***
Вечер 13 нисана, Гефсиманский сад. Иуда: я хочу сообщить вам, господа, пренеприятное известие! (открывает денежный ящик и демонстрирует его собратьям. Ящик вызывающе пуст, только на дне в самом углу сиротливо примостились несколько монет) Песах на носу, а состояние дел — сами видите. Притом впереди лето — пустой сезон. Если сейчас и на Шавуот не подсуетимся, до Праздника Кущей жить будет не на что. Надо как-то зашибить деньгу впрок. Компания апостолов дружно переводит взгляды на своего предводителя. Иуда, безжалостно разбивая их чаяния: в этом году надеяться не на что. Фокус с распятием уже не провернешь, потому что за три года это шоу посмотрели даже жители самых дальних деревень. Больше сборов не будет. Фома: быть того не может! У нас же толпы фанатов! Иуда: они жаждут других чудес. Иисус: можно распять кого-то другого. Вот Фому, например. Фома: но я-то не воскресну через три дня, Господи! Иисус: не расстраивайся, верующий в Меня, если и умрет, оживет. На лице Фомы проступает выражение величайшего скептицизма. Иисус: ты что, Мне не веришь? Фома: когда сам своими глазами увижу, тогда поверю. Иисус: тьфу на вас, маловеры! Блаженны не видевшие, но уверовавшие. (переключаясь на сидящего рядом Петра) Петр, вот ты Меня любишь? Петр: Ты же знаешь, Господи. Еще как люблю! Иисус: тогда вот тебе случай это доказать. Я тебя потом воскрешу. Петр: спасибо, Господи, но не утруждайся, я так обойдусь. Иисус, прочувствованно: ты готов умереть ради общего дела насовсем? Петр: нет, Господи, я вообще не готов умирать. Иисус: ты что, тоже Моему слову не веришь? Петр: нннуууу… верю. Но проверять не хочу. Наверное, уверовавшие и не проверяющие еще блаженнее. И вообще, Твой любимый ученик Иоанн, вот он пусть на крест и лезет. Иисус, удивленно: с чего ты взял насчет любимого ученика?! Петр: с его слов. Он всем это говорит. Иисус с любопытством глядит на Иоанна. Иоанн: а что, разве не так, Господи? Иисус: тогда как насчет распять тебя? Иоанн: спасибо, Господи, но не считаю себя достойным занять Твое место. Вот по правую руку — другое дело. Или по левую. Иисус: ты предлагаешь распяться вместе? Иоанн, торопливо: что Ты, Господи, я совсем о другом! Я вообще. В царствии Твоем, скажем. А распинаться — писано ведь «не искушай Господа Бога твоего». Ну, я и не буду. Иаков Старший, поддерживая: и смерть на кресте, говорят, не самая приятная. Иисус: Я же терпел. И вам велю. Петр: но Ты-то Бог. Сколько захочешь, столько и терпишь. А нам, человекам, выбирать не приходится. Иаков Младший: и вообще, почему один должен за всех мучиться?! Иисус: а Я почему один за всех должен? Петр: Господи, ну даже если Ты не знаешь, откуда же нам знать?! Иоанн: миссия у Тебя вроде бы, Господи. Иисус, оглядев апостолов: Я так понимаю, что добровольцев нет? Андрей: можешь ли быть в чем неправ, Господи? Иуда, задумавшись: может, со стороны кого привлечь? Фома: какой же дурак согласится?! Иуда: так Учитель его потом воскресит. Иисус: еще не хватало чудо Мое на кого попало тратить! Воскрешение — только для верующих в Меня. Матфей: и если даже воскреснет, то останется при своих. И в чем для него гешефт? Этого постороннего мало уговорить, ему еще и приплатить надо будет. А у нас денег нет и вообще жалко. Филипп: можно потом заплатить, с выручки. Матфей: такого дурака в Иудее точно не найдешь. Варфоломей: да, тут без пол-литра точно ничего не придумаешь. Петр: ну хоть с этим проблем нет. Вся компания опять с надеждой смотрит на предводителя. Иисус кивает. Иаков Старший и Иоанн хватают ведра и приносят из колодца воды. Иисус: выйдите. Не мешайте сосредоточиться. Из уважения к чуду апостолы удаляются. Неожиданно в комнате появляется ангел. Ангел: Сын Божий, Тебе послание от Отца небесного! Иисус: о, как я рад получить весточку от родителя! Где ж письмо? Ангел: послание устное. Иисус: почему же он мне сам его не передал? Ангел: потому что есть кое-что помимо послания. В руках ангела возникает чаша. Ангел: это тебе. Пей. Иисус: что это? Ангел: пей. Иисус: вот заладил. Хотя что с тебя взять, с почтальона. (чуть отхлебнув и поморщившись) Бррр! Что за гадость?! Мне точно надо это пить? Ангел кивает. Иисус, вглядываясь в жидкость: там еще какая-то гадость на дне. Ангел: это тоже тебе. Иисус набирает в грудь побольше воздуха и в несколько глотков осушает чашу. Передергивается еще раз. Иисус: какая же дрянь! Итак, я выпил, я весь внимание. Ангел: Господь Бог сообщает Тебе, о Сын Божий, что нашел недопитую тобой еще в детстве микстуру от кашля, а заодно о том, что истек срок пребывания Твоего на земле. Изволь возвращаться обратно. Иисус, с досадой: елки-палки! Так все было хорошо! Ничего не ответив, ангел исчезает. Донельзя опечаленный Иисус сидит с пустой чашей в руках. Входят апостолы. Фома, видя расстроенное лицо Иисуса, с сочувствием: Господи, не получилось? Иоанн, заглянув в ведра: тьфу тебе, неверующий! Все в лучшем виде! Иисус, вздохнув: приходил ангел… Фаддей: а мы никого не видели. Иаков Младший толкает его в бок. Иисус, продолжая вздыхать: время Мое настало. Андрей: уже?! Иисус: вы же знали, что когда-нибудь это произойдет. Петр: но все равно это так неожиданно… Ты сам учил, что никто не знает ни дня, ни часа… Иоанн: когда Тебе отправляться, Учитель? Иисус: сразу после праздника. Симон: а отвертеться никак? Иисус: никак. С Отцом Моим небесным не очень-то поспоришь. Апостолы тоже погружаются в глубокую печаль. Оба Иакова принимаются разливать. Первую чарку все пьют молча и не чокаясь, со скорбными лицами, и несколько минут думают печальные мысли. После второй начинают потихоньку переговариваться, сначала полушепотом и короткими фразами, потом громче, и вот после третьей за столом уже общая беседа, а кто-то даже осмеливается шутить, пока еще мрачно. Увидев дно первого ведра, компания приходит к выводу, что жизнь, пожалуй, не так плоха, как кажется. Иисус пророчит всем присутствующим царствие Свое. Ему верят как никогда. Грядущее расставание уже не очень огорчает. Что такое несколько десятилетий в сравнении с вечностью?! На середине второго ведра они уже осмеливаются затронуть насущное. Матфей: на что дальше-то жить будем? Варфоломей: эх, придумать бы что-то такое, чтобы надолго хватило… Иуда, глядя на Иисуса глазами человека, открывшего закон всемирного тяготения: эврика! Иисус, морщась: без этих богопротивных штучек. Иуда: прости, Господи! Но я и вправду нашел! Распинаем, как всегда, Тебя. Да, кассы не будет. Но мы сыграем в тотализатор. Поставим на то, что Ты не воскреснешь. Ставки будут, я думаю, один к пятистам или даже больше. И когда Ты таки не воскреснешь, оберем пол-Иерусалима. Такой куш сорвем! Иоанн, восхищенно: Иуда, ты гений! Иисус: только действуйте осторожно. Петр: это само собой. Поставим так, что никто ничего не заподозрит. Иуда, внезапно помрачнев: только вот… Еще на одно распятие я Синедрион не уговорю. Иисус: ну это ты уж постарайся. Иуда тяжко вздыхает. Иисус: если где-то нужно подмазать, карт-бланш тебе на все деньги. Иуда, с сарказмом: да уж, есть на что разгуляться. Иисус: да, и вот еще что. Как честный богочеловек, должен предупредить — про тебя будут говорить и писать разные нехорошие вещи. Предатель, мерзавец, иуда и деньги из общей кассы воровал. Иуда, озабоченно: что, все так плохо? (Иисус кивает) А когда начнут? Иисус: лет через пятьдесят, не раньше. Иуда, просветлев: а, это ерунда. Когда я умру, пусть они меня даже бьют. Но все же деньги из общей кассы я не ворую. Иисус: Я знаю. Увидев дно второго ведра и примирившись с действительностью, все ложатся спать.***
Раннее утро 14 нисана. Помещение для заседаний Синедриона. На поставленных полукругом седалищах сидят первосвященник Каиафа, его тесть Анна, фарисеи и книжники. Вид у всех скучающий. То один, то другой украдкой зевает, деликатно прикрыв рот ладонью — сегодня все поднялись очень рано. Они явились на обязательное утреннее собрание, хотя делать им тут совершенно нечего: перед праздником все заняты приготовлениями, отложив прошения и жалобы на будние дни — все равно ранее они рассматриваться не будут. Один из фарисеев: не пора ли нам отправиться в Храм? Другой фарисей: нет, рано. Еще не менее часа тут находиться… О, а вон еще и тащится кто-то! (из-за двери доносится торопливое шлепанье подошв по каменному полу) Кому это там неймется и что такое срочное случилось? Один из книжников: опять какой-нибудь благочестивой перечнице приспичило узнать, кошерен ли кот, который поймал и съел мышь, а потом тут же украл со стола сметану. Другой книжник: кстати, а он кошерен? Каиафа: нет, но держать его в доме для ловли мышей дозволяется. Тяжелая дверь подается, уступая чьему-то решительному напору, и на пороге предстает Иуда. Анна, всплескивая руками: ну, конечно! Остолоп Иуда! Кого еще может принести сегодня с утра? Иуда, строго: сколько раз говорить — не остолоп, а апостол! И праздник там или не праздник, но если я вижу вопиющее нарушение законов, то моя обязанность — поставить ребром, а ваша — принять меры и вынести приговор. Один из книжников: опять?! Тебе еще не надоело?! Один из фарисеев: Иуда, эту хохму мы уже знаем. Сколько можно откалывать одни и те же коленца?! Иуда, не смущаясь: еще разок для ровного счета, а? Третий раз за все платит. Каиафа: так за что распинать? Иуда: а за что два предыдущих раза распинали? Каиафа: за нарушение оборота алкогольной продукции и контрафакт и за браконьерский лов рыбы и неуплату налогов. Иуда: ну и распните за это еще раз. Каиафа: а он что, опять взялся за старое? Анна: учти, нам понадобятся свидетели. Иуда, удрученно: нет. Один из фарисеев: ты хочешь, чтобы мы сделали это просто так? Другой фарисей: да над нами вся Иудея смеяться будет! Еще один фарисей: и даже в Галилее хохотать начнут. Еще один книжник: и в Самарии пальцем показывать. Ну что это такое?! Два раза уже распинали — а он все воскресает. Сколько можно?! Каиафа: так что убирайся отсюда, чтобы мы больше тебя не видели. Иуда, становясь в позу оскорбленной невинности: что значит убирайся? Или я не гражданин и не имею права подать жалобу?! Анна, унимая его: имеешь, имеешь. (в сторону) Третий год нас имеешь своими доносами! (вслух) Излагай, с чем пожаловал. Иуда: дело простое. Имею сведения, что некий Иисус из Назарета весьма опасен… Каиафа: и что весьма опасного он натворил? Иуда: ну… говорил, что может разрушить Храм и в три дня создать его снова. Каиафа: ну и что? Нет закона, который бы запрещал это говорить. Анна: когда разрушит, тогда и приходи. Иуда, еще подумав: а он проповедовал о Сыне Человеческом, на облаках небесных грядущем. На богохульство не потянет разве? Каиафа: а в чем тут богохульство?! Анна, пожимая плечами: почему бы человеку не посидеть на облаках небесных, если ему этого хочется? Закон не запрещает. Иуда: нарушал шаббат. Каиафа: а конкретнее? Иуда, покопавшись в памяти: жал в шаббат. Колосья в поле срывал, в руках растирал. Анна: свидетели есть? Ну, кроме вашей шайки. Иуда: есть. Проходили там мимо какие-то фарисеи… Анна, перебивая: не ври так нагло. Откуда в поле в шаббат могли взяться фарисеи? Иуда: лечил в шаббат! Уж это все видели. Каиафа: откуда ты взялся такой невежественный?! Кто запрещает в шаббат лечить?! Иуда: въехал в Иерусалим на краденом осле. Анна: за какого-то паршивого осла — и распинать?! По-твоему, мы звери?! Иуда: так что же, значит, не за что? Анна: о чем мы тебе и толкуем уже битый час. Иуда: вы же мудрецы, ну найдите повод! Каиафа: да зачем нам это надо?! Нам что, казнить, что ли, некого? Анна: разбойников вон распинать не перераспинать. Иуда, заходя с последнего козыря: называл себя царем иудейским! Каиафа, пожимая плечами: нам-то что? Об этом пусть у Понтия Пилата голова болит. Анна: кстати о Пилате. Мы не имеем права выносить смертные приговоры. Ты зря тратишь наше время. Будет приказ от префекта — будем решать вопрос. А не будет… Иуда: а сразу нельзя было сказать? Не дослушав первосвященника и книжников, Иуда убегает.***
Ближе к полудню 14 нисана. Приемная Понтия Пилата — не слишком большая, неуютная, плохо освещенная комната. Вдоль стен стоят жесткие деревянные скамьи, на них чинно сидят просители. Они негромко переговариваются, и от этого в приемной стоит ровный монотонный гомон — впрочем, весьма приглушенный. Кабинет Понтия Пилата просторен и светел. На огромном столе царит идеальный порядок: свитки сложены ровными рядочками, медная чернильница сияет, бронзовый светильник начищен до золотого сверкания. Тяжелое кресло темного дуба отодвинуто от стола и пусто. Сам хозяин кабинета, чисто выбритый и коротко стриженый, осматривает многочисленные горшочки с кактусами, теснящиеся на подоконниках. Собирательство кактусов — его единственная страсть, которой он отдается всей душой. Он ощущает некоторое с ними родство. Только отделавшись от посетителя, следующего Пилат не приглашает. Он собирается закончить ревизию своих сокровищ и отправиться домой — супруга просила прийти на обед пораньше, ибо кухарка не рассчитала время с новым блюдом. Внезапно равномерный гул за дверью перекрывается взрывом особенно громкого гвалта, традиционно сопровождающего нарушение очереди. Чей-то мужской голос: да я только спросить! Визгливый старушечий голос: да все вы только спросить! В кабинет протискивается встрепанный Иуда и спешно захлопывает за собой дверь. Пилат смотрит на него с неприязнью. Впрочем, так он смотрит на всех. За дверью продолжается возмущение. Пилат: спрашивай быстро. Через две минуты обеденный перерыв. Иуда, еще в запале после борьбы с очередью: написано же, что с часу! Пилат берет кусок папируса, выводит: «обеденный перерыв переносится на 11.00». Открывает дверь, прилепляет на дощечку с надписью «Часы приема», после чего возвращается в кабинет. За дверью очередной взрыв негодования, слышны возгласы «понаехали тут», «варваров на вас нет» и «куда же Яхве смотрит?!», после чего негодование обращается на рекшего сие, ибо нефиг поминать имя божие всуе. Пилат, мстительно: осталась минута. Иуда, с места в карьер: ты знаешь, что Синедрион на тебя в Рим донос кропает? Пилат: тоже мне новость. Что на этот раз? Иуда: очередное оскорбление чувств верующих. Пилат: старо. Иуда: растрата храмовых денег на строительство акведука. Пилат: давно пора было ваших мракобесов растрясти. (ехидно) «Эти деньги дар богу»… Зачем богу деньги?! Иуда: не поверишь, но бывают нужны. Правда. Пилат: это все? Иуда, бросив взгляд по сторонам: нет. В качестве компенсации они требуют конфисковать твои кактусы в пользу Храма, чтобы скормить их мышам! Пилат: чтооо?! (немного успокоившись) Нет, это ерунда. Мыши не едят кактусы. Иуда: ты не знаешь наших мышей. Наши мыши вроде нас — будут плакать, колоться, но кактусы грызть не перестанут ни за что. Пилат, вставая: да за такое я завтра не то что аквилу велю в Храм внести, я весь ваш Храм лично фресками распишу! Иуда: греки уже пробовали. Пилат: и что? Иуда: греки ушли, мы остались. Пилат: да вы и конец света переживете! Вы и тараканы. Иуда, задумчиво: ты антисемит? Пилат: а кто нет? Молились бы Юпитеру, праздновали бы рождество императора… Иуда: у нас свой путь. Иноверцам не понять. Пилат: ты зачем вообще сюда притащился? Поговорить о национальных особенностях? Иуда: предупредить. Пилат, подозрительно: откуда такие верноподданнические настроения? Иуда: никакого верноподданства. Рим терпеть не могу, римлян ненавижу. Я только ради кактусов, их я обожаю. Пилат украдкой бросает любящий взгляд на свою коллекцию. Пилат, чуть менее подозрительно: а не ради денег? Иуда: нисколько! У римского префекта ломаного асса не возьму, даже если бы ты мне его предложил. Пилат, еще чуть менее подозрительно: может, ты надеешься, что в награду я дам тебе какой-нибудь кактус? Иуда, сделав глубокий томный вздох: о таком я даже не мечтаю. Я знаю, сколько они стоят. Пилат, почти совсем без подозрений: это ты правильно делаешь. Но все же я как-то должен тебя поощрить. Иуда, изобразив небольшие раздумья: а сделай мелкую пакость Синедриону? Я эти фарисейские рожи тоже терпеть не могу. Пилат: почему мелкую? Иуда: мне и мелкой хватит. Пилат: и чего ты хочешь? Иуда: да есть тут один бродячий фокусник-проповедник, нехорошими словами ругается, торговцев позавчера на Храмовой горе разогнал, царем себя провозгласил — а Синедрион на него даже жалоб принимать не желает, как будто он им родной. Даже подозрительно. Так чтоб его с разбойниками распять — можно? Пилат: проще пареной репы. (берет еще один лист папируса, макает перо в чернильницу) Как зовут распинаемого? Иуда: Иисус из Назарета. Пилат, отбросив перо: я же на него уже два раза подписывал! Иуда, не моргнув глазом: то были однофамильцы. Иисус — очень популярное имя. Пилат, с неутихающим недоверием: и все из Назарета? Иуда: а что такого? Пилат, как будто что-то вспомнив: постой! Назарет — это ведь в Галилее? Иуда: да. Пилат: ну тогда, согласно новому распоряжению, приговор сначала должен вынести тетрарх. Иуда, поспешно: а без него никак? Пилат: нет уж. Будете потом кляузы строчить о моей кровожадности и беззаконии. Без приговора тетрарха ничего подписывать не буду. Принесешь приговор — приму без очереди. Иуда, сообразив, что по случаю Песаха тетрарх сейчас здесь же, в Иерусалиме: понял! Иуда выскакивает из кабинета и, сопровождаемый проклятьями, несется сквозь строй посетителей, ловко перепрыгивая подставленные на его пути ноги и трости. Пилат, выходя следом, срывает папирус, оставляя прежние «Часы приема». Теперь обед по-прежнему начинается с часу. Собравшаяся было к полудню очередь снова разражается воплями возмущения.***
После полудня 14 нисана. На крыльце особняка, занимаемого Иродом Антипой, застыли четверо стражников с каменными лицами. Иуда напускает на себя чрезвычайно озабоченный вид и уверенно поднимается по ступеням. Иуда, важно: послание от префекта, тетрарху, в собственные руки, срочно! Стражники смотрят с некоторым сомнением — посланец больше похож на оборванца и проходимца, но Иуда молча тычет свитком ближнему в физиономию, и тот нехотя пропускает. Пользуясь этим нехитрым приемом и дальше, Иуда оказывается наконец перед лицом тетрарха Галилеи Ирода Антипы. Ирод: это ты посланец Пилата? Давай же письмо! Иуда, выпаливая сходу: ты прошение в Рим посылал, чтобы тебя царем утвердили? Ирод, отвечая от неожиданности: посылал. Иуда: утвердили? Ирод: нет, как видишь, коль скоро я все еще тетрарх! (спохватывается) А что, собственно… Иуда, перебивая: вот! Служишь верой и правдой, себя не жалея, такая ответственность на плечах — а по сей день тетрарх. А тут какой-то проходимец сам себя назвал царем иудейским — и находятся такие, которые верят. А Синедрион и вовсе говорит, что ему плевать. И все потакают самозванцу. Ирод: это кто такой? Иуда: да есть тут один… Из Назарета… Ирод: из этой дыры?! Хоть бы столичный субъект был, а то провинциальный выскочка. Иуда, деловито: ну, так что делать будем? Пилат говорит, что если ты решишь его распять, он утвердит. Ирод: да за такое самоуправство я бы его своими руками… (хлопает в ладоши. Появляется слуга) Письменные принадлежности! Немедленно! (Иуде) Присядь пока, отдохни. Я вижу, ты быстро бежал. Иуда, не заставляя себя упрашивать, с комфортом располагаясь в кресле: торопился выполнить поручение префекта. Ирод: похвальное рвение! Входит слуга с подносом, ставит на стол. На подносе чернильница, связка перьев, коробочка с песком, перочинный нож, воск для печати и еще какие-то мелочи. Ирод берет у Иуды свиток, окунает перо в чернила, размашисто пишет: «…Самозванца по имени…» Иуда, подсказывая: Иисус из Назарета… Ирод: «Иисус из Наза…» Как, опять Иисус из Назарета? Я вроде бы уже… Иуда, без запинки: это другой. Прошу прощения, оговорился. Иисус Назорей. Весь день бегаю, уже язык заплетается. Ирод кивает и дописывает требование распять Иисуса Назорея, именующего себя царем иудейским. Потом капает на папирус расплавленным воском и прикладывает печать. Чрезвычайно довольный Иуда сворачивает свиток и, почтительно раскланявшись, удаляется. Ирод некоторое время смотрит ему вслед, морщит лоб, как будто что-то припоминая… Ирод, кричит вдогонку: эй, как тебя! А письмо префекта-то где?!***
До вечера остается совсем немного. В Синедрионе уже никого нет, что неудивительно, и Иуда мчится к дому первосвященника, поглядывая на небо и бормоча сквозь зубы: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна над долиной Аиалонской». Стучится в ворота. Привратник, не открывая, из-за ворот: проваливай! Все заняты приготовлениями! Иуда: зови первосвященника! Пришел пророк Элиягу! Привратник: ой, что делается, что делается?! Слышен топот убегающих ног. Чуть погодя слышен приближающийся топот уже двух их комплектов. Каиафа: где, где пророк Элиягу? (видит Иуду, хватается за сердце) Собачья ты голова! Можно ли так шутить?! Иуда: а что было делать, если тебя нет на работе? Каиафа: ты что, не знаешь? Тот, кто работает в канун Песаха, в жизни не увидит благословения! Иуда: а тот, кто в упор не замечает приказы Рима, рискует увидеть гораздо более серьезные неприятности. Всевышний простит, Рим — никогда. Иуда сует под нос Каиафе приказ о распятии, завизированный Иродом Антипой и по всей форме подписанный Понтием Пилатом. Каиафа недоверчиво разглядывает росчерки и порывается попробовать печати на зуб. Каиафа, в невероятном удивлении: когда ты все это успел?! Иуда небрежно пожимает плечами, мол, было бы из-за чего разговоры разговаривать. Каиафа: такого даже ни один мамзер бы не сумел! Иуда: я не мамзер, поэтому сумел. Каиафа, читая текст приказа: так… так… угу… «и Иисуса Назорея»… почему назорея?! Из Назарета! Иуда: римлянам один фиг, что так, что этак. Не видят разницы, язычники. Каиафа, читая дальше: «царя иудейского»… А это что за ерунда? Должно быть написано «называющего себя царем иудейским». Иуда: как написал, так и написал. Риму виднее, кого у нас царем назначать. Каиафа, видя, что деваться некуда: ну что такое?! Опять у всех Песах, один я должен крутиться! Иуда, без всякого сочувствия: такая работа. Каиафа: ну хорошо, хорошо, будет вам распятие, пошлю сейчас кого-нибудь. Где вас искать? Иуда: да недалеко, в Гефсиманском саду. На выходе Иуда вдруг сталкивается с Анной. Анна, поманив Иуду пальцем, тихонько: только между нами, признайся честно, в чем гешефт? Чую, что какой-то должен быть. Иуда, быстро и так же тихонько: пятьдесят шекелей. Анна, не менее быстро: тридцать. Иуда: деньги вперед. Наличными. С недовольной миной Анна развязывает кошель и отсчитывает нужную сумму. Иуда следит за подсчетом, не спуская глаз, потом пересыпает серебро в свой ящик-кассу. Иуда, оглянувшись по сторонам, совсем тихо: о гешефте говорить пока еще рано. Анна: о гешефте говорить никогда не рано. Иуда: и никогда не поздно. Иуда уходит.***
Вечер 14 нисана, Гефсиманский сад. Иуда, входя, с тяжким вздохом: устал, как собака, и голодный тоже, как собака. Что-нибудь осталось? (шарит взглядом по столу, но видит только пустые блюда, крошки и не до конца обглоданные кости) Нет, все без меня сожрали! Матфей: а кто тебе виноват? Ты сам себе злобный голем. У тебя касса с собой, купил бы в городе хоть пирожок перекусить. Иуда, с сарказмом: купил, ага! Пирожок! Вы тут совсем от жизни оторвались. Песах начался, все закрыто! А все пирожки еще днем римлянам продали. Купил бы… Еще скажи во дворе у Каиафы костер из свитков развести и карбонад на нем печь. Симон: а что, неплохая идея. Иоанн, Иуде: будешь? (протягивает ополовиненную лепешку) Я не кусал, я отламывал. Иуда, махнув рукой: свяжешься с вами — научишься есть всякую дрянь. Давай! Кусками лепешки Иуда начинает сгребать с какого-то блюда остатки соуса. Иуда, морщась: кислятина! Кто додумался столько уксуса сюда бухнуть? Варфоломей: не нравится — не ешь. Иуда, утирая губы: ладно, фиг с вами. Не до вас сейчас. Где Учитель? Иаков Старший: прогуляться вышел. Иуда выходит в сад. Иисус бродит под древними оливами и любуется звездами в просветах между ветвями. Иуда, подходя: везде побывал, со всеми договорился. Суд, бичевание, распятие — все будет в лучшем виде и по высшему разряду! Уже афиши висят: «Завтра будут распяты Варрава, Маррава и гвоздь программы — Иисус из Назарета!» Иисус: в бюджет удалось уложиться? Иуда, несколько самодовольно: ха! Да я сам тридцатник срубил! Иисус, с восхищением: ну ты жучара! Даже Я бы так не смог. Иуда, смущенно: ну… Ты просто не пробовал, Господи… Иисус: на когда договорились? Иуда, оглядываясь: да вон, идут уже. Между деревьев мелькают огоньки факелов, доносятся чьи-то голоса. Иуда, с легкой печалью: ну что, будем прощаться? Иисус: да ладно тебе! Свидимся еще. Подходят воины и служители. Иуда, Иисусу, троекратно лобызая щеки: ну, с богом! Занавес.