Улыбающиеся девочки, смеющиеся мальчики

Улыбающиеся девочки, смеющиеся мальчики. Бантики-косички. Воздушные поцелуи и крем-карамель. Застывшие мгновения: счастье, нежность, радость, беззаботность. Глянцевые фотокарточки, разбросанные по полу моей квартиры. Кусочек плотной бумаги, лежащий на оливковом паркете, что ты можешь сказать мне? Что эта синеглазая девчонка, машущая рукой, теперь успешная бизнес-леди, совершенно несчастная в браке? А этот молодой человек с улыбкой голливудской суперзвезды – торгует наркотиками? Думаешь, я поверю? Фотографии. Бесконечное небо над головой. Улетающий в эту небесную бесконечность воздушный шарик. Застывшие чувства, остановленные движения, вечно молодые лица – всего лишь фотокарточки, разбросанные по полу. Наивная надежда на шанс бессмертия. Ступаю по ним осторожно, словно по битому стеклу, кутаясь в теплую байковую рубашку. Где вы? С кем вы? Что с вами? Ответов нет. Их голоса молчат. Внутри холодно. Греюсь виски. Тогда мы тоже пили виски, а еще смотрели футбол. Это было сто лет назад, в другой жизни. Я сидела между ними: у одного глаза были цвета виски, с игривыми желтыми крапинками, а у другого – цвета колы, маняще темные. Первый был в меня влюблен, второй – нет. Второй был главным героям моих снов, первый – нет. Но тогда это было неважно. Мы просто смотрели футбол и смеялись, мы мешали виски с колой, мы были счастливы. Где они? С кем они? Что с ними? Кто теперь целует глаза цвета виски, кто тонет в газах цвета колы? Фотографии убивают жизнь. Фотографии лгут. Самого главного на них не увидишь. На что мне он – плоский, с застывшей улыбкой? Я ведь знаю, как он терпко пах, какова была на ощупь его загорелая кожа, как щекотали его ресницы мою щеку и как сжимал он меня в своих объятьях. Засушив бабочку, никогда не увидишь, как она летает. Подхожу к окну. Тогда мы тоже стояли у окна. Мы целовались, стоя за пыльной тяжелой шторой кабинета географии. Жадно, страстно, несдержанно. Мягкие губы, закрытые глаза, сердце, замершее в груди, - первый поцелуй. Разве это можно разглядеть на фотографии? Прижимаюсь лбом к оконному стеклу, чтобы охладить жар воспоминаний. У него были большие игривые глаза цвета виски, а взгляд пылал любовью. Безответной любовью. Но он не хотел этого понимать, поэтому целовал меня за ужасной пыльной шторой со всем неистовством своей юности и страсти. - Ты идешь спать, моя малышка? Я вздрагиваю, уже, верно, третий час ночи. Но мне не хочется спать. Зачарованная глянцевыми фотокарточками, я все брожу по комнате. Он выходит из спальни. У него глаза цвета кофе – черные, как сама смерть. Один единственный взгляд этих глаз пару лет назад поразил меня прямо в сердце и помог залечить старые раны. - Фотографии, - шепчу я. Он смотрит с заботой и пониманием и кивает, просто потому, что привык к моим причудам. Но ведь он и представить не может, как все было тогда. У него были глаза цвета колы, одурманивающие свое темнотой. Он был моим наваждением, моим безумием, моим проклятьем и благословением. И он был лучшим другом того, другого, с глазами цвета виски. Но тогда я не думала об этом. Тогда, когда он срывал с меня одежду, когда пружины кровати скрипели под яростным натиском наших тел, когда боль мешалась с наслаждением, как виски мешается с колой, когда каждый мой вздох отдавался его именем. Но он не любил меня, он мечтал о другой, слишком недоступной и гордой, чтобы быть с ним. И с ним была я. Мне по-прежнему холодно, я прячу замершие пальцы в длинных рукавах рубашки. Где мы? С кем мы? Что с нами? Время убивает, а не лечит, мы все понимаем это. - Не зови их, они не вернутся, они теперь не более чем призраки для тебя, - он тоже рассматривает фотографии, разбросанные по полу. Он вздыхает и теплой ладошкой проводит по моим волосам – так успокаивают расстроенных детей. А я вдруг вспоминаю последнюю главу из «Путешествия в Икстлан»(1), и сердце обливается кровью. - Призраки, - эхом отзываюсь я и все пытаюсь найти в этих глазах цвета кофе отблеск других глаз – цвета виски или цвета колы. Но он уходит, не смея нарушать мою трагедию, сотканную, словно паутину, в этой большой холодной комнате. Я опускаюсь на пол, чувствуя безысходную тупую боль. Тогда мы не хотели никому причинять боли, но мы все прошли через нее. Хотя посмотрите на фотографии – мы такие счастливые. Но поздно. Все тщетно. Никто не вернется. Ни тот, кто должен простить, ни тот, кто должен признаться в любви. Мы расстались душным июньским утром много лет назад и с тех пор умерли друг для друга. Мы ушли блудить и странствовать в беспроглядном тумане жизни, чтобы при встрече никогда не узнать друг друга, как не признал в Ниэнор сестры своей славный Турин Турамбар(2). Собираю фотографии, разбросанные по полу. Улыбающиеся девочки, смеющиеся мальчики, счастливые лица. Вы ложь. Вы призраки. Вас больше нет. Ножницы жадно режут глянцевую бумагу, убивая статичные изображения, полные радости и любви, убивая мою печаль. Возвращаюсь в спальню, залезаю под одеяло. - Ты плачешь, моя малышка? – он поворачивает к себе мое лицо, и в темноте мне кажется, что вместо глаз цвета кофе на меня смотрят глаза цвета виски. И они прощают меня. Прощают мои бесстыжие глаза цвета зеленого льда. - Фотографии, - повторяю я уже с улыбкой. ___________________________________________ 1. «Путешествие в Икстлан» - третья книга серии мистических романов Карлоса Кастанеды, последняя глава повествует, в частности, о бесконечности одиночества. 2. Турин Турамбар и его сестра Ниэнор – герои романа Джона Рональда Руэла Толкина «Дети Хурина», ставшие жертвами заклятия дракона Глаурунга, встретившись, не узнали друг друга и полюбили.