In your eyes the happiness

***

Счастье… Тягучее, приторно-медовое, сладкое на вкус. Оно зудит на губах, просится, танцует в тени ресниц. Твоих ресниц… Ты кокетливо растягиваешь аккуратные губы в улыбке, оборачиваясь на ходу в мою сторону. В твоих глазах есть что-то такое, что известно только нам двоим. Возможно, таинство душ, песнь ветра и шелест океана. Да-да, твои глаза так же бескрайни, как океан, что омывает родную Кубу. И я тону в этом океане… Погружаюсь на дно… Без сопротивления… Без шанса на победу… Так спокойно и легко, словно восхожу на небесную лестницу, а не падаю вниз. Но в этом ли не счастье? Ты снова оборачиваешься и с воодушевлением киваешь мне головой на уличную торговку, продающую ожерелья из ракушек. В твоих зрачках моментально вспыхивает уже знакомый огонек детского восторга, вынуждающий меня прибавить шаг. Помнишь, как ты спорила посреди улицы с продавцом мороженого, во Флоренции? Он никак не хотел понимать твой ломаный итальянский. Ты возмущено сдувала с лица спадающие пряди белесых волос и активно жестикулировала, пытаясь объяснить, что хочешь фисташковое мороженое с шоколадным сиропом. Я был очарован тобой в первую же минуту… А ты была так легка и беспечна, сладко щебетала и благодарила за то, что я купил тебе это злополучное мороженое. Если можно было бы повернуть время вспять, то я познакомился бы с тобой снова. Твои глаза тогда казались зелеными, словно яркая кожура лайма. Такие же терпкие, знойные, горьковатые. Эта горечь проникла в мой разум внезапной волной, окутывая им мои зеленые глаза, отравляя их, подчиняя. Горечь такая нужная, сладкая, манящая… Мне хотелось вкушать эту горечь, ощущать ее на языке, чувствовать… Наверное, я сошел с ума… Но в этом ли не счастье, Ана? — Сколько стоит это прелестное ожерелье? — елейным голоском тянешь ты, протягивая грузной торговке шнурок с нанизанными на нем мелкими ракушками. — Один песо, — отвечает женщина, деловито передвигая разбросанные по деревянной дощечке ожерелья, браслеты и серьги. — Купишь? — Ты заглядываешь с мольбой в мои глаза и дергаешь за рукав белой рубашки, как девчушка, которая просит строгую мамашу купить ей леденец. — Сойдемся на восьмидесяти сентаво? — с напором начинаю торговаться я, вздергивая черной бровью. Торговка недовольно кряхтит, но не вступает в спор, протягивая за деньгами пухлую руку. После ссыпает монеты в холщовый мешочек и безразлично отворачивается, поправив красный, намотанный вокруг головы платок. В ее многослойных юбках путаются вечерние тени. Они крадутся, спешат, тянут за собой огни уличных фонарей и многочисленных ресторанчиков, что расположились на главной улице Гаваны. Мы окружены всеми этими огнями и людьми, которые не замолкают ни на минуту. А ты так прекрасна в свете фонарей… Твой силуэт покоряет меня. И голубой в твоих глазах кажется ярче, чем океан Тенерифе… Ты так же мифична, как этот океан. И так же влечешь, зовешь, затягиваешь в пучину. Лазурная бездна твоих глаз сейчас так чиста и невинна, что хочется прыгнуть туда с разбега. И плевать, что внизу ждет смерть… Ты ведь не дашь мне погибнуть, правда, Ана? Ты станешь моим маяком, моей гаванью, моим спасением. Чтобы не случилось, освети мой путь, дорогая. И я всегда найду дорогу во тьме. Ты снова лукаво улыбаешься, будто читаешь все мои мысли, будто видишь меня насквозь. И я следую за тобой на противоположную сторону улицы. Путь преграждает проезжающий кадиллак, пятидесятых годов. Его розовые, лощеные бока поблескивают в лучах карамельного солнца, отражают его, слепят глаза. Ты хохочешь, морща курносый нос, и киваешь колоритному водителю авто. Мужчина, в свою очередь, подкручивает седые усы, галантно приподнимая соломенную шляпу в знак приветствия. Ты убегаешь от меня, и я спешу нагнать свою удачу, притормаживая у стены одного из жилых домов. На стене дома, привлекая внимание, растягивается полотно уличных художников. Ты останавливаешься у картины и оглядываешься через плечо, приняв позу изображенной на нем девушки. Ведешь загорелым плечиком, выпрямляешь спину и поправляешь светлые волосы. Истинная кубинка… Такая же пылкая, страстная, открытая. Сидящий у стены старик отводит в сторону толстую сигару, зажатую меж морщинистых, смуглых пальцев, и одобрительно улыбается наполовину беззубым ртом. Потом поправляет оборванные понизу хлопковые штанины и протягивает тебе ярко-алую мальву. Ты с охотой ее принимаешь, закладывая благоухающий цветок себе за ухо и подзывая меня. — Поможешь? — уточняешь ты и, протянув мне ожерелье, поворачиваешься снова спиной. Я с осторожностью продеваю шнурок через голову, фиксируя на тонкой шее. Ты пахнешь липкой сладостью, нектаром и немного мятой. Мне так хочется прижаться к тебе, но я лишь боязливо касаюсь ткани белого платья. Тебе так идет это платье… Ты в нем будто ангел. И мне безумно нравятся твои длинные волосы, то, как они спадают тебе на шею, плечи и спину. Струятся волнами, тревожат, лишают покоя… Знаешь, я так сильно влюблен в тебя, Ана, что почти задыхаюсь. И пусть это станет моим апокалипсисом, лишь бы ты была рядом. Ты медлишь, но оборачиваешься, бередя душу осколками взгляда. Снова читаешь мои мысли? — Нам пора, Эрик, иначе опоздаем к началу, — тихонько шепчешь ты, приподнимаясь на носочки и проводя пальчиками по моим черным волосам. — Тогда бежим скорее! — в запале восклицаю я, хватая тебя за руку. По пути мелькают разноцветные стены домов, пляшут в глазах, отражаются в радужке. Ты так заразительно смеешься и с азартом поглядываешь в мою сторону, что я не могу скрыть ответную широкую улыбку. Ты сжимаешь мою руку в своей ладошке, так уверенно, так крепко, что я забываю о всех невзгодах. Ты вдохнула в меня уверенность. И теперь я знаю, что никогда не поздно начать все сначала. Нужен только стимул, одна встреча, один человек… По главной площади разбрелась пестрая толпа, веселая, танцующая. Мое имя звучит неожиданно, и ты вздрагиваешь, сталкиваясь с моим прошлым. Миниатюрная брюнетка машет мне из гущи толпы, но я торопливо отворачиваюсь, изображая безучастный вид. Мне нет дела до прошлого. Больше нет… И все те голоса, которые преследуют нас, просто исчезают, когда ты рядом делаешь очередной вдох. Ты растеряна… Меня это пугает. Что если я делаю тебя несчастной, Ана? Одно твое слово и я исчезну, потеряюсь в пустынных песках, растворюсь в этом мире. Если только ты не хочешь обратного… Ты молчишь и, путаясь в мыслях, кусаешь губу. — Все хорошо? — интересуюсь я, видя, как озаряется улыбкой твое лицо. — Лучше не бывает! Ведь ты рядом. Ты тянешь меня в середину толпы, вернее, в сторону звуков музыки, что рождают уличные музыканты. Они играют так самозабвенно, так виртуозно, что весь проходящий народ вовлекается в процесс, отплясывая сальсу посреди площади. Длинные пальцы высокого смуглого мужчины перебирают струны трес, даря зевакам наслаждение. Ему вторят два африканца, отбивающие ритм на бонго и бата. Звучно, гулко, поддразнивая. И ты не удерживаешься, присоединяясь к трем женщинам в платьях цвета спелых ягод. Одна из них подстраивается под твой ритм и шлепает босыми ступнями по камешкам мостовой. Ее желтая юбка описывает полукруг, ведомая загорелой рукой. И ты снова хохочешь. В этом ли не счастье? — Потанцуй со мной, Эрик! — зовешь ты, силясь перекричать шумящую толпу, звуки кубинской гитары и треск маракасов. Я без раздумий реагирую на твой зов, прижимая к себе. Ты так близко, что мне трудно думать о чем-то другом, кроме тебя. Наши бедра соприкасаются, руки в крепком замке, жаркое дыхание в унисон. Так хорошо… Так сладко… Женщины с похвалой цокают языком, улыбаются сочными красными губами и хлопают в ладоши. А ты, не отрываясь, смотришь мне в глаза, порабощаешь, околдовываешь. В твоих глазах необъятная вселенная, ей не видно конца и края. Но я так хочу затеряться там, заплутать, стать ничтожной песчинкой. Ты же оттягиваешь этот момент и опускаешь взгляд на наши ноги, что несут нас в свободном порыве. Из толпы выныривают мальчишки, обрушивающие на головы собравшихся жителей радужный порошок. По площади эхом проносится дружный смех. А краска все сыпется, кружится в воздухе, парит и оседает на нашу белую одежду. Ты отодвигаешься и зажмуриваешь глаза, когда очередные горсти зеленой, голубой и пурпурной краски осыпают тебя с головы до ног. Твой искренний смех отдается в моем сердце песней. Мне хочется взять укулеле и сыграть тебе: от души, открыто, радостно. Мне хочется петь и кричать, что в тебе моя вселенная. Ты открываешь глаза и широко улыбаешься, осматривая мою одежду, раскрашенную всеми цветами радуги. В твоих глазах искрится счастье: таинственное, непритворное, наше. И пусть это будет последним, что я увижу. Я хочу, чтобы ты знала, что мне этого достаточно. Потому что ты — все, что мне нужно. Ты снова делаешь шаг ко мне и мимолетно касаешься моих губ в трепетном поцелуе. До мурашек, трогательно, желанно… Твои губы дрожат от волнения, как в первый раз, когда я узнал тебя настоящую, когда я понял, что живу. Ты ведь помнишь? Это ли не счастье? На волосы оседает новый ворох из оранжевого и желтого порошка. Ты близко-близко, в миллиметре, а я почти не дышу. Застыл, оцепенел, завис. Ты замираешь и распахиваешь глаза, глядя на меня. И знаешь, именно в твоих глазах мое счастье, Ана.