Коннект

       - Чу-уя, мне кажется, у тебя что-то в двигателе стучит? - Осаму наклонился к уху водителя, и тот готов был поклясться, что, судя по его голосу, на лице молодого исполнителя сейчас играет прямо-таки гаденькая улыбка. Такая, от которой хочется развернуться и зарядить со всей силы кулаком прямо в нос, чтобы аж на пару метров назад на дорогу отбросило. А потом смотреть, как он катится по асфальту и длиннющими руками-ногами машет. Но руки эти сейчас, как назло, на талии у Чуи, и ему от них тепло и приятно. И даже острый подбородок, специально сильно давящий на плечо, раздражает лишь по привычке.        - Это у тебя в башке тупой стучит, - огрызнулся Чуя, но скорость всё-таки сбавил.       Было далеко за полночь, и парни возвращались с очередного задания, неожиданно выданного боссом пару часов назад, по старой заброшенной дороге. Ей не пользовались уже многие годы: асфальт местами был разбит, и водителю приходилось резко вилять мотоцикл в стороны, когда свет фары выхватывал дыры в нём едва ли не из-под колёс, - фонари по обочинам не работали примерно столько же, сколько трасса была заброшена. И в такие моменты бесящий напарник крепче прижимался к спине Чуи и стискивал его руками. Делал он это вовсе не из-за того, что боялся упасть. Почему-то только вдвоём на мотоцикле они переставали грызться, и странное чувство мальчишеской легкости заполняло их. Как нашкодившие ребята, сбежавшие от родителей чтобы погонять в ночной тишине. И только так они могли на короткое время остаться втроём. Осаму, Чуя и байк.        - Ты уверен, что у нас есть время посмотреть, что с мотором?        Чуя шляпу готов был поставить на то, что с мотоциклом всё было отлично.        - Лучше проверить сейчас, чем заглохнуть, и потом добираться до утра до базы пешком.       Не убирая подбородка с плеча Накахары, Дазай прикрыл глаза, наслаждаясь встречным ветром в лицо и позволяя ему играть со своими волосами.       Обороты замедлялись, сбрасывая скорость, и очень скоро оклеветанный транспорт полностью затормозил. Пнув подножку, Чуя повернул ключ, полностью заглушая мотор и гася свет фары. Всё вокруг погрузилось в темноту и переменчивую тишину ночного леса.        - Ужасная тут связь, - не открывая глаз и всё с той же знакомой гадкой улыбкой прошептал Осаму, поднимая руку к голове напарника и, осторожно огладив край ушной раковины, снял его гарнитуру. Тихий щелчок, она выключена. Потом он снял и отключил свою.        - Упс, - оба наушника падают из его тонких пальцев на землю. Больше их никто не слышит. Действительно, поганая тут связь.       Чуя расслабленно привалился спиной к груди Осаму и откинул голову на его плечо, глядя на полоску звездного неба между стен деревьев по обочинам дороги. По всему телу побежали едва заметные мурашки, когда холодные сухие губы прижались к его шее, а руки теснее сжали талию. Осаму коротко прикасался к нежной коже снова и снова, оставляя на ней лишь своё дыхание, а Чуя думал, какого же чёрта они опять творят?        - У тебя отвратительный мотоцикл, - шептал между поцелуями Осаму, забираясь ледяными ладонями под футболку напарника и поглаживая пальцами живот. От холодных прикосновений Чуя дёрнулся всем телом, едва не задохнувшись резко втянутым в лёгкие воздухом.        - Мне его выкинуть и купить новый? - он вновь расслабленно откинулся на Осаму.        - Зачем? Разве он не будет ломаться, как и эта развалюха?        - Ещё одно слово о моём байке, - пригрозил Чуя, - и тебе придётся объяснять боссу, почему я бросил тебя в лесу.        - Разве ты посмеешь меня бросить? - шею царапнули зубы. Очень осторожно, но достаточно ощутимо.        - А ты проверь, - подняв одну руку, Чуя завёл её назад и обхватил шею Осаму. Как же бесят эти грёбаные бинты по всему телу. Вот и сейчас пальцы скользят по их шершавой поверхности, заставляя парня бороться с желанием содрать их к чертям. Но эти мысли уходят на второй план, в то время как ладони исполнителя поднимаются выше, чуть задирая низ футболки и поглаживая твёрдую грудь. Чуя чувствует, как в довольной улыбке изгибаются губы Дазая, прижимающиеся к его шее. Он никогда не видел эту улыбку у напарника, но очень хорошо знает её на уровне осязания. Осаму нравится его тело: крепкое, но пока ещё по-мальчишески угловатое.       Он уводит поцелуи чуть выше: уже теплые и не такие сухие губы касаются за ухом, мягко сжимаются на хрящиках раковины, чуть размыкаются, выпуская влажный горячий язык, очерчивающий изгибы ушка и скользящий внутрь. А длинные пальцы на груди словно случайно задевают бусину соска, заставляя вздрогнуть.       Ладони всё настойчивее и по-хозяйски оглаживают грудь, бока, пробегаются по выделяющимся рёбрам. А Чуя дышит уже слегка приоткрытым ртом. Если Дазаю нравится тело Чуи, то Накахаре нравится вызывать у жестокого исполнителя желание, связанное с собой.       Сквозь искусственную ненависть друг к другу откуда-то появилось это необъяснимое желание быть ближе. Не глупое чувство любви, но необходимость одного кожей касаться кожи другого. Чуть больше полугода назад Осаму впервые пожаловался на мотоцикл, на котором парни вдвоём возвращались с задания. Кипя негодованием и сыпя проклятия в адрес напарника, которому что-то, блять, показалось посреди дороги безлунной ночью, Чуя всё же остановился, спрыгнул с железного друга и принялся ковыряться в моторе. Как он и думал, всё было в порядке.        - Всё, сука, можно ехать дальше! - кричал Чуя, убирая в седельную сумку инструменты. Он хотел уже, наконец, оказаться в своей кровати и лечь спать. Напоследок парень склонился проверить показания приборов на баке, и тут его обхватили длинные руки, а на спину грубо навалились.       Не давая Чуе опомниться, Осаму качнул бёдрами, прижимая напарника к мотоциклу и негласно высказывая своё желание. Исполнитель замер, ожидая реакции. Вот сейчас Накахара развернётся и врежет ему за подобную дерзость так, что обязательно что-нибудь сломает. Но Чуя не двигался. Он стиснул ладони в кулаки, опираясь о байк, и тихо произнёс:        - Только на первый раз будь, пожалуйста, аккуратным.       Сколько потом было этих раз? Разве имеет значение? Важно было одно - они хотели друг друга, и в этих единениях находили нечто большее, чем просто животное удовлетворение. Осознание того, что Чуя, способный сокрушить кого угодно и что угодно, воском тает в его руках, сводило Осаму с ума. А проявления нежности от кровавого исполнителя, стремящегося не только получить удовольствие, но и доставить его напарнику, льстили и нереально цепляли Накахару. И он добровольно отдавался ласкам и желаниям Дазая.       Осаму слегка покусывал шею и плечи, стараясь не оставить следов, что порой было сложно, ведь они остановились в глухой для мобильной связи зоне только чтобы починить мотоцикл, и ничего более. Издав подобие рыка от невозможности сильно вцепиться зубами в чужое плечо, Дазай плотно придвинул к себе Чую, проведя носом по его шее и зарываясь лицом в рыжие волосы, вдыхая аромат пыли, пороха, сигарет и чего-то едва уловимого, похожего на сухую лаванду. Шляпа, более не контролируемая способностью к гравитации, падает вниз рядом с наушниками.       Пальцы Накахары мягко массируют затылок Дазая, попеременно то надавливая на его голову, то слегка оттягивая за волосы. Руки исполнителя стискивают его так, словно боятся отпустить. Он оглаживает его кожу под футболкой, давя ладонями, прижимая к себе. Чуя поджимает мышцы живота, и пальцы жадно пробегают по едва выделяющемуся прессу. Дазай знал, что однажды это будет прекрасный рельеф, который сведёт его с ума окончательно. Осаму знал, что не должен испытывать ничего подобного к Накахаре, ведь пристрастия человека - это его слабости, но ничего не мог с собой поделать. Близость и тепло его тела стали навязчивой потребностью.       Вытащив правую руку из-под футболки, Дазай провёл ладонью от острого колена по бедру вверх, чувствуя, как напряглось тело под левой, обхватывающей талию. Тихо звякнула пряжка расстёгиваемого ремня. Осаму тяжело дышал прямо над ухом, когда его пальцы подхватили бегунок молнии и медленно потянули вниз. Накахара знал ещё одну вещь, которая безумно нравилась Дазаю, - то, что Чуя не носил бельё под кожаными штанами.       У них нет времени на долгие ласки, да и вряд ли когда-нибудь будет: их жизни им не принадлежат. Но есть краткие мгновения, когда можно создать иллюзию того, что они сами вольны выбирать, и они выбирают друг друга. Тонкие пальцы проскальзывают в расстёгнутую ширинку, немного царапаясь о молнию. Пробегают по начавшему набухать члену, опускаясь ниже, заставляя Чую чуть приподняться, обхватывают яички и слегка сжимают их, поглаживая большим пальцем основание ствола. Рыжий мафиози закусывает нижнюю губу, томно мыча и слегка подаваясь телом вперёд, но Дазай держит крепко, не позволяя отодвинуться.       Лаская наливающийся член напарника, Осаму чувствует, как ему самому становится тесно и некомфортно в брюках. Пытающийся подаваться навстречу его ладони Чуя лишь обостряет дискомфорт, то и дело задевая ягодицами увеличившийся бугор. Накахара рвано дышит, покачивая головой и кусая собственные пересохшие губы. Удивительно, но Дазай никогда не целовал их. Шею, плечи, спину, руки, грудь, живот, но никогда не прикасался к губам напарника. Словно, сделав это, он боялся признаться самому себе в том, что чувств между ними больше, чем они думают.       Первые вязкие капли измазали пальцы, и, огладив горячую головку, Осаму убрал руку с члена парня, вызвав тем самым недовольное шипение. Уткнувшись лбом между острых лопаток, Дазай улыбался. Где-то в самой глубине их прогнивших душ они не были теми, какими казались всем остальным. Там, под покрывалом тьмы их жизней, Осаму умел чувствовать, а Чуя способен был отвечать на эти чувства. Вот только извлекать их было слишком опасно. Возможно, если бы они были простыми ребятами, как и все, то могли бы... любить друг друга? Но Дазай был исполнителем мафии - страшным человеком с руками не по локоть, а по самые плечи в крови. А Накахара - верным псом этой же организации. И кому какое дело, что они лишь мальчишки. Никому. Их дело - убивать, а не любить.       Осаму шлёпнул ладонью по бедру напарника, указывая, чтобы тот приподнялся. Опираясь ногами в подножки, Чуя привстал. Его рука соскользнула с шеи любовника и упёрлась в бак мотоцикла. Потираясь носом между лопаток через тонкую ткань футболки, Дазай быстро стянул с задницы Накахары штаны, не удержавшись от звонкого шлепка по ней. В ночной тишине звук показался слишком громким. Рука Чуи соскользнула по баку, и он согнулся ещё больше, опуская голову на предплечье. Снимать штаны, сидя на мотоцикле, было безумно неудобно: парню пришлось высоко поднять ногу, чтобы Осаму ухватился за штанину и смог стянуть предмет одежды хотя бы с одной ноги и перекинуть его через бак, оставив болтаться на другой. Сзади раздался шорох - это Дазай полез в сидельную сумку, где помимо пистолетов и ножей уже полгода как хранятся небольшие тюбики смазки.       Размазывая вязкое содержимое тюбика по пальцам, свободной рукой Осаму поднял футболку напарника, обнажая спину, к которой тут же припал губами. У кожи Чуи был как-то необычный, дурманящий вкус. Вроде и ничего особенного, но всё же уникальный. И принадлежащий только Дазаю.       Когда палец проник в него, Чуя захрипел, цепляясь одной рукой в рогатину руля и лбом упираясь в другую, лежащую на баке. Его спина подрагивала, волосы рассыпались, полностью скрыв лицо, напряжённая рука с выставленным вверх локтем, пальцы в чёрной перчатке, с силой стискивающие обмотку руля, - от этой картины кровь с силой ударила Осаму в голову, и не только в неё. Низ живота перекрутило тугим узлом, а давление в брюках стало нестерпимо болезненным. Практически не встречая сопротивления, он добавил второй палец и левой дрожащей рукой нервно принялся расстёгивать брюки.       У Дазая ноги длинные, спокойно стоит на земле, возвышаясь над сидением мотоцикла. Он приспускает брюки вместе с бельём и облегченно выдыхает, вновь подхватывая Накахару за талию и придвигая к себе. Вытаскивает пальцы из тихо постанывающего парня и просовывает под него ладонь, придерживая. Собственный член стоит колом, и Осаму потирается им между ягодиц, чувствуя, как волны удовольствия пробегают по всему телу от этого трения.        - Если эта херня навернётся и ебанёт тебе по ноге, - хрипит Чуя, имея в виду мотоцикл, - потом не жалуйся. Сам виноват.        - Скажи ещё, что сам никогда не хотел ТАК...       Ответом ему был сдавленный стон. Дазай толкнулся внутрь, запрокидывая голову и со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы.       "Так или не так, да как угодно!", - думал Чуя, не сдерживая очередной стон. - "Лишь бы с тобой, ебанутое ты существо". Накахара никогда не думал, что позволит кому бы то ни было в этой жизни поставить себя раком и выебать. Любой, кто посягнул бы на подобное, закончил своё жалкое существование пару секунд спустя в качестве бесформенной кучи костей и мяса. А тут словно что-то перемыкает в мозгу, и он с готовностью отдаётся своему напарнику. Может быть, потому, что ему так хорошо с ним? А может, потому, что только с Дазаем он - обычный человек, лишённый способностей.       Когда Осаму впервые понял, что хочет Чую, он и подумать не мог, насколько это желание его затянет, и какую зависимость вызовет у него мелкий вечно сквернословящий напарник. Когда он проникал в него, сливаясь в одно целое, Дазай словно переставал ощущать всю грязь их проклятых жизней. Чуя горячий и живой, податливый и прекрасный. Он тает воском в руках, он хрипло дышит и стонет в голос, он заставляет постанывать от удовольствия с ним в унисон.       Осаму слишком жарко, но рубашку не расстегнуть - руки заняты, они скользят по влажной от пота коже подтянутого, с лёгким рельефом мышц, живота. В тишине раздаются пошлые шлепки и стоны. Вот не дай бог мимо решит проехать какой-нибудь "умный" автолюбитель, гоняющий по пустым трассам.       Чуя стонет, распластавшись на баке и сидении. Ему горячо и шикарно. Он думает о том, что их с Дазаем тела словно в насмешку судьбы идеально созданы друг для друга. Каждое движение напарника находит отклик в его теле, вызывая дрожь и неземное наслаждение. В какой-то момент больше не хочется ни о чём думать, только чувствовать. Только стать единым целым и раствориться в этих ощущениях. Мотоцикл под ними трясётся, да хуй с ним, пусть падает, если так хочет. Чуя знает реакцию Дазая, тот успеет оттащить их в сторону, если что, даже со спущенными штанами. Но лучше пусть не падает, пусть отведённые им минуты тянутся как можно дольше.       А еще нестерпимо хочется, чтобы ладонь, лежащая на животе и при толчках периодически задевающая изнывающий и сочащийся член, наконец обхватила его. Но бинтованный изверг не спешит этого делать, словно издевается. Остаётся только скулить и шипеть, постанывая и закусывая губу. Блять, если в его грёбаной жизни и есть счастье, то вот на таких лесных дорогах, когда "пропадает связь" и глохнет "неисправный" байк. В такие минуты хочется послать всё к хуям собачьим: и мафию, и правила, и нормы, - только громко стонать от сладостной наполненности и резких, выбивающих дух движений.        - Да! - голос срывается, а в глазах уже мерцают серебряные звёздочки. - Ещё! Ещё!       В ночи на заброшенной дороге уже далеко не тихо. Осаму скалится в самодовольной ухмылке, хотя уже сам начинается беспокоиться, что мотоцикл может упасть, настолько резко он вбивает в него напарника. Как долго Чуя сможет ещё выдержать? Он выгибается, опираясь одной рукой на бак, другой на рукоять руля, сильно запрокидывает назад голову и сладостно кричит, едва успевая глотать воздух широко открытым ртом.       Осаму освобождает одну руку и, не удержавшись, тянется к рыжим волосам, запускает в них пальцы и тянет на себя, открывая светлую шею. Что есть силы подаётся вперёд - Чуя задыхается от удовольствия и нехватки воздуха, - на мгновение впивается зубами в нежную кожу так, что останется след, и отпускает его голову. В такие моменты Осаму молится, чтобы вместе с собственным стоном с его губ не сорвалось такое запретное признание. Лгать можно окружающим, можно самому себе, но правды это не изменит. Главное - тщательно эту правду скрывать.       Когда Осаму подался вперёд и схватил его за волосы, у Чуи из глаз искры посыпались, а мир расплавился и потёк в голове. Обожгло шею, а затем и плечо. Ничего, он потом за каждую отметину по кости придурку сломает, а сейчас слишком хорошо, и все силы уходят только на то, чтобы не упасть. Осаму как с цепи сорвался, но это настоящий кайф. Чуе хочется ещё. И он благодарно кричит от наслаждения. У него уже ноги сводит, а по горячей коже стекают капельки пота. Влажные волосы прилипли к лицу, горло дерет от криков, каждое соприкосновение члена с ладонью на животе вызывает маленький взрыв в мозгу. Чуя сам растворяется, утекает вслед за миром. Голова опускается вниз, Накахара может только всхлипывать и пытаться дышать. Когда тонкие пальцы напарника всё же обхватывают пульсирующий член, глаза Чуи закатываются. Парень рывком выгибается назад, раскрыв рот в беззвучном стоне и, получив долгожданную разрядку, кончает, чувствуя, как его мокро целуют сзади в шею.       Если для Осаму и есть что-то более прекрасное, чем Чуя в порыве страсти, то только красное, мокрое лицо напарника, облегчённо выдыхающего после оргазма. Он готов смотреть на него вечно, но не выходит. Чуя сжимает его внутри до боли, до шипения, срывающегося с губ, и едва Осаму успевает вытащить собственный член, как его накрывает сокрушительная волна, сотрясающая всё тело.       Исполнитель опускается на сидение и запускает руку в сидельную сумку, доставая пачку сигарет и закуривая. Чуя заваливается на бок; кажется, что он сейчас упадёт с мотоцикла, но парень только подхватывает пальцами шляпу и, надев на голову, ложится обратно грудью на бак, протянув руку назад. Осаму ухмыльнулся и вложил в протянутую руку зажжённую сигарету. Напарник тяжело затянулся, выдыхая дым в сторону. Как же он блядски прекрасен сейчас, лёжа на байке, с голой красной задницей, в болтающихся на одной ноге кожаных штанах, в шляпе на спутанных рыжих волосах и с влажной светлой кожей. Дазай ласково провёл ладонью по его позвоночнику и опустил футболку вниз.        - Больше в двигателе ничего не стучит? - хмыкнул Чуя, затягиваясь и протягивая сигарету обратно.       Осаму взял её, втянул дым, вскинул голову вверх и заржал. Он смотрел в далёкое звёздное небо и заливисто смеялся. Чуя не мог удержать улыбки, слыша этот смех.