***
Снейп аппарировал на Диагон-аллею, задыхаясь, раздраженно рванул с шеи шарф и только спустя несколько мгновений заметил, что промахнулся с аппарацией. Вместо «Удивительных ультрафокусов Уизли» перед ним был «Борджин и Беркс». Ноги предательски дрожали, на спине выступила липкая испарина. Похоже, из больницы он сбежал рановато, но у него больше не было никаких моральных сил там находиться. Его выводило из себя буквально все. Он почти не спал ночами, потому что стоило уснуть – и ему снились кошмары. Мысль о том, что он опять угодил в очередную кабалу (на этот раз – к министру) и неизвестно сколько будет отрабатывать на ненавистной работе, вгоняла его в депрессию, а Гермиона со своим участливым отношением только делала хуже. Он помнил, как ему было противно, когда он думал, что она осталась с ним из жалости, и проходить это снова не хотел, а как говорить с ней об этом – не представлял. Вдобавок, он не предполагал, что отсутствие связи так на него подействует. Раньше было как-то проще – он интуитивно ощущал мысли и настроение Гермионы, даже несмотря на ментальный блок. И вопреки ее опасениям, вовсе не чувствовал себя связанным по рукам и ногам, скорей наоборот – ему было приятно… принадлежать ей вот так, ведь она принадлежала ему точно так же. Теперь же, лишившись этого ощущения, он не находил себе места и срывался на ней, хоть и понимал, что ведет себя как последняя сволочь, и, по сути, ничего не поменялось. Всего-то и надо, что чаще разговаривать. А как разговаривать? Он помнил, что там, в пещере, Гермиона призналась ему в любви. Но он не успел ответить, а теперь не знал, как вернуться к этой теме. Почему-то казалось, что едва он произнесет эти несчастные три слова, как опять попадет в очередную зависимость, хотя эти слова на самом деле ничего не меняли. Кроме того, его преследовала параноидальная мысль о том, что Гермиона ждет от него этих слов, и если не дождется, то решит, что он просто позволяет себя любить. Он понятия не имел, как говорить о любви. И как вести себя после того, как эти слова прозвучали. Собственные попытки в романтику и заботу казались ему донельзя жалкими и смешными. А он не хотел быть ни жалким, ни смешным. В его день рождения Гермиона, слегка разочарованная тем, что не может устроить полноценный праздник, подарила ему новый планнер, явно сделанный на заказ (когда только успела?) – строгая, дорого выглядящая кожаная обложка с серебряными уголками, серебряная монограмма, качественная плотная бумага, внутри отдельный блок для новых идей. Почему-то этот блок расстроил Снейпа сильнее всего – какие теперь новые идеи… Неизвестно когда он вообще сможет заняться чем-то своим. Наверное, и от близнецов придется уходить. Гермиона, увидав выражение его лица, решила, что подарок ему не понравился, и тоже расстроилась. К концу дня они опять поругались из-за какого-то пустяка, а ночью Снейп долго сидел у ее койки и неотрывно смотрел на спящую девушку. Будто хотел насмотреться наперед, уже зная, что им вот-вот придется расстаться. Раньше их держала связь, и волей-неволей приходилось приспосабливаться, искать компромиссы, договариваться, переступать через себя, и каждый раз это давалось ему ценой неимоверных усилий, хотя результат, безусловно, того стоил. Значит ли это, что без связи у них уже не будет никакого стимула это делать? Северус прекрасно понимал, что в какой-то момент Гермионе попросту надоест обходить острые углы, искать эти самые компромиссы и делать вид, что его колкости ее не задевают. Иногда ему удавалось вовремя прикусить язык, но гораздо реже, чем надо. Неужели их жизнь будет вот такой? Он будет вечно неудовлетворен тем, что делает, а она… что она? Гермиона, казалось, могла заниматься чем угодно, она и проектом вечерней колдовской школы занялась с энтузиазмом, тогда как он с трудом сдерживался, чтобы не начать орать и биться головой о стену. На самом деле, им просто нужно было выбраться из душной больничной атмосферы, успокоиться, поговорить… И тут Гермиона взялась за Лонгботтомов. Получилось это совершенно случайно. В тот день умер Фрэнк Лонгботтом, давно превратившийся в овощ. Невилл даже не плакал, просто молча сидел у койки отца, пока тело не забрали, чтобы подготовить к погребению. На Гермиону это подействовало как ведро ледяной воды за шиворот. Она несколько часов провела, рисуя какие-то схемы на листке пергамента, потом попросила Паркинсон привести двух колдомедиков посовещаться. Снейп не хотел вмешиваться, полагая, что это не его дело, но она, переговорив с… коллегами?.. обратилась к нему: – Ты, наверное, будешь ругаться, но у меня есть одна идея. Когда она объяснила, что собралась делать, он вытаращился на нее как на полоумную. – Ты с ума сошла? Я видел отчеты экспертов, там нечего спасать. – У Фрэнка Лонгботтома – возможно. Но у миссис Лонгботтом состояние получше, чем было у него. Она явно что-то помнит, она пыталась общаться с Невиллом. Ее сознание просто заблокировано вследствие сильного болевого шока. Если мне удастся обратить это изнутри… заставить ее хоть на мгновение забыть о том, что она испытала... – Это не сработает. Ты вообще соображаешь, что значит проникать в ее сознание твоим методом? Ты свихнешься на месте! Вдобавок, у тебя теперь нет никакой защиты, как нет и бесконечного источника магии. Ты не потянешь. – Мне помогут. И у меня есть это, – она раскрыла ладонь, показывая энергокристалл. – Маккирби вынес их из отдела артефакторов, это самые мощные из тех, что я зарядила. И для меня они работают так же, как работали для тебя. Гребаный Гриффиндор. Когда она прекратит спасать других за свой счет? И как ему смириться с тем, что однажды она выкупит чью-то жизнь ценой своей? – И чего ты ждешь от меня? – нахмурился он, с трудом подавляя внутреннюю дрожь. – Ты будешь каждый раз прыгать из окна и надеяться, что я тебя спасу? – Когда это я просила тебя спасать меня? – она сжала кристалл, и сквозь пальцы пробилось слабое свечение. – Я спрашиваю твоего мнения, потому что для меня это важно. – Тебе не нужно мое мнение. Ты уже все решила. Ты едва стоишь на ногах и колдуешь вполсилы. Если ты рискнешь провести подобную… процедуру, то больше тебе колдовать не доведется. – На самом деле, там не нужна такая уж большая мощность, – возразила Гермиона, придвигаясь ближе к нему, чтобы заглянуть в глаза. – Все дело в технике. Это даже не легилименция. «Конечно, не легилименция. Это гораздо хуже. И как мне потом жить, если я позволю тебе это сделать, и что-то пойдет не так?..» – Я отказываюсь смотреть, как ты опять роешь себе могилу, – решительно ответил Снейп. – Северус… – Нет. Что за безумная страсть вмешиваться в естественный ход событий? – Но я действительно могу… – Не можешь. Ты просто хочешь всенепременно прыгнуть выше головы. Чего ради? В ее глазах мелькнула боль, и тут до него начало доходить. Родители. Ну конечно. – Потому что у Невилла больше никого не осталось, – твердо произнесла она, подтвердив его догадку. – И если я могу хотя бы попытаться… «И в итоге я тебя потеряю». Драконье дерьмо, да когда же это кончится? «А тебе бы понравилось, если бы она была занудной домохозяйкой, вяжущей шарфики и весь день простаивающей у плиты? Разве ты не любишь в ней в том числе и это – что она ищет способы сделать мир вокруг хоть немного светлее?» Это невозможно было вынести. Ему казалось, что еще немного – и он задохнется. Кликнув Добби, Снейп велел ему добыть палочку из кабинета главного целителя. Молча отправился в палату Лонгботтомов, молча наблюдал, как Гермиона быстро объяснила Невиллу, что именно собирается сделать и что потребуется лично от него. Как взяла Алису Лонгботтом за высохшую руку, в другой держа сразу несколько кристаллов, и как еще два колдомедика, мужчина и женщина, взялись помогать – один держал ладони на плечах Гермионы, другая тоже «включилась» в пациентку. В какой-то момент Невилл позвал мать и принялся что-то нашептывать ей на ухо. Гермиону вдруг скрутило, она забилась в судорогах словно под пыточным проклятием, и Снейп держал ее вместе с колдомедиком, испытывая дикое желание прикончить их всех, схватить Гермиону и бежать куда глаза глядят. – Это стандартная побочка методики, – попытался объяснить ему целитель. – Не волнуйтесь, все под контролем. Он не мог не волноваться. Никак. Особенно когда у Гермионы из носа закапала кровь. Глупая девчонка. Он не запомнил, сколько это длилось, хотя вряд ли долго. Когда кристаллы в руке Гермионы почернели, вторая целительница оторвала ее пальцы от запястья миссис Лонгботтом. Северус крепко обхватил ее за талию, чтобы она не сверзилась с койки на пол. Она смотрела на него стеклянными глазами, пока колдомедик работал уже с ней, «выводя» ее обратно. Алиса шевелила губами, будто силясь что-то сказать. Ее мутный взгляд был прикован к лицу Невилла, по щекам текли слезы. А потом она протянула к нему трясущуюся руку. – С-с-с… с-с-сын… н-н-н… Невилл моргнул и вытер мокрое лицо. – Она все помнит, – прошептала Гермиона. – Ей мешает память боли. Но ее пытали меньше. Я не знаю, станет ли она такой, как раньше, но она тебя помнит, Невилл. Она знает, кто ты. – Сомневаюсь, что Сметвик одобрит подобный метод терапии, – пробормотал целитель, отпуская ее и убирая палочку. – Но мы попробуем, положительная динамика налицо. И пробовать мы будем без тебя, Грейнджер. Тебе больше нельзя. Если все получится – запатентуешь методику. Без тебя бы точно никто не рискнул. Снейп отмахнулся от сбивчивых, суетливых попыток Невилла хоть как-то поблагодарить, помог вернуть Гермиону в палату, сам влил в нее релаксант – ее потряхивало, будто она опять попала под Crucio, и он понятия не имел, сколько еще ее будет трясти, и каковы последствия. Но по-настоящему он испугался, когда она уткнулась носом ему в грудь и начала взахлеб рыдать. Такой он ее еще не видел. И даже приблизительно не мог представить весь масштаб накрывших ее сейчас эмоций. Возможно, нечто похожее он ощущал, когда умерла мать. Пришлось вызвать дежурного целителя. Тот, выяснив, в чем дело, наорал на Снейпа. Даже заявил, что если она после сегодняшнего окончательно сляжет, это будет целиком и полностью его вина, раз не сумел отговорить ее от этой затеи. Это было уже выше его сил. Он дождался, пока она успокоится и уснет, велел Добби принести ему из дома какую-нибудь одежду и сбежал из больницы. И теперь стоял посреди Лютного как дурак, шатаясь и судорожно глотая холодный затхлый воздух. Как разгрести эту кашу в голове? Поговорить с Дамблдором? Ну уж нет. Поттер, правда, оставил портрет в палате еще в первый день, но Северус, придя в себя, приказал Добби отнести его в дом Гермионы и поставить на каминной полке в гостиной. Эльф пару раз докладывал, что Дамблдор уговаривал его вернуть портрет в больницу, чтобы он мог пообщаться и с мисс Гермионой, и с мастером Северусом, но Снейп был непреклонен. Пойти к Нарциссе? Еще глупее. К Макгонагалл? Лучше прыгнуть в Темзу. Нет, он не сомневался в своих чувствах к Гермионе. Не сомневался настолько, что сердце всякий раз сжималось в предчувствии боли, когда с ней что-то приключалось. Когда он видел ее без сознания, раненой, в крови. Однажды он уже потерял единственное, что было ему настолько дорого. Второго раза он просто не переживет. Что угодно, только бы хоть ненадолго переключиться, иначе он реально сойдет с ума. В магазине Уизли, как обычно, было полно посетителей, но он поднял воротник повыше, закрыл лицо волосами и прошел в служебные помещения. Его почти сразу нагнал Фред… нет, Джордж. – Ба, профессор, это вы или кто-то стащил у вас волосы для Оборотки? Вас разве уже выписали? – Почти, – буркнул он, решив не тратить время на очередное «я вам не профессор». – Мне надо в лабораторию. Джордж с сомнением оглядел его с головы до ног: – А вы уверены, что вам уже можно? Вид у вас… кхм… – Я поправлюсь гораздо быстрее, если буду заниматься делом, а не торчать в Мунго. – И то правда. Но министр сказал, что… – Что бы там ни говорил министр, а мы подписали контракт, разве нет? Джордж просиял: – А я уж думал, что вы под шумок решили от нас сбежать. Идемте, мы с Фредом придумали такую офигенную штуку… Вы как, надолго, или вам надо вернуться? Он подумал о Гермионе, цеплявшейся за него даже во сне. Как бы паршиво ему ни было, но нельзя ее вот так бросать. – До ночи можно поработать. Завтра утром приду снова. Как ни удивительно, но от вида плюющихся разноцветными искрами котлов и запаха гари ему полегчало. – Что вы тут опять намешали, чудовища? – привычно рыкнул он, скидывая мантию, закатывая рукава свитера и стараясь поменьше прихрамывать. Позже. Он подумает обо всем этом позже. А сейчас – самое время поработать ножом.***
Гермиона проснулась с такой дикой головной болью, что поначалу даже не могла открыть глаза. В лоб изнутри будто колотило дубинками стадо бешеных троллей. Глухо застонав, она зарылась лицом в подушку. На затылок тут же опустилась прохладная рука и приятно помассировала голову. – Кажется, я говорил, чтоб ты этого не делала, – сказал Северус, звякая склянками. В его голосе не было обычного укора или язвительности – только усталость. На мгновение она почувствовала себя виноватой – он явно не хотел опять возиться с ней после очередной «операции по спасению», а она, как обычно, не оставила ему выбора. Но разве могла она поступить иначе? И разве он сам не поступил бы так же, окажись он на ее месте? – Выпей, полегчает, – он вложил ей в руку стакан, и Гермиона безропотно проглотила горьковатую вязкую субстанцию, сильно пахнущую мятой, даже не уточняя, что это такое. В голове постепенно перестало стучать. Что он туда намешал? Больничные зелья были не настолько эффективны. Открыв, наконец, глаза, она перевернулась и села. И увидела, что Северус одет вовсе не в больничную одежду. – Тебя что, выписывают? – удивилась она. – Нет. – А это откуда? – она посмотрела на пустой стакан и сдвинула брови. – Ты был в лаборатории? – В некотором роде. Как ты себя чувствуешь? – Жить буду. Долго я спала? – Вечерний обход пропустила, а до утреннего еще два часа. Вытяни руки. – Решил сам меня лечить? – она едва не хихикнула, но просьбу выполнила. Северус осмотрел ее пальцы, отметил легкий тремор и кивнул на тумбочку, где стояли еще несколько баночек и флаконов: – Разберешься, где что? Я на этикетках написал дозировку. Она подняла брови: – А ты что, куда-то собрался? – Я ухожу. – Куда? Домой? – Еще не знаю, – он потер виски и низко опустил голову. – Нет, не... не в твой дом. Наверное, я должен сказать об этом как-то иначе, но не могу придумать, как, поэтому скажу как есть. У Гермионы затряслись руки. Нет, не может быть. – Если я сейчас не уберусь отсюда, я сойду с ума и наговорю тебе гадостей, о которых непременно пожалею. Или случится еще что похуже. – Я не понимаю… – Мне нужен тайм-аут, Гермиона. Думаю, нам обоим он пойдет на пользу. – Почему? – нижняя губа предательски дрогнула, глаза защипало. – Что случилось? Я что-то не так сделала? – Дело не в тебе. – Знаешь, так обычно говорят, когда расходятся. Он мотнул головой, по-прежнему избегая смотреть ей в лицо: – Нет, это… Это не то. – А что тогда? – она потянулась к нему, чтобы взять за руку, но он отодвинулся и сложил руки на коленях. Это испугало ее еще больше. – Северус… – Не надо. Мне просто нужно время. И хоть немного пространства. А. Ну хоть что-то проясняется. Но внутри все равно возникла противная мелкая дрожь. – Это из-за того, что мы три недели живем друг у друга на голове? – Я не знаю. Возможно. И другого способа проверить не вижу. – По-твоему, самое лучшее – расстаться? – Я понимаю, как это выглядит со стороны, – терпеливо произнес он, упорно глядя в пол. – Наверное, не понимаешь, – ей не хотелось, чтобы это прозвучало так обиженно, но она ничего не могла с собой поделать. – Куда на этот раз? В Перу ты вроде уже все разведал. – Я никуда не собираюсь уезжать. У меня контракт с Уизли, я буду работать в лаборатории… пока министерство не запустит курсы. Но мне нужно время, чтобы разобраться в себе. Наверняка и тебе тоже. – Мне? Для меня все было и остается предельно ясным, – отрезала она, сцепляя руки на коленях с такой силой, что побелели костяшки. – Если тебя что-то не устраивает, ты мог просто сказать мне об этом, сам же просил меня говорить, если что-то не так. Почему ты не можешь сделать то же самое? – Потому что я понятия не имею, в чем проблема и как это обсуждать. – Это из-за вчерашнего? Из-за Лонгботтомов? – Нет. Но вчера я понял, что могу так и прожить всю оставшуюся жизнь… бесплатным приложением. Гермиона едва не задохнулась от возмущения. Драный Мордред, да сколько можно?! Она сделала несколько медленных, глубоких вдохов. Досчитала до десяти. И только потом спросила: – Почему ты решил, что ты бесплатное приложение? – А ты не видишь? – Это из-за вечерней школы? Я знаю, ты терпеть не можешь преподавать, но я уверена, это ненадолго, из отдела образования наверняка пришлют кого-нибудь еще. И если ты только из-за этого… – Не только. Но я не готов сейчас это обсуждать. Просто дай мне время. – Северус, я не понимаю, – перед глазами все поплыло, по щекам потекли слезы, хотя она совершенно не собиралась плакать сейчас. – Хочешь сказать, тебе понравилось, как мы общались последние пару недель? – Да мы просто здесь засиделись! Я понимаю, ты устал здесь торчать, я тоже устала, здесь и впрямь паршиво, но… – Мне не нравится, в кого я превращаюсь, Гермиона. Я запутался. И чтобы понять, действительно ли мы нужны друг другу… Она непроизвольно вцепилась обеими руками в одеяло: – Ты же… Я столько раз спрашивала тебя. И ты говорил, что ты здесь по своему желанию. Что изменилось? – Я не знаю. Но пока мы увязли в этом болоте, мы не разберемся. – В болоте?.. Значит, наши отношения для тебя – болото? – ахнула она. Северус болезненно поморщился: – Не передергивай. Ты знаешь, что я имел в виду. – Похоже, профессорское красноречие тебя подводит. На его виске запульсировала жилка. Он явно хотел ответить, но вместо этого плотнее сжал губы, поднялся со стула и приманил со своей койки теплую мантию. Гермиона в панике смотрела, как он набрасывает ее на плечи. – Северус… Пожалуйста, давай просто поговорим. Хорошо, я поняла, ты не знаешь, как. Просто расскажи мне… как получится… – Я не могу! – прошипел он с такой неожиданной яростью, что она вздрогнула и вжалась в спинку кровати. – Я не могу постоянно выворачиваться перед тобой наизнанку! Я и так отдал тебе почти все! От меня уже ничего не осталось! Мне нужно пространство, где я могу быть собой, а не твоим якорем или карманным спасателем! Я вообще уже не знаю, кто я, черт подери, такой! Он в бешенстве смахнул с тумбочки все книги. В палате будто стало темнее и запахло грозой. Гермиона беспомощно нащупала под подушкой свою палочку. Хватит ли ей сил, чтобы остановить его, если он надумает… Северус смял края мантии в кулаках, пнул ножку койки и метнулся к окну. Распахнув его настежь, часто задышал, навалившись на подоконник. Его тело казалось сжатой пружиной, готовой в любой момент выстрелить. Такое у них уже случалось, и Гермиона обычно давала ему остыть, прежде чем снова заговаривать с ним. Она выждала несколько минут, пытаясь собраться с мыслями. Сглотнув, облизала пересохшие губы, жалея, что на окклуменцию сейчас не хватит сил. – Может, ты и прав. Мы поторопились. Это… это слишком быстро. На нас слишком много всего свалилось, и… Ты не бесплатное приложение, Северус. Ты же знаешь, я никогда так к тебе не относилась. – В самом деле? – глухо спросил он, не поворачиваясь. – Все это время мы занимались только тем, что нужно тебе. Вот же идиот конченный. Интересно, это все мужчины такие дураки, или только ей так повезло? – Ты хоть раз озвучил мне свои желания? Или я должна была просто догадаться? Ты не возражал, потому я и думала, что ты… что тебя все устраивает. – И когда же я должен был возражать? – едко поинтересовался он. – Когда ты полезла в Отдел Тайн? Или когда чуть не умерла у меня на руках? Я бы просто умер вместе с тобой, не успев ничего изменить. – Так проблема в этом? Ты боялся возразить, чтобы тебя не убила связь?.. Он зарычал и впился пальцами в край подоконника: – Это бесполезно. Мы оба сейчас говорим чушь. И лучше прекратить, пока не наговорили еще больше. Гермиона рискнула отбросить одеяло и встать с кровати. Сразу закружилась голова, поэтому она некоторое время стояла без движения, несмотря на ледяной пол, обжигавший босые ноги. Почувствовав, что обморок ей не грозит, она осторожно шагнула вперед: – Северус… – Не прикасайся ко мне. Она замерла. Сердце больно било под ребра, с каждым ударом словно поднимаясь вверх, к горлу. – За что ты так со мной? – едва слышно спросила она. – Если все так плохо, ты мог бы просто… Ты мог бы сказать сразу. Но ты заставил меня поверить, что… Голос сорвался. Она не могла это произнести. Даже мысленно. Он вытер глаза рукавом и наконец повернулся. Лицо было каменным. А Гермиона так надеялась увидеть хоть какие-то эмоции. Хоть что-нибудь, что прояснило бы его состояние. – Вернись в кровать, простудишься. «Какая разница!» – хотелось ответить ей, но она прикусила язык. Это уже прозвучало бы как манипуляция. Может, она слишком давила на него? Слишком много требовала? Но они уже это проходили в самом начале, когда она винила себя в том, что вообще втянула его в эту историю с Каслриггом. Гермиона присела обратно на койку, поджав под себя ноги. Северус закрыл окно и опустился на стул. Снова сложил руки на коленях. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно, но она все равно слышала напряжение. Будто он прилагал неимоверные усилия, чтобы выдавить каждое слово. – Я почти обрадовался, когда услышал, что ты осталась без магии. Если бы так и было, ты была бы только моей. Будь это так, никто уже не смог бы забрать тебя у меня. Но оставаясь волшебницей, да еще такой необычной, ты будешь вечно рваться спасать мир. И у меня есть только один вариант – спасать его вместе с тобой. Я не уверен, что готов к… такому уровню самоотречения. И к тому, что всякий раз, как ты будешь это делать, я буду… бояться не успеть. Я слишком многое потерял, чтобы все время так рисковать. Я ненавижу себя за то, что сейчас говорю и делаю, потому что ты – лучшее, что со мной случалось. Я… – он запнулся, потер глаза, потом шею. – Мне нужно подумать. – Выходит, кроме связи тебя и впрямь ничего не держало, – произнесла Гермиона чуть слышно, и тут он наконец-то посмотрел на нее. Его лицо исказилось, но она все равно продолжила. – У меня нет сомнений. То, что я сказала в пещере… Ничего не изменилось. Но я не буду удерживать тебя против воли, если это действительно то, чего ты хочешь. Он замер. Кажется, даже перестал дышать. Гермиона низко опустила голову, чтобы не вытирать глаза у него на виду. Слезы закапали на колени как горячий воск. – Гермиона… Уйди. Просто уйди. – Мне надо закончить проект. Я отправлю правки в магазин к близнецам, раз ты еще не знаешь, где остановишься. И лучше никому не говорить… об этом разговоре. Пусть все думают, что… Так будет проще. Спокойнее. – Гермиона… – Не надо больше. А то и впрямь наговорим лишнего. Я понимаю. Это… это пойдет нам обоим на пользу. – Я загляну завтра. – Не стоит. Нам лучше не видеться в ближайшее время. Зелья у меня есть, – она неопределенно махнула рукой в сторону тумбочки со склянками. – Спасибо. Он поднялся со стула. Она слушала, как шуршит мантия, когда он неуверенно приблизился к койке. Его пальцы скользнули по ее волосам, тронули белую прядь у виска. Ей хотелось прижаться щекой к его руке, но она знала, что если сделает это, опять начнет рыдать. А через мгновение он развернулся и обошел койку. Тихо скрипнула открывшаяся и закрывшаяся дверь. Гермиона вытерла щеки обеими руками, взяла палочку и собрала разбросанные по полу книги. Открыв черновик, уставилась на красные пометки на полях, сделанные мелким убористым почерком. Но прошло еще немало времени, прежде чем она смогла взять перо и продолжить работу.***
Дела у Снейпа откровенно не ладились. Оставив Гермиону в больнице, он забрал из ее дома свой рюкзак с вещами, наведался на старую квартиру в надежде, что хозяйка не заметила его отсутствия, но она, вероятно, решила, что постоялец попросту сбежал, чтобы не платить, и успела сдать квартиру новым жильцам. Хорошо, что ничего там не забыл. Машина дожидалась на стоянке неподалеку. Он перегнал ее поближе к центру, хоть и сам не очень понимал, для чего. Голову он выключил сразу же, как за ним закрылись двери Мунго, иначе, наверное, не протянул бы и часа. Действовал на автопилоте, только бы не думать и не анализировать этот сумбурный разговор. Близнецы, разумеется, заметили, что он не в себе, но сразу загрузили работой по уши, так что рефлексировать было некогда. Ближе к обеду в магазин явился страшно злой Шеклболт и самолично нацепил на него браслет-следилку. Никаких моралей, правда, не читал, только рычал, что сначала надо было долечиться, а потом уже рваться на работу, но раз ему не жаль своего здоровья, то и он, Кингсли, жалеть не станет. Снейп выслушал все это почти равнодушно. До ночи простоял над котлами, пока не понял, что опять задыхается, и несколько часов бесцельно шатался по улицам, не обращая внимания ни на мокрый снег, сыпавший без остановки, ни на месиво под ногами. Промок, продрог, вернулся в лабораторию, поработал еще немного и устроился спать прямо там, трансфигурировав несколько стульев в кушетку. На второй день стало хуже. То ли он и впрямь слишком рано отказался от лечения, то ли связь ушла не до конца, но он ощутил упадок сил, и его неудержимо потянуло обратно к Гермионе. Это разозлило его еще больше. В самом-то деле, он теперь что, и шагу ступить не сможет без нее? На третий день он появился на Диагон-аллее без маскировки. Эффект был предсказуем до тошноты. Люди, увидев его, спотыкались, роняли все, что было в руках, налетали на столбы, углы и друг друга. Недавние бывшие ученики, в основной массе знавшие лишь то, что писали в «Пророке», глядели в благоговейном ужасе. Краем уха он услышал что-то про инфери, Оборотное зелье, призраков и даже некромантию. Невесело улыбнулся сам себе – ну да, кому как не Ужасу Подземелий вдруг взять и воскреснуть, может, научился фокусам у Темного Лорда. В «Пророке» буквально на следующий же день напечатали опровержение – он с удовлетворением отметил, что имя Скитер больше нигде не фигурировало, просто заметка на первой полосе, сухой редакторский тон, извинения перед читателями за публикацию ложных сведений. Могло быть и хуже. В «Придире», к примеру, вышла статья с кучей туманных намеков на сверхсекретную спецоперацию, заодно проехались по некомпетентным журналистам, не умеющим проверять информацию. Даже фотографию его напечатали на целую страницу – свежую, между прочим. Где только подловили? Хотя он и не особо прятался. На саму Скитер, видимо, отпущенную из-под домашнего ареста, он наткнулся во «Флориш и Блоттс». Она, увидав его, хищно оскалилась и даже имела наглость предложить дать интервью. Он оскалился в ответ: – Хотите написать еще одну биографию без единого слова правды? – Все будет в точности записано с ваших слов, мистер Снейп, – она сверкнула глазами из-под украшенных безвкусными стразами очков и рискнула придвинуться ближе. – Читатели «Пророка», несомненно, жаждут узнать о ваших… героических подвигах из первых рук. – Из «Пророка» вас уволили, насколько мне известно. А информация о моих героических подвигах является государственной тайной, – сообщил он ей скучающим тоном. – Но если будете хорошо себя вести и не станете писать гадости о мисс Грейнджер, возможно, мне удастся уговорить ее на двойное интервью… лет этак через сто. – Ага, – обрадовалась эта стервятница, вцепившись в застежку сумочки, где, как он знал, обитало неизменное Прытко-Пишущее-Перо. – Хотите отстоять честь дамы? Несомненно, такой образ очень понравится аудитории «Ведьмополитена»… – …из которого вас тоже немедленно уволят, если вы хотя бы глянете в сторону мисс Грейнджер, – процедил он. – Я понятно выразился? – Ну-ну, мистер Снейп, объявлять войну свободной журналистике с вашей стороны мелковато, вам не кажется? Уж с вашим-то послужным списком… – Хорошо, что вы сами вспомнили о моем послужном списке, – он нарочито небрежно провел пальцами по левому предплечью, словно смахивая невидимую соринку. – Если вдруг однажды проснетесь в анимагической форме и не сможете перекинуться обратно – уж не взыщите. Услышанное ей явно не понравилось. Она клацнула открытой было сумочкой и поспешно испарилась из магазина. Снейп только фыркнул. Опуститься до жалких угроз расправы над какой-то газетной писакой… Такого он сам от себя не ожидал. Как будто не в Слизерине учился, позорище. Гермиона прислала правки, как и обещала. Он рассчитывал, что она черкнет хоть пару строчек, хоть какую-то записку, но записки не было. «А чего ты ждал, придурок?» К концу недели на Диагон-аллее стало невозможно появляться, и Снейп опять прибегнул к маскировке. К нему, конечно же, никто не пытался пристать с болтовней, но шепотки вокруг раздражали. Черт, как Поттер это выдерживает? Судя по тому, что он видел на балу в министерстве, Золотой мальчик более чем популярен, в особенности среди женщин. Когда Снейпу вдруг улыбнулась девица в аптеке, где он покупал ингредиенты для собственных проектов, он сначала не понял. Когда это стало повторяться в других местах, он решил, что всему виной дурацкая статья в «Придире» – дамы падки на всяких таинственных личностей. Он даже получил некоторое количество надушенных писем и открыток, которые сразу же бросал в огонь. Впрочем, стоило дней пять не помыть голову – и улыбаться ему перестали. Он так и не решил, нравится ему это или нет. А затем он увидел на Диагон-аллее Гермиону. Несмотря на ее… предложение? Пожелание?.. пока не встречаться, он все равно ежедневно справлялся в Мунго о ее состоянии и самодовольно отметил, что сваренные им снадобья в считанные дни проделали всю нужную работу. Лицо еще было осунувшимся, и ступала она не очень уверенно, но ее с двух сторон поддерживали Поттер и Джиневра, и она с нескрываемым удовольствием разглядывала витрины. Они зашли к Фортескью, и Снейп, не в силах устоять, пошел следом, просто посмотреть. Там их уже ждала вся компания – Малфой, Паркинсон, Лавгуд, Лонгботтом, трое Уизли, Браун… И Гермиона смеялась вместе с ними, пила глинтвейн и вообще выглядела вполне довольной жизнью. Он вернулся в лабораторию, до конца не понимая, что же чувствует. «А ты думал, она будет опять по тебе убиваться? Два года отплакала – мало? Не сумел нормально объяснить ей, в чем проблема – мучайся теперь в одиночку». Она, конечно, могла и притворяться, просто ему назло. С нее станется... Но причин винить ее в этом у него не было. Если бы он увидел, что она несчастна, то просто сгорел бы от чувства вины. Может... может, так даже лучше? Может, она что-то поняла гораздо быстрее него? Почему же ему так паршиво, что хочется утопиться в ближайшей луже? Еще через пару дней он сдался и снял номер в отеле, поскольку ночевать в лаборатории становилось так же некомфортно, как в больнице. Провел ревизию своего сейфа в Гринготтсе, прикинул, не распродать ли остатки яда акромантула. Вместо этого отправился в Запретный лес, выманил из логова жирного паука и искромсал в лохмотья. Полегчало, но ненадолго. По ночам ему по-прежнему плохо спалось. Он засыпал на час-другой, просыпался будто от толчка, шарил руками по кровати и только потом вспоминал, что Гермиона спит у себя дома под охраной Добби и рыжего мехового клубка. Иногда ему не снилось ничего – просто жуткая, густая, дышащая темнота, словно его накрыло плащом дементора. Иногда снился Малфой Мэнор, Белла с ножом в руке и лужа крови на полу. Иногда – пещера под каменным кругом и невыносимый жар внутри, грозивший расплавить кости. А иногда – Гермиона, одетая в одну только его рубашку и томно вытянувшаяся на постели. И он не знал, какой из этих снов хуже. В лаборатории Снейп проводил по четырнадцать часов в сутки, будто пытался «надышаться» перед тем, как его опять загонят в класс. Доводил до ума изобретения близнецов, усовершенствовал собственные рецепты, сам не зная, зачем. В Мунго бы, конечно, все это оторвали с руками, но он сейчас не особо нуждался в деньгах и понятия не имел, для чего вообще их зарабатывает. Заглянувший к нему Драко укоризненно заметил, что Снейп куда круче выглядел в маггловских шмотках, чем в этой замызганной лабораторной робе, «и как вас Гермиона вообще пускает на порог?» Из этой реплики Снейп сделал вывод, что она ничего не рассказала друзьям, и они думают, что он живет с ней на Грейсиз-роуд. Но замечание по поводу одежды все же учел и в первый же выходной отправился обновить гардероб. Приведя себя в порядок, приодевшись и пообедав в приличном ресторане вместо очередного сэндвича у Уизли, он почувствовал себя лучше. Но потом снова увидел Гермиону, непринужденно пившую кофе с Поттером и еще каким-то мужчиной. Тот демонстрировал им новенькую палочку от Олливандера, вертя ее в пальцах и приноравливаясь к рукоятке. Видать, один из этих… новеньких. Внешность показалась Снейпу смутно знакомой. Он напряг память и вспомнил: тот самый констебль, который допрашивал его в полицейском участке, когда ему хватило дурости напиться и подраться в маггловском баре. Похоже, они с Поттером напарники. Но то, как этот блюститель порядка поглядывал на Гермиону, ему совершенно не понравилось. Суточные бдения над котлами и бумагами сменялись беспорядочными шатаниями по городу. Когда уставали ноги, он садился за руль «лендровера» и бесцельно колесил по пригородным районам. Снова водить это черное чудовище оказалось весьма приятно. Ему даже казалось, что в салоне теплело, едва он усаживался на сиденье, хотя обогрев был выключен. В первую поездку машина, конечно, немного артачилась – наверное, обижалась, что он так надолго бросил ее на стоянке, но потом сменила гнев на милость. В такие моменты ему вспоминались дни до поездки в Перу. А ведь он был тогда вполне счастлив, пусть и без магии. И квартира в Тоттенхэме была не так уж плоха. Почему-то особенно ярко вспоминалось, как он варил по утрам чертов капучино и взбивал пенку, и как Гермиона сонно улыбалась ему, высунув нос из-под одеяла, когда он приносил ей чашку. Возможно ли все это вернуть? И не умирать при этом от страха, что однажды она не вернется домой? В одну из таких поездок его занесло в Эдмонтон. А ведь перед Рождеством собирался отправить отцу что-нибудь, хоть открытку. Остановило только то, что он так и не придумал, что в ней написать, а потом отвлекся на подготовку операции в Отделе Тайн, и все прочее вылетело из головы. Зайти, что ли? «Совсем дурак? Перед ней, значит, наизнанку выворачиваться больше не можешь, а перед отцом – запросто? Самому-то не смешно?» Не смешно. Он пошарил на заднем сиденье, куда сваливал вещи, которые не хотел оставлять в отеле или в лаборатории. Под грудой книг откопал бутылку огденского, купленную пару дней назад. В отель специально не понес, боясь, что надерется в хлам и выкинет еще какой-нибудь номер, хотя покупал именно для этих целей. «Что за хрень происходит у меня в голове?» Открыв бутылку, Снейп отпил прямо из горлышка. Виски обжег горло и огненной струйкой протек в пустой желудок – надо было хоть поесть сперва. Он отодвинул сиденье назад, насколько позволяла конструкция, откинулся на спинку и попытался вытянуть ноги, но места все равно было мало, а перебираться назад ему было откровенно лень. В доме Тобиаса горел свет, но наружу никто не выходил. Ужинают, наверное. Он почувствовал легкий укол зависти. Живут же люди… Ты тоже можешь. «Не могу, – возразил он невидимому собеседнику. – Всякий раз, как я пытаюсь, все рушится». Ой, разнылся тут. Не может он. А она – может! Видал, как она с друзьями гуляет? И все у нее прекрасно, хотя она пережила никак не меньше твоего. «Она моложе. В ее жизни было куда меньше потерь». Ну конечно. А ты тут самый травмированный. За этим внутренним диалогом его и застал Тобиас, резко постучавший в окно. Снейп вздрогнул и чуть не выронил бутылку. Опустив стекло, он с вызовом уставился на отца. Тобиас глянул на его помятое пальто, неопрятные волосы и бутылку и нахмурился: – Добаловался, придурок. Уже пьешь у меня под окнами. Совсем хреново, значит, да? – Хочешь, и тебе налью, – не слишком дружелюбно буркнул Снейп, доставая палочку и сотворяя из воздуха чистый стакан. Тобиас вытаращился на него, приоткрыв рот, но затем махнул рукой: – А, черт с тобой, наливай. Обойдя машину, открыл дверцу и грузно опустился на пассажирское сиденье. Снейп протянул ему стакан: – Не держи во рту, сразу глотай. Тобиас покачал стакан в руке, посмотрел жидкость на свет, понюхал. Сделав осторожный глоток, крякнул и с шумом выдохнул: – Ох ты ж нихрена ж себе-е… Это что за отрава такая? – Не нравится? – Что-то не очень, – Тобиас опустил стакан и зажмурился. – А хотя… Пожалуй, неплохо. Только жжется, зараза. Это ваше, что ли? – Наше, – Снейп сотворил второй стакан и налил себе, чтоб не хлебать из горла перед родителем. Тобиас сложил руки на коленях, грея стакан в ладонях и разглядывая приборную панель: – Ну, и чего у тебя опять стряслось? – Ничего. – Ага. И поэтому ты решил тут выпить. Другого ж места не нашлось во всем Лондоне. – Что, мне уже и выпить нельзя? – Можно. Только ты ко мне просто так не приходишь. Опять сбежать надумал? – Куда я побегу, – вздохнул Снейп, отставляя бутылку. – От себя хрен убежишь. – А-а, – Тобиас тоже откинулся на спинку сиденья, устраиваясь поудобнее. – Понятно. Ты вроде говорил, что у тебя это… магии больше нет. А это тогда как? – он постучал пальцем по стакану. – Или ты мне сбрехал опять? Ну да, сам же память подтер в прошлый раз. – Вернулась. – Странно у вас все устроено. То есть, то нету. Прямо как болезнь какая. Северус усмехнулся и сделал еще глоток: – Может, и впрямь болезнь. Сколько уже исследовали – так и не поняли, откуда это берется. Почему у волшебников рождаются обычные люди, а у обычных – волшебники. – Ну и чего тогда психуешь? Ты ж небось хотел, чтоб было как раньше. – А так всегда бывает, – он отсалютовал отцу стаканом. – Когда хочешь чего-нибудь больше жизни, из кожи вон лезешь, а когда получаешь – не знаешь, что с этим дальше делать. – Ну, всякое случается, – протянул Тобиас. – Но я тебе так скажу: с жиру вы беситесь, вот что. Есть свой дом, есть семья, работа – чего еще надо? Живи себе спокойно. Или у вас там очередная война приключилась? – он наклонился к Снейпу, всматриваясь. – Снова влип? – У меня по-другому не бывает, – усмехнулся Северус. – Ничего, жить буду. – А видок у тебя такой, будто из могилы недавно достали. – Вроде того. Недели три в больнице провалялся. Но уже все нормально. Тобиас всплеснул руками, забыв, что в стакане у него еще оставался виски: – Ну вот что за жизнь, а? Может, тебе уехать? – Уезжал уже. Не помогло. – А эта твоя… как бишь ее… не запомнил имя, мудреное больно. – Не все ли равно? – Видать, не все равно, раз ты тут сидишь, а не дома. Не поделили чего? Внезапно до Снейпа дошло, что они с отцом похожи куда сильнее, чем ему хотелось. От этой мысли сделалось совсем тошно. – Ты хоть любил маму? – спросил он горько, силой воли удерживая руки на коленях, чтоб не потянуться за бутылкой. – Мы об этом говорили уже. Маловато ее было, видать, любви этой, – пробурчал Тобиас, отряхивая штаны от пролитого алкоголя. – Кабы я любил ее сильнее, может, мне было бы на все остальное плевать. Да только не мог я, понимаешь? Как будто гложет внутри. Голос такой мерзкий, все бубнит и бубнит – не ровня ты ей. Знакомо. Даже слишком. – Значит, она сильней тебя, да? – продолжал Тобиас, глядя на него исподлобья и хмуря поседевшие брови. – Потому и дергаешься? – Нет. – «Уже нет». – Но она… думает, что может изменить мир. Она не терпит… несправедливости. – А кто б терпел? Это нормально. А мир изменить, – Тобиас почесал в затылке, – это по молодости да по глупости все. Сколько ей там, девятнадцать? – Двадцать один. – Пф-ф… Детский сад, – отец неодобрительно цокнул языком. – Говорил, не связывайся с малолеткой. Ни черта в голове нет, ветер один. Я вот только сейчас… разницу понял. Поживешь с мое – тоже поймешь. – Вот начни еще возрастом кичиться, – фыркнул Северус. – Я такое видал, что тебе и не снилось. – Ну так ты на войне видал и всякое такое. А я тебе про жизнь. Вы, палочники, жизни не знаете. Закрылись, поди, в своем этом мирке игрушечном. Министерство свое организовали, школу. Что вы вообще знаете о том, как люди живут? – Да сколько раз повторять? – рассердился он. – Мы такие же! Просто умеем чуть больше. – Ну так если вы с ней одинаковые теперь, что ж вы не можете договориться-то? Мы с твоей матерью хоть понятно почему. – В ее возрасте я тоже мечтал изменить мир, – глухо пробормотал Снейп. – Не вышло. Я не смог защитить тех, кто мне дорог. Двадцать лет расхлебывал. А теперь она… – А-а, – понимающе протянул Тобиас. – Так бы сразу и сказал. Боишься, что не успеешь поймать, когда она падать будет. – Боюсь, – одними губами произнес Снейп – и застыл от ужаса. Это все виски. На трезвую голову он бы никогда не завел с отцом подобный разговор. Не настолько они близки (и вряд ли когда-нибудь станут) для подобных откровений. Уж лучше бы с портретом поговорил. Тобиас сам взял бутылку и плеснул еще по глотку в оба стакана: – Помню, я заболел однажды. Так-то я редко… Мать твоя уж что умела, так это отвары делать всякие, я потом часто вспоминал, когда мы все болели… А тут, как назло, дома ни гроша, мне зарплату задержали, Лиз тогда не работала, со старой работы ушла, а на новую еще не устроилась. Думал – все, помру. Врача не вызвать, лекарств не купить. Так она всю ночь сидела и держала меня за руку. Ну, компрессы какие-то, еще что-то… Плохо помню, горячка была сильная. А вот что за руку держала – запомнил. – И к чему ты мне это рассказал? – А к тому, что иногда и этого хватает. Просто за руку держать. Тогда не так страшно. Самое страшное – это когда рядом совсем никого. – Ее-то как раз есть кому держать, – Снейп залпом опрокинул стакан, решив, что хуже уже не будет. – Ее будут всем миром тащить, если вдруг что. – Это хорошо, что есть кому. Но вряд ли ей нужен весь мир. Ты б ее видел, когда она приходила с тем очкастым. Одни глаза. И если с тех пор ничего не поменялось… «Она так и сказала – ничего не изменилось. Это я конченный…» – А если мне сил не хватит? – только и спросил он. – Тебе-то? – хмыкнул Тобиас. – Кабы у тебя мало сил было, ты бы не в одной, так в другой войне окочурился. Но живой же? Палкой махать можешь. Машина вот, – он обвел рукой салон. – Она у тебя кто? Тоже воевала? – Воевала… Со мной бок о бок. Теперь на врача учится. «И не будь ее, я бы здесь сейчас не сидел». – Во, – информация, похоже, Тобиаса впечатлила, и его отношение к Гермионе потеплело. – Значит, чего-то стоит, раз бок о бок… И на врача учится, это же хорошо? У нас врачи уважаемые люди. И зарабатывают. А если боишься потерять – значит, любишь. Ну так и чего тебе еще надо? Сидит тут… Домой езжай. Хотя, – он забрал у Снейпа из рук стакан, – это уже лишнее, за рулем-то. – У меня отрезвин есть, – хмуро буркнул Северус, закрывая бутылку и взмахом палочки испаряя оба стакана. Отец смерил его оценивающим взглядом: – С твоим дурным характером никакой отрезвин не поможет – со злости впилишься куда-нибудь. Или с моста выкинешься. – Я не злюсь. – А то я не вижу. Пошли, поужинаем, я Лиз не говорил про тебя, но скажу, если хочешь. Так-то она знает, что у меня… семья была раньше. Ну покричит немного… потом. Она хорошая. Понимает. – Не стоит. Я лучше поеду. – Отрезвин свой выпей. При мне, чтоб я видел. – Не поздновато ли проявлять беспокойство? – съязвил Снейп, но отец и ухом не повел, смотрел в упор, выжидающе. – Я не пьян. Прочитать алфавит наоборот? Или по линейке пройти? – Ладно. Опять пропадешь на полгода? – А ты скучаешь, что ли? Тобиас сокрушенно покачал головой: – Вот весь в меня. И нет бы что хорошее… Надумаешь приехать, бери ее с собой. Погляжу хоть. А то с одного раза и не разглядел толком. – Семейный пикник устроим? – Если ты и с ней так разговариваешь, как она только тебя терпит… «С трудом, наверное». Тобиас чуть склонился и, помедлив, опустил тяжелую ладонь Снейпу на локоть: – Не бесись. В жизни чего только не бывает, сам ведь уже знаешь. Но если есть кому за руку держать – оно легче. А остальное… Ты это… Не будь как я. Ишь, наставник выискался. «Но ты ведь сюда для этого и приехал». – Ты сам говорил, что птица с рыбой не уживутся, – проворчал он, но руку сбрасывать не стал. – Так то птица с рыбой, – ничуть не смутился Тобиас. – А вы же оба… Раз одинаковые, то договориться сможете. Может, отец и прав. Разобраться бы еще со всем дерьмом, которое он упорно тащил из прошлой жизни. Снейп вернулся в лабораторию и допил-таки бутылку. О чем наутро очень сильно пожалел. У близнецов было все что угодно, кроме простейших ингредиентов для антипохмельного зелья. Фред, сунув голову в дверь, демонстративно скривился и помахал рукой перед носом: – Вы что, пытались усовершенствовать рецепт Старого Огдена, профессор? А нас позвать не могли? Мы бы тоже продегустировали. Гаденыш. Прибить бы, да рука не поднимается. Талантливые, черти. И ему нравилось здесь работать. Вслед за Фредом явился Джордж и церемонно протянул Снейпу конверт с министерской печатью: – Из отдела образования прислали. Морщась от головной боли, он вскрыл конверт и едва не застонал. Внутри лежало расписание лекций. И начинались они через четыре дня. Всего четыре дня, чтобы просмотреть окончательный текст первой лекции и подготовиться. Фред без единого слова сходил в подсобку, пошебуршал там и вернулся, принеся стакан, остро пахнущий лимонником. С участливым видом вручил его Снейпу и на всякий случай отошел подальше: – Так быстро? Не думал, что можно запустить такие курсы за месяц. – Тексты лекций будут дописывать в процессе, – пояснил Джордж. – Гермиона же говорила позавчера. Это только первое пробное занятие. Сэр, а как же теперь? Вы ведь не сможете здесь работать, раз вам надо… – Это вечерняя школа, мистер Уизли, – проговорил Снейп, потирая переносицу. – Мой рабочий день здесь сократится до восьми часов, только и всего. – А спать вы когда собираетесь? Да какое им вообще дело? Он заглянул в расписание еще раз. Пока вроде не так и плохо – ему предстояло читать один и тот же текст в течение недели для разных групп, по три часа каждый вечер. Если вводную лекцию не сильно покромсали, то он ее и так прочтет – столько раз переписывал, что давно запомнил. В письме его просили зайти в отдел образования за списками учеников и более подробными инструкциями. На кой черт ему эти списки? Можно подумать, он будет проверять, кто пришел, а кто нет – группы наверняка человек по сто. Внутри что-то шевельнулось. Снейп прислушался к себе и с удивлением понял, что испытывает вовсе не отвращение и не безысходность. И даже не страх, как когда-то перед самым первым уроком зельеделия в Хогварце. Любопытство.