Скотту Райдеру двадцать один год, и он проводит годовщину смерти своей матери в самом углу «Чистилища». Громкая, пульсирующая музыка помогает ему заглушить любые негативные мысли, которые стремятся пробраться в его разум, и алкоголь… Скотт не может заставить себя выпить больше, чем несколько глотков Аканты, стоящей перед ним. Она достаточно крепка, чтобы один лишь запах сам по себе заставлял чувствовать лёгкое головокружение, и Скотт вспоминает, что в последний раз, когда он пробовал нечто подобное, ему было девятнадцать лет, а сам он чувствовал абсолютное саморазрушение. Последняя встреча с мамой принесла лишь больше таблеток и подтверждение, что болезнь всё ещё разрушает её мозг. Он не помнит ничего, кроме синяка под глазом, что оставила ему Сара.
Сара заставила его пообещать никогда больше не пить.
Он хочет, чтобы его близнец была здесь, вместо того, чтобы копаться в Протеанских руинах, и задаётся вопросом, как долго это будет продолжаться, прежде чем её выгонят так же, как его вышвырнули из Альянса систем. «
Постучи по дереву, Райдер», — говорит он себе. Эгоистично с его стороны хотеть этого. Ребячество — желать, чтобы старшая сестра вернулась и позаботилась о нём, сказала ему, что всё будет в порядке. Но напоминание об этом не уменьшает этого желания.
Должно быть, он выглядит жалко, сидя в углу совсем один и глядя на бутылку азарийского ликёра. Справедливости ради, он и чувствовал себя довольно жалким. Он не должен был возвращаться на Цитадель. План состоял в том, чтобы спокойно подняться по службе в Альянсе, пока ему не дадут собственный корабль, путешествовать, наконец, по галактике и, в конце концов, обосноваться на Протее или Аматерасу, или, быть может, даже увидеть Землю, о которой мама всегда так высоко отзывалась.
Но нет, отцу пришлось прийти и всё испортить. Как будто с существующими детьми Алеку Райдеру было недостаточно тяжело, будто вес мира не был возложен на его и Сары плечи с самого рождения, ему нужно было прийти и экспериментировать с незаконным проектом ИИ. Скотт даже высморкаться без надзора не мог. «
Спасибо, пап. Кроме того, спасибо, что проверил, как я тут. Приятно знать, что тебе не все равно!». Нет.
Скотт был настолько увлечён внутренним спором с собственным отцом, что спокойный голос стал для него неожиданностью.
— Ты выглядишь так, словно ждёшь кого-то, — это заставило его удариться коленом о нижнюю часть стола настолько сильно, что выпивка брызнула на стол и его колени. — Я не хотел напугать тебя, — говорит голос, и под шумную музыку в нём явно слышится веселье.
— Нет, ты не напугал, — пробормотал Скотт, хватая горсть салфеток, чтобы вытереть алкоголь. — Просто удивил меня — всё в порядке. Обычная ситуация, — «
Прекрати говорить, чёрт возьми». В спешке навести порядок его пальцы задевают открытую бутылку Аканты. Она почти опрокидывается, но незнакомец ловит её. И Скотт вынужден, наконец, взглянуть на него.
Он узнаёт форму, эмблему на правом бицепсе, идентифицируя его как пилота, но он никогда раньше не видел его за все годы пребывания на Цитадели. Его чёрные волосы были слишком длинны для того, как предписывал регламент, поэтому Скотт предположил, что тот, должно быть, грузовой пилот на гражданском корабле или, может, ему просто нравится нарушать правила. Вскинув руку, незнакомец откидывает пряди назад, после чего те всё равно падают на его лицо. Вокруг слишком много мигающих огней, чтобы Скотт мог определить цвет его глаз, но они довольно яркие на фоне тёмно-коричневой кожи, словно приглашали подойти поближе, чтобы узнать.
— Спасибо, — наконец, говорит Скотт, забирая бутылку обратно. Незнакомец скользит на скамью параллельно Скотту и улыбается, когда их ноги сталкиваются. — Я Скотт, — говорит он немного грубо, потому что не знает, что ещё сказать.
— Ты можешь называть меня Рэйес, — говорит незнакомец, ну, Рэйес. — Я бы предложил купить тебе выпить, но боюсь, что ты просто прольёшь её.
У Скотта загорелись уши.
— Рэйес — это фамилия или имя?
— А чем из них является «Скотт»? — и это на самом деле вводит Скотта в ступор, потому что он привык к людям, которые знают кто он. Впрочем, это словно глоток свежего воздуха — не слышать: «
Имеешь в виду ты сын Алека Райдера?» хотя бы раз. Он опускает плечи, напряжение потихоньку исчезает, и забывает ответить на вопрос, поэтому Рэйес спрашивает. — Так что насчёт тебя? Ты ждёшь кого-то, я имею в виду.
Скотт качает головой.
— Нет.
— Превосходно, — это, вероятно, первый раз, когда он слышит подобное слово, применимое по отношению к себе. Его ладони мгновенно потеют, а атмосфера «Чистилища» заполняет голову мыслями о том, что бы ещё сказать, не то чтобы Скотт был бы намного лучше, если бы они были в любом другом месте на Цитадели. Ему следует больше выпить, тогда, возможно, он не будет так нервничать. — Ты всегда так восхитительно неуклюж? — спрашивает Рэйес. То, как он опирается подбородком о ладонь говорит, что он с нетерпением ждёт ответа.
— Только когда со мной разговаривает симпатичный парень.
— Значит, довольно часто, полагаю?
— Это проклятие, смеётся Скотт. Его никогда раньше не добивались, или, по крайней мере, так агрессивно. Ботинок Рэйеса поднялся примерно до середины голени, немного оттягивая манжету его штанов, прежде чем скользнуть обратно к лодыжке. Он чувствовал, как бегут мурашки по спине, шее и рукам, когда Рэйес касается костяшек его пальцев. Может, дело в том, что он не привык к тому, что его касаются так небрежно, а может, что-то особенное есть в этом человеке в частности, но Скотту нравится, как он заставляет загораться каждый нерв в его теле.
— Расскажи мне об этом, — говорит Рэйес. Скотту требуется минута, чтобы привыкнуть, но прежде чем он осознаёт, ему удаётся перевести разговор в нормальное русло. Они не особо много рассказывают о себе, выбирая лёгкую непосредственную беседу, но он всё равно узнаёт несколько вещей о Рэйесе. Они согласны, что «
Бласто спасает Рождество» — лучший фильм во франшизе, хоть это и продолжение. Тема сиквелов приводит их к «
Звёздным войнам», любимому восьмому эпизоду Скотта и, предпочитаемой Рэйесом, оригинальной трилогии. «
Стар трек» попадает в обсуждение и Рэйес признаётся, что единственная причина, по которой он предпочитает «
Звёздные войны» «
Стар треку» заключается в том, что он никогда не видел последнего. Скотт посреди объяснения почему Пикард лучше Кирка, когда выражение лица Рэйеса меняется, а веки опускаются, словно ему скучно. Это знакомое выражение, которое он видел больше раз, чем мог бы сосчитать.
— Извини, — смущённо говорит Скотт, и жар расползается по его шее. Появляется чувство, словно горло сжимается. — Я заболтался. Просто я очень увлечён этим, поэтому забываю, что это может быть довольно скучно.
Рэйес растерянно сводит брови к переносице.
— Я был пленён звуком твоего голоса, — честно говорит он, чем снова приводит Скотта в замешательство, потому что никто никогда раньше не говорил, что им нравится слушать его разговоры.
— Оу.
— Может, ты расскажешь обо всём этом больше у меня дома?
— Оу, — снова говорит Скотт, а его голос повышается на несколько октав. Он удивлён, когда слова: «Мне бы хотелось этого» вырываются из его рта. Он думает, что, возможно, годовщина смерти мамы заставила его в особенности осознать свою смертность и, возможно, волнительный жар глубоко в животе от происходящего.
Никто не хочет умирать девственником — это клише, но в этом есть доля правды.
Он ожидал, что прогулка будет неловкой, но, верный своему слову, Рэйес позволил ему продолжить свою тираду Пикарда против Кирка. Он заметил, как активно Рэйес реагировал на всё, что он говорит сейчас, спрашивая или соглашаясь, и Скотт очень рад этому. Он счастлив, что у него нет возможности переубедить себя, потому что, чёрт возьми, он этого хочет.
— Ты милый, когда говоришь о подобных вещах, — говорит Рэйес, вводя код от своей комнаты.
Чёрт возьми, он так хочет этого.
Это не одна из тех больших квартир, в которых вырос Скотт, но всё ещё удобное место с прекрасным видом на Президиум. В углу гостиной стояли несколько коробок, ещё одна, наполовину распакованная, лежала на кухонном столе, и строгое отсутствие каких-либо личных вещей заставляло Скотта задуматься, как долго Рэйес живёт на Цитадели. Интересно, с какой он планеты?
— Прости за беспорядок, — говорит Рэйес, подцепив пальцами пояс штанов Скотта, чтобы подтянуть его ближе. Он тёплый и пахнет алкоголем, а ниже потом, маслом и электричеством. Скотту нравится, он всегда любил запах тяжёлой работы больше других. Скотт стоял достаточно близко, чтобы разглядеть, что глаза Рейеса оказались карими, невероятное сочетание коричневого, зелёного и золотого были великолепны в тусклом голубоватом освещении квартиры.
Он целует Рэйеса, даже не задумываясь об этом, и чувствует себя восхитительно, когда тот целует его в ответ.
Шум открывающейся двери спальни едва слышен за его собственным сердцебиением, а вся кровь устремляется к ушам. Рэйес делает шаг назад, и Скотт торопливо шагает за ним, не позволяя их ртам оторваться друг от друга, пока Рэйес не задирает свою рубашку.
— Не хочешь помочь мне с этим? — спрашивает он. И смеётся над тем, как Скотт продолжает целовать его, пытаясь отвернуться, только чтобы издать удивлённый звук, когда Скотт прижимается губами к особенно чувствительному месту на его шее. Он нетерпеливо тянет застёжки пока Рэйес не помогает ему и без усилий не выскальзывает из рубашки. Скотт без проблем снимет майку.
И, о Боже, Рэйес такой ласковый и непринуждённый на вид, что Скотту хочется сосчитать родинки и веснушки, которыми испещрена вся его кожа.
— У тебя есть предпочтения? — спрашивает Рэйес, расстёгивая ширинку Скотта, и тот слишком взволнован, чтобы зацикливаться на том факте, что Рейес первый человек, руки которого там оказались.
— Нет, — говорит Скотт. Он не может оторвать глаз от того, как руки Рэйеса проникают в его расстёгнутые штаны, а большие пальцы задевают тёмные вьющиеся волосы, выглядывающие наружу. — Я не делал ничего подобного раньше.
Он позволяет Рэйесу отвести себя к кровати и откидывается назад, ложась на спину, когда Рэйес проводит ладонью вверх по животу к груди и подталкивает.
— Я позабочусь о тебе.
— Обещаешь? — Скотту хочется пнуть себя за то, как ничтожно это прозвучало.
— Обещаю.
Скотт и раньше ласкал себя пальцами, экспериментируя, когда дрочка была ночным явлением, но это не сильно помогло ему подготовиться к ощущению, что это делает совершенно незнакомый человек. Он почувствовал себя уязвимым и обнажённым с задранной кверху задницей и широко расставленными ногами перед человеком, которого едва знает, находящегося глубоко в нём.
Но, в то же время, это мало чем отличалось. Ему нравятся растягивающие и сгибающиеся дразнящие пальцы Рэйеса, и он был не в силах остановить звуки, против воли вырывающиеся изо рта, при каждом движении Рэйеса. Он не знает, должен ли подаваться навстречу или отстраняться, когда третий палец присоединяется к двум другим, но его бёдра непроизвольно дёргаются, когда Рэйес поворачивает запястье.
— Расслабься, — говорит Рэйес, обдавая спину Скотта горячим воздухом. — Всё в порядке?
— Да, — автоматически говорит Скотт. Он качает головой, пытаясь собраться с духом, прежде чем спросить. — Вообще-то, могу я… мы можем продолжать целоваться, пока ты делаешь это?
— Конечно, — спокойно говорит Рэйес. Он ждёт, пока Скотт перевернётся на спину, и когда они целуются на этот раз, он вспыхивает и как-то успокаивается одновременно. Скотт даже не вздрагивает, когда Рейес снова начинает прикасаться к нему, просто фокусируясь на том, насколько хорошо их губы подходят друг другу.
Когда Рэйес вытаскивает пальцы, Скотт дрожит, преследуя движение скулежом, когда тот отстраняется.
— Никуда не уходи, — Скотт плюхается обратно на подушку и, пытаясь успокоиться, разговаривает сам с собой, чтобы продержаться дольше двух секунд, когда его трахнут в первый раз.
Боже, всё ещё странно думать об этом. Это совсем не кажется реальным.
Звук шуршащей фольги заставляет Скотта открыть глаза, а его первая мысль состоит в том, что он оказался несколько не готов к тому, чтобы увидеть Рэйеса, зажавшего презерватив между зубами и поглаживающего себя. Скотт поспешно отвёл взгляд, настолько быстро, что шея задрожала от внезапного движения.
— Ты можешь смотреть, — говорит Рэйес. У Скотта горят уши, когда тот добавляет. — На самом деле, я был бы глубоко оскорблён, если бы ты не делал этого.
Скотт издал сдавленный звук, замаскировав его под кашель, сглатывая от нервозности. Он приподнялся на локтях и позволил себе разглядывать обнажённого мужчину перед собой, запоминая каждую частичку Рэйеса в своей памяти, чтобы дрочить на это позже. Его собственный член дёрнулся, когда Рэйес разорвал упаковку презерватива зубами, раскатывая по своему члену и, чёрт побери. Это действительно происходит?
Это действительно происходит.
Он понимает, что, вероятно, раскраснелся до самой груди, но Рэйес достаточно порядочен, чтобы ничего не говорить, и достаточно приличен, чтобы свободно со смазкой начать двигать бёдрами невероятно медленно, когда он, наконец, подстраивается. Растяжение кажется сильнее, чем пальцы и Рэйес покусывает его ухо и шею, отвлекая от незнакомой боли. Рэйес стонет, полностью оказавшись внутри, и жарко целует Скотта в скулы и челюсть.
Это ведь хорошо, правда? Скотту было невероятно хорошо, и он думает, что Рэйесу должно быть настолько же хорошо, потому что тот продолжает говорить, шепча сладкие слова на ухо Скотта. И Скотт хватался за каждое из них.
Скотт прячет лицо в изгибе плеча Рэйеса, когда тот начинает двигаться, цепляясь за его плечи настолько сильно, что уверен — у Рэйеса появятся синяки с утра. Он продержался совсем недолго, кончая, не прикоснувшись к себе от особенно глубокого толчка, но чувствует себя слишком хорошо, чтобы волноваться о том, как это выглядело. Рэйес толкается ещё раза три, кусая Скотта за плечо, отчего у того бегут мурашки по спине.
Рэйес очень осторожен, вытаскивая, он не падает на Скотта после пережитой страсти, хотя Скотт и не возражал, если бы он это сделал. Ему нравился вес руки Рэйеса, перекинутой через его грудь, хотя ему нравилось и то чувство, как Рэйес дышит ему в шею. Он молчал, за исключением тяжёлого дыхания. Даже в голове Скотта была блаженная тишина, а мозг был немного взбаламучен.
Он думает, что слышит бормотание Рэйеса: «Сейчас вернусь», прежде чем тот вылезает из постели, поэтому Скотта не беспокоит это движение. Он получает прекрасный вид на задницу Рэйеса, прежде чем тот скрывается в ванной, и по какой-то причине ямочки у него на копчике заставляют Скотта улыбнуться. Рэйес оставляет дверь слегка приоткрытой, недостаточно, чтобы Скотт что-то увидел, но достаточно, чтобы он услышал, как ноги Рэйеса шлёпают по плитке и льющуюся воду, когда тот включает кран в раковине.
Сара обычно шутила, что беспокойная личность Скотта излечится, если он с кем-то переспит и сможет вычеркнуть «умереть девственником» из своего списка бесконечных забот. Сделав это сейчас, он чувствует себя… хорошо, вспотевшим, небольшую боль и усталость, но не чувствует себя кардинально по-другому. По крайней мере, он не чувствует, что член, побывавший в нём, каким-то образом превратил его в социально-компетентную бабочку или что-то в этом роде. Он задаётся вопросом, не значит ли это, что он сделал что-то неправильно.
Скотт никогда не считал свою девственность чем-то особенным, прочие люди делали из этого нечто большее, чем он, не поднимавший особой шумихи. Он полагает ему повезло, потому что его первый раз не был ужасной катастрофой, но и на фейерверки тоже не было похоже. А ещё он хочет повторить, сделать больше, чем просто лежать, пока кто-то делает всю работу.
Матрас немного проседает, и Рэйес нежно говорит:
— Ты выглядишь безмятежным.
Он смутно осознаёт, что тёплая ткань вытирает его грудь и живот, немного посмеиваясь, когда Рэйес проводит ей по его бёдрам. Должен ли он поблагодарить его теперь? Может, он должен был уйти, пока Рэйес был в ванной? Он пытается, по крайней мере, двинуться, чтобы Рэйес мог вытащить из-под него одеяло, но конечности отказываются слушаться, поэтому Рэйес вынужден вытащить его сам.
Скотт просыпается уже один около шести утра. Он молча проклинает Альянс Систем за то, что его внутренний будильник сработал в такую рань, но не уходит далеко в этой мысленной тираде, потому что его тело тоже начинает просыпаться. У него болит всё, включая те мышцы, о наличии которых он вспоминал только когда садился. Он делает всё возможное, чтобы ослабить некоторое напряжение, но это не особо помогает избавиться от боли в нижней части спины.
Он не осознаёт, насколько ему хочется пить, пока не замечает бутылку воды на тумбочке. Рэйес, должно быть, тоже предвидел, мучавшую его боль, потому что рядом он видит склянку ибупрофена. Скотт снова улыбается, когда видит на столе записку — честное слово, написанную прямо от руки.
«Спасибо за невероятную ночь, Скотт. Я всегда буду дорожить ею. Обещаю.
— Рэйес».
Удивительно, но он не чувствует себя брошенным. Хотя, вероятно, было бы неплохо проснуться в его объятиях, это звучит слишком романтично для единичного поступка. Так было проще, ни единого шанса, что Скотт почувствует осуждение, неловкость или сдавшимся с потрохами.
Он быстро принимает душ и дрочит, потому что это всяко лучше, чем выкрутить кран на холодную воду и быть раздосадованным весь оставшийся день, и надевает одежду, которая всё ещё пахнет ликёром, который он пролил на себя, когда Рэйес впервые заговорил с ним. Он подумывает оставить записку, прежде чем уйти, но боится, что, в конечном итоге, просто напишет «то же самое» на листе бумаги и не может этого сделать. Он засовывает записку Рэйеса в свой карман, прихватив ещё одну бутылку воды из холодильника.
Шестьсот восемьдесят пять лет спустя Скотт Райдер находится на новой планете в новой галактике, окружённый людьми, которых едва знает, но выживание которых зависит от него. Элей был ничем иным, как кучей дерьма, и Скотт снова поблагодарил отца за то, что тот усложнил ему жизнь. За тот бардак, которым достаточно долго руководил Нексус, чтобы голова Скотта пошла кругом, но помимо ангарской политики, геноцид кеттов и реликты заставляли чувствовать, как его тянут в миллион разных направлений. А теперь, похоже, ему придётся иметь дело с изгнанниками. «
Спасибо, пап,» — снова подумал Скотт с горечью.
Сара должна была стать Первопроходцем. Она всегда была лучшей в подобных вещах или, по крайней мере, всегда придерживалась более логичного подхода, который ценят в лидерах, черта, которую ей удалось унаследовать от отца. Команда говорит, что он справляется вполне хорошо, даже Кора оправдывает его решения без лишних вопросов, но он до сих пор чувствует себя не в своей тарелке.
Скотт опирается на барную стойку, проводя ладонью по лицу, и слушает, как барменша азари кричит на крогана из-за кредитов, когда слышит:
— Ты выглядишь так, словно ждёшь кого-то, — его сердце узнаёт этот голос раньше, чем мозг, а лицо вспыхивает, прежде чем он оборачивается.
Волосы Рэйеса стали короче, а сам он стройнее, и Скотт сопротивляется желанию ущипнуть себя, потому что этого не может быть. Это, должно быть, какая-то космическая межгалактическая шутка. Рэйес не может быть Шена, Рэйес не может быть в Андромеде.
— Я ожидал кого-то из… ангара…
Немного утешает, что Рэйес выглядит таким же удивлённым, увидев его, всего на секунду, прежде чем ответить:
— Мягко сказано, — они смотрят друг на друга неприлично долго, пока Юми не ставит перед ними напитки. — Мы должны… — Рэйес замолкает.
— Поговорить? — предлагает Скотт. И тогда он вспоминает, почему он вообще оказался на этой планете, а в первую очередь о том, что кто-то будет публично казнён, если он не поторопится. — После… я имею в виду, я здесь ради Вен Терева, но… после?
Позже, в тот же вечер в другом баре под названием «Тартар», после того, как Скотт закончил ползать по служебным шахтам, чтобы доставить устройство, обеспечивающее побег из тюрьмы ангарскому предателю. «Тартар» невероятно напоминал ему «Чистилище», вплоть до люминесцентных ламп и полуголых танцовщиц азари.
Он колеблется возле двери в заднюю комнату, почти передумывая заходить, но затем она открывается, выпуская официантку азари, прошедшую мимо него. Он смотрит в глаза Рэйеса и становится слишком поздно уходить. В груди ворочается боль, дыхание затрудняется, и СЭМ предупреждает, что он на грани панической атаки. Он знает, что такое паническая атака, спасибо.
Боже, как всё неловко. Это не должно быть неловко, но неловко, потому что Скотт неловкий.
Восхитительно неловкий, как выразился Рэйес. Это больше не казалось восхитительным.
— Итак, — он притворялся, будто не помнит, как выглядит обнажённый Рэйес.
— Итак, — повторил Рэйес.
— Почему ты здесь? — спрашивает он немного более агрессивно, чем намеревался. Рэйес вскидывает брови. — Чёрт, прости. Я не это имел в виду. Я просто… ты же понимаешь, насколько это странно, верно? Это странно.
Когда он был маленьким, мама говорила, что знает, что отец тот единственный, потому что, когда она думала, что больше никогда его не увидит, он вернулся. Они ходили на одно неловкое свидании в Рио-де-Жанейро и были слишком заняты, чтобы пойти на другое. «
Я была поглощена своими исследованиями и подумала, что он закончил своё обучение и отправился в какой-то из уголков галактики,» — рассказывала она, а глаза её практически сверкали. — «
Представь моё удивление, когда я столкнулась с ним на улице несколько месяцев спустя». Для Скотта это всегда звучало романтично, будто его родители были родственными душами.
Он задаётся вопросом, был ли папа так же смущён, снова увидев маму, как Скотт, увидевший Рэйеса.
— Такое чувство, будто ты пытаешься сделать это странным, — осторожно говорит Рэйес. — Это не должно быть странно, — он наблюдает за Скоттом, за тем, как тот подходит, садится на диван и ёрзает. — Если это из-за чего-то вроде репутации Первопроходца, я не собираюсь использовать произошедшее против тебя. Это был просто…
— Это был мой первый раз, — выпалил Скотт, потому что не хочет услышать конец фразы, не хочет слышать, что это был «просто секс».
— Не было похоже, что ты был девственником, — смеётся Рэйес, хлопая Скотта по спине. Смех его быстро стихает, когда Скотт ничего не говорит. — Но ты ведь наверняка был с женщинами? — лицо Скотта пылает от жара так сильно, что кажется будто он сейчас взорвётся. Он качает головой, уставившись в пол, и хочет, чтобы тот разверзся и поглотил его целиком. — Ох… — Рэйес неловко отстраняется, пытаясь что-то сделать со своими руками, но Скотт всё ещё чувствует, как одна из них зависает над его плечами. — Вот дерьмо.
— Я не жалею об этом, — поспешно говорит Скотт. И это правда. Он ни секунды об этом не жалел. Если бы ему выдался ещё один шанс, он сделал бы всё точно так же. — Я привык к мысли, что больше никогда тебя не
увижу, — Боже, с тех пор он ни с кем не был, но потерял счёт тому, сколько раз дрочил на воспоминания о той ночи. Он говорил себе, что это не было чем-то особенным, что это было всего на одну ночь, но, дерьмо. Рэйес просто взял и сделал это особенным. — Я не знаю, к чему это должно привести.
— Это может ни к чему не вести, если ты этого не хочешь.
— Что, если я хочу, чтобы это к чему-то привело? — спрашивает он, наконец, глядя в лицо Рэйеса. Он удивлённо смотрит на Скотта, будто всё ещё пытается понять о чём тот говорит, и, Боже, его глаза такие яркие и красивые, что Скотт не может оторвать от них свои собственные.
— Ты… — Рэйес откашливается. — Я уже не тот человек, каким был во Млечном пути, Скотт.
— Отлично. Этот парень не попрощался.
— Я оставил записку, — протестует Рэйес, хоть и улыбается.
— Ты не ответил на вопрос, — говорит Скотт. — Но… я имею в виду, это нормально, если ты не хочешь, — в конце концов он забудет о Рэйесе, хотя мысль об отказе — это отказ даже шестьсот лет спустя? — всё ещё немного жалит.
— Я не говорю «нет», — отвечает Рэйес. — Я говорю, что на этот раз нам нужно немного времени, чтобы узнать друг друга получше.
Скотт кивает в знак согласия.
— Так, что всё-таки значит «Шена», раз уж мы узнаём друг друга получше?
Ухмылка растягивает губы Рэйеса.
— Это означает «рот» на ангарском. Я… хорош в словах. Помимо всего прочего, — говорит он, забавляясь, в то время, как Скотт, заволновавшись, прячет лицо в ладонях.
— Да ты
издеваешься надо мной.
— Пока нет, Первопроходец.
— end —
