***
- Эй, модная катастрофа. Погоди! Саша закатил глаза. Вот уж чья б корова мычала. Они и так отстали, потому что Даниэль задержался в номере, не отвечая на продолжительный стук в дверь, а теперь еще и показательно хромал позади всех. - На себя посмотри, - прогудел Саша, но послушно замер. Его рюкзак висел мертвым грузом на плече, а чемодан он пихал ногой, заставляя катиться. Дани, догнав его, оскалился. - Хотелось бы знать, что ты там иногда бормочешь. Гадости, наверное, про всех говоришь. Пользуешься своим положением, - сказал он, отбирая у Головина рюкзак. - Чего это? Каким положением? – недобро поинтересовался Саня, даже не пытаясь вернуть себе сумку. Бесполезно. - Ну, никто не понимает, а значит, не станет тебя наказывать... - Тебе это не мешает, - перебил Саня и тут же почувствовал, как щеки обожгло румянцем. – В смысле, ты много что понимаешь. - Да-а, - довольно протянул Суба. – Да и вообще, ты мелкий и слишком милый, тебя жалко. - Меня еще и жалко. Отлично. Именно об этом всю жизнь мечтал. Супер. - Не куксись, ребенок. Я не это имел в виду. Дани попытался сграбастать Головина за шею в импровизированные объятья, но Саня увернулся. Выглядел он еще более помято и взъерошено, чем сразу после матча. Даниэль нахмурился. Ловить довольно резвого Головина и играть в нездоровый флирт на глазах у всей команды было бы нелогичным, но состояние Саши немного напрягало. Пока они долетят, пока доедут, он еще успеет надумать себе пару веских причин своей несостоятельности как личности, а он, Суба, будет в этом косвенно виноват, потому что подкинул напалма в этот тлеющий костерок. Зря, конечно. Головин уже отошел достаточно далеко, низко опустив голову и сунув руки в карманы. Было видно, как белый мятый воротник рубашки сломанным крылом топорщится над тканью пиджака. Вся спина была измята и будто пожевана, словно на костюме всю ночь упорно вертелись. Почему-то Даниэль почувствовал какую-то дурацкую щемящую нежность к этому несуразному пацану. Это и правда напоминало любовь к его кошкам, но намного сильнее: Сашу тоже хотелось обнять, втащить на колени, загладить до полусмерти, целовать в нос, чесать за ушами, наблюдать за тем, как он спит и как играет. Стало даже немного страшно от полноты этих ощущений. Они поговорят дома, все будет нормально, подумал Дани, удобнее перехватывая лямку чужого рюкзака. В самолете Головин сбежал. Самым наглым образом. Уселся сначала с Сеском, что-то у того выспрашивая, а потом, когда Дани, устав наблюдать, отвернулся, перебрался в хвостовую часть и отгородился от мира наушниками. Показательно хромать через весь салон не хотелось, поэтому он тоже откинулся на спинку. За стеклом иллюминатора быстро отдалялись парижские огни автострад. Немного потряхивало. Беспокойство нарастало. Возможно, это самолет так влиял, а может, и Сашина отстраненность. И чего это он? Дани ведь не сказал ничего, чего не говорил всегда. Они с Головиным и подружились-то на фоне взаимных подъебок. Что же произошло сейчас? С девушками, как ни странно, все было намного проще. Женское коварство и игра в поддавки умиляли и раздражали одновременно до крайности. Может быть, Даниэль утрировал, но пока все складывалось один к одному, и любая женщина в его жизни приступала к отношениям в полной боевой готовности, воспринимала их как процесс сложный и многоступенчатый. Добиться от женщины причины ссоры иногда становилось очень трудно, но не невозможно. В партизанок они не играли и после уговоров обычно выкладывали все свои претензии. Было сразу понятно, что все это спланировано, приготовлено, она уже трижды в уме хлопала дверью, пять раз сообщала об этом рыдающей от счастья матери, вывезла все свои вещи и забрала несуществующих детей. В этом была своя драма, которую было приятно переживать даже наедине с собой. С Сашей было сложнее. Предрассудки и сугубо мужской коллектив с самого детства, типичная замкнутость пусть и разговорчивого, но весьма интровертного мальчишки с возрастом только усиливались, и Дани, если честно, чувствовал себя победителем, не иначе, когда Головин позволял разглядеть в себе не только ледяное спокойствие и кривую ничего не значащую улыбочку. Их отношения, которые и отношениями в некотором смысле назвать было трудно, были похожи на прыжки на минном поле – никогда не знаешь, где рванет, и нет никакой гарантии, что очередной взрыв не снесет тебе башку. Саша весь состоял из противоречий и диссонансов, переживал. А Дани наблюдал и видел, как Головин старается расти над собой. Во всех смыслах. Саша жил в своих мыслях и редко мог заставить себя поговорить по душам. Скорее он бы выслушал всех желающих, возможно, раздал бы советы, неизменно начиная: «Я, конечно, не эксперт и это не мое дело…» Поэтому Даниэлю очень не хотелось оступаться в таком деле, когда Саша уже сделал столько шагов навстречу. Причин, по которым он сейчас мог уйти в себя, оставалось предостаточно, но Суба чувствовал, что это все связано непосредственно с ним. Тревожный тон под маской ледяного спокойствия, с которым Головин спросил о его состоянии, был первым звоночком. Потом, когда он резко (в очередной раз) замер после банального вопроса. И сейчас, когда сбежал после дурацкой, даже не очень остроумной подколки. И чего он там себе успел надумать, этот глупый ребенок? Субашич обернулся назад. Саши на месте не оказалось. Он оглядел салон. Мальчишки нигде не было. Даниэль встал и, как можно тише, прошел в конец салона, к туалетам. Никто не обратил на него никакого внимания, только Раду приоткрыл глаза, улыбнулся и снова прикрыл их. За дверью туалета было тихо, но замок был заблокирован. Дани постучал. Прождал минуту и снова постучал. А потом тихо позвал: - Головин, открывай. Тишина не изменилась, замок щелкнул. Дани толкнул дверь. Саша стоял, упираясь ладонями в раковину и смотрел в слегка заляпанное зеркало. С кончиков челки стекали капли, лицо покраснело от холодной воды. Дани прикрыл за собой дверь и оперся на нее спиной, перенеся вес на здоровую ногу. Он смотрел на Сашу, бледного в этом мертвом свете неоновых ламп. Места было мало, они стояли почти вплотную. Стали видны даже бледные веснушки на носу и красный воспаленный прыщик на впалой щеке. Вот уж точно – подросток, только глаза уставшие и будто потускневшие. Это было нехорошо. - Эй, ну ты чего? - Все хорошо, Дань. Я просто устал, - бесцветно сказал Саша, опустив голову ниже, и потерся подбородком о промокший воротник. - Я знаю, как ты выглядишь, когда ты «просто устал». - Да? И как же я выгляжу? - Не так, как сейчас, - Дани пожал плечами и притянул к себе Сашу, заключая его в кольцо своих рук. Он почувствовал, что рубашка на груди намокла от Сашиных влажных волос. Головин несмело обнял его в ответ, сцепив руки за его спиной в замок, и с присвистом задышал. - Совсем расклеился, ребенок, - пробормотал Даниэль, целуя мокрый висок. - Я не ребенок, - вдруг зло отозвался Саша, отталкивая его от себя. – Сколько можно? Сколько я еще должен доказывать, что я, блядь, не ребенок? - Эй, тише, не кричи. Проблема в этом? В том, что я тебя так называю? - В том, что так относишься. Да и все вокруг. Злость, разлившаяся тугими струями вокруг вдруг поблекла, рассеялась, уступив место усталости. Саша махнул рукой, задев кистью кран, и едва слышно ойкнул. На костяшке проступила кровь. Даниэль даже не дернулся в его сторону, только смотрел, как Саша тянет в рот ушибленную косточку, и ждал. - Извини, - сказал Саня невнятно. – Я не должен на тебя срываться. Только не на тебя. - Не извиняйся, Алекс. Иди сюда. - Субашич снова привлек его к себе, обхватив пальцами его руку и поцеловал тыльную сторону ладони. – Давай, нужно выходить. Мы тут уже очень долго. Суба в последний раз прикоснулся губами к тонкой коже запястья, аккуратно поцеловал в горящее покрасневшее ухо и отпустил Сашу. - Приходи в себя. И садись со мной. Твой рюкзак все равно у меня, и прилетаем мы через полчаса. Хорошо? - Да. – Саша кивнул. – Мы поговорим? Потом? - Конечно. Даниэль вышел, прикрыв за собой дверь, и наткнулся на Радамеля. Фалькао хитро смотрел на него снизу вверх и по-лисьи улыбался. Дани вздохнул и почесал шею. - Давно тут стоишь? – спросил он. - Минуты три, - ответил Рад, обнажая белые зубы. - Ну, еще постоишь. - Успокоил? – вдруг почти светски осведомился Фалькао. – Он в последнее время вообще лучше себя стал контролировать. Я все диву давался, что это с мальчишкой произошло. То нервничает на ровном месте, то косячит, а тут раз, собранный и спокойный. А это твое влияние, а? - Шел бы ты… в другой туалет, - фыркнул, веселея, Даниэль и вышел обратно в салон. Ребята понемногу оживали, переговаривались, но все еще были сонными и несобранными. Дани снова уселся на свое место, с облегчением вытянув ногу. Мышца неприятно пульсировала. Заморозка и обезболивающие ослабили действие, фиксирующая повязка начала ощущаться слишком тугой. Он вдруг почувствовал, что тоже очень устал. Рядом завозились, сели на соседнее кресло. Дани покосился на Сашу, уткнувшегося в телефон. Он выглядел чуть лучше, но ежик на голове все так же оставался влажным. Объявили посадку. Субашич слегка улыбнулся, мимолетно дотронулся до острой Сашиной коленки и пристегнул ремень.***
Коты встретили их громким мурлыканьем. Винни принялся тереться о ноги Саши. Даниэль подхватил когтящего Мамме на руки и почесал его полосатый лобешник. Саша разулся и присел, поглаживая млеющего Винни. Он так и застопорился у входа на некоторое время. Опущенные плечи лишились внутреннего каркаса из саркастических усмешек и замечаний, ослабли, поникли. Руки продолжали машинально перебирать белую шерстку кота, окончательно словившего приход от такой небывало щедрой ласки. Саша покачнулся и шлепнулся на задницу, подтянув колени к груди и устроив на них подбородок. Винни ластился под его ладони, покусывал пальцы и скрипуче мурчал. Дани смотрел на них и чувствовал, что на корне языка кисло и горчит, будто застряла и прилипла к пересохшему горлу таблетка аспирина. Он выпустил из рук Мамме, тут же убежавшего в гостиную, и подошел к Саше. Тот продолжал механически царапать обкусанными ногтями щеки Винни. На Даниэля не обратил никакого внимания, или сделал вид. - Опять, королева драмы? – спросил Дани, присаживаясь рядом и накрывая его ладонь своей. Винни дернулся, зыркнул на них желтыми глазами и, вывернувшись, ускакал куда-то вслед за своим хвостатым другом. - Снова, - глухо ответил Головин, но руку не отнял. Он смотрел исподлобья, и взгляд его был потерянным. Даниэль вздохнул, поднимаясь на ноги. Было больно, но он не обратил внимания. Вздернул Головина подмышками, поставил рядом с собой, обхватив под затылком ладонью, заставляя посмотреть на себя. Саша поднял голову, но его взгляд миновал глаза Даниэля, бегал где-то по стенам позади него. - Слушай, Алекс. Посмотри на меня, мой хороший, пожалуйста. Чем бы ты не забивал себе голову сейчас, поверь, это все ерунда. Если ты волнуешься из-за проигрышей, то, ты сам знаешь, так бывает. Если из-за меня и этой чертовой ноги, то я уже сказал, что все хорошо. Это совсем не страшная травма. Если… - За тебя, да, - перебил его Саша. Его взгляд наконец остановился. Теперь он рассматривал рот и подбородок Даниэля. Просто смотрел, цеплялся взглядом за движущиеся губы, слушал голос. Внутри медленно расслаблялась пружина, которую он сам и взвел. – Вообще просто… Пойдем, ляжем, ладно? Субашич улыбнулся, поцеловал Саню в нос и отпустил его лицо. До спальни добирались медленно. Саша, в несвойственной ему манере, цеплялся за руки Дани, трогал, сжимал. Будто старался убедить себя в реальности. Потом помогал снимать штаны, потому что нога разболелась. Дани полусидя устроился на взбитой подушке и смотрел на переодевавшегося Сашу. Худые лодыжки, тонкие косточки предплечий. Он весь был такой птичий, особенно по сравнению с ним, маленький и ошибочно хрупкий. Бледная кожа, глупые, не очень качественные татуировки, встопорщенный хохолок на макушке. Субашич даже задумался, что в этом пацане было такого, что того хотелось обнять и не отпускать никогда? Неправильный прикус? Тонкие губы, исчезающие вовсе, когда Головин поджимал их? Смешно. Но вот они здесь, и менять-то ничего и не хочется. Саша устроился рядом, помолчал немного. Даниэль не стал его торопить. Потом Головин заговорил, монотонно, вываливая все, что успел надумать: - Я чувствую себя очень глупо, на самом деле. Ты носишься со мной, будто тебе в кайф. Саша то, Саша это. Постоянно что-то делаешь для меня, а я не делаю ничего. Ты весь такой великодушный, не лезешь в трусы, в душе у меня не копаешься. А я только и делаю, что ною. Нихера тебе взамен не даю. Это пиздец как напрягает. Это как игра в одни ворота. Но когда я хочу сделать что-то, ты говоришь, что все отлично и не стоит волноваться. Поэтому я начинаю чувствовать себя ребенком, или одним из твоих котов, которого ты подобрал где-то на помойке, отмыл, а теперь любишь, просто потому что должен. Все таскаются за мной, чуть ли не в жопу заглядывают, а ты первее всех. Я устал от этого. Я… Извини. Он замолчал, переводя дыхание. Даниэль, сидевший все это время не двигаясь, с нарастающим волнением слушавший его, ответил не сразу. Подтянулся на руках повыше, в который раз за сегодняшний день притянул Головина к себе, погладил по торчащим лопаткам, поцеловал в шею, оцарапав щетиной. Сколько же дерьма было в этой голове... - Маленький, я называю тебя ребенком, потому что старше тебя на… На сколько я тебя старше? - Одиннадцать? Двенадцать? Какая разница? – неразборчиво проговорил Саша. - Это большая разница, Алекс. Я не говорю, что ты ребенок в прямом смысле. Ты давно не ребенок, если на то пошло. Просто этот барьер есть, и он ощутимый. Я ничуть тебя не принижаю этим, не хочу обидеть. И никто не хочет. И носятся с тобой, потому что ты наша звезда. - Пизда. - Что? Алекс, я серьезно. Как бы сопливо это ни звучало, но так и есть. Я знаю, что тебе и так достается, поэтому грузить своими проблемами не хочу. А ты, видимо, надумываешь себе всякое. Не надо. Если что-то произойдет, ты об этом узнаешь. А, как ты выразился, в трусы я к тебе не лезу, потому что уважаю тебя. Это твой выбор. Я не могу что-то требовать. Зачем? Ты и так пересиливаешь себя, чтобы вот так сидеть со мной сейчас. - Недостаточно. Тебе ведь тоже что-то нужно. Ну… - Считай, что я занял выжидающую позицию. Жду, когда мышка сама попадет в мои лапки, - хмыкнул Даниэль и несильно прикусил мочку уха Саши. Головин фыркнул, но вырываться не стал, обвил руками торс, лбом ткнулся в плечо. – Неправда, что ты ничего для меня не делаешь. Ты просто вбил себе, что каждый день нужно совершать какие-то подвиги. Не надо этого, Саша. И люблю я тебя больше котов. С тобой хотя бы можно поговорить и дождаться ответа, пусть и не всегда. - Нахуй сходи, а? - Головин мстительно ткнул Даниэля в бок пальцем и тихо рассмеялся. Напряжение отпускало их обоих, медленно и постепенно. Руки Дани больше не сжимали Сашу, как утопающего, только расслабленно поглаживали острые углы тела. Саша подставлял шею под горячие губы, цеплялся пальцами за его предплечья, водил ладонями по груди. - Мы это потом обсудим, - лукаво протянул Суба севшим голосом. – Если ты не сбежишь, как всегда. А сейчас можно немного по-другому. Саша задыхался. Он и сам не понял, как в какой-то момент оказался лежащим на животе с подушкой под собой, с раздвинутыми ногами, мокрый и покрасневший, кажется, уже всем телом. Дани целовал его плечи, что-то шептал в горящие уши, и Головин чувствовал, что кожа, там, где ее касалась жесткая колючая щетина, пойдет раздражением. Ничего менять он не стал бы при всем желании. Было в этом что-то захватывающее. Даниэль, весь такой огромный на его фоне, был будто везде, трогал мягко и нежно, но в то же время настойчиво. Не было резона возмущаться и рефлексировать, что вот он мужик лежал под другим мужиком и ничего против не имел. Мысли покинули голову с первым касанием между ног, только жаркая волна окатила с пяток до макушки. В глотке застрял сиплый выдох, перешедший в скулеж, когда чужие теплые пальцы погладили сжатые мышцы. Ладонь Даниэля не задевала ноющий член, не трогала мошонку, и это было тупой сладкой пыткой. Он уже сам подставлялся под эти руки, отставлял задницу, приподнимаясь на локтях, комкал в кулаках простыни и кусал себя за ребро ладони, чтобы не распсиховаться. Дани похлопал его по пояснице, прося опустить задницу пониже. - Саша, мы потом, ладно? Маленький, не суетись. Саня вспомнил, что Дани даже удерживать свой вес над ним в комфортном положении сложно. Он совсем забыл про его травму. Поэтому с глухим стоном он опустился обратно и, не выдержав, потерся о постель, вызвав тихий смешок Субашича. - Ладно, давай… Саша ощущал себя куклой, которой вертят во все стороны, так легко его перевернули на спину и подтащили ближе. У Даниэля на виске пульсировала вздувшаяся венка, в свете торшера блестела выступившая испарина на лбу. Поддавшись детской привычке трогать все, что видит, Саша коснулся этой вены и слегка прижал ее пальцем, улыбаясь. Возбуждение никуда не делось, просто стало как-то совсем легко. Дани лизнул его запястье и убрал его руку от своего лица. Наконец поцеловал нормально. Смял губы своими губами, раздвинул их языком. Саша выдохнул через нос, послушно открывая рот. Кусался и лизался в ответ. - Ты определенно нахватался чего-то такого. Уверен, что в прошлой жизни не был котом? – спросил Даниэль с усмешкой, отстраняясь. Его рука нырнула между ними. Саша взвыл и помотал головой, сбивая простынь. – На будущее, иногда зубки надо прятать. - Иди на-ах, бля-адь, - проскулил Головин в ответ, чувствуя давление горячей ладони. Даниэль сильно и размашисто задвигал рукой, сжимая чуть ли ни до боли, но Саша только втягивал живот и напрягал мышцы пресса, пытаясь немного успокоить свое тело, сходящее с ума. Пальцы на ногах поджались, а ногтями левой руки он вцепился Дани в плечо. Дышать было сложно. Воздух казался тяжелым, липким, как патока, затекал в легкие раскаленной смолой. Потемневшие глаза Даниэля смотрели прямо на него, Суба изучал реакцию, хотя его дыхание тоже участилось и стало тяжелее. Саша выгнулся в спине, вскидывая бедра вверх. Закинул на Дани ногу, пяткой удерживая того под ягодицами. Даниэль снова склонился к нему, коротко расцеловал щеки, нос, влажно прошелся по губам, а потом несильно укусил за шею, почти не сжимая зубов. Головин вскрикнул от неожиданности и дернул головой, едва не угодив подбородком в лоб Субашичу. - Тише, маленький. Давай, еще немного. Сейчас кожа к коже, тело к телу ощущались просто одурительно хорошо. Движения стали резче, потеряли ритм. Дани двигался обманчиво легко, удерживаясь на одном колене, и периферией сознания Саша успел подумать о том, что, блядь, можно будет делать в здоровом состоянии. Остро пахло потом. Мускусный мужской запах. Но не так, как в раздевалках после тренировок или матчей. Здесь другое. Наверное, так и работают афродизиаки, потому что Саша не знал, что возбуждение может быть таким сильным и болезненным. Эмоциональная составляющая, конечно, присутствовала, но вело его именно то, что это Дани нависает над ним, что это Дани прижимает его своим весом к кровати, что Дани так жестко и правильно сжимает их вместе, делает еще несколько рваных движений и замедляется. Саша глотал раскаленный воздух, открывая рот как рыбка, выброшенная на берег. Дани жарко дышал ему в ключицу, опираясь на локоть возле его уха. По разгоряченной влажной коже потянулся первый прохладный сквознячок. - Ты как? – спросил Субашич, перекатываясь на бок. Сдерживаемое шипение прорвалось сквозь сжатые зубы, и он схватился за бедро. Саша тут же беспокойно вскинулся. - Нормально. Сильно болит? - Нормально, - передразнил Даниэль. – Метнись до сумки, мне там набросали что-то наши врачи. - Сейчас, - Саша поднялся, слегка пошатнувшись, поежился от холодного пола под голыми ступнями. - Красивая у тебя задница, - громко сказал Дани ему вслед. Головин отмахнулся и исчез в коридоре.***
Время медленно двигалось к утру. Ни Даниэль, ни Саша не спали. Саше мешало рано поднявшееся солнце и чесавшиеся шея и лобок – Дани везде оказался пиздец каким колючим. Субашич лежал, обложенный со всех сторон котами, и с подушкой под ноющей ногой. Мамме щекотал ему нос хвостом, Винни лежал на животе, перебирал лапками, больно впиваясь в кожу когтями. Саша, закинувший ему на здоровое бедро ногу, выглядел задумчивым, но не подавленным. Дани просунул ему под голову руку и прижал ближе к себе. - Ну что, педерасто, как ощущения? – ехидно спросил он. - Блядь, ну ты помолчать не мог? – Сашин голос казался обреченным, но в нем сквозила улыбка. - Не мог. Так что? - Я же сказал, нормально. - Но?.. - Без «но». Даниэль посмотрел на лохматую голову у себя на груди удивленно, но больше докапываться не стал. Только обнял крепче, целуя еще влажную после душа макушку. Саня потянулся в его руках, прильнул ближе и спокойно засопел, спрятав лицо от назойливых лучиков, пробивавшихся сквозь шторы. Устаканились его внутренние ураганы, амбивалентность растворилась, будто ее и не было. Даже чувства вины не возникло. Только едкое ощущение, что все это только начало. А кто, впрочем, был против?