусывая маленькими кусочками вкуснейшие сырники, запивая это все ароматным квениласом, и практически в упор разглядывала мужа. Глаза Атаринкэ сияли, однако расслабленная поза навевала ассоциации с хищным зверем, поджидающим в засаде жертву, и это действительно было завораживающее зрелище. Гипнотическое. Так бы и смотрела, не отрываясь. Но раз они планируют на сегодня поездку, то собираться следует прямо сейчас. Доев свой завтрак, Лехтэ вскочила и принялась собирать посуду. Уже выйдя из комнаты, чтобы отнести поднос на кухню, вдруг вспомнила о братьях мужа, которых они вчера могли, скажем так, побеспокоить, но, постояв несколько секунд в раздумьях, мысленно махнула на все рукой. Они оба слишком долго ждали, их должны понять. Стоило взять с собой еды, раз поездка обещала быть продолжительной. В сумку Лехтэ покидала фруктов, овощей, трав для квениласа. Захватила пирожков. Мяса брать не стала — места на дичь были богаты и в дороге наверняка представится возможность поохотиться, если у них возникнет такое желание. Положив котелок и пару кружек, она вернулась в комнату. Атаринкэ тоже уже успел собраться. Быстро одевшись в платье, удобное для верховой езды, и заплетя волосы, Лехтэ объявила: — Я готова.* * *
— Подожди, покажи, что ты собрала? — с этим вопросом Курво раскрыл сумку. — Только еда? Атаринкэ покачал головой и принялся складывать другие необходимые вещи — огниво, веревку, топорик, покрывало, сменную одежду, баночку целебной мази. Перехватив несколько удивленный взгляд жены, он пояснил: — На всякий случай. Когда сумка была собрана, Курво достал два охотничьих ножа, один из которых протянул Тэльмэ. Также взял лук со стрелами — мясо никогда еще не было лишним. — Вот теперь все, — объявил Искусник, — пойдем, поседлаем коней и в путь. Вскоре они ехали по улочкам Тириона, минуя торжественно-нарядную его часть, и приближались к воротам. Кони шагали, радуясь предстоящей прогулке, пофыркивали и порой предлагали поскакать. Делать это им не давали — город есть город, без необходимости по нему не передвигались слишком быстро. Когда же ворота остались позади, Атаринкэ пустил своего коня рысью, вынуждая Лехтэ его догонять.* * *
Немного смущенная, Лехтэ заглянула в сумку. Да, действительно. Тоже мне, ездок со стажем. Похоже, этому есть только одно объяснение — сознание, обрадовавшись, что мельдо рядом, свалило на его широкие плечи все заботы. М-да. Прикрепив нож к поясу, Лехтэ спрятала его в складках платья и пошла вслед за Атаринкэ. Легкий теплый ветерок приятно обдувал лицо. Лехтэ щурилась, улыбаясь солнышку и новому дню, а когда конь Атаринкэ побежал вперед, радостно пустилась его догонять. Широкое поле, поросшее густыми высокими травами, пестрело яркими красками и убегало к самому горизонту. Лехтэ ловила взгляд Атаринкэ, хотела что-то сказать, но пока не могла сообразить, что именно. Она оглянулась и посмотрела на постепенно уменьшавшийся в размерах Тирион. Они отъехали уже на несколько лиг, и Тэльмэ вспомнила, что здесь как раз находится одно из памятных ей мест. Почему бы не познакомить с ним мужа? — Melindo! — окликнула она Атаринкэ, затем придержала коня и, убедившись, что муж остановился, обвела вокруг рукой и неспешно заговорила: — Это то самое место, где мы с братом всегда делали последнюю стоянку в конце поездки. Отсюда открывается красивый вид на город, согласен? Мы всегда старались подъехать сюда в первой половине дня. Смотрели на Тирион, купающийся в утренних лучах, неспешно беседовали о разном, чаще всего о неважном, и старались перевести мысли с поездки на дом и на то, что нас там ожидает. Она говорила и смотрела в широкое, синее небо, и заманчивые картины прошлого вставали перед глазами. Прошлого, которым хотелось поделиться с тем, кто был ей дорог. Дороже всех. Потом она вздохнула: — Так было всегда, кроме последнего раза. При последних словах Лехтэ встрепенулась и пояснила удивленно посмотревшему на нее Атаринкэ: — Ты знаешь, я это только теперь осознала — то, что в последний раз мы не стали тут задерживаться. Впрочем, как и везде. На мгновение Лехтэ задумалась. Наверное, стоило проговорить все моменты, подобные этому, чтобы не оставалось недомолвок и недоговоренностей и чтобы в будущем уже никогда к этой теме не возвращаться. Чтобы стать друг к другу еще ближе. А потому коротко вздохнула и продолжила, словно в воду прыгнула: — Понимаешь, я совершенно не знала о твоем возвращении. Я поехала с братом в очередную экспедицию, и только через неделю после отъезда из Тириона Тар случайно упомянул это в разговоре. Ты, наверно, можешь представить, что тогда со мной было? Я решила, что раз ты не дал знать, даже через общих знакомых не намекнул, что уже покинул Мандос, то я тебе не нужна. Ведь для того, чтобы прийти к тебе и попросить прощения, я должна была, прежде всего, узнать о твоем возвращении. Тар был удивлен, что я не в курсе, и предлагал мне вернуться в Тирион, но я из упрямства и гордости отказалась. Но он меня все равно перехитрил и сократил поездку, и в итоге вернул меня в Тирион раньше запланированного. И здесь мы тоже в тот раз не остановились. А я и не заметила этого. Лехтэ огляделась вокруг, и на губах ее появилось выражение светлой грусти. Потом подняла взгляд на Атаринкэ, и печаль прошла, словно ее водой смыло, а улыбка стала широкой и ясной. — Если бы мы не пропустили последнюю остановку, то в тот вечер не встретились бы с тобой там, у фонтана — я была бы еще в пути. И тогда кто знает, как бы оно все сложилось, любовь моя.* * *
Какое-то время Искусник молчал, обдумывая услышанное. — Вот что, мелиссэ, не у фонтана, так в другом месте, да, позже, но встретились, я бы обязательно нашел, — посмотрел вдаль, размышляя о чем-то, а потом начал рассказывать. — Первые дни я вспоминал, что значит быть живым. Это не так, как проснуться с утра и встать. Я заново учился почти всему, только намного быстрее. Ты думаешь, что я о тебе не вспоминал, так знай, что это неправда. Только пойми, что за эпохи, что были проведены в Чертогах, я отвык, что есть рядом кто-то, кроме братьев и отца. Атаринкэ сказал правду — фэар других эльдар изредка приближались к его, но из близких более никого не было рядом, даже сына, о чем он решил умолчать. — Я не собирался идти к тебе первым — не я ведь решил расстаться, но ноги то и дело приводили меня к местам, связанным с тобой. Увидев пустым дом, где жили, решил, что ты, как мой дед, вышла замуж второй раз. Не перебивай, пожалуйста, да, я так решил, злился на всех и на себя. А потом… потом была встреча у фонтана… Не спрашивай, почему я тогда сбежал, не надо. А на следующий день, как ты помнишь, я пришел к тебе — за ответом. Мне нужно было знать, любишь ли еще и готова ли вновь быть моей женой. Атаринкэ замолчал, кони неспешно шагали, потряхивая гривами, иногда пофыркивая и отмахиваясь головой от какого-нибудь надоедливого насекомого.* * *
Хорошо, что она заговорила об этом, -поняла Лехтэ. То есть, в самой ситуации, описанной Атаринкэ, ничего хорошего не было, и все-таки сам разговор принес пользу, во всяком случае, ей уж точно. Больше не надо гадать и строить самые дикие предположения, теперь она знает точно. Лехтэ улыбнулась, подъехала ближе к любимому и заглянула в глаза. Конечно, ей самой ни разу не приходилось возрождаться и она не имеет представления, что чувствует тот, кто заново обретает тело. Об этом она ему и сказала. — В том, что ты отвык от меня, — продолжала она, — целиком моя вина, я это признаю и раскаиваюсь. Как тебе объяснить… Ваш бунт и ваша клятва… Против них я протестовала, а не против тебя и нашей любви. Понимаешь, мельдо, я и сейчас считаю, что в той ситуации не могла поступить иначе, и все же я очень сильно жалею, что все эти годы меня не было рядом с тобой. Я не знаю, правда, как разрешить эти противоречия, однако хочу, чтобы ты о них знал. И, хотя и с некоторым опозданием, но все же прошу у тебя прощения. Прости, что оставила тебя и не была все эти годы твоей женой. Я жалею. И уж точно никогда не стала бы женой другого. Даже если бы ты ко мне не вернулся. Знаешь, наверно, теперь, пережив все то, что пришлось, я бы все-таки отправилась с тобой, пусть бы даже это ничем хорошим и не кончилось. И протянула пальцы, показывая, что намеревается взять его за руку. Позволит? Где-то совсем рядом в траве пели птицы, но Лехтэ сейчас их не слышала, она смотрела только на Атаринкэ.* * *
Курво незамедлительно протянул руку в ответ и сплел свои пальцы с пальцами жены и несильно сжал их: — Знаешь, ты тогда поступила правильно, я… я не сберег бы тебя там, в смертных землях, и сам не смог бы пережить это… что ты… по моей вине… нет, ты не должна оказаться в Чертогах, никогда… Сам того не замечая, Атаринкэ сильно сжал пальцы любимой, и лишь чуть дернувшаяся в его ладони рука Лехтэ вернула его в реальность. — Прости, — сказал он и поцеловал ее пальцы. — Знаешь, в Эндорэ было и много удивительного и даже прекрасного, я обязательно расскажу тебе об этом. Если захочешь… и, знаешь, давай не будем больше о прошлом, мы вместе. Свесившись на бок, Искусник обнял жену, насколько это вообще было возможно сделать верхом, а потом, попросив ее вынуть ноги из стремян, перетащил на свою лошадь, усадив перед собой. — Мы ведь не торопимся, мелиссэ… ты показывай, куда ехать* * *
— Я бы обязательно хотела узнать, — кивнула Лехтэ, — обо всем, что с тобой там происходило, и что ты захочешь мне рассказать. И ты прав, не будем больше о прошлом — у меня к нему не осталось никаких вопросов. Мы вместе. Выражение счастья, идущего из самых глубин фэа, осветило ее лицо. Она дотронулась кончиками пальцев до лица Атаринкэ, осторожно, бережно, обвела его брови, скулы. И поцеловала. — Я люблю тебя, — проговорила она и, устроившись поуютнее в объятиях любимого, кивнула, указывая направление: — Нам туда. Ладья Ариэн поднималась все выше и выше. — В той стороне, — заговорила Лехтэ, — как раз там, куда мы едем, примерно в часе пути, растет небольшой яблоневый сад с практически прозрачными наливными яблоками. В Эпоху Древ его еще не было. Я не знаю, кто его посадил и кто заботится. Думаю, что все по очереди. Даже я, уж на что не люблю возиться с растениями, и то по весне стараюсь приехать туда и немного за ним поухаживать, чтобы летом поесть яблок. Они там необыкновенные, вот увидишь. Сами тают во рту. Она вдохнула поглубже пьянящий цветочный дух и положила голову Атаринкэ на грудь. Было удивительно хорошо, так спокойно и уютно, как не было уже очень давно. Она мысленно представила карту Амана, наметила пунктиром путь к цели и послала это все мужу осанвэ. — Там по пути, — продолжала она, — есть овражек. Он появился во Вторую Эпоху. Его можно объехать, там не слишком далеко, а можно разогнаться и перепрыгнуть. Я обычно выбираю второй способ. А рядом с конечной точкой нашего маршрута, недалеко от беседки, есть озеро с самыми красивыми водяными лилиями, которые мне только приходилось видеть. Я очень люблю то место. Мы можем остановиться там на ночлег. Потом Лехтэ посмотрела на восток, туда, где вдалеке возвышались громады Пелори, и проговорила задумчиво: — На долгие шесть эпох горы стали мне вторым домом. Там я провела едва ли не больше времени, чем в Тирионе. А еще занималась резьбой по дереву, училась рисовать. До сих пор любою скачки и скорость. Пару я раз общалась с Арафинвэ и Финдарато. Они были ко мне добры и приветливы. Познакомилась с Мириэль — я ходила в Чертоги Вайрэ посмотреть на ее знаменитые работы, и она сама ко мне подошла. А вот с Нерданэль мы не говорили за все эти годы ни разу. Почему, сама не знаю. Наверно, не о чем было. Лехтэ снова радостно улыбнулась и крепко обняла мужа: — Ну как, заедем в сад?* * *
— Конечно, заедем, — сразу ответил ей Атаринкэ. Мысли же его были далеко — в прошлом, которое он совсем недавно предлагал не трогать боле. «Она говорила с Финдарато… что он ей рассказал? Как теперь быть? Но ведь она сейчас со мной, прижимается, обнимает…» Однако, не только это беспокоило Искусника. — Скажи, — как можно беззаботнее спросил Курво, — какие именно полотна тебе показала Мириэль, что ты видела? Как ни хотел Атаринкэ казаться спокойным, он непроизвольно прижал к себе Лехтэ крепче, ожидая ее ответ. «Только бы не самое страшное, хоть бы она никогда не узнала, что та тварь сотворила с нашим сыном». Несмотря на теплый солнечный день, Курво стало зябко. Мысли унесли его в воспоминания фэа, когда она, оголенная и терзаемая и самим Искусником, и Намо, услышала зов. Сын в отчаянии звал отца. Как он после бился в цепких лапах майар Владыки Чертогов, что не давали покинуть отведенное ему место, как метался, силясь найти выход и как нашел, а потом увидел и не смог отойти от тех еще не полотен, а лишь их идей, что доступны не-живым. Как мог, он тогда поддерживал Тьелпэ, надеясь, что тому хоть немного легче, хоть чуть-чуть прибавляется сил… Позже он искал фэа сына, но тщетно — они так и не встретились в Чертогах. Кони в это время чуть отклонились от маршрута и забрели подальше в поле, где свободная от всадника лошадь Лехтэ радостно начала щипать траву, правда не наклоняясь низко — умное животное понимало, что подпруга не ослаблена, а, значит, не время тянуться к земле.* * *
Вопрос Атаринкэ заставил Лехтэ вернуться в прошлое. Однако оно уже не приносило той прежней невыносимой боли — она притупилась, ведь любимый теперь был здесь, рядом с ней, и так уютно, ласково обнимал. Конечно, тогда, когда она стояла перед гобеленами Мириэль, все было совершенно иначе, и память о тех событиях навсегда останется с ней, как неотъемлемая часть жизни, часть фэа. Лехтэ посмотрела на мужа и в глазах его увидела напряжение. Но вопрос задан, и ответить на него, конечно, надо. — Это было в самом начале Второй Эпохи. Я тогда как раз начала оправляться после известия о твоей смерти. Я почувствовала ее, — на одно короткое мгновение Лехтэ замялась. — Знаешь, неизвестность ведь гораздо хуже любой правды. Сам себе таких ужасов напридумываешь, каких никогда не бывает в жизни, а слухи о происшедшем в Нарготронде и Дориате и без того ходили один другого страшнее. Я хотела узнать достоверно, что там у вас случилось, и для начала пошла в Чертоги Вайрэ. Рассказы о знаменитых гобеленах Мириэль уже успели широко распространиться по Аману, Финдарато же, который мог прояснить хоть что-то, еще не успел в то время покинуть Мандос. Перед мысленным взором снова выросли ряды гобеленов. — Мириэль показала мне все, что успела вышить к тому моменту. Гибель Фэанаро, плен Майтимо, битвы, история в Нарготронде, твоя смерть и еще многое другое. Она замялась, подбирая слова. Она опасалась случайным словом, не желая того, ранить мужа. Ему, находившемуся в эпицентре событий, должно было до сих пор вспоминаться иначе, чем ей — острее. — Финдарато я повстречала немного позднее. Он шел мне навстречу. Увидев, поприветствовал и заговорил. Он не хотел рассказывать мне о том, что между вами произошло — я сама попросила. Он сказал, что не обвиняет вас и прощает. Сказал, что вашими устами говорила Клятва, поработившая вас. Ну и я тогда успокоилась и не стала искать иных ответов. Вот только брата твоего, Турко, я невзлюбила. Лехтэ весело улыбнулась и сморщила нос: — Хотя, конечно, допускаю, что зря. Но все же виноватым если не во всем, то во многом я назначила именно его с этой роковой любовью к дочери Эльвэ. Теперь все прошло, и боль притупилась, хотя и не прошла до конца — ведь сын их все еще не вышел из Мандоса. Лехтэ ехала давно знакомой дорогой и рассматривала постепенно меняющиеся пейзажи. Положив ладонь на руку Атаринкэ, обнимавшую ее, осторожно погладила. Потом повернула голову и посмотрела вопросительно. Что скажет?* * *
Как только Лехтэ начала говорить, тревога почти полностью покинула Искусника. Начало Второй Эпохи, значит, не видела, значит, и не узнает. Он внимательно слушал жену, не перебивая и ничего не добавляя. Когда же она замолчала, Атаринкэ решил все-таки немного ее поправить: — Я хочу, чтобы ты знала правду, раз решила остаться со мной. Он помолчал какое-то время, а потом вновь заговорил, немного горько и с досадой: — В Нарготронде меня вела не только клятва. Это раз. Я пытался вначале отговорить Финдарато, напоминая, что его обязанности перед народом важнее. Это два. Когда он не захотел меня услышать и начал настаивать на своем, что свадьба этого атани, а точнее, слово короля важнее, я начал действовать так, как считал правильным. Это три. Чем закончилось — сама знаешь. Курво почувствовал, как несколько раз вздрогнула сидящая перед ним любимая. Вздрогнула, но промолчала. Атаринкэ же тем временем продолжил: — Что касается брата, он не виноват. Я не знаю, что нашел он в Лютиэн. Эльдиэ как эльдиэ, ничего особенного. Про нее намного больше говорили, чем она того заслуживала. Но что-то помутилось в голове у Турко… возможно, то были чары полумайэ. Не знаю. Но не он виноват в том, что случилось в Дориате. Это моя идея была штурмовать Менегрот именно с той стороны и малым числом. Надеялся, что им будет не до нас, когда с другой стороны на них наседали старшие и Амбаруссар. Зря. Так что можно сказать, что я убил братьев и сам отправился вместе с ними. Теперь ты знаешь больше и, поверь, я не лгу. Куруфинвэ вновь замолчал. Молчала и Лехтэ, однако от мужа не отстранялась. — Мне стоит повторить вопрос? Ты остаешься со мной таким?* * *
Лехтэ подавила желание сразу выпалить то, что думает, и честно принялась размышлять над словами мужа. — Melindo, — заговорила она, — я знаю, кого полюбила и за кого вышла замуж. Надеюсь, за то время, что мы были вместе, я достаточно хорошо изучила тебя. Даже с учетом того, что ты в Белерианде изменился, а в этом я сама имела возможность убедиться во время разговоров по палантиру… В общем, не думай, пожалуйста, что ты меня сейчас удивил. Поверь, чего-то такого я ждала и предполагала. Финдарато достаточно подробно описал, как именно развивались события, остальное можно было додумать. Да, он меня во многом успокоил, но поверь — те слухи, что про вас ходили, были гораздо, гораздо хуже. И да, я тебя все-таки не разлюбила. И ждала. Потом Лехтэ не выдержала и фыркнула: — А что касается братьев — у них свои головы на плечах есть, и не только для того, чтобы носить шлем. Если бы они были не согласны, то могли воспротивиться, поступить иначе. А раз согласились, то и отвечают за себя пусть сами. Она еще раз посмотрела Атаринкэ в глаза и улыбнулась, светло и искренне: — Так что ответ на вопрос остается все тем же. Я тебя наконец дождалась и не думай, что ты так легко от меня отделаешься. Только если сам разлюбил. Тогда я уйду. А если нет — то, уж извини, остаюсь. Ветер донес далекий аромат меда и трав. Лехтэ зажмурилась, подставляя лицо его освежающему, теплому дуновению, и глубоко, всей грудью вздохнула: — Это все уже в прошлом. А потом покрепче обняла мужа и прильнула щекой к его груди.* * *
Какое-то время они ехали молча. Атаринкэ нежно обнимал жену, шептал ей ласковые слова. Потом он тихо запел. Мелодия и слова возникали будто бы сами собой, незамысловатые, но такие искренние. Никого тебя родней Не найти среди полей, Нет таких среди лесов, За морем и средь песков. Сердце я тебе отдал, А в Эндорэ тосковал. Не было, поверь, ни дня, Чтоб не вспоминал тебя. Теперь снова вместе мы, Пусть сбываются мечты. Счастья ты моя звезда, С тобой буду я всегда. Атаринкэ прекрасно понимал, что ему очень далеко до брата-менестреля, но ничего с собой поделать не мог. И не хотел. Незаметно они подъехали к оврагу. — Предлагаю размяться галопом на поле и перепрыгнуть, — сказал Искусник, осмотрев препятствие на их пути. Он спрыгнул на землю и помог спуститься жене, не преминув вновь обнять и быстро коснуться ее губ своими. А потом был восторг полета. Кони, ощущая настроение всадников, радостно неслись вперед, и трехтактная дробь копыт будила в их сердцах азарт. Светло-серая кобыла Лехтэ старалась обогнать гнедую Курво, но та не позволяла, и лишь почувствовав настроение Искусника, дала опередить себя на пол морды, но не более. Через овраг они тоже прыгнули одновременно, успев в воздухе взяться за руки. Проскакав еще немного, перешли в рысь и поехали в сторону сада.* * *
Кровь после скачки резво бежала по жилам, а сердце так и норовило от волнения выпрыгнуть из груди. Когда Атаринкэ, уже в саду, помогал спешиться, Лехтэ быстро обняла его и крепко поцеловала: — Люблю тебя. Потом обвела рукой, словно приглашая посмотреть: — Вот и сад. Деревья росли стройными, ровными рядами, явно посаженные чьей-то умелой рукой. Листья шелестели на ветру, словно пели какую-то незатейливую, милую песню. Слышался щебет птиц. Здесь, на некотором удалении от Тириона, располагался кусочек природной красоты, покоя и благодати. А яблочки в саду были уже совсем созревшие. Они висели, согретые яркими лучами Анара, и, если посмотреть на свет, то можно было даже увидеть семечки. Лехтэ улыбнулась, потянулась к ветке, осторожно ее к себе наклонив, и сорвала одно, самое крупное. Понюхала — пахло медом, теплом и летом, и еще чем-то неуловимым, что было трудно определить, однако при этом оно согревало сердце. Лехтэ протянула яблоко Атаринкэ, вложила ему в ладони, а сама огляделась по сторонам и вскоре нашла то, что искала. — Смотри, — протянула она руку, указывая Атаринкэ на гнездо. — Иволги. Уже лет сто они селятся в этом саду на этом самом месте. Конечно, мне неизвестно, разные ли это птичьи семьи или новые поколения одной и той же, однако все они оказываются одинаково приветливыми. Лехтэ полезла в карман, достала оттуда горсть семян, которые заранее, надеясь на встречу, захватила из дома, насыпала в ладонь и протянула руку. Птица на ветке явно заметила Лехтэ. Она замерла, несколько секунд сидела, очевидно присматриваясь, а потом села на пальцы, проворно перебежала поближе к зернышкам и принялась угощаться. Закончив обедать, несколько секунд сидела, потом взлетела, весело шумя крыльями, что-то прокричала на своем птичьем языке, а после через несколько минут вернулась с цветком в клюве и вложила его прямо в руку Лехтэ. И улетела. Тэльмэ некоторое время провожала ее взглядом, потом проговорила задумчиво: — И так каждый год, с тех пор как первая из птиц здесь поселилась. Я иногда думаю, что может быть это одна и та же. Но это, конечно же, невозможно. Некоторое время она еще стояла, слегка покусывая губу, но и в этот раз тоже не узнала ответа. Потом смешно сморщила нос, улыбнулась задорно и, сорвав еще одно яблоко, откусила. — Ну как, — спросила у Атаринкэ, — нравятся яблоки?* * *
Ответом на вопрос Лехтэ послужило непрекращающееся хрупанье и кивок. Яблоко действительно было бесподобным. Атаринкэ сорвал несколько таких же спелых плодов и угостил лошадей. Те с благосклонностью восприняли подношение, а после их бархатные носы тщательно обследовали руки и карманы нолдо, рассчитывая на продолжение. Искусник дал им еще по яблоку и набрал в сумку с собой — будет, чем перекусить в дороге или к обеду приложится прекрасный десерт. Они шли по саду, и Атаринкэ смотрел, чем сейчас может помочь этим деревьям. В двух местах поправил подпорки для ветвей, еще в одном аккуратно отломал сухую ветвь, чтобы не мешала живым. Большее на данный момент он сделать не мог, да и не было такой необходимости. Про себя же он решил, что обязательно вернется в это место, а, возможно, и не раз, чтобы сделать что-либо полезное для сада — пусть процветает. Уже верхом, Атаринкэ сорвал еще пару яблок и протянул одно Лехтэ. — Кажется, ими никогда не наешься, очень вкусные. Он захрустел сочным плодом, но все же смог спросить: — Куда теперь, мелиссэ?* * *
Лехтэ всерьез задумалась над вопросом. Конечно, можно было бы ехать прямо в сторону беседки, но если знакомиться заново, так уж знакомиться, верно? И поскольку горы ей второй дом, то… И потом, там есть одно незавершенное дело, которое как раз настала пора завершить. — Едем к горам, — решила Лехтэ и на вопросительный взгляд Атаринкэ пояснила, — Тут недалеко есть вершина, на которую я восходила первый раз в жизни, когда-то давно. Подъем несложный, а на высоте примерно в треть пути я себе в тот раз оставила тайничок с кое-какими безделушками, которые по разным причинам решила не забирать домой. — Это было в начале Второй Эпохи, — пояснила Лехтэ. Она хорошо помнила свои ощущения, которые испытала, взойдя первый раз на вершину. Пусть она была не так уж и высока, всего несколько лиг, однако восторг, охвативший душу, от этого не стал меньше. Лехтэ смотрела на открывшиеся перед глазами необозримые просторы, на величественные седые пики соседних гор, упиравшиеся, казалось, в самые облака, однако теперь ставшие к ней чуть-чуть, самую капельку, ближе. Она глядела, и дыхание захватывало, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. И сейчас воспоминания, живые и яркие, с новой силой захлестнули душу. Там узорная, хорошо пробитая тропа вела через неширокую полосу ельника и подходила вплотную к богатому, пестрому высокотравному лугу, простиравшемуся до самых Пелори. У подножья горы бил родник с прохладной и вкусной ключевой водой, у которого они и остановились тогда на привал. Ну, а после уже начинался подъем, покрытый мелкой осыпью. Вот там-то, на высоте около двух лиг, и устроила свой маленький тайничок Лехтэ. Если разобраться, почти детская глупость — забрать эти вещи домой ничто не мешало. Но она решила оставить, а заодно кое-что загадала. Подъем до того места был совсем не крутой. Вот выше без снаряжения они уже вряд ли могли бы забраться без риска переломать ноги. И теперь Лехтэ постаралась как можно понятней объяснить все мужу. Не захочет из-за пустяков лезть неведомо куда — поедут прямо к беседке: — Я не обижусь. Заодно она послала ему на всякий случай осанвэ с маршрутом.* * *
В горы… Атаринкэ эта идея не сильно понравилась — он не взял с собой ничего, что могло бы им помочь при подъеме. С другой стороны, хотелось сделать приятное любимой и больше узнать о том, что ей близко и интересно теперь. — Хорошо, поехали, посмотрим, как там твое сокровище припрятанное поживает. Но… только если сможем безопасно добраться до этого места. Атаринкэ задумался, глядя на немного погрустневшее лицо Лехтэ. — Мелиссэ, если подъем мне покажется опасным, мы приедем туда в другой раз, обязательно, просто возьмем с собой все необходимое. Решив, что у подножия горы можно будет пообедать и отдохнуть, Курво поехал рысью, внимательно следя за дорогой. Места сильно изменились за прошедшие эпохи, хотя ему и не приходилось часто бывать в этих краях при свете Древ, все же он не помнил многое из того, что видел, и помнил то, чего уже не было. Путь, переданный ему осанвэ, не был забыт, и теперь он уверенно направлял гнедую по несильно заросшей травой тропинке. Местность становилась все холмистей, ранее пологие, едва заметные, подъемы сменились склонами, поросшими лесом. Они ехали по извилистой дорожке, которая то огибала холмы, то взбиралась на них, петляя среди деревьев. От пения птиц слегка звенело в ушах, казалось, что Аман не знал и даже не догадывался, что должен увядать и близиться к своему закату. Ладья Ариэн уже начала свое снижение, хотя еще и не сильно заметное глазу, когда Атаринкэ и Лехтэ достигли цели. Родник был там, где его помнила Тэльмэ, тропа, что вела вверх, выглядела вполне безопасной, хотя временами была достаточно крутой. Спешившись, Искусник помог жене тоже оказаться на земле. Безусловно, Лехтэ прекрасно ездила верхом, но разве мог он упустить шанс еще раз обнять жену, прижать к себе, поцеловать… Он расседлал лошадей, отправив их щипать траву, но попросил далеко не отходить, и начал организовывать временную стоянку для отдыха. Впрочем, стоянкой это было тяжело назвать — он развел костер, вскипятил воды и приготовил травяной настой — когда они спустятся, он будет негорячий, можно будет напиться. Есть перед подъемом не стоило, но яблоко не повредит. Лехтэ с ним согласилась. Затушив небольшой костерок, но набрав хвороста для будущего отдыха, прикрыв котелок с отваром от пыли и насекомых, они оставили почти все вещи внизу и пошли вверх по тропе.* * *
Лехтэ доела яблоко и смерила маршрут взглядом. Конечно, немного осложняет дело то, что она в платье, но с этой проблемой она уж точно справится. Ополоснув руки в ручье, она деловито подоткнула подол повыше, чтобы не мешал, и ступила на тропу. Та юркой лентой змеилась вверх по склону, где-то полого, где-то немного круче. В тех местах, которые с натяжкой можно было назвать сложными, она хваталась за руку мужа, возможно немного чаще, чем ей на самом деле требовалось. Время от времени камешки норовили убежать из-под ног, однако обвалов не намечалось, и Лехтэ бодро шла вперед. Наконец, когда те две лиги, о которых велась речь, остались позади, и Куруфинвэ с женой оказались на небольшой площадке. Чтобы подняться выше, уже требовалось снаряжение, но от них в данном случае и не требовалось подобного подвига — они были на месте. Лехтэ замерла, всей кожей впитывая окружающую красоту, потом обернулась к Атаринкэ, обняла его крепко и поцеловала. Затем протянула руку, указывая вверх: — Вон там была конечная точка нашего маршрута. А дальше пещера, ее отсюда не видно. Посмотри, разве тут не красиво? А ведь мы еще, считай, никуда не ушли. Она прикрыла глаза ладонью, всматриваясь вдаль, и на лице появилось мечтательное выражение. Но день уже все-таки постепенно начинал клониться к вечеру, а значит, им надо было спешить. — Вот здесь, — указала она на небольшой камень, по форме напоминающий пирамидку. С помощью Атаринкэ она его легко отвалила и присела на корточки. Под камнем была ямка, а в ямке «сокровища», возможно, сами по себе особой ценности и не представляющие, но, без сомнений, дорогие сердцу. Три кусочка синего янтаря средних размеров, сломанный нож и деревянная птица. Лехтэ достала их, поднялась и принялась по одному передавать Атаринкэ. — Вот, смотри, — объясняла она, — эти камни я нашла во время своего первого восхождения, уже на обратном пути. Мы наткнулись на месторождение, однако оно очень неудобно расположено. Но три камушка я прихватила на память. Синий янтарь, ты знаешь, очень редок, а еще он очень твердый и поэтому труден для обработки. Не каждый за него возьмется, да и мне не хотелось доверять его случайным мастерам. Поэтому я оставила их здесь в надежде, что если ты однажды вернешься, то сделаешь мне с ними что-нибудь интересное. Следом за камнями Лехтэ передала мужу нож с резной рукоятью в виде сложенных крыльев, с одним изумрудом и гравировкой на основании лезвия. — Нож ты наверняка узнал, — продолжала она. — Ты сам мне его подарил. Он был со мной, я им работала, неосторожно подковырнула и сломала. Каюсь, прости. Сам понимаешь, в чужие руки его тоже не хотелось отдавать на починку. Следом за ножом был передан деревянный сокол, расправляющий крылья: — Ну, а птицу я вырезала просто так, от скуки, на очередном привале. Честно сказать, пока делала, мысли были о тебе, потому оставила тут и его за компанию. Я время от времени приезжала сюда, проверяла свои сокровища. С самого начала на них были наложены чары от разрушения, и, как видишь, всё уцелело. Ну как, можно тебя попросить сделать мне какое-нибудь украшение из янтаря и отремонтировать ножик? А птица тебе в подарок, на память о поездке.* * *
«Как же ей было тяжело, как она ждала меня и надеялась…», — Атаринкэ молча прижал к себе жену и долго не отпускал. — Мы вместе, родная, снова вместе… видишь, сбылось. Я ведь прав, да? Ты загадала тогда нашу встречу, мелиссэ… Искусник нашел в себе силы и отстранил от себя жену, посмотрев ей в глаза. — Прости за все горе, что принес тебе, за все, что… — Тут он замолчал, не желая словами причинять лишнюю боль. — Просто за все, любимая. Он вновь обнял Лехтэ, а затем взял камни, нож и, конечно, птичку. Дерево хранило те эмоции, с которыми Тэльмэ ее сработала. Атаринкэ вновь посмотрел на жену, и та поняла его, без слов и осанвэ. Они сплели пальцы и осторожно пошли вниз.* * *
Нужные слова никак не хотели подбираться, а потому Лехтэ просто часто закивала и уткнулась в грудь Атаринкэ. — Да, угадал, — только и смогла выговорить она. Спазм в горле наконец прошел, она вдохнула глубоко и вновь улыбнулась мирной, светлой улыбкой. Как бы то ни было, а она ни о чем не жалеет. Он такой, какой есть, а другого она и не полюбила бы. Тишина обволакивала, дарила мир душе и покой сердцу. Покрепче сжав руку любимого, пошла вместе с ним вниз, к лагерю. Можно было подумать, что они не просто опускаются на пару лиг, а пересекают границу в другой мир, где живут и думают отличным образом. Там иначе дышится, и даже мысли и настроения посещают совершенно разные. Обо всем этом Лехтэ размышляла вслух все то время, что они шли. Лошади их встретили радостным ржанием. Погладив свою серую и угостив ее яблоком, Лехтэ разлила по кружкам напиток и полезла в сумку доставать еду, что они захватили из Тириона.* * *
Тем временем Атаринкэ развел костер и поджарил несколько кусочков ветчины. Овощи и лепешки у них тоже были, так что обед, немного поздний правда, получился неплохим. Лехтэ говорила, много, эмоционально и обо всем. Неужели только сейчас она осознала, что ее любимый вернулся, что теперь она не одна? Искусник же, наоборот, молчал и слушал. Что бы Тэльмэ о себе ни говорила, она не изменилась, для него во всяком случае. Он, как и прежде, видел очень живую любознательную нолдиэ, готовую в любой момент сорваться с места, потому что где-то там есть что-то прекрасное и интересное, а потом вернуться, прижаться к нему и рассказывать, долго-долго, и не отпускать любимого, который, впрочем, и сам никуда не рвется. Курво по-прежнему молчал, и вопрос, прочно засевший у него в голове, так и остался незаданным, он не решился узнать у жены, был ли ею сделан только этот тайник, или где-то дожидается своего часа еще один — с первой детской поделкой, любимой игрушкой… То, что сегодня они домой не вернутся, Атаринкэ понял давно. Сейчас предстояло решить, где они остановятся на ночь. Лехтэ говорила что-то про озеро с лилиями. Что ж, можно и там, а пока что надо поохотиться, иначе они останутся без ужина, завтрака, обеда… Конечно, были еще лепешки, немного ветчины, орехи и, конечно, яблоки, но свежее жареное мясо прекрасно пополнило бы их рацион. — Если отсюда до беседки не очень далеко, предлагаю поохотиться. Там, — Курво махнул рукой в сторону кустов, — есть речка, если не ошибаюсь. Предлагаю добыть пару уток и продолжить путь. Ты как на это смотришь?* * *
— Я смотрю исключительно положительно, — ответила Лехтэ, не раздумывая. — Мясо я люблю, а беседка и в самом деле недалеко. Она замолчала и посмотрела на Атаринкэ задумчиво, чуть прикусив губу. Что именно из сегодняшних событий повлияло, она не знала, не успела еще разобраться, может быть, все сразу, однако теперь муж не делился в ее сознании на два отдельных образа. Он снова, как в прежние времена, стал единым и цельным. И она его наконец «узнала», если можно было так сказать. Лехтэ положила на лепешку кусочек жареной ветчины, откусила щедрый кусок и отпила глоток ароматного травяного напитка. — Знаешь, — снова заговорила она, мыслями возвращаясь к минувшему подъему, — я прежде никогда не делала таких тайников, да и потом тоже. Конечно, сестра мне в детстве рассказывала, как забавлялась подобным образом, но там были именно забавы — цветочки, спрятанные в земле под кусочком стекла, и прочие детские глупости. А тут я вспомнила и решила оставить самой себе такое вот послание в будущее. И тебе, если повезет. Лехтэ улыбнулась чуть смущенно и опустила взгляд. Потом посмотрела на небо. Анар расцветил западный край небосклона в разные оттенки золота, и это было красиво. Если бы они не спешили, можно было бы сидеть и смотреть, как ладья Ариэн опускается все ниже и ниже, как постепенно темнеет, а краски стираются, и небо обретает глубину и начинают проклевываться первые, пока еще почти незаметные, звездочки. Но надо было ехать, поэтому Лехтэ доела свой обед, допила квенилас и, ополоснув руки в ручье, спросила: — Ну как, отправляемся? Речка осталась на прежнем месте, русло ее не изменилось, и уток там, я думаю, мы без труда найдем.* * *
Более они не медлили и направились к реке. Кони шли шагом, прислушиваясь к вечерним шорохам. Местность постепенно понижалась, и теперь могло даже показаться странным, что совсем недавно они забирались на гору. Когда под копытами сыро зачавкала земля, Атаринкэ спешился и предложил Лехтэ подождать его здесь. Ее огорченный вздох и печальное «Если настаиваешь», заставили моментально изменить решение. Они отправились вдвоем, но пешими, кони же остались здесь до их возвращения, пощипывая траву в леске. Утки на реке были, и в изрядном количестве. Без собаки было неудобно, но с третьей попытки Курво поднял в воздух достаточное количество птиц. Стрелы одна за другой отправились в полет. Четыре тушки упало в воду, недалеко от берега. Не мешкая ни секунды, он скинул одежду и вошел в реку. Две птицы обнаружились сразу, еще одна чуть дальше, видимо, ее уже отнесло течением, четвертая была лишь ранена и билась на воде. Быстро прекратив ее мучения, Искусник начал выбираться на берег и смешливо фыркнул, представив себя охотничьим псом. Лехтэ же, оглядев Атаринкэ с головы до ног, с самым серьезным видом сообщила: «Хорош!», а потом рассмеялась, забирая тушки и давая мужу одеться. Когда Искусник с женой вернулись к лошадям, было темно. Ночь обещала быть ясной, звезды ярко мерцали, и не было видно ни следа облаков. — С восходом Тилиона станет светлее, но думаю, нам стоит уже подумать о ночлеге. Ты говорила об озере недалеко от беседки. Мы сможем туда сейчас добраться?* * *
— Конечно, сможем, — без всяких раздумий кивнула Лехтэ. — Тут относительно недалеко, рысью доедем за пол часа, а галопом и того быстрее. Сказав, она подняла глаза и посмотрела на пока еще темное небо: — Хотя быстрее, наверно, не стоит, у нас же последний корабль в Эндорэ не отплывает. Не хватало еще лошадей в темноте покалечить. И они пошли к своим кобылам. Пристроив добычу, Лехтэ с помощью Атаринкэ села верхом, и они отправились к конечной цели своего путешествия. Дорога была ей хорошо знакома, и Тэльмэ уверенно вела их, подсказывая, где следует быть осторожными. На небе ярко сияли блестяще-лучистые звезды, и она прилагала некоторое усилие, чтобы не разглядывать их — для этого еще будет время позже. Вскоре Лехтэ, привстав на стременах, огляделась. — Приехали, — сообщила она Атаринкэ и уверенно свернула с наезженной тропы. Проехав еще вперед метров двести, они увидели в свете звезд большую деревянную резную беседку, узором чем-то напоминавшую виноградную лозу с сидящими тут и там бабочками и всякими разными букашками. — Это она и есть, — просто сказала Лехтэ и протянула руку, указывая немного левее. — А вон там, примерно в лиге отсюда, то самое озеро. Мы на месте, melindo.* * *
И в этот момент первые лучи Тилиона коснулись беседки. Серебристый свет создавал ощущение нереальности, некой иллюзорности, бабочки будто оживали и были готовы улететь, а листья лозы чуть колыхались на ветру. Она, казалось, не принадлежала этому времени, а, может, так и было. Дерево хранило память прошлого, берегло в себе многое, но прежде всего эмоции своей создательницы. Они были разными, переплетались, как ветви лозы. Атаринкэ молчал какое-то время — словами тяжело было выразить охватившее его чувство. — Ты настоящий мастер, — наконец произнес он, покидать это место совершенно не хотелось, но была уже ночь. — Знаешь, поедем сейчас к озеру, устроимся на ночлег, а завтра при свете Анара еще раз взглянем на твое творение. Лехтэ не возражала. К тому времени, как они добрались до воды и выбрали подходящее место, Тилион уже плыл высоко в небе. Первым делом Курво расседлал и напоил коней, отправил их отдыхать. Две кобылы, всхрапнув, разбрелись по лужайке, пощипывая траву, однако далеко от своих эльдар не отходили. Теперь можно было подумать и о себе. Расстелив покрывало на земле, Атаринкэ передал жене тушки уток, которые надлежало подготовить к запеканию, ощипать, выпотрошить, промыть. Сам же он отправился за хворостом для костра. Вернулся Искусник достаточно быстро и разжег огонь, но тут же ушел снова — необходимо было сделать запас на ночь. Через какое-то время, когда он принес очередную охапку, его встретил будоражащий аппетит аромат жарящегося мяса. Яблоки пригодились как никогда — Лехтэ начинила ими утиные тушки. Сев рядом с женой, Атаринкэ наконец оглядел место, где они расположились на ночь, не с практической точки зрения. Вода в озере была гладкой, практически зеркальной, и темной, почти черной. Свет луны бликами играл на поверхности, создавая невероятные картины из отражений. Справа от места их стоянки недалеко от берега цвели лилии, белые при свете Анара, сейчас они казались серебряными. И тишина. Звенящая тишина, лишь изредка нарушаемая плеском воды — то ли рыба играет, то ли зверь какой плывет вдалеке.* * *
На душе было мирно и тихо, и так светло, что и сказать нельзя. Свет Исиля серебрил воду, ветер играл кронами деревьев, и во всей природе, казалось, были разлиты покой и нега. Чудилось, что если прислушаться, то можно услышать далекий-далекий звук дудочки, ее нежную, напевную песню. Игра ветра, или в самом деле далеко в усадьбе кто-то играл? А впрочем, это и не важно. Повинуясь велению фэа, Лехтэ подобрала небольшой кусочек коры, тонкую палочку и зеленый листок. Палочкой написала на листе одно короткое слово «Спасибо», потом быстро сделала из него парус, воткнула в кораблик-кору и пустила в озеро. Куда-нибудь да приплывет. Может к тому, кому адресовано послание? А кому? Лехтэ задумалась. Прошлому, будущему, Аману, может быть даже Средиземью, почему нет? Спасибо этой воде, этим лилиям, зверям и птицам. И любви. Всем по чуть-чуть. Скоро ужин совсем доспел, и они с Атаринкэ пересели к костру. С удовольствием, смакуя каждый кусочек утки, здесь, на берегу озера, казавшейся особенно вкусной, поели, заодно беседуя о разном и одновременно ни о чем. Просто самый обыкновенный разговор без конкретной темы, однако именно потому для Лехтэ такой желанный и такой родной. Она откусывала маленькие кусочки и одновременно исподтишка бросала на Атаринкэ взгляды. Любовалась им, его фигурой, сейчас почти скрытой в темноте, его расслабленной позой, в которой, несмотря на видимый покой, ощущалась сила. Потом она встала, подошла к озеру, чтобы ополоснуть руки, и, посмотрев, как красиво серебрится в лучах Исиля вода, и, покоренная этой красотой, решила искупаться. Медленно разделась, на одно короткое мгновение замявшись, но потом подумала, что чужих здесь нет, и, решительно скинув с себя все, шагнула в озеро. Вода была теплая, ласковая и манящая. Она улыбнулась, окунулась поглубже, сделала пару гребков, снова встала на ноги, и посмотрев на небо, рассмеялась так легко и чисто, как не смеялась наверно очень давно. Лехтэ оглянулась, стоя по пояс в воде, и поискала глазами мужа. На лице ее появилось вопросительное выражение. Присоединится к купанию или нет?* * *
Искусник замер, с восхищением глядя на жену. Стройная, гибкая, с великолепными темными волосами, которым Исиль дарил серебряные искорки. Он не мог видеть, но точно знал, что почти такой же свет горит в ее глазах. Почти, потому что для него он был чище Тельпериона. Когда супруга повернулась к нему и выжидающе посмотрела, он понял, что точно не останется на берегу. Однако прежде чем присоединиться, он подготовил им удобное место для отдыха — потом, был уверен, будет не до этого. А Лехтэ, чуть проплыв на спине, вновь встала на дно и глядела, как ее любимый идет к ней. Атаринкэ подошел почти вплотную, провел рукой по ее бедру вверх, очертил её плавные контуры и остановился на ее груди. — Моя, — прошептал он и вовлек в поцелуй, горячий, глубокий и такой искренний. Руки скользили по телу жены, и казалось, вода вокруг них закипает. Лехтэ ласкала его плечи, грудь, целовала и прижималась к нему, словно желая раствориться в супруге. Она вскрикнула, когда пальцы мужа под водой коснулись ее там. — Ты моя лилия, мой лунный цветок, — горячее дыхание Атаринкэ коснулось ее шеи и уха, на котором тут же сомкнулись его губы. Лехтэ вцепилась своими пальчиками ему в плечи и, не сдерживаясь, застонала, вновь ощутив его ладонь между бедер. Пора было выходить из воды — Курво подхватил жену на руки и, не прекращая целовать, отнес к расстеленному покрывалу, осторожно опустил и лег сам, рядом. Песок был жесткий, еще и с мелкими камешками. Представив на мгновенье, что Лехтэ ощутит все это своей спиной, он порывисто обнял жену и, перекатив, устроил на себе.* * *
Больше держаться не было никаких сил. Фэар начали уже свой танец, подгоняя роар. Кровь бежала по жилам все быстрее, гулко билась в ушах, и дыхание срывалось. Руки Лехтэ гуляли по телу любимого, лаская, распаляя, добиваясь, чтобы огни в глазах его горели ярче звезд, а дыхание превращалось в стоны. Она замерла на мгновение, потом приподнялась и снова медленно опустилась, насаживаясь… И, кажется, после этого потеряла все-таки связь с реальностью. Оба они потеряли. С губ Атаринкэ сорвался рык, да и сама она застонала в голос. Переплетения фэар в этот раз напоминал какую-то дикую пляску, а не лиричный, степенный танец. Она с силой сжимала его плечи, оставляя, кажется, синяки и не обращая на это никакого внимания. Все быстрее и быстрее. Громче стоны, горячей дыхание. Мир словно сжался до одной бесконечно малой точки и вдруг взорвался, оглушая, ослепляя. Лехтэ закричала и без сил повалилась Атаринкэ на грудь. За спиной, в озере, отчетливо плеснула рыбка.* * *
Еще не раз за эту ночь раздавался такой сладкий для слуха Искусника крик Лехтэ. Они словно не могли насытиться друг другом, будто не верили, что вновь вместе, что разлука более не грозит им. Наконец, Атаринкэ укутал заснувшую жену, обнял, практически еще и закрывая собой от ночной, а точнее, уже почти утренней прохлады. Он уснул, зарывшись лицом в волосы жены, вдыхая ее запах, такой родной и любимый. А на озере цвели лилии.* * *
Нежный золотой рассвет занимался над озером. Кружевные деревья окутались золотистой дымкой, золотом плеснуло на листья и травы, золотые блики Анара отражались в воде, и даже перья лебедей, прилетевших в этот ранний час, казались чуточку золотыми. Над водой поднимался прозрачный белесый туман, придавая пейзажу легкое ощущение нереальности. Радостно заливались птахи, славя зарю, и лилии, купаясь в молодых лучах, казалось, славили тоже. Можно было подумать, что вся природа застыла на самой границе безвременья, там, где нет прошлого или будущего, а есть только это утро, это щедро разлитое по округе золото и приветственный гомон птиц. Начинался новый день. Лехтэ перевернулась во сне, открыла глаза и улыбнулась.* * *
Атаринкэ почувствовал, что любимая проснулась и, немного зябко поежившись, потянулся. — Утро доброе, мелиссэ, — поздоровался он с женой и ласково поцеловал ее плечо. — Не холодно? Увидев, что Лехтэ собралась вставать, остановил ее, укрыв и своей частью покрывала: — Подожди немного, сейчас сыро и несколько промозгло, я разведу костер, тогда и встанешь — сразу к огню. Курво быстро надел штаны и тунику, положил хворост на вчерашнее кострище и высек искру. Язычки пламени сначала робко, почти что неохотно попробовали древесное угощение, довольно облизнулись и с дружным потрескиванием приняли подношение. Атаринкэ достал вчерашнюю утку и подогрел на углях, вскипятил воду, добавив душистых трав, и позвал Лехтэ: — Готово, родная…* * *
— Доброе утро, melindo, — отозвалась на приветствие и потянулась к Атаринкэ с поцелуем. Настроение было мирным и благостным. Против того, чтобы поваляться еще немного, она ничего не имела, и, подперев щеку ладонью, принялась наблюдать, как муж хлопочет у огня. Что и говорить, восхитительная картина, о которой она втайне мечтала всякий раз, когда приезжала к этому озеру — разделить радость и красоту этого места с любимым. И вот сбылось. Атаринкэ позвал, и Лехтэ проворно выскользнула из-под покрывала, оделась и, наскоро расчесав волосы, подсела к огню. Принюхалась к запахам утки и трав и улыбнулась: — Спасибо, melindo. Чудесно пахнет. Лехтэ протянула руки к костру, и тепло проворно разбежалось по жилам, разгоняя легкую сырость утра. Плечи сами собой расправились. Лехтэ потянулась к сумке и достала пирожков, захваченных вчера из дома. — К напитку, — пояснила она. И потянулась к утке. Оторвав пару ножек, одну протянула Атаринкэ, во вторую с удовольствием вонзила зубы сама и спросила: — Как спалось? Я такой приятный сон видела — пригород Тириона, праздник, я танцевала. Мне даже казалось, будто я слышу музыку. А тебе что-нибудь снилось?* * *
— Я еще ни разу не видел сны после… — Курво оборвал себя на полуслове, — нет, не снилось. А ты, надеюсь, танцевала не одна? Не помнишь, тебя не приглашал никакой темноволосый нолдо? Если нет, то мы это сейчас исправим. Атаринкэ отставил кружку с недопитым отваром, встал и протянул Лехтэ руку, приглашая. Они кружились по берегу в танце под мелодию, слышимую только ими — мелодию их сердец, их любви. — Моя лилия, — с восхищением произнес Искусник, сплел пальцы с ее и потянул в сторону беседки, — пойдем, покажешь ее мне при свете Анара.* * *
— С удовольствием, — ответила Лехтэ, беря Атаринкэ за руку. — Лилия… Мне нравится. И, подавшись вперед, поцеловала мужа. Утро уже успело набрать силу, яркий свет Анара щедро изливался на луга. Пели птицы. Прямо из-под ног вспорхнул жаворонок, видимо напуганный их приближением. Они остановились, и некоторое время Лехтэ смотрела ему вслед. Травы слегка колыхались от дуновения ветерка, ласкали ноги. Луг пестрел обилием ярких красок. Лехтэ шла и срывала травинки по одной, сплетая в венок. Хотелось как-то сохранить эту красоту, и Тэльмэ решила при случае использовать эти цветы, что росли на поле, в одном из узоров. Или даже можно будет вырезать картину из дерева на эту тему. Идя вперед, раздвигая руками травы, она напевала негромко ту песню, которую слышала во сне. Странно, обычно ей тоже ничего не снится после. Видимо сегодня, точнее вчера, действительно случилось нечто особенное, раз все пережитые эмоции выплеснулись в такой вот сон. Венок скоро был совсем готов, и Лехтэ, надев его на голову, закружилась, подставляя лицо небу и солнцу. Скоро они дошли до беседки. — Ну вот, — сказала Лехтэ вслух и провела рукой по гладкому, полированному дереву. Сегодня, как и вчера вечером, поблизости не было видно хозяев. Впрочем, и час пока еще был ранний. Беседка стояла на самой границе усадьбы, и из нее открывался замечательный вид на вишневый сад, на цветущее разнотравье и на блестевший вдалеке за деревьями небольшой рукотворный пруд. Лехтэ ласково и немного задумчиво провела по деревянной лозе рукой и посмотрела на Атаринкэ.* * *
Если ночью беседка покорила своей загадочностью и волшебством, то сейчас она восхитила Искусника тем, как умело была сработана. Он изучал узор, смотрел, как сделаны крепления и даже немного удивился наличию защитной магии. — Замечательная работа, мне очень нравится. Думаю, хозяева тоже остались довольны. Утро постепенно превращалось в день, стоило подумать и об обратной дороге. Они шли назад, к озеру с лилиями, сплетя пальцы и разговаривая обо всем, вновь понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда, без труда улавливая эмоции и желания по, казалось бы, незначительным жестам. Путь домой занял почти весь день — Курво и Лехтэ ехали не торопясь и останавливались, когда хотелось получше рассмотреть красивый цветок или необычное дерево.* * *
В середине дня они остановились пообедать оставшимися припасами, а потом сели на лошадей, направив их к Тириону. По дороге Лехтэ рассказывала о разных забавных происшествиях, случавшихся с ней в тех местах, что они проезжали. За семь эпох таких историй накопилось немало. Здесь оторвалась лямка рюкзака, и все вещи высыпались на землю, там во время одной из стоянок пришел в гости ежик. В овраге она, было дело, обронила камень, спустилась за ним, да так и не смогла найти, словно сквозь землю провалился. Но гораздо больше, конечно, происходило интересных и милых событий. И теперь она охотно делилась с Атаринкэ для того, чтобы ее жизнь, что прошла без него, стала и его частью тоже. Анар уже позолотил западный край небосклона, когда впереди показались белые башни Тириона. Они остановились, Лехтэ коротко вздохнула, улыбнулась светло и задумчиво проговорила: — Знаешь, всегда капельку грустно возвращаться домой. Как будто что-то важное ушло навсегда и больше никогда не вернется, или закрылась безумно интересная страница книги. Эту поездку я буду вспоминать с нежностью. Она нам очень много дала. Точнее, вернула. Она подъехала ближе к любимому и взяла его за руку. И снова посмотрела на блестевшие в солнечных лучах башни и хрустальные лестницы. И проговорила тихо: — Я люблю тебя.* * *
Атаринкэ не стал отвечать на признание Лехтэ, он распахнул осанвэ, позволяя ей окунуться в его подлинные чувства. Они проехали по улицам Тириона, неспешно и немного задумчиво, молча для окружающих, но не друг для друга. Во дворе дома они одновременно спрыгнули с коней, так же молча, словно боясь разрушить возникшую между ними связь, завели их, не забыв положить сена, и, держась за руки, пошли к дому. Атаринкэ остановился перед дверью их комнаты, открыл ее, внес Лехтэ на руках и первым нарушил молчание: — Люблю тебя…