Олег, не ешь пирог!

Серёжа сидел за углом и, приморгавшись на белый (белый и вечерний) свет, Костя понял, что сидел он на своей многострадальной колонке, а его роскошная псовая шуба неприютно лежала у Серёжи на коленях. Ещё Сережа ковырял в роскошной шубе пальцем дырку, и поэтому у Кости появилось чувство, что он — Костя вот — прямо сейчас вторгается в пределы… приделы… Да ну нахуй! — Ты че тут, а? — глубокомысленно спросил Костя у роскошной псовьей шубы, и её чёрная блестящая морда улыбнулась Косте доброжелательно, всеми сорока зубами. Костя посмотрел на колонку, на которой едва помещался сам Сережа и Сережина шуба, посмотрел по сторонам: стены, вечер, кирпичи — и, потоптавшись для проформы, плюнул в сторону и сел на асфальт. На холодный и грязный асфальт чистой и горячей жопой, а Сережа посмотрел на него, как на маленькую и больную головой собачку, но ничего не сказал. И поэтому Костя продолжил до него доебываться, потому что… — Че ты, а? — спросил Костя и он хотел легонько стукнуть Серёжу в закрытое краем шубы колено, но промазал и попал ладонью на всё тот же грязный холодный асфальт, неприветливый, сука, не домашний… — Ты, я смотрю, протрезвел? — Сережа спросил Костю в матерящуюся отчаянно и глухо макушку (Костя осторожно возвращал себе равновесие на неуютной асфальтной твердости), и он это равнодушно-похуистично спросил, Косте не понравилось. — Я проблевался уже, ага, — доверительно ответил он снизу вверх, усаживаясь по-турецки, — только об этом никто не знает… бля, вот теперь ты знаешь, а ты не говори никому, а то Антон… — Антон занят, — перебил его Сережа и глубоко вздохнул, — там кто-то в проходе наблевал, и телка поскользнулась, и… Бля, хули ты ржешь, дебил, Антон же тебя уроет, ну! Костя не ржал, он смеялся. Отсмеявшись, Костя спросил: — А ты хули такой серьёзный, а? — у Кости заметно полегчало в голове (и желудке, что заебок), но он все ещё был в настроении любить весь мир, а особенно — одного Серёжу. Который сидел на блядской отвоёванной колонке и чет загружался… — Ну, пойдём этого отпиздим, который Олежка… «Олежка — говна тележка», бля… пошли, а то че он… — Его уже жизнь отпиздила, не надо, — сказал Сережа и покачал мокрой смешной челкой, — блаженненьких обижать грешно, Кость, не надо… — А ты читал, что у тебя хуй маленький! — радостно закричал Костя, и Сережа больно пнул его по бедру носком кроссовка, и шуба ему не помешала, пидору, а потом он Костю нашел чем подъебнуть, пидор и есть: — А ты Оксикодона переделывал, строчки, фу, Кость, — сказал он тоже громко и возмущённо, — это зашквар ебаный вообще, некультурно. Костя пригорюнился. Потому что реально же — ну такое, и пирог проебали, суки, наверное, «говна тележка» сожрал незаметно, с него бы сталось. А потом Костя решительно почесал щетину и парировал: — А кто нет? — спросил Костя, и Сережа развёл плечами и нихуя не сказал. Потому что хуле тут скажешь — по фактам, нахуй, кто — нет. — А ты филлипинский знаешь? — спросил Костя у Серёжи, и Сережа сказал, что нет такого языка. — В смысле «нет», — спросил Костя, — а на каком Окс баттлить тогда будет — свой придумает, э… Сережа сказал, что он долбаеб. Костя. Хотя и Оксигондон тоже, наверное, и Сережа опять загрузился, замедитировал над шубой своей, и Костя вежливо подбросил в культурный и дружеский диалог дровишек. — Че, как там Славян, кстати, — спросил Костя, — держится малый? Не поехал кукухой сильнее обыкновенного, ну на почве всяких черножопых филлипинцев и межрасовой дружбы народов… — У него с девоч…с этой, — сказал Сережа через непонятную длинную паузу, — третий медовый месяц, или хуй пойми — че-то такое, вроде. Они свалить хотят, поездить… Девочка у него есть, плотно так, и… Костя подумал, что одному немецкому герру-херу и жена особо не мешает, в принципе, но не весь же свет клином на Оксиденисе сошёлся, так, и поэтому Костя свернул совсем не туда куда-то. — Мы ж нормально, — сказал он шубе на Сережиных коленях, — нормально всё. Подумаешь, пообтирались слегка, баттл это… — Я нормальный, — сказал Костя горячо, с непонятным внутренним жаром, — пацан, ты ж это… Без обид, Серёж. И что хуй у тебя маленький, это ты сам про это начал, и это… дочь свою я тебе не дам ебать, я детей не хочу… не в этом плане, бля, а в принципе — ну и зачем они, дети, пиздюки, и ты не обижайся, если че, донаты придут, Сереж, и это, шуба у тебя… — Ты говорил, что я в ней на старую шлюху похож, — улыбнулся ему Сережа подсохшей в белом вечере чёлкой и глазами (глаза без чёрных очков были у Серёжи, ну, хорошие. Красивые, что ли, глаза, и без пидорства — объективно. Блескучие, быстрые и круглые, заебись глаза). — И не на старую совсем, — а потом Костя вспомнил, что Сережа Аббалбиск в шубе и на шлюху был совсем не похож, и сказал, — и ты тоже заебись пацан, я тебе серьезно говорю, я проблевался, а это значит, что я почти трезвый, а ты… — Тебе че, вписаться некуда? — Сережа вдруг встал. И шуба чуть не ебнулась на Костю всем роскошным чёрным псовым весом и запахом, и Костя сначала горячо замотал головой, а потом подумал и сник — головой и всем смертельно трезвеющим телом. — Да там парень один был, — начал Костя, — и баба его, короче, и я… Сережа подошел совсем близко, неправославно (если не на баттле, конечно, там — можно). Сережина большая всратая шуба, Сережина колонка, Сережина челочка и чёрные-чёрные очки — все это навалилось на Костю лавиной и придавило к холодному и грязному асфальту. И пусть Сережа пиздел, что у него маленький хуй, сейчас Костя готов был поклясться на бороде Забе, что нормальный. Хуй. И Сережа нормальный пацан, и он, Костя, и бывает же так, что срываются планы на ночевочку и вообще, а баттлы это блядь баттлы и нихуя больше, а у Славы Гнойного всё пусть хорошо с девочкой, и даже у хера из Германии тоже, а у Оксимирона есть красивый котик, и поэтому он тоже не совсем говно-человек, и Олежка, у него лицо доброе, ебало в смысле, а что хуй маленький, так это пиздеж, Костя — Вставай, хуле ты расселся тут, — сказал Сережа и поставил на Костю колонку, — бери вот и пошли… Возможно, ещё Сережа сказал: «Хуй тебе покажу», но это он сказал отворачиваясь и напяливая на себя роскошные псовые меха, и Костя не был на сто процентов уверен (и протрезвел он хорошо, но не до конца), и вообще — главное, чтоб человек был хороший. А Сережа Аббалбиск Косте нравился, и даже не на баттле, вот.