Отголоски рая

Дин заходит в палату и бесшумно прикрывает за собой дверь. В комнате светло; неяркая лампа на стене заливает её тёплым рыжеватым светом. Кас лежит на кровати, спокойно вытянув руки вдоль тела, лохматый больше обычного, в смешной больничной ночнушке, и никак не реагирует на его появление. — Кас?.. Ангел не отзывается, Дин окликает ещё раз: — Хей, дружище… — и вдруг понимает, что Кастиэль спит. Спит, как самый обычный… смертный. От этой мысли по коже продирает мороз. Дин недолго смотрит на него, прикидывая, будить или нет, и решает, что подождёт. Придвигает поближе к кровати стул, садится верхом и упирается подбородком в скрещенные на спинке руки. Дин сидит так очень долго. В каком-то странном, терпком оцепенении, не шевелясь, разглядывая спящего Каса. Видит синяк на запястье и кровоподтёк на сгибе локтя, где иглой от капельницы не могли попасть в вену, укус на ключице, о котором тот говорил; отмечает все мелкие ссадинки на лице. Одновременно узнаёт и не узнаёт. Дин ловит себя на мысли, что хочет прикоснуться к нему, убедиться, услышав спокойный ровный пульс, проследить царапины у виска – ощутить под пальцами шероховатые дорожки засохшей крови. Поверить, что они настоящие. Что Кас настоящий. Тот же. Только живой. Насколько живой?.. А потом понимает, что хочет почувствовать. Как изменилось восприятие Каса. Как тот по-новому ощущает мир. Как отзывается его тело. Всё это страх за него, вечные опасность и напряжение, да, может, ещё давно позабытая тяга к сексу в общественных местах… Дин выдыхает, бегло осматривает палату, приборы, браслет, считающий пульс, цепляется взглядом за край больничной рубашки, соскальзывает ниже и… чёрт, да что происходит? Ведь ладно бы ещё медсестрички, но Кас?.. Это же Кас… Дин с силой растирает лицо ладонями, жмурится и пытается представить на его месте Лизу, или красавицу Кэсси, или хоть бы ту сочную барменшу из позавчерашнего бара – но, распахнув глаза, по-прежнему видит Каса, с его растрёпанными волосами, донельзя красивыми запястьями и угловатыми коленками, не прикрытыми больничной рубашкой. И от этой близости, неожиданной приземлённости дурные желания становятся только сильней. Нахмурившись, Дин протягивает руку и нервным движением оправляет чужую рубашку, избавляясь от искушения. И случайно задевает бедро. Свет. Такой странный, молочный, неожиданно мягкий и нежный, он словно бы идёт изнутри, мгновенно разливаясь вокруг. В палате вдруг веет лесом и порохом, а по спине разбегаются тёплые мурашки, точно солнце игривыми лучиками прокралось за воротник. Сэм запускает ракетницу и, смеясь, возвращается к Дину, а небо над ними взрывается тысячей радужных искр. Дин встряхивает головой, отгоняя видение, и ошарашено смотрит на Каса, уже готовый возмутиться на розыгрыш… Но тот по-прежнему спит, спокойно и глубоко; даже ресницы не дрожат. Дин недоверчиво прищуривается и, решив убедиться, осторожно проводит ладонью над его запястьем, не касаясь, в нескольких миллиметрах – кожа отзывается ровным теплом. Моросит мелкий дождь, стылый ветер забирается за край кожаной куртки, но Дин едва замечает. Он спокоен и собран, сердце мерно считает пульс. Отец протягивает ему кольт – устраивает экзамен. Дин отступает на пару шагов, легко прицеливается и расстреливает всю обойму в десятку. Отец ничего не говорит, только кивает, но Дин чувствует, как сильно он горд… — Дин? Дин отдёргивает руку, как обжёгшись – Кас пристально, не моргая, глядит на него: — Что ты делаешь… — и чуть подумав, добавляет, — здесь. Голос спросонья у него тусклый и тихий. И с каким-то новыми мягкими нотками — Дин не слышал их раньше, но почему-то хотел бы послушать ещё. Тем более, он не знает, что ответить – ехать за Касом должен был Бобби. Как объяснить всё, что он тут вытворял, и вовсе сам чёрт не разберёт. — Ты ведь не… — Кас хмурится, вспоминая, — галлюцинация от обезболивающих? Смешной вопрос как будто возвращает Дину голос: — Призраком был. МакФлаем был. Галлюцинацией ещё не был, — чуть хрипато посмеивается он. Кас осторожно пытается сесть. Морщится, приподнимаясь в подушках: — Я, кажется, отключился… ты давно приехал? Лгать под этим взглядом не получается. Сказать правду – почти два часа назад – не поворачивается язык. Дин неопределённо поводит плечом: — Не очень. Кас, конечно, слышит: — И просто сидел здесь? — Угу. Дин ждёт, что за этим последует «зачем?», но Кас только кивает, как будто этого ответа достаточно. Повисает тишина, неподвижная и пустая. Дин невольно думает о том, что им ещё не приходилось так долго молчать. Обычно они грызлись, или наспех разгребали очередной апокалипсис, ещё чаще они с Сэмом просили о помощи – и Кас исчезал. Исчез бы и сейчас, уж наверное, но не может. И от этого вдруг становится обидно и горько. Потому что молчать рядом с ним хорошо. Спустя несколько минут Дин всё-таки спрашивает: — То, что я видел, – твоих рук дело? Кас снова кивает, но как-то неуверенно, осторожно. Эта его разговорчивость начинает ужасно раздражать. — И? Молчание. — Зачем ты всё это показал мне? Кас медлит, явно подбирая слова: — Это не совсем я. Ты уже видел нечто подобное, так ведь? Лучшие воспоминания. Если я верно понял… это отголоски рая. Я… не могу это контролировать. Кас поднимает голову и с пугающей прямотой глядит на него. Совсем как раньше. Инстинкт охотника мгновенно встаёт на дыбы: — Постой, когда я был на пороге ада, я видел демонов, их настоящую сущность. Выходит, если я сейчас вижу рай, эти его «отголоски», то… — Дин осекается, догадавшись. Вот чёрт, кто только тянул за язык!.. Кас чуть кивает: — Перья. Словно что-то обламывается внутри – так остро, жутко и холодно вдруг колет под рёбрами. Дин сглатывает, заставляет себя выдохнуть вечное, ненавидимое: — Кас… мне жаль. Не ответив, Кастиэль рассеянно смотрит куда-то в пространство. А Дин в бессильной злости стискивает ладони – сколько вас ещё будет, таких? За меня. Из-за меня… — Если хочешь, можешь собрать оставшиеся. Дин не сразу понимает, что ему говорят. А встрепенувшись, нерешительно смотрит на Каса. Играть с огнём, прикасаясь и провоцируя те сумасшедшие, немыслимые желания? Уж слишком рискованно. Сказать нет? Сейчас?.. Медленно вдохнув, Дин протягивает руку и осторожно, костяшками пальцев проводит ему по предплечью. Вспышка. — Никогда не меняйся. Дин почти физически помнит то облегчение, когда ускользнул из-под носа Захарии. Ускользнул благодаря Кастиэлю. Он ухмыляется, ловит внимательный взгляд и легонько толкает ангела в бок: — Спасибо… Гром. Отсветы молний выхватывают из темноты очертания стульев и шкафа, сейчас куда больше похожих на жутковатых существ. Дин ёжится; он не боится, ничуть, хотя уже видел чудовищ, вот только холодно зверски: отопления в номере нет. С новой вспышкой дверь смежной комнаты распахивается настежь – и влетает Сэмми. Ни слова не говоря, забирается на кровать, ныряет под одеяло и крепко-крепко жмётся к нему. Хмыкнув, Дин обнимает брата в ответ – теперь ему тепло. Очень. И сразу вдруг кажется: он дома, в своей постели, лежит, не открывая глаз, а мама тихонько напевает ему «Hey Jude». Дин зажмуривается – от этого голоса одновременно и сладко, и больно… А перья всё сыплются, облетают одно за другим. Вокруг ночь, мигание неоновых ламп, и он смеётся, бездумно и весело. Кас с доверчивой пытливостью заглядывает в лицо – а Дин, притянув его за шею, только хохочет сильней. — Сто лет так не смеялся… — и он захлопывает дверцу детки. Солнце слепит глаза, в перегретом салоне пахнет кожей, бензином и пылью, и мокрая ладонь соскальзывает с рычага кпп – но его до краёв захлёстывает буйный, неудержимый восторг: отец впервые доверяет ему Импалу. Но тут сознания касается невесомый вздох, и Дин смаргивает солнечную картинку. Совсем забывшись, потерявшись в воспоминаниях, он не заметил, как провёл Касу рукой по колену – и замер, ладонью согревая бедро. Неожиданно интимная ласка приводит ко вполне ожидаемым результатам. — Дин, я… не знаю, как это вышло, — Кас не отстраняется, не уходит из-под его руки, но взгляд у него ещё более испуганный, чем тогда, в борделе. Три глухих удара сердца – и какая-то тёплая щекотная волна перехватывает дыхание. Уставившись в ему лицо потемневшим, тяжёлым взглядом, Дин осторожно возвращает ладонь на колено и медленно, испытующе ведёт ею вверх. Кас весь подбирается, но не произносит ни слова. А когда Дин забирается под рубашку и очерчивает большим пальцем впадинку у бедра, судорожно вдыхает и комкает простыню под пальцами. — Неприятно? — тихо спрашивает Дин, а сердце у самого грохочет как после долгой погони. — Приятно, — эхом откликается Кастиэль. И не отрывая взгляд от ладони Дина, на грани слышимости сознаётся, — очень приятно. — Да будь оно проклято!.. — вдруг взрывается Дин, заставляя Каса вжаться в подушки. Поднявшись, порывисто стаскивает куртку и, отшвырнув её на стул, выбирается из ботинок. Кас следит за ним испуганными глазами. Дин принимается за ремень; предупреждая расспросы, взмахивает рукой: — Ты хочешь, я хочу, всё просто! Джинсы валятся к куртке. После столь яростной борьбы с одеждой Дин с неожиданной аккуратностью опускается на кровать. И тут же давится воздухом – жаркое тело под ним, прикосновения ко внутренней стороне бедра, и Кас безотчётно сгибает ногу в колене, прижимаясь ближе. И сам же вздрагивает от эффекта. Дин удерживает стон, выдыхает: — Кас, всё в порядке, не паникуй. Судя по бегающему взгляду и приоткрытым губам, Кас понятия не имеет, что происходит, и кивает, лишь бы только не спорить. За каким-то лешим Дин всё-таки поясняет: — Я… только руками, ничего больше… И наконец делает то, о чём пытался не думать весь вечер: ещё раз от колена огладив бедро, цепляет край ночнушки и тянет ткань вверх, обнажая кожу. Ласкает и гладит, собирает ладонью чужое тепло, всем собой ловит отклик отзывчивого, горячего тела. Каса под ним начинает мелко трясти, и Дин понимает, что надо поторопиться. Он легко обхватывает его член, обводит головку – и Кас вскидывается на лопатках ему навстречу, но издаёт ни звука – только давится вдохом и тяжело сглатывает. А потом несмело опускает ладони ему на бёдра и оглаживает бока, отчего Дина едва не выгибает дугой; он сам удивляется, как такое простое движение может вывернуть наизнанку от кайфа. Чуть поднявшись, он в удивлении смотрит на Каса – но тот отвечает нервным, взволнованным взглядом, пересохшими губами хватая воздух, и Дин только сейчас до конца сознаёт, насколько Кас полагается на него. Судорогой подводит низ живота, ждать становится невозможно – Дин чуть смещается, обхватывает ладонью их обоих и… Кас, выгнувшись, с долгим стоном откидывается на подушку. — Тише… услышат, — шепчет ему Дин, касаясь губами уха, и открытым ртом проводит по шее вниз, вдыхая, вбирая в себя жар и дрожь и обезумевший пульс. Кас горит под его руками. Дин прижимается виском к его виску, жмурится и смыкает ладонь сильнее, а дальше… Темнота и стук сердца, и горячее дыхание на плече, раскалённая кожа под пальцами и размашистые движения. Им обоим хватает нескольких тактов – Дин хотел слишком долго, а Кас… может быть, ещё дольше него. И всё это прошлое – все их столкновения, и привязанность, и непонимание, вся их вера и верность, всё то, что не было и было между ними – наконец обретает выход. — Дин!.. Кас до крови вцепляется ему в плечи, от его пальцев по телу брызжет электрический ток и оргазм какой-то чудовищной силы поглощает их под собой – Дин придушенно стонет и едва успевает уткнуться в подушку. Судороги скручивают одна за другой, удовольствие накатывает снова и снова, Дин уже не справляется, тонет, проваливается в него. И чувствует, как Кас вжимается лицом ему в шею, чтобы не закричать. Дин с трудом отрывается от подушки и дышит так, словно вынырнул из Марианской впадины: — Что это было? Кас захлёбывается воздухом не меньше него; уставившись на Дина шальными глазами, он только и может что ухватить глоток воздуха да вопросительно выгнуть бровь. — Самое время для сарказма, — Дин закатывает глаза и без сил валится обратно в подушку. Дин приходит в себя от касания прохладной ладони, в невесомой, неуверенной ласке скользнувшей по линии плеч. Он дремлет, зарывшись носом в подушку гостиничного номера; у него ссадина на скуле, и по ней ползёт яркий солнечный отблеск. Дин поднимает голову с тёплого плеча: — Постой, это не моя память… Пальцы мгновенно исчезают с лопатки; Кас мельком взглядывает на него, поджимает губы и знакомым движением отводит взгляд в сторону. И Дин чувствует, как внутри у него теплеет. — Вот чёрт, Кас, — тихо смеётся Винчестер. Вскинувшись на смех, Кас снова смотрит в упор, возражая без упрёка, как он один умеет: — Анна была права: ради этого стоит упасть. — Ах да, Анна… — Дин снова усмехается, вспомнив. И под недоумевающим взглядом широко распахнутых глаз склоняется вниз. Осторожно, словно Кас хрустальный, или сахарный, и может исчезнуть от неверного вздоха, прикасается губами к губам, чуть прихватывает, пробуя на вкус, на секунду задерживает дыхание – и отпускает. Кас всё так же ошалело глядит на него. Дин фыркает: — Ты тогда чуть глаза не сломал, когда она… Он не успевает закончить – сухая ладонь ложится на шею, и едва уловимым, но очень сильным движением Кас притягивает его в поцелуй. Боец, весело усмехается Дин – и отвечает, не сдерживаясь. Они целуются долго и вдумчиво, Дин успевает поймать ещё пару видений – про отца и про Каса. Он уже не спрашивает, чьё оно – теперь это всё равно. Он отстраняется и укладывается рядом, опираясь на локоть. — Я как-то странно себя чувствую, — Кас потешно сводит брови, прислушиваясь к себе, и вдруг широко зевает, немного механическим жестом прикрывая ладонью рот. — После секса часто тянет в сон, — хмыкает Дин. — Обычное дело. Необычное – для ангелов, тут же одёргивает он себя, но вслух этого, конечно, не произносит. Вместо этого тянется за салфеткой, вытирает им обоим животы и, скомкав, метко запускает ей в урну. А после просовывает руку под шею ангела, удобней устраиваясь на скромной кровати, и Кас послушно кладёт голову ему на плечо. Дин прижимает его сильнее и усмехается во встрёпанную макушку: — А говорил, что не станешь болтаться у меня на плече. — Мм?.. — неразборчиво урчит тот, но Дин только фыркает: — Спи. И Кас засыпает. Круглые часы на стене показывают четверть третьего. Дин заглядывает ангелу в лицо и, едва дыша, выбирается из объятий. Осторожно поднимается, стараясь не шуметь, натягивает джинсы и куртку. Ровной стопкой оставляет на прикроватной тумбочке деньги, авиабилет до Су-Фолса и очередное липовое удостоверение. Кас увидит, когда проснётся. И поймёт. Дин надеется, что поймёт – никогда ещё ему не было так паршиво сбегать среди ночи. Особенно теперь, когда ангельские батарейки на нуле. Уже у двери Дин оглядывается и застывает в нерешительности. Снова видит царапины у виска, синяк на запястье и худые коленки, и по лицу его проскальзывает странное, тоскливое выражение. На миг зажмурившись, он чуть порывисто возвращается к постели и вороватым жестом укрывает Каса тонкой больничной простыней. Ненадолго замирает над ним, разглядывая спокойное, доверчивое лицо, и, запнувшись, едва касаясь, ведёт подушечками пальцев ему по предплечью. Всё остается по-прежнему, буднично и темно. Только откуда-то издали, словно подхваченный ветром, доносится призрачный беззаботный смех. И едва начавшись, смолкает. Дин вскидывает взгляд вверх и несколько секунд отчаянно глядит в потолок, как будто ищет там что-то, ответ или заклинание, знак, что-нибудь… А потом переводит взгляд на Каса, медленно, глубоко вдыхает и уходит, больше не оборачиваясь.