Огни.

- Что ты чувствуешь, когда зажигаются огни? Довольно странный вопрос, но мне нравится. По сути, этот вопрос отражал всю мою жизнь. Все началось с той далекой летней ночи. С тех пор, я постоянно жил в некоем ожидании. Затянувшаяся пауза. Нет, я не затруднялся с ответом. Он был мне давно известен. Но произнести его, иной раз, чертовски трудно. И хоть девчушка имела вовсе не то, о чем я подумал. Я бросаю: - Выбор. На улице, как обычно бывает в это время, смеркалось. Прохладный ветер понемногу начал отгонять затянувшие небо облака. И вот уже местами на ней виднеются вечерние звезды. Воздух после дождя представляет собой ни с чем несравнимый аромат. В обычном атмосферном воздухе из газов преобладает азот. А после дождя его количество падает, а уровень озона растет. Никогда особо не задумывался почему так происходит. Наверно, это как-то связано с озоновым слоем. Именно озон я сейчас так рьяно вдыхал через открытое окно своей машины. Что ж, небольшая порция свежего воздуха мне не помешает, перед предстоящей шестичасовой гипоксией в туалетных сортирах. Как это ни странно, туалеты при фабрике Питтсбургов были разделены по гендерному признаку. Фабрика эта, располагалась на окраине города, в 20 километрах от нее. Поэтому каждый день в 6 часов утра, старый разваливающийся автобус, с таким же старым мистером Гирингсом, привозил рабочих на фабрику, и в 8 часов вечера отвозил обратно. В 9 вечера начиналась моя смена. Туда я добирался на своем стареньком пикапе 1989-го года. Обычно мне требуется не больше шести часов, чтобы вымыть всю фабрику вместе с ее сортирами с застоялыми в них запахами пота, мочи и экскрементов. Некоторые даже успевают подрочить. Я много раз находил эти характерные беловатые лужицы, в кабинах как мужского, так и женского туалетов. Обычно таких жиж прибавляется к преддверию выходных. Отстирывать их особое удовольствие. Они все разные, большую часть сперм легко стирать, т.к. занимались дрочкой ближе к окончанию рабочего дня, некоторые же вовсе не отстирать. Может это из-за того, что она имеет иной состав, более густой, в результате всяких трихомоно-гонорейных болезней либо этим непотребством занимались еще утром. Я нахожу такие следы практически каждый день. И называю их «неподатливыми лужами». Я также различаю их по запаху и цвету. У молодых она имеет более резкий запах, нежели у стариков. Возможно, из-за повышенной концентрации сперматозоидов у первых. У стариков с их вечными дизуриями в результате аденомы простаты, выделяется наверняка лишь обычная жидкость без половых клеток. Если они, конечно, этим непотребством иногда помышляют. Запах такой спермы напоминает съежившееся молоко. Характер экскрементов, это отдельная сказка. По их форме уже можно догадаться о всяких хронических болезнях кишечника, например о болезни Крона, НЯК (неспецифический язвенный колит) или обыкновенном СРК (синдром раздраженного кишечника). Я до сих пор храню у себя оставшийся медицинский справочник Лиама. Но после, я собрал еще три огромных тома про медицину. Я нашел это забавным чтивом, "общеукрепляющим". По Бристольской шкале формы стула колеблются от вида орехов, колбаски, змеи, каши и воды. От нечего делать я познавал и такую мерзость, по меркам многих обыкновенных людей. Для таких, говно только говно. Но для работников лаборатории это материал для исследования, а для некоторых больных шанс на выявление их недуга, и соотвественно надежда на исцеление. Цвета мочи тоже диагностически значимы, бывают от соломенно-желтых до янтарных, как у туберкулезников. Людей с землистым оттенком мочи сразу можно заподозрить в злоупотреблении алкоголем, в стадии цирроза печени, из-за высокого содержания уробилина в моче она и приобретает такой цвет. Каждый божий день я сталкивался со спермой, мочой, экскрементами и грязными прокладками. В женских сортирах была своя особенность. Спермы там почти нет. Но есть кое-что другое. Прокладки всегда ассоциировались у меня с кровью. Но оказалось, что не все прокладки пропитаны кровью. Я находил в них просто беловатую кашицу. Наверно, это и есть кандидозная молочница во всей своей красе. Но бывали и такие случаи, когда я находил на дне унитаза настоящий человеческий эмбрион, который пытались неоднократно смыть. Но безрезультатно, с таким-то напором воды. Многие даже свой стул, как следует, смыть не могут, что уж говорить про эмбрион. Многие работники пытались накатать жалобу начальнику цеха, за такой слабый напор воды. Но тому, мягко говоря, было наплевать на такую чушь. Вот поэтому, спасение сортиров, хотя бы до следующего утра, лежала на плечах уборщиков. То есть на меня и на Питта, второго уборщика, который, если честно делал свою работу хреново. Не скажу, что моя работа мне не нравится. Ведь это совсем не так. В самом начале, я даже получал от нее некое подобие удовольствия. Но за последние годы, я так ее отжал, что отныне я ею более не мог насладиться. В полной мере. Но я свою работу не бросал. За все эти четырнадцать лет, что я проработал здесь, она стала неотъемлемой частью моей жизни. А из зоны комфорта выходить очень трудно. Да и зачем? Работать уборщиком и одновременно ночным сторожем, это же такое завидное прикрытие. С 9-ти вечера до 6-ти утра у меня было железное алиби. До 3-х часов утра – я тратил время на сортиры и пол, а с 3-х до 6-ти утра я занимался иным делом, которым и наслаждался больше всего на свете. Рабочие прибывали сюда в 7 утра, с их прибытием я отчаливал в свою каморку отсыпаться. Следующая смена начиналась только через день. Как видите, это стандартный режим дня, или ночи, обыкновенного неудачника. Да только от обычных неудачников меня отличала тайна. А именно мое хобби. Вот уже тринадцать с половиной лет, я являюсь поджигателем Мидллтона. Да, я чертов пироман. Или как меня газеты кличут – пироманьяк. Потому что иногда, ладно, в последнее время все чаще, дело доходит до убийства. Очень многих, и зачастую невинных. Запретный плод так притягательно сладок. 18 сентября 2005 год, "Мидллтон ньюс". В 5:00 часов утра в доме 119 по Бауман-стрит произошел крупный пожар, унесший с собой четыре жизни. Пожарная служба Мидллтона прибыла к месту происшествия в 5:30, после звонка мистера Арнольда Чемберленда, и незамедлительно начала противопожарные действия. Огонь окончательно удалось потушить лишь к половине седьмого. К моменту прибытия пожарных, огонь по площади уже охватил все здание. Спасти проживающую там семью не удалось. Там проживали супруги Адлер и Адам Мэттьюсы, а также их дети Ричард и Маргарет, которым было по 7 и 5 лет. Наша редакция выражает огромную скорбь всем родным и близким. Все дома на Бауман-стрит находятся на окраине городка, и окружены со всех сторон горами. Дома друг от друга расположены в пределах 3-х километров. Мистер Чемберленд, проживающий в доме 121 по Бауман-стрит и позвонивший в пожарную службу, сообщает: "Все, что случилось ужасно. До сих пор в голове не укладывается, бедные дети. А ведь в нашем районе ничего подобного никогда не случалось. Это событие из чего-то вон выходящего. В тот день, в четверть шестого утра я как обычно вышел на пробежку, и увидел поднимающийся черный дым, справа от своего дома. Также до меня долетал запах горящего материала, т.к. ветер дул с той стороны. Я сразу подумал про Мэттьюсов, и поспешил туда, конечно же перед этим позвонив в пожарную службу. Когда дошел туда, дом почти весь сгорел, невозможно было приблизиться к нему ближе 30 метров. Никто бы не смог выжить в таком пламени. Ужасно... ". К настоящему времени, причина пожара выясняется полицией. А мы просим всех, кто располагает информацией, касательно данного происшествия, позвонить по номеру: 8-800-115-83-56-12. Не могу припомнить ни один случай из детства, когда бы меня так маниакально тянуло к огню, как это происходит сейчас. Наоборот, я всегда опасался, и даже боялся огня. Именно из-за этого предпочитал зажигалки, т.к. спички могли обжечь пальцы, в худшем случае волосы. Но все это было лишь небольшой предосторожностью. А настоящие муки, мысли об огне стали приносить, лишь после того лета 1989 года. С тех пор, я предпочел бы умереть, чем приблизиться к пламени. Блюда, приготовленные на огне в рот не лезли, особенно мясо. Оно вызывало у меня неприятные ассоциации. Так что, до своего 30-летия я старался избегать огня и всего, что было с ним связано. Пока однажды, не узрел восхитительные огни. Случилось это весной 1996 года. Тогда я возвращался из вечерней школы для инвалидов, и, как всегда, проходил под мостом. Оттуда можно увидеть часть города, которая расположена по ту сторону реки. В темноте она имеет необыкновенный вид. В те времена, по многолюдным местам, я старался не ходить, в основном из-за своей хромоты. И вот в один из таких вечеров, мне открылась безжалостная правда. Сначала я увидел пламя, которое охватило супермаркет на той стороне. Оно беспощадно пожирало каждый кусок здания. Затем в нем начали возникать разные образы. Будто это был страстный поцелуй, давно не видевшихся любовников, на сексуальное сношение, будто изголодавшие звери сошлись в ночи. А воздух вокруг сладко пах продуктами горения, в тот вечер ветер дул с той стороны реки. И тогда во мне прокралась ужасная, давно отброшенная мысль, возможно, что все эти годы я боялся вовсе не огня, а себя. Осознание – это процесс, долгий и изнурительный. Процесс поиска выключателя в совершенно темной комнате. А когда он наконец найден, комната наполняется ярчайшим светом. Все всегда начинается с малого. С обыкновенного пустяка. Вначале были бочки. Старые садовые бочки, которые дачники используют для утилизации мусора. Бочки, которые больше не подходят для эксплуатации и хранения воды. Обычно для целей сжигания мусора, они удаляют дно у емкости для поступления воздуха, а для лучшей тяги в нижней части просверливают несколько отверстий небольшого размера. Выбирают подходящее место для утилизации мусора, выкапывают канаву длиной 1 м, шириной и глубиной 40 см. Там же разжигают костер и на него устанавливают бочку. И помещают туда свой мусор. В результате образуется зола, которую можно использовать в качестве удобрения, если только при утилизации не были использованы резина, пластик, полиэтилен и остальные полимеры. Примерно, таким методом я и пользовался. Правда, иногда просто находил бочку, клал свой мусор, сверху заливал бензином и зажигал. Признаться честно, так тоже горит неплохо. Правда весь мусор не сжигается, но на пламя поглазеть можно. Именно этим я и занимался, когда не работал. Приносил мусор на кузове своего пикапа и сжигал все это добро. Где-нибудь на окраине города, желательно далеко от людей. Потому что, при виде огня, там в паху приятно ныло, и временами я не мог дотерпеть до машины, и там же, стоя у бочки с пламенем изливал свое семя. Через некоторое время я захотел попробовать что-нибудь новое. Человеку-то всего мало. Ему всегда хочется большего. И потому, я перешел на машины, обычно выбирал какую-нибудь, стоящую на долгосрочной автостоянке, разумеется, без камер, а даже если они и были, то радиус охвата был весьма невелик. Разбивал стекло, выливал бензин с маслом в салон и поджигал вместе с бутылкой, в котором принес бензин. Бутылку брал из-под Nestea, потому что горлышко в нем широкое. В общей сложности, таким образом я сгубил много машин. Я делал это чисто ради ощущений, не для выгоды. А то я где-то читал, что некоторые таким делом зарабатывают себе на хлеб. Позже я начал сжигать дома, пустые еще в то время. Заброшенные здания, дачи, оставленные одиноко стоять на зиму. Для такой операции было нужно кое-что покруче бензина. Так я и узнал про зажигательные смеси. Это специальные составы, способные при горении выделять большое количество тепла и развивать высокую температуру. По составу они делились на две группы. Смеси, содержащие окислители, например термит. И смеси, не содержащие окислители и сгорающие за счет кислорода воздуха (загущенные нефтепродукты – напалм, сплав «Электрон»). Из всех зажигательных смесей самым используемым был напалм. Температура горения равнялась 900С. Теплота горения – 10 ккал/г. То есть, где-то 41,840 кДж энергии. Напалм получается путем добавления к жидкому горючему (бензин, керосин и др. нефтепродукты) специального порошка – загустителя, состоящего из смеси алюминиевых солей органических кислот – нафтеновых, пальмитиновой и др. Количество загустителя по отношению к весу горючего составляет для бензина (газолина) 4-11%, консистенция получаемого напалма варьируется от вязкой жидкости до почти нетекучего студня. При введении в напалм магния и неорганических окислителей температура пламени получаемой зажигательной смеси повышается до 1600С. Также есть белый фосфор. Но он ядовит. Преимущество в том, что он создает значительное количество дыма, создающего при поджоге дополнительную панику на объекте горения. Температура горения – 900-1300С. Наибольшую температуру (до 2700С) развивает термит – порошкообразная смесь алюминия с оксидами разных металлов (обычно с железной окалиной). Пространство, охваченное пламенем, условно разделяют на 3 зоны – активного горения (очаг пожара), теплового воздействия и задымления. Для жилых домов и общественных зданий температура, развивающаяся при горении достигает 800-900С. Тепло, выделяющееся в зоне горения, посредством конвективного теплообмена, лучевого теплообмена и вследствие теплопроводности передается в окружающую среду, это зона теплового воздействия. Температура смеси воздуха и газообразных продуктов сгорания при этом не меньше 60-80С. А выделяющиеся при горении продукты сгорания (дым) образуют зону задымления. Обычно дым содержит азот, кислород, окись углерода, углекислый газ, пары воды, а также пепел. Многие из которых обладают высокой токсичностью. Так, достаточно про эти смеси. В общем, по порочному кругу, вся эта цепная реакция пошла дальше, не имея возможности разомкнуться. Только моя смерть могла остановить этот каскад реакций. В дальнейшем, я стал поджигать частные дома, где жили люди. Первой семьей, которая погибла из-за моих увлечений, была семья Мэттьюсов. Милая пара, с которыми я был знаком с давних времен. Я не хотел их смерти, ничего личного, но не стану скрывать я хотел, чтобы они горели. Хотел ощутить запах горящей плоти. Животные при горении выделяют не такой приятной аромат, как горящий человек. Само осознание этого невероятно возбуждает. Так вышло, что их дом расположен на окраине города, где тихо и безлюдно. Идеальное место для убийства. Убийство, оно мало меня интересует как конечный результат, ведь по-сути, все убийства имеют при себе мотив, я же предпочитал сам процесс горения, когда человек еще живой, но его беспощадно съедает пламя, всего, без остатка. В дальнейшем, я поджег еще много частных домов, затем перешел к многоквартирным комплексам, пока в конце концов не сжег сиротский дом… Приют, в котором сам вырос. Вы не думайте, полиция искала меня, но безрезультатно. У них не было и шанса меня поймать, потому что я не только не имел мотива, но имел железное алиби. Когда я поджигал большие здания без людей, по телу разливалось ни с чем несравнимое сладостное тепло. От макушки до кончиков пальцев на ногах. А когда дошло до зданий, с горящими там людьми, у меня стояло колом. Я так хотел, излиться прямо там, стоя посреди этого великолепия. Но чертовы пожарные всегда подоспевали слишком быстро. По одному закону, жидкость всегда стремиться наружу, но ее внутри клеток или сосудов удерживают соли. А мою сперму удерживали лишь слабые, безмолвные мышцы, и то не полностью. Когда наконец добирался до своего пикапа, трусы все равно были мокрые. Так что, жидкость всегда будет стремиться наружу, покуда будет жидкостью. А пироман к поджогам. Все закономерно. В студенческие годы, нас было пятеро. Пятеро друзей. Таких разных. Лиам, Лайла, Ви, Лео и я. С Лиамом мы дружили с раннего детства. Он был моим лучшим другом. Еще в ту пору, когда нам было по 5 лет, он хотел стать доктором. Удивительно, учитывая, что по обеим линиям его родителей докторов и в помине не было. А сами родители Лиама были алкоголиками, которым было плевать на него. Сам же я был сиротой. Вот мы с ним и постоянно ошивались вместе. Нам было хорошо вдвоем. Мы понимали друг друга. "Находя утешение друг в друге, давай заглушим это разрушающее одиночество". С Ви я познакомился в старшей школе. У нее была смуглая кожа и каштановые волосы, которые отливали золотом в особенно солнечные дни. Мы вместе с ней каждое утро добирались до университета на поезде. От нее всегда приятно пахло духами, напоминающими по запаху пудру. Вайолет была прекрасной девушкой, как внешне, так и внутренне. Но для меня она была лишь другом. Как девушка она меня не интересовала. С Лайлой нас с Лиамом познакомила Ви. Они подружились с ней во время лекций, которые вместе посещали. Лайла, в отличие от Ви, была рыжей, но только крашеной. И потому лицо имела чистое и безупречное, без намека на родинки, не говоря уже о веснушках. Она сразу понравилась Лиаму. Не прошло и две недели, после нашего знакомства, как эти двое начали официально встречаться. Мы с Ви про себя смеялись над ними, говорили как быстро они оба потеряли свои головы друг от друга. Любовь порой опасная штука, она имеет чрезвычайно губительный эффект. К сожалению, это я понял слишком поздно. Когда уже ничего нельзя поменять. Наша студенческая жизнь была полна приятных воспоминаний, которые я не в силах забыть, даже спустя такое время. Но особенно сильные воспоминания были родом из 1989 года. Ведь с того момента, все начало меняться к худшему. К прежней жизни никто бы не смог вернуться, что впрочем и случилось. Я много раз задавал себе вопрос, когда точно все пошло не так? Лиам естественно поступил в медфак. И учился там с завидным отличием. Лайла с Ви были на историческом, а я с Лео посещал филологический факультет. Не знаю, на кой черт я туда пошел, но помнится в ту пору, я хотел стать писателем. Осенью 1987 года, когда все мы были на 2 курсе, в филфак из академического отпуска перевелся Лео Ривердейл. У Лео были багрово-красные волосы и серые пустые глаза. Которые, все же, временами загорались опасным блеском. А характер у него был скверный, само имя выдавало в нем короля. Сплошной эгоист и избалованное существо, которое не умело ни с чем делиться. Интересно, что Ви в нем нашла? Она души в нем не чаяла. Весь из себя напыщенный индюк. Ладно, это я утрирую. Ведь держался он как раз-таки наоборот. Сдержанно, и довольно холодно. Практически со всеми. Будто мы были его настоящими подданными. Но меня в нем бесило не только это, но и нечто очень расплывчатое, таившееся в глубоких недрах его натуры. А может быть, он просто меня пугал. Хотя виделись мы не часто, все-таки учились в разных группах, но раза два в неделю посещали одни и те же лекции. Так что, по сути, я его практически не замечал. Люди могли жить на одной планете, но все же они жили в разных мирах. Пока весной 1988 года Ви с Лео не начали встречаться. Я был немного огорчен, что потерял свою спутницу по метро. Лео отвозил Вайолет в университет на своей крутой машине. Было видно, что недостатка денег он не имел. Мы с Ви, и с еще четырьмя другими студентами, снимали квартиру, находящуюся далеко от кампуса. На поезде каждый день уходил час. Но это длилось недолго. Не прошло и месяца, как Ви уговорила своего парня отвозить и меня. Лайле и Лиаму, в отличие от нас повезло больше, потому что они жили в общежитии студгородка. Т.к. вступительеве баллы у обоих были высокие, что учитывалось в первую очередь, при приеме в общежитие. Лео, как и полагается бойфренду, который хотел побольше быть со своей спутницей наедине, меня принял не особенно радужно. Оно и понятно, практически в любой ситуации, третий всегда будет лишним, как бы печально это ни было. Исключая, разве что Святую Троицу. Так и проходила наша рутина. И все было относительно нормально, пока у Ви не начали появляться синяки. Огромный синяк на ее лице я увидел в ноябре 1988 года, который она безуспешно пыталась скрыть. Черт, ведь даже год не прошел с тех пор, как они встречались. Мэтт: Ты чертов подонок! Я хватаю Лео за ворот его фланелевой рубашки и, пытаюсь вытрясти из него все дерьмо, на что он только ухмыляется. Лео: Ну надо же, оказывается у тебя тоже яйца есть. И что это за приветствие такое с человеком, который бесплатно доставляет тебя сюда на протяжении многих месяцев? Мэтт: Как ты посмел ударить Ви? Лео: Ты в курсе, что вмешиваться в личные дела людей неуместно? Чему тебя только учили в детстве? Мэтт: Не надо болтать попусту. Я больше не намерен это терпеть. С этого дня, ты больше ни на шаг не приблизишься к ней. Лео: Посмотрим. Он оттряхивает мою руку с себя и уходит в сторону лекционного зала. Мэтт: Ви, ты не должна все это терпеть. Просто брось этого ублюдка, он тебя не заслуживает. Он просто сволочь. Ви: Ты не понимаешь, я без него не могу. Знаю, звучит до омерзения банально, но это так. Я его люблю. Ты это понимаешь? Из ее красивых глаз, теперь уже потерявших свой невероятный блеск, потоком льются слезы. Ви: Просто попытайся понять меня, Мэтт. Я не могу его бросить. Не сейчас. Когда он больше всего нуждается во мне. Ему нелегко приходится, никто не понимает. Даже ты. Мэтт: Пф. С чего бы мне его понимать? Бред какой-то. Ви: Не говори так, Мэтт. Мэтт: Тебе не приходило в голову, что он просто использует тебя? Ви: Я не знаю… А даже если и так, разве люди не постоянно используют друг друга? Мэтт: Как бы то ни было, если я еще раз увижу у тебя синяки, то я его придушу. Ви: Это просто большое недоразумение.. Мэтт: Да неужели? Ви: Перестань. Она легонько ударяет меня своим локтем, и одаривает своей безмятежной улыбкой. Что ж, по крайней мере она уже не так сильно грустит. Ох уж эти женщины, странные они существа. Слишком часто жалеют своих козлов-бойфрендов, что они этим начинают бесстыдно пользоваться. Но все же, с того раза я старался больше не вмешиваться в их дела. Ради Ви. И естественно перестал ездить с ними в университет. Когда теперь вспоминаю об этом, милая Ви, ты же всегда знала, да? Ты просто не могла не знать. Но также, ты не могла заставить себя ненавидеть того человека. Ни в этой жизни, ни в другой. Мы слишком сильно любили друг друга. Если бы я заметил раньше, ничего бы не произошло. Погибли совершенно невинные люди. Столько жизней разрушено, раздавлено к чертям. У каждого из нас, хотя бы раз случается переломный момент. Когда его жизнь распадается на части. Такой момент у меня случился летом 1989 года. Бар, по совместительству и танцпол, в котором мы ежегодно отмечали каждый завершенный курс, назывался «Лобстердор». Сессия на этот год была закрыта на ура. И большая часть студентов уже уехала в свои родные края. Я помню красный кабриолет Лео, такой же кроваво-красный, как и его волосы. Они будто пылали, он и его машина. Все мы были изрядно пьяны, за исключением, как оказалось Лео, который лишь притворялся пьяным. Машину естественно вел он. Ви, на правах девушки, сидела на переднем пассажирском сидении. Мы с Лайлой и Лиамом сзади. Играла музыка, не знаю как она называлась, но очень грустная, о чем-то потерянном и забытом. В салоне было ужасно душно, даже при открытых окнах. Мы ехали по 447-му шоссе. Все были так поглощены своими пьяными подшучиваниями, что не заметили, как кабриолет начал набирать скорость. Пока не дошел до критической, когда уже невозможно было ничего изменить. Сквозь пьяную пелену, я еле как уловил его взгляд в окне заднего вида. Его последний взгляд, который был предназначен для меня. Было что-то странное в его глазах. Не знаю как, но я все понял. И вмиг протрезвел. Машинально, не осознавая, что делаю, я застегнул на себе ремень безопасности. Он не возражал. Просто отвел свой взгляд. Кричать остальным было уже поздно. Пусть остаются непосвещенными, это куда лучше, чем знать, что твой конец настал. Я закрыл свои глаза, пока нас всех не поглотила тьма. Временная, как оказалось для меня, и вечная для них. Когда я сжигал их машины и заброшенные дома, они как бы, были и не против. Никто даже не удосужился соединить все эти случаи в серию. Пока не этот пожар на Бауман-стрит, когда в газетах я превратился официально в пироманьяка, крадущегося в темноте, которого стал бояться весь Мидллтон. Они могли остановить меня гораздо раньше. Дело бы тогда не дошло до многоквартирного комплекса на Хейс-роуд и приюта на Розахилл-роуд. После пожара в доме Мэттьюсов, я бы не смог остановиться. Это было невозможно. Однажды вкусив запретный плод, невозможно от нее отказаться. Это особый вид мании. Ни с чем несравнимо, притягательное ощущение запаха горящей плоти. Когда человеческая плоть горит, даже пламя как-то преображается. Вначале оно насыщенно темного цвета, затем начинает потихоньку светлеть. Как-будто пламя очищает людей, их погрязшие в похоти тела. И уносит их чистые души в Небеса. Так бы я сказал, если бы верил в Бога. Но не верил. Мне просто нравилось наблюдать, как белый дым исчезал, где-то там вдали. Однажды, я прочитал, в одном научном журнале, что Фрейд ассоциировал пламя с фаллосом. Со взбухшимся, возбужденным членом. Из которого уже сочатся соки, готовые изрыгнуть свою долю. И он был чертовски прав. Я представлял себе то же самое. Будто пламя, это огромный член, изрыгающий свое семя. Наблюдать за пламенем, это как пытаться завершить незаконченный половой акт. Огонь, напоминающий фаллос, запах горящей плоти, смешанный с кровью, и мой собственный член, больно упирающийся в джинсы, мокрые трусы, необъятное желание подрочить, быстро и сильно, не останавливаясь, даже если могу кожу содрать. Соленый запах во рту во время дрочки, связанный со слезами от бесконечного удовольствия. О да, это было все, ради чего я жил. Если во время пожара частного дома по Бауман-стрит и многоквартирного комплекса я как-то сдерживался от публичной дрочки, то во время горения сиротского дома не мог остановиться. Запах горелого был невыносим. Слишком сильный. Безжалостное пламя, крики плачущих детей, весь воздух был сплошь пропитан запахом того лета. Я безжалостно вдалбливался в свою руку. Было мокро и приятно. Когда я кончил, это не было похоже ни на что другое, ранее испытанных мною ощущений, мои ноги подкосились, и я рухнул вниз. Словно меня накрыл неведомый омут и утянул в свои глубины. Знаете, что самое смешное, никто опять-таки не заметил меня. Также, как и мне было плевать на пожарных и на зевак, которые только и делали, что болтались под ногами. Впервые за многое время, я подумал, что готов. Наконец-то. Я часто сидел на скамейке, расположенной под мостом. Откуда, я неизменно, каждый вечер взирал на огни по другую сторону. Я приходил туда за полчаса до того, как начинали зажигаться огни города. Это и впрямь прекрасное зрелище. Но еще больше, я снова хотел увидеть то пламя, охватившее когда-то супермаркет. Хоть и знал, что этого не произойдет, все равно упрямо приходил туда каждый раз, снова и снова. Когда добрался туда из Розахилл-роуд, увидел ту маленькую девочку. Судя по виду, она была слепой. Она-то и задала мне тот вопрос про огни. Но, по сути, она же попала прямо в точку, хоть и не знала этого. В рюкзаке я всегда ношу запасную канистру бензина и зажигалки. Их у меня штук двадцать. Все разной марки. От дешевых до довольно дорогих. Также имеется десятки разных спичек. Отличающихся не только по маркам, но и по размеру. Когда я пришел в себя, я был еще в машине. Кровь нещадно хлестала из головы, заливая мои глаза. Что не помешало мне заметить, что все в машине, кроме меня, мертвы. На такой скорости, когда объект движется к несгибаемой цели, необратимые повреждения первого неизбежны. Что и случилось. Лео врезался в чертову скалу. Во время столкновения, Ви, которая сидела впереди, вылетела через лобовое стекло, предварительно сломав шею. Кора дерева образовала бездонную пропасть в груди Лео, задевшая и Лиама, он уткнулся в нее лицом. Мгновенная смерть. Сила удара безжалостно сломала позвоночник Лайлы. Один я не пострадал, не считая черепную травму и перелом бедра, сделавший меня впоследствии хромым. Эти увечья, не помешали мне выйти из машины до того, как ее всю объяло пламя. Из-за сильной волны взрыва меня выбросило на 10 метров. В ушах звенело, во рту ощущался соленый вкус моих слез и железистый - крови. А в трусах было мокро. Я обмочился. Пахнет горящими телами моих друзей, там. Я хочу закричать, но крик прочно застрял в груди. Я был виновен в их смерти, где-то в глубинах сознания я это понимал, а еще я понимал, что было бы лучше останься я там с ними. Но в тот момент, мне было слишком страшно. Я совсем не хотел гореть. Зона теплового воздействия этого пожарища обжигало мне лицо. Так горячо. Теперь мне больше не страшно. Больше нет. Я изливаю весь бензин на себя, с головы до ног. Приятный запах. Такой родной. Зажигаю свою любимую зажигалку от Зиппо, она всегда приносила мне удачу. Я мог бы сделать это там, где сгорели мои друзья. Но мне точно не хватило бы храбрости вернуться туда, спустя такое время. Достаточно было и места под мостом, где я впервые столкнулся с самим собой. Когда перестал избегать пламени внутри себя. Весна 1989 года. Если бы я раньше заметил эти короткие взгляды, брошенные в мою сторону, смог бы я что-нибудь изменить? 26 марта мы с группой Лео выезжали загород. Всего-то на 2 дня. В городок под названием Ливерридж. Туда мы добрались на поезде, за шесть с половиной часов. Куратор повел нас именно туда, потому что там располагался музей имени Геллера. Он был известным писателем. Я прочитал десятки его романов, которые буквально поглотил за несколько вечеров, настолько они увлекли меня. Всего отправилось где-то человек двадцать. Остановились мы в старом пансионате, недалеко от станции метро. Там запрявляла милая старушка. Мы с Лео больше не общались, после того случая с Ви. Я его не выносил. Так что старался с ним, по возможности, не сталкиваться. С Вайолет же они по-прежнему встречались. Но в пансионате нас, как назло, поселили в одну комнату. Я хотел отказаться, переселиться к кому-то другому. Но с чего бы? Это было бы глупо. Да и не было у меня причин, чувствовать себя неловко наедине с ним. Ныне нас совершенно ничто не связывало. Но мне было неловко, еще как. И похоже ему тоже. Мы вели себя друг с другом как незнакомые люди. Пансионат представлял собой старое трехэтажное здание. На втором и третьем этажах которого, находились спальные комнаты. Небольшой вестибюль, столовая, общая ванная комната и туалет находились на первом этаже. Наша с Лео комната располагалась на втором этаже. Она была обустроена простенько. Состояла из двух кроватей с прикроватными тумбочками по бокам, одного окно, выходившего на монорельсы, которые проходили здесь над городом. Нам предстояло переночевать здесь всего одну ночь. Так что, все было не так уж и плохо. После сытного ужина, поданного в столовой, мы разошлись по своим комнатам. В душ я решил пойти сразу, и пробыл там довольно долго. Когда наконец поднялся в комнату, Лео уже спал, так и не сняв свою одежду. Вдруг, я захотел его разбудить, чтобы он тоже сходил помыться. Завтра с раннего утра мы должны были начать осматривать местные достопримечательности, так что времени на душ может и не хватить. Но передумал, зачем, пусть ходит грязный. В конце концов не моя вина, что он настолько беспечен. Стоило моей голове только коснуться подушки, я практически сразу отрубился. Наверно, сказалась долгая поездка. Ночью меня разбудил стук. Когда я еле-как разлепил сонные глаза, сквозь околоонейроидное состояние, до того, как снова погрузился в мир грез, успел заметить, что Лео в постели нет, значит это он вышел. Наверно, наконец-то пошел в ванную. В следующий раз, проснулся я в половине четвертого утра, судя по часам. Кровать Лео до сих пор пустовала. Тогда я немного заволновался. Как никак, все-таки он был, хоть и отвратным, но все же парнем моей близкой подруги. Я кое-как встал с постели и решил поискать его в ванной, где его, конечно же, не нашел. В столовой и туалете Лео тоже не было. Тогда я решил проверить во дворе. Обычно на задний двор пансионата выходили, чтобы покурить. Там имелось множество урн для сигарет. На улице, в это время было прохладно. Моросил то ли дождь, то ли снег. Или и то, и другое одновременно. На небе же, уже начинали потихоньку гаснуть звезды. Что означало, рассвет уже скоро. И да, Лео я нашел. Он сидел на деревянной скамейке внизу веранды и курил. Отсюда открывался вид на бесконечно тянущиеся вдаль поля. Мэтт: Зачем ты тут сидишь на таком морозе? Так ты подхватишь пневмонию или того хуже, менингит. Сидящий напротив меня человек едва заметно дрогнул. Лео: Я думал, ты со мной больше не общаешься. Мэтт: Так и есть. Просто не хочу, чтобы Ви, ухаживала за тобой, если заболеешь. Лео: Какая забота. Не беспокойся, не заболею. У меня хороший иммунитет. Мэтт: Ты в курсе, что заболевают именно те, кто подобное говорит? Лео: Звучит как проклятие. Если я завтра и проснусь больным, то винить в этом буду тебя. Мэтт: Пфф. Ты что после душа, сюда вышел? Охренеть просто, можешь поздравить себя с приобретением болезни. Лео: Что ж, в таком случае, я от души поздравляю себя. Мэтт: Да что с тобой не так? Со здоровьем нельзя так шутить. Оно подобно хрусталю. Лео: Нет, это что с тобой не так? Почти полгода со мной не разговаривал, а теперь тебя волнует не подхвачу ли я грипп? Мэтт: Я уже сказал, это из-за Ви. Понурив голову ответил я. Лео: Все со мной будет хорошо, иди внутрь. Здесь холодно. Мэтт: Вот именно. Пошли вместе. Легкое удивление на лице Лео, которое быстро сменилось насмешкой. Лео: Вместе? Ты что, дурак? Я не в силах находиться с тобой в одном помещении. Мэтт: Почему же это? Лео: Ты серьезно ничего не понял? Ви ничего тебе не говорила? Мэтт: Нет. Я совершенно не понимаю, о чем ты. Короткое мгновение на заднем дворе наступает мертвая тишина, прерываемая лишь моим частым сердцебиением. Тишину разрывает хохот Лео с нотками истерии. Когда его смех, все же сходит на нет, а грудная клетка начинает двигаться в более обычном ритме. Он поднимается и подходит ко мне вплотную, в то время как я смотрю на него, как на сумасшедшего. Мне кажется, я слышу его бешеный ритм сердцебиения. Мое сердце тоже готово вырваться из груди, даже не знаю почему. Я ожидал чего угодно, но не этого. Я думал, он меня ударит, пнет или же плюнет. Но вместе этого, он прошептал мне одно предложение. И ушел навсегда. Из моей жизни. Когда я вернулся обратно в комнату, его там не было. Как и на экскурсии, но я и не пытался искать. Не хотел его видеть. Даже не понял, как наступил вечер. Обратно мы возвращались тоже без Лео. Позднее от Ви, я узнал, что он все-таки подхватил воспаление легких и что он бросает университет. Встретились мы только в тот злополучный вечер лета 1989 года. В тот раз они пришли вместе, не думал, что они до сих пор встречаются. К их прибытию, мы втроем были уже изрядно выпившие. Думал, все осталось позади. Что, мы все забыли. Что и он забыл. Глупый. Такой недуг так быстро не исчезает, если он вообще исчезает. А обострения особенно сильны. Но, в конце концов случилось то, что случилось. Я ничего не сделал. Но мог бы. Мог хотя бы, не поворачиваться ко всему происходящему, спиной. Мог раньше заметить эти грустные взгляды, брошенные в мою сторону. Его и ее. Мог догнать его, но не стал. И уже не догоню. Даже во сне. «Потому что люблю тебя». Одно предложение, которое преследовало меня всю жизнь, и которое разрушило ее. До основания. Фундамент нормальности, в котором держалось мое сознание, сгнил. Я больше не тот нормальный парень по имени Мэтт Маклахон, как знать, может я им никогда и не был. Нормальным. Краски на палитре художника, смешиваясь образуют множество цветов. Так и человеческая ложь, и злость однажды смешавшись, уже никогда не обретут свой истинный цвет. Но даже с таким уродливым цветом можно жить. И все же, лучше бы я тогда умер. Рука, держащая зажигалку безвольно, но все же решительно опускается вниз. Наконец-то, я готов гореть также, как мои друзья. «И с Лео в аду» - пронеслось у меня в голове прежде, чем меня накрыла нескончаемая агония вечности.

- Конец -

20.03.2019 год.