В крошево

1. У Рамси жёсткие, прохладные руки. Такие же, как стены Винтерфелла. Его кожа несравнима с её кожей. Пылающей и шёлковой, напоминающей дорогую ткань её платьев. И то, и другое необычайно хрупко. Швы платья трещат каждую ночь, открывая его взору изящные изгибы спины и шеи. Рамси не видит нужды в обнажении всего тела. Слишком много времени занимает, а ему не свойственно терпение. Для того чтобы утолить голод своего внутреннего зверя, ему хватает скользить пальцами по тонкой шее, сминать в своей крепкой ладони и выдавливать из её губ отрывистый вздох. За окном царит густая тьма, а комната, кажется, насквозь пропитана теплом и светом. В камине догорают сосновые поленья, объятые языками пламени. И ей кажется, что его кожа уже не такая холодная, как прежде. …Рамси восхищается красотою своей жены. На её тонких руках этим утром, вместо дорогих браслетов, расцветают болезненно-сочные синяки. Одни из даров, которые он преподносит в знак своей любви. Только так он может показать, что на самом деле представляет из себя истинная любовь. Та, что обманчиво ласково обвивает шею, словно змея, и преданно вьётся рядом с тобой. Она сладко улыбается, но тайно добавляет яд в твой бокал с вином. Брезгливо кривится, а затем падает перед тобой на колени. Одной ладонью держит твою, но во второй имеет острый нож. Любовное безумие, которое он желает разделить с Сансой. И ей ничего не остаётся, кроме как принять правила его игры. Рамси тянет Сансу к себе. Сминает в крепких руках её хрупкое тело, переплетает свои пальцы с её, торопливо целует в губы и оставляет одну в коконе из тёплых волчьих шкур. Рамси знает, что его жена чувствует по отношению к нему — безгранично чистое, обжигающее презрение. И если бы леди Болтон могла одним лишь взглядом резать по живому, то она бы, несомненно, это сейчас сделала. Оставила бы пару алых глубоких следов на его спине, медленно скрывающейся за мягкой тканью одежд. Рамси забавляет это. Он осознаёт, насколько опасна та игра, которая образовалась у них с Сансой. Это что-то на грани самоубийства. Что-то, что заставляет закипать кровь во всём теле. Игра, которая заставляет их обоих чувствовать искрометными, избитыми, но одновременно со всем этим — живыми. В такие игры не играют счастливые супруги. Он спешно накидывает на плечи тяжёлый плащ. Хватает в ножны клинок с головешкой пса на рукояти. Чувствует колкий, продолжительный взгляд, скользящий по его спине и шее, скрытой меховым воротником. Сухие губы трогает какое-то подобие короткой, кривой улыбки. — Спи, — выходит почти ласково и миролюбиво. Так, словно он действительно надеется, что она его послушает. В ответ он слышит что-то тихое и едкое, разбивающееся о его спину и падающее прямо к его чёрным сапогам. Он не собирается переспрашивать и оборачиваться. Краем уха улавливает некоторое копошение в постели и мерное дыхание. Рамси выходит прочь, прикрыв тихо за собою дверь. Ему нужен стылый воздух, мятный чай и свежее яблоко. А Сансе немного спокойствия и сил. Хорошее утро — залог удачного дня. Так говорят ему служанки с застывшей, приторной улыбкой на треснутых губах. В этом они определённо правы. 2. К обеду он отправляет служанок с едой к Сансе. Ему не нужна костлявая жена, не способная стоять на собственных ногах, поэтому Рамси вынужден следить за её питанием. Нельзя допустить, чтобы жена лорда Севера сдохла собачьей смертью. Первое время — после их свадьбы — она отказывалась принимать пищу. Рамси списал это на Старковское стремление показать хладнокровный, независимый нрав. Это совершенно нормально. К этому нужно быть готовым, когда берёшь в жёны северную деву. Он был готов наблюдать за тем, как служанки возвращают каждый раз стылую непритронутую еду: сочную курицу в сладком меду, приготовленную огрубевшими, но знающими руками кухарок; маринованную утку с ароматными пряностями, тыквой и яблоками, которую с удовольствием терзали его голодные псы на холодном полу. Болтон был согласен уступить ей первые ходы в их игре. И пока Санса играла — он терпеливо ждал. Предвкушал, как он сомкнёт свои пальцы на её блядской шее и переломит с оглушающе-тихим хрустом к чёрту. Упивался бы её предсмертными хрипами и мольбой, что читалась бы в её глазах, — закончить поскорее. Если это единственное решение выйти из этой игры победителем, то Рамси совсем не против такого исхода. Но Санса создана Севером. В её крови — стылый ветер, а на кончиках пальцев вместо идеальных девичьих ногтей — волчьи когти, готовые сомкнуться в любую минуту на любой из шей в Винтерфелле. Скорее всего, в первую очередь они сомкнутся на его собственной глотке. Санса станет его силой и слабостью. Вот что он понял при первой их встрече. Именно она его вознесёт и уничтожит. Расшибёт его самомнение, как суровый ветер, ломающий изогнутые ветки деревьев. Разобьет вдребезги его усмешку и уверенность в кровавое крошево. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так сегодня. В этом Рамси абсолютно уверен. Но он всегда это может сделать первым. В комнату выплывает невысокая, аристократично-бледная, но худощавая девица. За ней с крикливым звуком закрывается дверь, и только сейчас Рамси замечает у неё в руках поднос с пустыми чашами, и если взгляд Болтона всё так же остр, как и его клинок, то он видит маленький клочок бумаги. Притаившийся от посторонних глаз прямо за опустошённым глиняным кувшином. Прищуривается, всматривается. Но девица спешно направляется на кухню. — Оставь здесь, — сухо звучит и быстро растворяется в воздухе. Не просьба. Приказ. Девице только в радость. Возиться с грязной посудой не самая благородная работа, когда лишний раз можно заняться более интересным делом. Поэтому поднос со звонким звуком оказывается на столе рядом с его пустой тарелкой, а прислуга торопливо откланивается и уходит прочь. Рамси тянется грубыми пальцами к бумаге. За его грудиной распаляется интерес, а взгляд впитывает аккуратный витиеватый почерк.

«Мой милорд, Вы забыли про яд и лимонные пирожные. Вы совершили две самые большие ошибки.                     Искренне Ваша жена, Санса Болтон».

Наивная Санса. Ведь я и есть твой яд. 3. У Рамси отвратительное настроение. День выдался дрянным и к чёрту негодным. Верховные лорды, что сперва поддерживали его всеми руками, сейчас решили сменить позицию. Их вера была напускна и фальшива. Он видел это и знал с самого начала. Очень хорошо знал, что при первой его ошибке они разбегутся, как шакалы в холодную зиму. Отколятся друг от друга, и каждый из них будет плести собственные интриги против него, потому что он не оправдал их ожиданий. Ошибка Рамси Болтона, по мнению лордов, была в том, что Рамси видит будущее Севера процветающим только в том случае, если Север свяжет свою жизнь со сторонними союзами. По мнению же самого Рамси, Север, сохраняя свою независимость, не сможет создать все блага для хорошей жизни проживающего здесь народа. Сильнее и крепче можно стать только при условии взаимовыгодных отношений, которые он хочет установить со знающими, опытными людьми, а не с упрямыми остолопами, которые собрались вокруг него. Эти кретины умеют только ловить служанок в углах своих замков, набивать животы до тяжёлых одышек и время от времени кричать сквозь пену у рта, что Север помнит. Это всё, на что они годны. Ни в политике, ни в стратегии они по-настоящему не заинтересованы. И когда сегодня днём он пытался ясно донести до их разума одну простую истину, что Север может погибнуть, если продолжать ничего не делать, то он получил несколько отрезвляющих оплеух от четырех лордов. Они сказали, что Болтонам не стоит рассчитывать на поддержку их домов. Может, это и к лучшему. Как только он наведёт порядок в своей черепной коробке, так сразу же займётся этими кретинами. А пока пускай наслаждаются короткой свободой. Ведь если клинок не справится, то обнажённые клыки обязательно. На этой мысли он останавливается около массивной, тяжёлой двери. Замирает. Предвкушает. Пусть день выдался и мерзким, но у него в запасе есть вся ночь, чтобы это исправить. Рамси знает, что Санса уже ждёт его. Он не уверен, но ему нравится думать, что Санса узнаёт своего мужа по шагам. Твёрдым и размеренным, словно не человек, а крупный, знающий пёс, готовый забрать то, что принадлежит ему. Умом, силой или безумием. Когда дверь легко открывается под напором его крепкого плеча, то он встречается с этими глазами. Беспокойными, воспаленными и колкими. Будто всё и одновременно ничего. Наверное, у него в точности такой же взгляд. Иначе как объяснить презрение и брезгливость, расцветающие ужасающе едкими, блядскими цветами на сердце? Ни к ней. К самому себе. Просто пусть она не смотрит так, иначе он окончательно свихнётся за эти долгие сутки. И она точно слышит его мысли. Отводит взгляд куда-то ему за спину. — Раздевайся, — бесцеремонно и без прелюдий. Ему нужно просто заполнить чем-то уродливую пустоту внутри. В глинтвейне спасения не нашлось. В охоте на удивление тоже. И единственное, что действительно могло избавить Рамси от липкого, отвратительного чувства, прибило взглядом к двери, как щенка. Пока Санса возится с лентами платья, Рамси скользит острием клинка по собственным пальцам. Совсем скоро это лезвие будет скользить по её атласной коже спины. Те же раны, что и она наносит ему, только обретающие физическую форму, а не эфемерную. Первый надрез неглубокий, но отчётливый. На границе под лопаткой. Приносящий тупую боль и первые алые капли, которые Рамси собирает языком. Санса, сидящая на его коленях, молчит, словно заледенелая статуя, но её кровь горячее солнца. Второй надрез вдоль лопатки. Начинается с середины заточки лезвия и заканчивается остриём. Глубже, чем в первый раз. Санса отводит голову к плечу. Её янтарные локоны, пахнущие мёдом и яблоками, скрывают наверняка болезненно-красные глаза. И первый всхлип растворяется в стылом воздухе комнаты. Третий оставляет рубиновую дорожку на границе шеи. Совсем крохотную, но заметную. И Рамси впитывает это в себя. Безумное, дикое, совсем размывающее грань между грёзами и реальностью. Его безобразная пустота постепенно заполняется этим. И кажется, что стаёт ещё более безобразнее, глубже. Но он и не против. Это лучше, чем ничего. Он даже готов поделиться этим с Сансой. Ведь его демоны — её демоны. И наоборот. — Скажи, что тебе оставить на память? Вопрос, повисающий хрипом в отрывистом тяжёлом дыхании. Если она не даст ответ, то он оставит что-нибудь на своё усмотрение. И пока Рамси гладит прохладными пальцами её кровоточащую спину, Санса сбивчиво дышит, а позже тихо, но уверенно роняет: — Сердце. 4. Когда в твоих руках сосредоточена власть над большим числом людей, то ты можешь ощутить себя на короткое мгновение самим богом. Возможно, тем самым, перед кем Санса разбивалась в крошево и возносила молитвы. Теперь же богом для Сансы является он. Если быть честным и откровенным перед самим собой, то Рамси определённо уверен, что он никогда не был любимцем богов. Монета упала не той стороной и, вместо золота, разбилась бордовой каплей о божью ладонь. Судьба решена. Так подумали боги, но они не учли, что в крови Рамси течёт чистейшая гниль, уничтожающая не только его самого, но и тех, на кого она попадает. И вот теперь он решает судьбы других людей. Тривиальная жизнь, завёрнутая в беспощадную, мрачную иронию. Возможно, что эти связанные и стоящие на коленях лорды-перебежчики думают точно так же. Их глаза по-прежнему горят живым огнём, но что теперь они могут сделать, если, по сути, лишились в одно мгновение ока всего? Люди Рамси доставили их вчера на закате в замок. Разъяренных, чересчур уверенных в своей правоте и действиях. Бестолковых. Поставили на кон всё, что у них было. В течение недели они разослали короткие письма тем лордам, которые остаются верны Болтонам, с предупреждениями, что те совершают большую ошибку, следуя за таким человеком. Неосторожность и невнимательность ведут лишь к риску быстро лишиться головы. Рамси это хорошо понял. И ему нужно донести это до остальных людей. Рядом с ним стоят шесть свирепых псов, сверкающих глазами и готовых безукоризненно выполнить всё, что скажет им хозяин. Перед псами распластаны бывшие лорды, сплёвывающие родовитую кровь прямо на промозглую зябкую землю. А все они окольцованы обеспокоенными людьми и плотным утренним туманом. Сегодня он устраивает показательную казнь не ради веселья и задора, а чтобы продемонстрировать результаты поспешных, но осознанных действий. В конце концов, это будет наглядным примером для всех, кто думает, что действительно способен играть на равных с человеком, который сам создаёт игру и продумывает три хода наперёд. — Вам не получится нас запугать. Всё, что мы сделали, — на благо наших семей и всего Севера, — голос одного из лордов звучит сипло, но решительно. Будто предсмертный вой проигравшего волка, но Рамси точно знает, что это не волки — шакалы. Совсем не стоящие ничего. Он ведёт сухим языком по обветренным губам. Хмурится, обводит сдержанным взглядом присутствующих. Натягивает поводки собак и делает короткий шаг вперёд, втаптывая в землю цветущие цветы мелиссы носком сапога. Стоит прикрыть веки — и под ними возникают совершенно другие образы. Кровавые, хлёсткие, липкие. Пахнущие металлом и грязью, пропитанные звуками раскола костей и истошными мольбами. Рамси прочищает горло и пробует размеренно начать речь. — Эти люди, — короткий взмах рукой в сторону бывших лордов, — предали доверие представителей семьи Болтонов. Я сдержался, когда они выразили несогласие поддержать намерения на улучшение жизни Севера, но когда эти перебежчики решили действовать согласно своим собственным целям — это измена, которая искупится лишь кровью. Тишина рассеивается. Толпа разрывается ликованиями и крепкой бранью. Главное, подобрать нужные слова, и все забудут, что твои руки тоже по локоть в крови. — Я стараюсь быть милостивым, справедливым лордом Винтерфелла и Хранителем Севера, но так будет со всеми, кто замыслит поступить так же. Фас. И прежде смирно стоявшие псы рванули вперёд, обнажая клыки. Они не голодны, но кто откажется испробовать голубой крови, что течёт по артериям этих уродов? Теперь их песенка спета. Жребий брошен. И псы, с чавкающим звуком, отрывают лоскут за лоскутом от их лиц. Кровавое месиво под буйные возгласы толпы и лязг острых клыков. Рамси кривит губы. В воздухе стоит невыносимая вонь. Хуже, чем в конюшне. Он заворачивается получше в плащ. Туман постепенно тает, превращаясь в призрачную, лёгкую дымку, но на улице по-прежнему сыро и зябко. Если божье правосудие в смирении и любви, то правосудие Рамси заключается в свирепости. Не так трудно быть богом. Гораздо труднее быть человеком. К счастью, Рамси не относится ни к одной из этих категорий. 5. — Что будет теперь с жёнами и детьми погибших лордов? — прохладно и отрезвляюще. Только так она разговаривает с ним. Рамси никогда не слышал в её голосе теплоты. Лишь сдержанность и некая надменность. Это иногда выводит похлеще, чем неудавшаяся охота на дикого лесного зверя. — Смерть, — коротко. Всё для того, чтобы поставить точку на этом ещё не начавшемся диалоге. Всё для того, чтобы она не останавливалась и продолжала скользить своими тёплыми ладонями по его напряжённым плечам. Сейчас, когда весь этот прогнивший день позади, он просто хочет задержать на несколько секунд это мгновение. Такое редкое и неуловимое, полное того, чего ему постоянно недостаёт в жизни — спокойствия. И Санса вносит своим присутствием этот недостающий элемент. Рамси находит это забавным, ведь всё, что он принёс в её жизнь, — это хаос и боль. Возвёл вокруг неё тьму, разрушил все светлые иллюзии, о которых ей верещала вся семья в детстве. Он уничтожил золотую девочку и вбил нож в её ладонь, чтобы она не смогла убить его тёмной ночью. У этой сказки определённо будет плохой финал. — Нельзя допустить этого, Рамси, — будто ей действительно не всё равно на выродков этих шакалов. Но глядя на то, как пламя гипнотически извивается в камине, и ощущая, как подушечки пальцев невесомо касаются шейных позвонков, он готов её выслушать. Хотя бы оттого, что Санса и так мало с ним о чём-либо разговаривает. — Объяснись. Санса молчит, но не перестаёт лёгкими, скользящими движениями массировать его обнажённые плечи. Рамси не видит её лица, но чувствует этот запах медовых яблок. Так обманчиво близко. Он смеет додумать её размышляющий, сдержанный взгляд. Матово-бледные губы, плотно сжатые в ровную линию. Рамси не удивится, если в её руке сейчас окажется клинок. Вполне вероятно, что она действительно его имеет. Это пустая догадка, не подтверждённая ничем, но Рамси на всякий случай всегда держит свой клинок под периной. Такая уж игра, в которой каждый шаг — это кровавый след на глотке упавшего. — Если ты их убьёшь, то ты убьешь доверие и признание тех лордов, которые остаются до сих пор с тобой. Это невыгодно. Последуют ли за тобой те, кто увидят, как ты убиваешь невинных, когда сам говоришь о милости? — её слова пропитаны уверенностью и надёжностью. Так, будто она всегда была рядом с ним, окружая его необходимыми знаниями и поддержкой. Это далеко не так. Рамси сделал всё возможное, чтобы этого никогда не случилось. — И что ты предложишь? — Оставь их наследниками титулов и земель. Это даст возможность показать, что ты заинтересован не только в кровопролитии, но и в улучшении положения Севера. В словах Сансы есть благоразумие. Она скажет то, что не скажет ему в глаза никто. Раньше это мог произнести только отец — правду. В чистом виде, в каком только она существует. Они могли говорить её без боязни и красивой шелухи. Преподносить её как необходимую данность; избитую, неприятную, обнаженную до самых костей. И Рамси готов согласиться с Сансой. Пусть думает, что он купился на её честность. Пусть играет так, как ей хочется, ведь в их игре нет рамок. Только потом пускай не заходится в болезненных стонах, если остриё вонзится во вторую ладонь. — Хорошо. Теперь иди ко мне. Он кладёт свои ладони поверх её. Переплетает пальцы, оставляет короткие поцелуи на хрупком запястье, где неделю назад вырезал красным по белому сердце. Тянет к себе и усаживает на колени. Санса томно дышит и ласково шепчет что-то о том, как благодарна ему за это, а в глазах — чёртово море разъедающей пустоты.  Точь-в-точь как и у него за рёбрами.