Мы все влюбляемся, поры достигнув зрелой

Мир, для Артура Кёркленда, измерялся желтыми, исписанными листами кожаного блокнота, списанными ручками и билетами на автобус. В его небольшой квартирке, которую он снимал в центре Парижа, вечно стоял тяжелый запах металла и ржавчины. Наблюдая из окна, как во время дождя чистятся улицы — никто не хотел намочить дорогой протез — Артур вдыхал полной грудью и смотрел на лилии, которые он выращивал на подоконнике. Его жизнь была…скучной. Серой. Жизнью человека с механическим сердцем. Таких во всем мире было совсем немного. И каждый такой человек был приговорен к вечному одиночеству. Им нельзя было любить — шестеренки могли слететь, не выдержать всепоглощающей любви. А Артур, словно мазохист, сразу после операции переехал в город любви. На 23 апреля 1901 года, на свой двадцать третий день рождения, и дополнительно третью годовщину его механического сердца, Артур загадал желание: стать счастливым. Удивительно, но холодный и язвительный ко всем Кёркленд искренне мечтал о счастье. Через две недели, неся новую главу редактору, Артур наткнулся взглядом на кудрявую, блондинистую макушку, которая то и дело мелькала между стеллажей с книгами. Сев за свободный стол в библиотеке — они с Гилбертом встречались именно здесь из-за близости офиса последнего к библиотеке — Кёркленд терпеливо дождался Байшмильдта, перечитывая главу снова и снова.  — Артур, — пришедший Гилберт, после прочтения главы потер переносицу. — Язык прекрасный, ошибок почти нет, …но не живо. Совсем. Ты пишешь о любви — но я не верю ни на йоту. Ты пишешь правильные слова — но они сухие. Артур вздохнул, опустив глаза. Конечно, он знал, что так будет. Как человек, который не чувствует любви, бежит от нее, мог писать о ней? Но он замахнулся, попытался. Не вышло.  — Подумай еще, — Байшмильдт протянул блокнот обратно Артуру. — Поиграй с образами. Заставь Великого влюбиться в твою главу, — улыбка пруссака была чуть натянутой и неуверенной. Гилберт ушел, а Кёркленд остался один за столом, сжимая в руках блокнот. Горькие слезы обиды подступали к глазам.  — Простите, у вас не занято? — англичанин поднял голову, и увидел обладателя той самой блондинистой, кудрявой макушки.  — Нет, присаживайтесь, — Артур повел рукой, выдыхая — и в выдохе были невыплаканные слезы. Мужчина благодарно кивнул и присел со стороны Артура, раскрывая книгу, которую держал в руках. Кёркленд быстро пробежался глазами по обложке. «Цветы зла», Шарль Бодлер. Англичанин закусил губу, раскрывая свой блокнот и вчитываясь в аккуратные строчки. Сухо. Неверие.  — Муза покинула? — незнакомец оторвался от книги. — Простите, я услышал часть вашего разговора. Артур нахмурился, складывая руки на груди, захлопнув блокнот.  — Это у вас привычка — подслушивать чужие разговоры — или это мне так повезло?  — Не злитесь, молю, — мужчина чуть улыбнулся, склоняя голову к плечу. Прядь упала ему на глаза. — Я не нарочно. И все же, смею ли я надеяться на ответ?  — Ну, — Кёркленд не имел обыкновения заводить подобные разговоры с незнакомцами, но его собеседник чем-то его очаровал. — Можно и так сказать.  — Продажная муза, — мужчина закрыл книгу, складывая ногу на ногу. — Любовница дворцов, о, муза горьких строк*.  — Бодлер ваш любимый поэт?  — Да. Он нес в своих стихах нечто такое, про что сейчас люди забыли.  — Что, к примеру?  — Любовь, — мужчина пожал плечами.  — А вы верите в любовь? — Артур поднял глаза, встречаясь взглядом с собеседником.  — Да. В библиотеке повисло долгое молчание. Незнакомец вновь раскрыл книгу, достал из нагрудного кармана листочек и ручку, начал что-то быстро переписывать. Потом он положил листочек на стол, встал и вышел из библиотеки. Артур, съедаемый любопытством, заглянул в листочек. «От книжной мудрости иль нег любви устав, Мы все влюбляемся, поры достигнув зрелой, В изнеженность и мощь их бархатного тела, В их чуткость к холоду и домоседный нрав. Покоем дорожа и тайными мечтами, Ждут тишины они и сумерек ночных. Эреб в свой экипаж охотно впрег бы их, Когда бы сделаться могли они рабами! Святошам и толпе они внушают страх. Мечтая, вид они серьезный принимают Тех сфинксов каменных, которые в песках Неведомых пустынь красиво так мечтают! Их чресла искр полны, и в трепетных зрачках Песчинки золота таинственно блистают Шарль Бодлер»**. Артур удивленно сглотнул. Он никогда не интересовался поэзией, особенно французской, но он прекрасно понял, почему Шарль Бодлер нравился его собеседнику. Взяв листочек и сложив его в блокнот, Кёркленд вернулся к себе домой. Несколько раз перечитав стихотворение, Артур твердо решил купить себе томик Бодлера. Однако купить книгу он не смог. В книжном магазинчике сказали, что недавно продали последний экземпляр. Решив не ждать, англичанин вновь пошел в библиотеку. И у стойки с поэзией он вновь наткнулся на знакомую макушку. Незнакомец повернулся к нему, и улыбнулся.  — Судьба все сводит и сводит нас. Муза не вернулась?  — Нет, но, — Артур прокашлялся — от чего-то у него свело горло. — Я думаю, что Бодлер вполне может мне помочь.  — Вам понравился стих? Это мой любимый, — а потом незнакомец, словно опомнившись, вскинул руку для рукопожатия. — Франциск Бонфуа.  — Артур Кёркленд, — англичанин пожал руку собеседника. После этой встречи Артур каждый день приходил в библиотеку, читал стихи Бодлера, и переписывал свою главу. Ему казалось, что теперь — вот теперь! — она стала живой.  — Нет, Артур, — Гилберт вздохнул. — Не идет у тебя романтика. Написано еще лучше, но это не твои слова. Не твои эмоции. Они вновь сидели в библиотеке, Франциск вновь сновал между стеллажами. За время их знакомства Кёркленд успел узнать, что Бонфуа преподаватель литературы и французского языка, а в библиотеку он приходит готовиться к лекциям. Еще он узнал, что Франциск курил, ездил на пароцикле и, в отличие от большинства европейцев, не имел протезов.  — Оставь ты эту романтику. Пиши детектив. Не заморачивайся с этими чувствами, — Гилберт улыбнулся. — Давай, у тебя еще месяц на главу. Байшмильдт вышел из библиотеки, а Кёркленд зло захлопнул блокнот.  — Могу я прочитать? — Франциск неожиданно оказался рядом. Раньше Артур бы даже не обратил на такую просьбу внимание, но сейчас он был в отчаянии. Англичанин молча протянул блокнот. Франциск читал медленно, вдумчиво. — Артур, вы когда-то любили? — Бонфуа серьёзно посмотрел в глаза Кёркленда. Артур ощутил, как вспыхнул, быстро отводя взгляд. Он почувствовал себя слишком неловко — не любил, не влюблялся. Франциск все понял сам. Положил руку поверх руки Артура и улыбнулся. От этой улыбки его механическое сердце ударилось о ребра.  — Вы не можете писать о том, чего не знаете, — неожиданно жестко сказал Бонфуа. — Не зная химии нельзя стать врачом. Пишите о том, что знаете.  — Да что вы можете знать?! — Артур не смог сдержаться. Все, о чем он думал долгие месяцы, вылилось наружу. — Я не могу любить! Я умру, если влюблюсь. Я не выбирал это. Но я хочу попробовать. Хоть так, через текст.  — У вас механическое сердце, верно? Кёркленд кивнул, отдергивая свою руку и отворачиваясь. Франциск наклонился к нему.  — У меня тоже, Артур. Но я пытаюсь любить. Просто долгие годы было некого. А потом мы с вами встретились. Я верю в любовь. И верю в то, что за нее можно умереть. А вы? Бонфуа был так близко, что Артур чувствовал резкий запах сигарет от его губ, видел переливы бирюзы в его глазах.  — Если я отвечу, что верю, что вы сделаете?  — Поцелую вас. И мы оба или умрем, или найдем свою любовь. Артур, краснея, поцеловал его первым. С замиранием ждал боли в груди, срыва шестеренок. Но ощущал лишь мягкость губ Франциска. В голове стало пусто-пусто. Теперь все будет по-другому. Артур не будет говорить чужими словами о любви. Он скажет то, что чувствует своим механическим сердцем к этому удивительному человеку. На столике лежал томик Шарля Бодлера.