Понятно всем

Йоханнес оглядывается по сторонам и отмечает опрятную обстановку дома. Да и дорога, через густой лес пролегающая, была довольно красива, несмотря на мелкие сугробы. Снег ещё не сошёл, потому что ему сказали, что апрель в России — это ещё зима. В мягкое кресло перед темным камином опускаясь, Клэбо думает о том, что точно сошёл с ума, раз сам напросился в гости к Большунову в это Богом забытое место — Тюмень. Но он же это из вежливости предложил и совсем не ждал, что русский немедленно согласится, а позже и напишет подтверждение. Три дня — и Йоханнес сидит в самолёте с небольшим рюкзаком, ерзая на кресле от предвкушения отличного отдыха. Но он же врал самому себе о цели визита. «Мы даже не друзья», — билось набатом в его голове, а он и не думал от этого открещиваться. Он видел это между ними и не мог противиться. Молча, стиснув зубы, наблюдал за русским, каждый раз останавливая себя от необдуманных, но нужных поступков, и видел, что у того тоже на душе неспокойно. Им бы поговорить на нейтральной обстановке не мешало, поэтому и напросился в гости. Да, именно поэтому. И он же не прохлаждаться ехал — вроде бы, там была лыжная база, поэтому проблему с тренировками решить уже можно. «Это смена обстановки для большего прогресса», — сказал он Эмилю перед отлётом, пока тот лишь тактично промолчал. — Пойдём. Саша в проходе стоит, на косяк опираясь. Он пальцем манит норвежца и по деревянной лестнице поднимается. Йоханнес не ожидал того, что Большунов привезёт его в какой-то загородный дом. Тем более, что это будет его дом. Они за поездку от аэропорта до места обмолвились лишь парой слов, потому что уровень английского русского оставлял желать лучшего. — Твоя. Саша указывает рукой на темную дверь, предлагая норвежцу зайти во временное жилище. Его собственная комната, по случайному совпадению, была ровно напротив. Клэбо вещи не распаковывает, рюкзак под ноги бросая. Ему нравится в России, потому что здесь многое напоминает Норвегию. Ему нравится здесь, потому что… просто нравится. — Как у тебя с английским? Они в гостиной едят, друг друга взглядом буравя. Днём Александр свозил его на какой-то стадион полуразрушенный, где они неплохо потренировались. Молчать и спокойно ехать рядом с ним по трассе было уже привычно. Йоханнесу такие легкие тренировки всегда нравились, особенно в приятной компании. На подъёмах он неожиданно сбавлял скорость, пропуская Большунова вперёд и пристально наблюдая — хотелось самому убедится в словах Мартина. Но уже на следующем тормозил русский, и Йоханнес с чувством удовлетворения поддерживали игру, зная, что вид сзади у него ничуть не хуже. — Плохо. Большунов как всегда многословен, что невероятно раздражает Йоханнеса. Ему хочется поговорить о погоде, о фильмах и музыке, но он физически не может. — Если мы хотим поговорить, то тебе надо учить английский. — Лучше тебе русский. Александр улыбается скромно и под нос себе что-то бурчит по-русски, большую кружку на стол опуская. — Давай я скажу тебе хотя бы пару базовых фраз и объясню самые лёгкие правила? Йоханнес надеется, что русский понял такое длинное предложение или хотя бы уловил смысл. Саша быстро кивает и поднимается, забирая посуду из рук парня. С кухни возвращается с кипой каких-то листов и парой карандашей, чтобы записать что-нибудь можно было. Он без раздумий садится рядом на диван, на норвежца смотря. А у того в голове все шестеренки моментально замерли, потому что легкое касание коленями, которое никто не стремился прекращать, странно на него действовало. Почувствовал, что жарко стало в помещении, и его щёки наверняка покрылись странными алыми пятнами. — Эм, даже не знаю, что тебе рассказать можно. — Придумай. Александр снова серьезным стал, взгляда от листа белоснежного не отрывая. — Какой у тебя уровень? От нуля до десяти? — Второй, наверно. Пробормотал быстро, чуть смущенно, чем невероятно позабавил Йоханнеса. Редко когда можно было увидеть такие кадры. Ручка в руках норвежца буквально летает по бумажке, когда он записывает базовые слова, которые лыжнику помочь в гонках могут. Хочет перевод написать, но вот русского не знает совсем, поэтому рисунками корявыми снабжает любезно. Ему не надоело за час наблюдать за Александром, который слова незнакомые читал, перевод подписывал круглым размашистым почерком, на Йоханнеса старался не смотреть, но когда их руки или ноги случайно сталкивались, то обязательно поднимал взгляд и бормотал извинения, прелестно пряча алые щеки. Им же сорок четыре года на двоих, но краснеют как мальчишки на первом свидании, собственных чувств смущаясь. — У тебя красиво получается. Клэбо имел в виду, конечно же, красивый почерк, а не то, как напрягались его длинные пальцы, линии выводя. Сформулировать свои мысли было крайне трудно, потому что рядом с Большуновым хотелось отнюдь не говорить. Захотелось плюнуть на этот английский — как ни крути, учитель из него был откровенно плохим. Да и кому нужен этот международный язык, если язык тела был понятен абсолютно всем. Нужно заканчивать с этим цирком, — решает Клэбо, — я же сюда не просто так приехал. Вспоминает моментально всё, что успел себе придумать, и действует. Его карандаш моментально выпадет из рук, а карандаш русского он безжалостно выхватывает и отбрасывает вне зоны видимости. Александр щурит глаза в немом вопросе, а Йоханнес молится, чтобы все было понятно и так. Рассказать сейчас он бы ничего не смог. Клэбо ведёт от его напускной отстраненности, ведь он видел кроткие взгляды на трассе, от откуда-то взявшегося огня между ними, от самого спортсмена — с мощными мышцами и широкими плечами, желанного еще с первых побед и общих подиумов, желанного до какой-то пелены в глазах, до потерянных мыслей. Одним движением руку чужую хватает, пальцы переплетая. Александр резко к нему поворачивается, в острые коленки своими упираясь. Клэбо чувствует сопротивление, что руку русский хочет вырвать, но ему сейчас так хочется продлить этот момент. — Я же вижу. И здесь все становится понятно обоим. Сейчас не время и не место, чтобы притворяться и скрываться. Здесь можно быть самим собой. — Пусти. У Большунова в глазах огонь, только непонятна его природа. Он вырвать руку уже не пытается, но его сопротивление настолько слабое, будто он уже сдался Йоханнесу полностью. Не долго думая, норвежец вторую руку протягивает вперёд, проводит по горячей щеке и спускается на теплую шею, чувствуя, как удобно и приятно так находиться. Ему момент кажется каким-то нереальным. Самые потаённые фантазии, в которых Йоханнес сам себе боялся признаться, оказывается, довольно легко было воплотить в жизнь. Он сидит перед человеком, который в его душе какие-то необыкновенные эмоции вызывает, и чувствует, что это взаимно. Кончики пальцев покалывает от соприкосновения, а сердце колотится бешено-бешено. Как бесконечно долго хотелось быть близко, потрогать, ощутить, сбросить его маску, чтобы увидеть настоящего человека. — Саща. Он надеется, что правильно произнёс, потому что недаром тренировал это мягкое имя. Оно легко перекатывалось на языке во время полёта, когда он пробовал произнести его. Чужие губы озаряет скромная улыбка, и он думает, что все сделал правильно и что готов это имя ещё сто раз произнести, если он рядом будет. Их первый поцелуй выходит скомканным, глупым и быстрым каким-то, будто на первом свидании, но оно у них давно уже не первое. Впервые коснувшись губами, Йоханнес знает: уже оторваться не сможет, не захочет. Он пропал навсегда, и сладкая патока, которая ему в душу хлынула — это то, чего ему так не хватало. Саша над чём-то смеётся и поцелуй разрывает, но спрашивать сейчас не хочется. Хочется снова провести языком по ранкам маленьким, втянуть в себя тонкую кожу, что он успешно и сделал. Большунов не собирается сдаваться, инициативу перехватывая, а норвежец и не претендует особо, потому что так даже лучше. Они зубами случайно сталкиваются, даже здесь соревнуясь за первенство, и смеются быстро, к приятному занятию возвращаясь. Йоханнесу хотелось, впервые возможно, всего себя отдать, целиком и полностью без разбора, потому что привычка ужаснейшая лишь брать себе сейчас куда-то испарилась. Дать все, что Саша захочет — лишь бы не оттолкнул и не прогнал. И этот момент кажется правильным для того, чтобы зайти дальше поцелуев. Клэбо понимает, что с места в карьер нельзя и может огрести сильно, но их тихие стоны, воедино слившиеся, дают точный ответ. Его руки спускаются по крепким плечам, оглаживая рельефные мышцы. Сколько он видел их под обтягивающей тканью костюма и думал о том, что скоро сам сможет убедиться в их мощи? У Большунова пальцы длинные и холодные, хотя по ощущениям они будто в Сахару попали. От его кротких прикосновений кожа мурашками мелкими покрывалась, а изо рта тонкий вздох вырывался, заставляя краснеть больше. — Можно я… Клэбо думает о том, что русский мысли читать умеет, потому что тот тут же футболку Йоханнеса вверх тянет, оставляя её на холодном полу и за плечи ближе притягивая, а свою на месте сохраняет. Дразнит. Заводит. Норвежец поцелуй прерывает, тонкую ткань стягивая и руками по мощной груди проводя, а потом его губу Саша прикусывает. Йоханнес отмечая про себя, что в самом тихом омуте не черти, а дьявол настоящий водится. Большунов похож на пожар огромный, который захватывает территории бесчисленные и всё на своём пути сметает. От него энергия невообразимая исходит, которая Йоханнеса насквозь пробивает. Он готов обжечься и сгореть заживо, потому что по-другому рядом с ним невозможно находиться. Они с дивана быстро поднимаются, рук друг от друга не отрывая. Саша в доме ориентируется прекрасно, спиной направление наверх выбирая, а вот норвежец острые углы случайно собирает, ахая от неожиданности. Большунов ситуацией пользуется, языком проникая и небо вылизывая, тянет его за собой дальше. По лестнице быстро взлетает, отрываясь от Йоханнеса лишь на миг, чтобы тут же к себе притянуть, в ближайшую комнату толкая. Он сейчас совсем мозг отключил, даже не думая о том, что они сейчас делают и во что это выльется. Блондин рукой по накачанному бедру проводит, ягодицу сжимая и тихий стон ловя, от которого последние остатки самообладания улетают в трубу. Он действует жадно и голодно, будто всё это время только и делал, что ждал. И уже не важно, кто снизу, кто сверху, потому что такую борьбу проиграют оба. Всё как-то само собой, так необходимо и естественно. Они как два разлученных магнита, которые наконец-то смогли притянуться. Йоханнес относительно легкий, Саша бы его даже аккуратным назвал, поэтому вес его тела на себе сильно не ощущает. Его гладкую нежную кожу хочется трогать, гладить, впитывать в себя, чтобы запомнить надолго. Лёгкая пелена на глазах от необыкновенного выброса эндорфинов уже стала почти привычной, поэтому проще глаза закрыть, понадеяться на милость других органов чувств. Он охает сдавленно, когда влажный язык на своей шее чувствует, который странные узоры выводит, а губы припадают и солоноватую кожу втягивают. От него пахнет каким-то морем, свежестью необыкновенной и желанием. Ему до дрожи в коленках приятно, хочется ответить на такие ласки, но в таком состоянии он лишь отдаться готов в ласковые руки Йоханнеса. — Ты… Слова повисают в томных звуках небольшой комнаты, потому что мысль свою Йоханнес не закончил из-за Саши, который его быстро перевернул и сверху сел, удобно устраиваясь. — Сегодня победил я. — Я не против. Клэбо улыбку видит, которая такой родной кажется, и к себе парня притягивает и ладони на ягодицах устраивает, под ткань спортивных штанов пробираясь. Саше сидеть неудобно, потому что стояк чужой в бедро упирается. Это вызывает чувство какого-то животного удовлетворения, потому что он его хочет. Они Йоханнеса в четыре руки раздевают, штаны с мягким звуком на паркет опускаются, а Большунов сглатывает громко, идеальным телом любуясь. Под спортивным комбинезоном, конечно, было красиво, но этого было не видно. Кровать двухспальная, но слишком шаткая для двух мужчин, жалобно скрипит от ритмичных толчков, а Йоханнес в такт хрипло стонет, подаётся навстречу, насаживаясь глубже. Его ноги на широкие плечи закинуты, а сам Саша, наклонившись, жадно целует, вылизывает рот, пока сдавленных стонов не получает. Внутри так горячо, туго, что просто сносит крышу. Норвежец пошло прижимается задницей к паху, прося, моля о большем, и это кажется чертовски правильным. Шарики давно уже заехали за ролики, да и собственная крыша где-то там ошивается, но никогда ему ещё не было так хорошо. Когда под тобой в легком бреду от кайфа шепчет что-то на норвежском один из двух лучших лыжников мира — это не может не заводить. Толчки резкие сил много отбирают, но годы тренировок сейчас очень помогли. У Большунова бедра саднят слегка, потому что у Йоханнеса хватка крепкая, когда он ближе к себе тянет, зато у норвежца шея легкими красными укусами покрыта, потому что сдерживать себя русский уже не мог. Протяжное «Саща» вишенкой на совместном торте оборачивается, последние силы после оргазма у мужчин забирая. Саше собственное имя ещё больше нравится, когда с мелодичным шипящим произношением выговорено. Лежат друг напротив друга, заглядывая в глаза. Они до чертиков похожи, но у Клэбо холоднее и ярче, не зря ведь с севера. У каждого дыхание сбито и восстанавливаться не желает, о произошедшем напоминая. Саша губы пересохшие быстро облизывает, искру в чужих глазах замечает и легко целует, но на прежнее место не возвращается. Ниже спускается, вжимаясь лицом в плечо норвежца и пытаясь услышать ритм сердца. Йоханнес пальцами по спине водит, едва касаясь, невесомо вычерчивая ломаные линии какие-то, и уже уснуть готов. — Хорошо. Большунов что-то на своём бормочет, забывая видимо, что сейчас лишь он один смысл понимает. Йоханнес переспрашивать не старается, потому что сейчас всё и без слов ясно. Им для общения никакой английский не нужен, потому что язык жестов понятен абсолютно каждому.