Долгая история

Эшли Хэмптон всегда знал, что он — реинкарнация. Это было чем-то вроде шестого чувства, чувства, которое заставляет просыпаться по ночам с каким-то печально-счастливым ощущением внутри, которое появляется, когда видишь что-то предполагаемо абсолютно незнакомое, которое всегда прячется где-то на задворках сознания. Эшли ничего не помнил, не имел понятия, кем был в прошлой жизни, и даже не имел доказательств, что у него она действительно была. И все же были три фундаментальные истины, которые он бормотал себе под нос по ночам, когда за окном бушевали бури, потому что они вырывали это чувство из его груди и заставляли метаться по дому и выть вместе с ветром. Один — он был кем-то известным. Кем-то печально известным. Кем-то, изменившим мир. Кто быстро вспыхнул и так же быстро погас, и чье имя можно было найти в книгах по истории — неважно, хвалили его там или бранили. Когда он это понял, он купил десять томов мировой истории и прочел все за неделю. Ничего. Из этого второе заключение. Два — если он вспомнит, то точно не из книг. Не из книг, и не из слов, даже если кто-то скажет ему в лицо его прошлое имя. Он знал, что вспомнит все сразу, но только когда случится что-то невероятное. Когда его дом сгорит, когда начнется революционная война или когда вся Антарктика растает — не меньше. Эшли — или как его звали в прошлой жизни — обожал зрелища. И три — и это было не связано со всем предыдущим, но было таким же, если не более, важным — он встречал Артура Бэрроу раньше. До того, как они оказались на одном уроке, до того как они оказались в одном колледже, в одном городе и в одном времени. Как только Эшли заметил парня в конце своей новой классной комнаты, который утомленно, с заметно натянутой улыбкой смотрел на учителя — то сразу узнал его. — Эй, можно здесь сесть? — спросил он. — И кстати, мы не встречались раньше? Артур посмотрел на него и Эшли мог поклясться, что тот чуть напрягся, когда их взгляды ненадолго встретились, но тут же отвернулся и указал на стул. — Конечно, и нет, не думаю. А вот Эшли думал. — Я был знаменит, я вспомню все сразу, я знал Артура Бэрроу. Я был знаменит, я вспомню все от чего-то необыкновенного, я знал Артура Бэрроу. Я был знаменит, я вспомню все за секунду, я знал… К счастью, в Нью-Йорке бури были не часто, а то он бы просто сошел с ума. *** Артур Бэрроу вспомнил свою прошлую жизнь слишком рано. Ему было одиннадцать, он был тихим ребенком, который читал книжки и любил котов, он играл в видеоигры поздно ночью и был счастливым. У него были любящие родители и он боялся не получить высший балл на контрольной в школе. А потом он нашел отцовский пистолет. Да, его отец любил охотиться, но обычно он всегда прятал свое оружие за картиной на стене. Однако однажды он просто положил пистолет на стол, не спрятав. «Потом», — подумал он. Артур нашел его до того, как «Потом» наступило. Он исследовал пистолет с восхищением — в конце концов, он был ребенком. Это было… круто. Он даже думал взять его с собой и похвастаться перед друзьями, или самому научиться стрелять, или просто забрать в комнату, как трофей… а потом его пальцы сжались на курке и это ощушение было таким знакомым, что он оцепенел. Он понял, что держал пистолет раньше. Может, не такой новый, может, немного длиннее и тяжелее — но держал. И он… — Стой! Что он сделал? — Тогда приготовьтесь, Александр. Вихокен, на рассвете. Пистолеты. Наготове. Артур выронил пистолет и упал. — Вперед. Он проснулся в больнице через пару часов с путаницей и мраком в голове. Он проснулся под рассказ матери о том, как она волновалась и к сумеркам за окнами. Он проснулся, зная, что он не Артур Бэрроу. Не только Артур Бэрроу. — Привет, мам, — прошептал он, и слово было ему почти чужим. — Ты что-нибудь знаешь про Аарона Берра? На объяснение своей прошлой жизни родителям ушло время. Ни один из них не был реинкарнацией и они не знали, что делать, когда он не отзывался на имя «Артур» или начинал говорить в элегантной манере, которую не ждешь от одиннадцатилетнего ребенка. Аарон Берр умер в восемьдесят лет. Его мир перевернулся в мгновение ока. Если раньше он воспринимал машины как что-то вроде универсальной постоянной, которая существовала с начала времен, то теперь они восхищали его. Если раньше у него не получалось учить испанский, то теперь он говорил на нем почти безупречно. Если раньше он был не эмоциональнее любого ребенка, то теперь он почти не показывал эмоций, пряча их глубоко внутри. Аарон Берр был юристом и вице-президентом, который знал слишком много. Артуру Бэрроу было шестнадцать и он еще ходил в школу. Ему это было не очень нужно, но это помогало отвлечься. Поначалу. — Эй, можно здесь сесть? — услышал он до начала урока английского однажды. Оглянувшись, он увидел новенького, с перекинутой через плечо сумкой и горящими энтузиазмом глазами. — И кстати, мы раньше не встречались? Артур Бэрроу никогда не видел этого парня раньше. Аарон Берр узнал бы Александра Гамильтона везде. Да, встречались и не надо, пожалуйста. — Конечно, и, нет, не думаю. *** Эшли сделал все, чтобы подружиться с ним, возможно потому, что тот казался ему знакомым. Он никогда не казался увлеченным или заинтересованным в разговорах, но Эшли все равно их начинал. Он часто отключался, пока тот говорил, был холодным и отстраненным, но Хэмптон и не думал пересесть. — Зачем? — спросил однажды Бэрроу почти через неделю после начала второго полугодия и Эшли смог только пожать плечами. — Почему нет? Их дружбу нельзя было назвать нормальной. У них не было своих шуток и они не приглашали друг-друга на ночевки. Эшли не видел дома Бэрроу, а Артур видел его квартиру лишь раз, когда они задержались в школе до темноты, работая над проектом и он решил, что Эшли стоит проводить до дома. — Я же не девчонка, — Он скривил губы, но согласился — это было редкое проявление заботы от Артура. И все равно в школе они всегда были вместе, они вместе ходили в столовую и иногда спорили до хрипоты. Они соревновались, кто получит оценку выше по эссе и помогали друг-другу с непонятными темами. Артур игнорировал тирады Эшли и Хэмптон без конца раздражал его, жалуясь на то, как он уходит от вопросов. И все же, когда кто-то спрашивал «Вы что, как бы, лучшие друзья? , оба пожимали плечами и кивали. — Ну да. — Это разве не очевидно? Их заданием по английскому было написать любовное письмо в стиле восемнадцатого века, потому что их учительница обожала романтику. Эшли просто посмеялся, а вот Артур продолжал жаловаться, но не смог ее переубедить, поэтому обоим пришлось думать об адресате. Бэрроу, кажется, знал, кому писал с первого касания ручки, а вот Эшли смог лишь хитро ухмыльнуться. — А писать надо девушке или парню? — Не думаю, что Миссис Кендрикс оценит гомосексуальные отношения в этой работе, — вздохнул Артур. — К тому же, тогда за это вешали. (Не то, чтобы это помешало Гамильтону писать письма Лоренсу.) — Вот именно! — воскликнул Хэмптон и взял ручку. — Целых две причины сделать именно это! Значит, парню. Бэрроу покачал головой, чуть улыбаясь. Ну конечно Ал- Эшли захотел бы позлить учителя и при этом заработать высший балл — а он, конечно, получит высший балл. «Драгоценная Феодосия», — написал Артур, когда парень стал яростно водить ручкой по бумаге. И хотя было вполне разумно адресовывать любовное письмо человеку, который буквально был твоей женой, он писал как-то… без увлечения. Без интереса. Без энтузиазма. В конце концов, прошло уже больше двухсот лет. Написание заняло у обоих примерно час, но пока Бэрроу написал два листа, Эшли сложил стопку из пяти. Разумеется, стиль работы у него совсем не изменился. — Эй, а как ты закончил свое? — спросил Эшли, задумчиво глядя на последние пустые строчки в своей работе. — «С наилучшими пожеланиями» слишком новое выражение, да? — Твой до последнего вздоха, — пожал плечами он. — Не думаю, что любовные письма должны быть слишком помпезными. — О, придумал! — перебил Эшли. — Или слишком официально? А, ну и ладно. Артур, эй, Артур, гляди «Имею честь быть вашим покорным слугой — Э. Хэм». Подойдет для окончания любовного письма? Через секунду Эшли уже сидел один, а Бэрроу схватил сумку и выбежал из комнаты. — До завтра, Хэмптон, — бросил он и парень смог лишь удивленно качнуть головой. На том и расстались. *** Нью-Йорк — это город с полицейским на каждом углу и камерой на каждом здании. Нью-Йорк — не тот город, где какой-то псих мог просто достать пистолет и стрелять в невинных прохожих, потому-что кто-то отказался продать ему дозу. По крайней мере, на это Артур Бэрроу хотел бы надеяться. Но он ошибался, потому что именно это и обсуждал весь класс одним утром понедельника. — Моя тетя живет на той улице и она не берет трубку, — прохныкала Мэри. — Поверить не могу, что кто-то мог такое сотворить, — хмурился Дэйв. — Четверо мертвых, семеро раненых, трое в критическом состоянии, — наизусть повторила Лили. Бэрроу нетерпеливо ждал появления Эшли. Эшли, у которого нашлось бы, что сказать об этом. Эшли, который начал бы тираду о том, как подобные люди гуляют на свободе. Эшли, который был бы недоволен бесполезностью полиции. Эшли, который жил в том же сквере. Наверняка он бы не стал выходить на улицу в пять утра (Стал бы, чертова его бессонница.). Наверняка он просто проспал (Впервые в жизни.). Наверняка он придет с минуты на минуту (Он всегда приходит минут на двадцать раньше.). Наверняка Александр Гамильтон не заслуживает смерти от пули черт возьми снова. Учительница зашла в класс, объявив, что урок начнется через пять минут и Артур прерывисто выдохнул, быстро ища «Э. Хэм» в контактах телефона. Он боялся не получить ответ, больше всего боялся, но после нескольких долгих гудков ему все же ответили. — Хэмптон, черт подери! — выдохнул Бэрроу и вжался в стул, пытаясь звучать не так истерично. — Где тебя носит?! Урок… — Сэр? Голос был женским. Голос был женским. Не Алекса. — Да? — прошептал Артур, чувствуя бегущие по спине мурашки. — Мистер, эм, Хэмптон? Боюсь, он сейчас в больнице. Он стал жертвой стрельбы сегодня утром. Он жив, но, эм… — Какая больница? Сказал он это достаточно громко, чтобы к нему повернулся весь класс, но это было неважно. Медсестра дала ему адрес и он быстро бросил трубку, пихая книги в сумку. — В Эшли Хэмптона попали утром, — объяснил он учительнице, которая поглядывала на него с интересом преувеличенно безэмоциональным голосом. — Я иду в больницу. С освобождением от уроков проблем не было — миссис Кендрикс, услышав его слова, сразу указала еа дверь. — Конечно. — Спасибо, — кивнул Аарон уже снаружи. В его голове билось «Беги» и тело подчинилось без промедления. *** Позже его часто спрашивали, каково это — когда в тебя стреляют. Как бы он описал ощущение рвущейся сквозь кожу пули. И Эшли Хэмптон, парень, способный написать эссе на десять страниц на любую тему от внутренней иерархии политических организаций до истребления москитов мог придумать лишь одно слово. Скучно. Он ожидал чего-то большего, чего-то грандиозного, чего-то, что днями оставалось бы на первых страницах газет и оказалось бы в учебниках истории. Чего-то глобального. Вместо этого он просто получил пулю в грудь. Когда она попала в него, он отшатнулся от чего-то вроде удивления и споткнулся о корень — стоп, корень? Мы в Нью-Джерси, на берегу реки Гудзон Йорке, посреди улицы вдали от каких-либо рек. Кто-то воскликнул «Стой!» и Эшли упал, выронив пистолет — хотя нет, у него не было пистолета. У Аарона Берра был пистолет, и он… Боль взорвалась в его груди секундой позже, заставив вздрогнуть и поморщиться, и в его голове пульсировала лишь одна мысль. Эшли Хэмптона раньше никогда не стреляли. Тогда кого, кого, кого, кого… А потом он снова смог нормально думать и в голове стало странно ясно — впервые за долгое время. Александра Гамильтона, вот кого. Самая большая ошибка Эшли Хэмптона заработала ему тройку по эссе. Самая большая ошибка Гамильтона убила его сына. Злейшим врагом Эшли был выскочка из параллельного класса. Злейшим врагом Гамильтона был третий президент Соединенных Штатов. Хэмптон мечтал стать политиком. Александр Гамильтон предпочел бы карьеру юриста, но все равно оказался министром финансов. И все же между их жизнями было что-то общее. Что-то, что в итоге стало смертным приговором их обоих. Его приговором. Эшли Хэмптон знал Артура Бэрроу. Александр Гамильтон знал Аарона Берра. И они были одним и тем же. *** Когда запыхавшийся Артур ворвался в палату, Алекс еще спал. Нет, слово «Спал» не подходит — даже когда Эшли спит, он не расслабляется. Он мечется, хмурится, что-то бормочет, как будто его мозг во сне продолжает работать — неудивительно, что он вечно уставший. Но теперь он был абсолютно спокоен, умиротворен, и это было так неправильно, что Артур не мог смотреть. Он рухнул на ближайший к койке стул и спрятал лицо в простыне, пахнущей лекарствами и Александром — Проснись, прошу тебя, — пробормотал он. — Пожалуйста, не умирай снова. Довольно иронично, но он должен был признать, что Эшли был одной из немногих хороших вещей в его жизни. (И в прошлый раз он должен был убить его.) Аарон не смотрел на часы и не считал минуты, но когда Эшли очнулся, он точно знал, что с его прихода в больницу прошло три часа. Он сжал руки в кулаки и прижался к спинке стула. — Хэмптон? Эшли? Пожалуйста, скажи, что ты очнулся. Ответом послужило лишь тихое мычание, но этого было достаточно; Берр спрыгнул со стула и стал мерить палату шагами. Это стало первым, что увидел Эшли — Александр. — Не двигайся столько, — пробормотал он. — Ты… двоишься. — А, — Аарон выдохнул, сел обратно и закусил губу. — Черт, прости меня, я… а, неважно. Ты. Как ты? Тебя застрелили, Эшли, этот ублюдок в тебя выстрелил, какого хрена, почему ты вообще был на улице так рано, почему… блять, как же ты меня напугал, ты… Эшли слабо улыбнулся. — А я думал, я много болтаю. Он еле двигался, но его мысли неслись с бешеной скоростью. Он помнил все! Ну, не совсем все, потому что человеческий мозг физически неспособен запомнить все, что случилось в жизни человека, даже относительно короткой, но достаточно, чтобы сказать, что он помнил все. Он был Александром Гамильтоном. Парень перед ним был Аароном Берром. Они были врагами. Алекс его разозлил. Аарон застрелил его. Они были друзьями. Они спорили и боролись за одни идеалы. Они работали вместе и помогали друг-другу. Сейчас они были друзьями. И это было важнее всего. (И быть его другом было намного лучше, чем врагом.) — Это правда, — тихо засмеялся Артур, а затем снова встал. — Стой, я, наверно, должен позвать врача, так что… Он направился к выходу. Алекс нахмурился и его глаза заискрились в предвкушении. — Аарон, подожди. Берр обернулся и накренил голову. — Да? — Аарон, — повторил Эшли. Имя было странным на вкус, горьким и скрипучим, но таким бесконечно родным, что он невольно ухмыльнулся. — Аарон Берр, сэр. Этого было достаточно. Аарон на секунду застыл с ужасом на лице, а затем глубоко вздохнул и молча вышел, оставив лишь эхо собственных шагов. — Берр? — выдохнул Гамильтон, в этот раз всерьез хмурясь и рана в его груди отдалась резкой болью, когда он попытался привстать. — Берр, стой! И, может потому, что этот крик был так похож на изданный им же пару сотен лет назад, или от его искренности, или оттого, что его издал, впервые за столько времени, Александр, Берр не смог не обернуться. — Да, Гамильтон? — Да, — Гамильтон чуть улыбнулся. — Гамильтон. И неуверенная улыбка зашедшего обратно и присевшего на край койки Берра стоила пули в грудь. *** — Ты живой! — Вот конспекты по биологии. Не стоит благодарности. — О Боже, как ты? Болит? — Я бы сказал, что тебе придется восстанавливать уйму работы, но ты и так опережал программу на пару месяцев, так что ты справишься. — С возвращением! Александр с улыбкой сел за знакомую парту, окруженную учениками. Артур появился через пару минут и бросил сумку на соседний стул. — Значит, не будешь бросать школу? — Мечтай, — хмыкнул Гамильтон. — В прошлой жизни я в школу не ходил, надо наверстать, знаешь ли. Аарон засмеялся и закатил глаза с наигранным вздохом стиля «Как-же-он-меня-доконал», остальные же придвинулись ближе в смеси интереса и недоумения. — Говоришь, прошлая жизнь? — вскинул брови Джейк и они переглянулись. Господи, это будет долгая история.