Не через меня

- Месье, вас желает видеть господин Жильнорман, - доложила Туссен, найдя хозяина в саду за работой. - Ругаться приехал, - предположил Жавер, убиравший стойло Жимона. – Не хочешь сказаться отсутствующим? - Это грубо, - поморщился Вальжан. – Надеюсь, с мальчиком все хорошо, он ведь такой нервный… - Я помешаю? – спросил Жавер. На его физиономии читалась готовность в случае чего отнести гостя в охапке обратно в карету. - Только если месье Жильнорман будет настаивать на приватной беседе. Месье Жильнорман не настаивал. - Месье, я приехал не по просьбе моего внука. Мариус не знает, что я здесь. - Он очень расстроен? – озабоченно спросил хозяин дома. - Безусловно, это удар для него, но не настолько сокрушительный, как можно было ожидать. Видимо, между ним и мадмуазель Эфрази что-то произошло, но мой внук отказывается говорить об этом. - Как и моя дочь, - кивнул Вальжан. - Я велел слугам следить за Мариусом на случай… ну, на всякий случай, - продолжал месье Жильнорман. – Баск, мой лакей, доложил, что он пишет что-то, запершись, и принес мне черновики из корзины для бумаг. Вообразите, это нравоучительный трактат! О женском коварстве!.. Господи, боюсь, он безнадежен! Вошла Туссен с подносом. Гость, явно чувствовавший себя неловко, охотно согласился выпить кофе. - Мариус рассказывал мне, что ребенком мадмуазель Эфрази пережила плохие времена, - обтекаемо выразился старик, пригубив ароматный напиток. - И все же вы сумели воспитать ее любезной и жизнерадостной девушкой. - Это было непросто, - вздохнул Вальжан. – Козетта была совершенно забитой, я боялся, что она не сможет никому доверять. Знаете, как больно видеть, когда ребенок отшатывается от самого безобидного жеста. - Как же вам удалось успокоить ее? - Нет никакого секретного способа. Только терпение. Быть терпеливым, повторять снова и снова слова и действия, убеждающие ее в том, что она в безопасности со мной, - это все, что я смог придумать тогда. По счастью, это сработало. - Я бы хотел видеть мадмуазель, - сказал Жильнорман, допив свой кофе. Вальжан нахмурился. - Сударь, возможно, поступок моей дочери кажется вам легкомысленным. Но вы должны понять меня – при всем уважении, я не потерплю ничего против Козетты. - Я и не думал упрекать ее, - поспешно заверил его гость. – На два слова, в вашем присутствии. - Хорошо, я позову ее, - Вальжан, верный своему обыкновению не беспокоить служанку без необходимости, встал и вышел из гостиной. Жавер и Жильнорман остались вдвоем. - Месье Фошлеван не желает этого брака, - заметил старик. – Я не в претензии, поскольку и сам его не хочу. Я предпочитаю старые состояния, происхождение которых не вызывает вопросов. И потом, что такое мой внук? Что он за муж, что за глава семьи? Он годится разве что в любовники, но слишком бестолков даже для этого. Мариус для меня все, но я стар, и мне страшно умереть и оставить его наедине с его глупостью. - Я не знаю, что сказать. Живите вечно, - пожал плечами Жавер, и тут в его ушах внятно прозвучал укоризненный голос Вальжана: «Это грубо!» - Найдите ему умную жену, - подумав, посоветовал он. – Такую, у которой не забалуешь. Не дитя. Двое младенцев друг дружку не унянчат. Вошли Вальжан с непроницаемым лицом и Козетта. Девушка выглядела смущенной и упрямой и явно готовилась к неприятному разговору. Грузный старик поднялся, тяжело опираясь на трость. Хозяин дома не сводил с него взгляда, в котором читалось грозное предупреждение - Жавер, хорошо знакомый с этим взглядом, невольно поежился, вспомнив их стычку в монрейльской больнице. Он отдавал себе отчет в том, что с той роковой встречи на баррикаде он предан Жану Вальжану всей душой, но сейчас впервые осознал, что девушка тоже стала ему дорога. Намерение вежливо (или как получится) проводить гостя до кареты крепло с каждой минутой. Козетта подошла к несостоявшемуся свекру и сделала книксен – с идеально прямой спиной и вздернутым подбородком. На ее лице застыла абстрактная светская улыбка – уголки сомкнутых губ чуть приподняты, - но в ясных глазах впервые не было теплоты, взгляд оставался настороженным. - Мадмуазель Эфрази, я не стану уговаривать вас пересмотреть свое решение, как вы, вероятно, опасаетесь. Я старый высокомерный эгоист и не мог никого воспитать, кроме такого же эгоиста, вы заслуживаете лучшего спутника жизни, чем мой внук. У меня уже никогда не будет такой очаровательной невестки, как вы. Примите это на память, в знак благодарности за вашу доброту, которая вернула Мариуса к жизни. С этими словами месье Жильнорман протянул удивленной Козетте открытую коробочку, внутри которой, на темно-синем бархате, сияла маленькая звезда. Вальжан сделал протестующий жест. Козетта отступила на шаг и даже спрятала руки за спину. - Сударь, я не могу это принять. - Этот камень принадлежал матери моего внука, - тихо сказал старик. – Но я проклял свою дочь и отрекся от нее. Я так обезумел от злобы, что удержал ее законное имущество, наследство моей покойной жены, несмотря на то что знал, в какой нужде она живет с мужем. Я не могу владеть этим бриллиантом, Мариус также не имеет на него прав, поскольку камень наследуется по женской линии – от матери к дочери-невесте. В моей семье больше нет девиц брачного возраста. Примите его, он ваш. - Ну, нет, так будут. Фамильные драгоценности не должны покидать семью, - вмешался Вальжан. – Ваш внук рано или поздно женится, у него родится дочь… - Бриллианты имеют собственную судьбу… и собственную волю, как бы странно это ни звучало, - возразил месье Жильнорман. – Согласно семейной легенде, этот камень приносит удачу в любви. Я не отдал его моей дочери, и ее брак оказался недолгим и несчастливым. Камень выбрал вас, мадмуазель, не отвергайте его. Даже если вы не верите в мистические свойства алмазов, - он может спасти жизнь. Фортуна переменчива, в годы якобинского террора моя семья избежала национальной бритвы* и голодной смерти, продавая драгоценности. - Папа?.. – Козетта вопросительно оглянулась на отца. - Смотри сама, милая. Ты уж не дитя. Девушка чуть выпятила нижнюю губу, обдумывая решение, и протянула ладошку. Старик просиял. - Это не искупит моей вины перед дочерью, но несколько успокоит мою совесть. Он принесет вам счастье, вот увидите. - Папа говорит, что счастье – это благословение Божие, а не обладание вещами, которые легко потерять, - тявкнула Козетта. - Красота тоже благословение Божие, - не смутился старый донжуан, - такая, как ваша, например. Или красота царственных алмазов. Ваша лебединая шейка и этот камень просто созданы друг для друга! - Иди к себе, дорогая, - ласково, но твердо обратился к дочери Вальжан – ему не нравилось, когда любезники подогревали женское тщеславие Козетты, превознося ее внешность. Девушка поблагодарила за подарок и упорхнула – не иначе, примерять. Откланиваясь, старик сказал: - Месье Фошлеван, я был бы рад ответному визиту, но Мариус, к сожалению, предпочитает прекращать знакомство, если что-то пошло не так. Мой внук похож на меня, и это совсем не радует… Но не позволите ли вы мне изредка бывать у вас? - Конечно, сударь, двери моего дома открыты для вас! – ответил несколько удивленный Вальжан. - Благодарю, меньшего я и не ожидал. Я до неприличия долго живу, все мои сверстники давно перешли в небытие… или в пакибытие, если угодно. Вы не можете вообразить одиночество человека, который чувствует себя обломком минувшей эпохи. Я знаю, что смешон со своими пудреными париками и кружевными жабо, но ношу все это, потому что ниже моего достоинства притворяться чем-то иным, чем то, что я есть. - Понимаю, - тихо сказал Вальжан, - о, как я вас понимаю. - Я богат, как Крез, но деньги позволяют нанять лакея, а не собеседника. - Мой дом открыт для вас, - повторил Вальжан. - Вы очень добры. Ваша девочка пока что не умеет это ценить, поскольку уже забыла, каково жить с людьми, лишенными доброты. Пусть эта безделушка и вправду послужит талисманом – и принесет ей мужа, такого же доброго, как ее отец. Жавер подошел к окну и проводил взглядом отъезжающую карету. - Я думал, этот Мафусаил слепо боготворит своего никчемного внука, - заметил он. – Оказывается, он не заблуждается на его счет. - Все он понимает, - вздохнул Вальжан. – Это ли не кара Божья – прожить жизнь, ни с кем не считаясь, и на старости лет получить второй экземпляр самого себя? Врагу не пожелаешь такого. - Да быть твоим врагом – сплошная выгода, - хмыкнул Жавер. - Что ж, по крайней мере у Понмерси есть шансы поумнеть… годам к восьмидесяти. Пойду я, работа сама себя не сделает. *** Жавер подпиливал рашпилем копыто Жимона, зажав лошадиную ногу между колен и с трудом удерживая на себе часть веса жеребца, который не мог стоять на трех ногах и использовал хозяина как подпорку. По его лицу стекал пот, потревоженное плечо дергало, сквозь повязку проступила кровь. - Ты же сейчас в обморок упадешь. Давай я допилю, - в третий раз воззвал к его благоразумию Вальжан. - И в армии, и будучи жандармом я всегда сам заботился о своей лошади, поскольку хотел, чтобы с ней все было в порядке. Это не изменится сейчас. - Ну, подожди хотя бы, пока рана заживет. - Чего ждать, он уже ходить не может – пока хворал, копыта разрослись как черт знает что! Хозяин дома укоризненно покачал головой и вернулся к своему занятию – срезанию стеблей оплетающего кованую ограду вьюнка. - Так ты от него не избавишься, корни-то в земле, - заметил Жавер, покончив с расчисткой копыт и без особого успеха пытаясь разогнуться. - Я и не собираюсь от него избавляться. Розовый вьюнок – хоть и сорняк, но полезный. Если взбить его сок с коровьим маслом, получится ранозаживляющая мазь. Я делал себе такую, она хорошо помогает, когда у меня открывается старая рана на ноге. - Откуда ты все это знаешь? - Перечитал все травники, какие нашел в монастырской библиотеке, - улыбнулся Вальжан. - А почему вон там, - выпрямившись с болезненной гримасой, Жавер показал вглубь сада, - трава по пояс и нет никаких посадок? - В этом году земля должна отдохнуть. - Ничего, если я завтра скошу там траву? - Послушай, - сердито ответил Вальжан, - я действительно не разбираюсь в лошадях. Когда отец умер, мы так обнищали, что не могли держать лошадь. Но косить-то я умею! Почему бы тебе не поберечь плечо? - Легким ранам вреден покой. Если двигаться, они лучше заживают, - объяснил Жавер. - Пусти туда коня пастись. Он сам все и «скосит». - Из той травы хорошее сено получится. Сено полезнее, ты не знал? - Ладно, коси тогда, - сдался Вальжан. Довольный (но неестественно прямой, будто шомпол проглотил) Жавер повел своего гнедого в стойло. Вальжан понес охапку срезанных стеблей в дом, размышляя, удобно ли попросить Туссен приготовить для Жавера растирку для поясницы из сока редьки, водки и меда: самому сегодня не успеть, с мазью из вьюнка порядочно возни. Служанка, легка на помине, встретила его на полпути в кухню. - М-месье, к вам посетитель. Какой-то студент, у него даже визитной карточки н-нет, - доложила она, поджимая губы по адресу такого малопочтенного визитера. - Приемный день! – развел руками Вальжан и поспешил в прихожую. Там, переминаясь с ноги на ногу, стоял Серж-Луи Фурнье. В руках он держал объемистую корзину с крышкой. В корзине возилось и попискивало что-то живое. - Здравствуйте, месье! – расплылся в улыбке молодой человек. – Я навещал нашу подопечную мадам д,Альбер, познакомился с кюре и от него узнал ваш адрес. - Рад вас ви… - попытался вставить Вальжан, но юноша заторопился дальше: - Моя Фисель ощенилась. Вы охотник, это очевидно - только охотник мог так уверенно ориентироваться в лесу. Какой же охотник без собаки?.. Это кобель. Лучший из помета! Вам!.. – с этими словами он едва не уронил корзину, поймал, извлек из нее брыкающегося щенка и вручил его Вальжану. - Благодарю вас… Но я… - начал было тот, имея в виду, что никогда не держал собаки (он же был браконьером, ружье и одежду со следами пороха спрятать нетрудно, а пса как спрячешь?). Но тут щенок звонко тявкнул и лизнул его в нос. - Папа?.. А мне послышалось… Ой, собачка! – легко стуча каблучками домашних туфель, по лестнице сбежала Козетта. – Месье Серж-Луи, какой приятный сюрприз! Вы решили подарить нам собачку? Как мило! - Его зовут Трезор**, - опомнился юноша, при виде Козетты на миг лишившийся дара речи. – Ему шесть недель, он умеет есть и знает свое имя. *Гильотина **Trésor (фр.) – сокровище